Сергей Эрнестович Поляков
Концепты и другие конструкции сознания
Глава 3.3
Две стороны окружающей нас физической реальности
Объективную психическую реальность, с которой сталкивается каждый новый член общества, входя в него, формируют две важнейшие составляющие: сходное психическое содержание сознания всех членов общества и обусловленные этим содержанием сходные формы поведения людей, составляющих общество. Сходное психическое содержание репрезентирует три основные области реальности: огромную часть привычного нам окружающего физического мира, мир социальный и психический мир индивидуального сознания. Их, в свою очередь, можно разделить на более мелкие области. Например, на вероятную, или гипотетическую, реальность (представленную научными знаниями); на вымышленную реальность (литературную, религиозную, мифологическую); на якобы реконструируемую человеком реальность (историческую) и т. д. В данной главе рассматривается область ОПР, представляющая нам физический мир.
Репрезентация окружающего физического мира в сознании каждого человека формируется из двух составляющих. Из индивидуальных чувственных предметных репрезентаций доступной восприятию «реальности в себе» и из вербальных репрезентаций всей «реальности в себе», интериоризированных человеком из сознания окружающих его людей, живущих сейчас или живших ранее.
Мы привыкли считать, что живем в чувственно репрезентируемом нашим сознанием, жестко структурированном предметном физическом мире, частью которого является даже человеческое тело. Однако на деле нас окружает не только чувственно репрезентируемая нами в форме этого предметного физического мира «реальность в себе», но и конституированные и сконструированные предшествующими поколениями людей и интериоризируемые нами с раннего детства вербальные репрезентации этой же «реальности в себе», причем как недоступной, так и доступной восприятию. То есть ОПР имеет самое непосредственное отношение даже к тому, что мы привыкли считать чувственно воспринимаемым нами предметным физическим миром.
Многие исследователи отмечают, что предметы физического мира не вполне совпадают с сущностями нашего сознания, которые оно тоже относит к этому же физическому миру. О. А. Корнилов (2013, с. 283–284), например, пишет, что Л. Вайсгербер, говоря о «языке, творящем мир», имел в виду несовпадение совокупности объектов, реально существующих в мире, и совокупности объектов, которыми оперирует сознание человека, владеющего языком.
И. Пригожин и И. Стенгерс (2003, с. 41) цитируют мемуары В. Гейзенберга, в которых тот вспоминает о совместном с Н. Бором посещении замка Кронберг и о волшебном преображении для него этого замка, как только он узнал, что в этих стенах некогда жил Гамлет. Авторы пишут о неотделимости проблемы реальности от проблемы человеческого существования и отмечают, что камни Кронберга могли бы рассказать нам о молекулах, из которых состоят, о геологических пластах, из которых были извлечены, быть может, об ископаемых, отпечатки которых содержат, о культурных традициях, оказавших влияние на архитектора, строившего замок. Те же камни напоминают нам и о вопросах, не дававших покоя Гамлету.
Все перечисленное авторами имеет отношение не к предметному физическому миру, а к ОПР, относящейся, в том числе, к этому предметному физическому миру. Мы привыкли считать, что физический мир во всем его богатстве и глубине представляют в нашем сознании наши чувственные перцептивные репрезентации. Однако это не так. Чувственно физический мир представлен в нашем сознании применительно к замку Кронберг, например, лишь перцептивными репрезентациями камней, из которых он сложен. То есть наши чувственные репрезентации привносят в наше сознание в этом случае лишь нечто твердое, холодное, серо-коричневое, шершавое и т. п. И не более того.
Все остальное, имеющее отношение к физической реальности замка Кронберг, – его история, его архитектура, другие его особенности, связанные с культурными традициями и образом жизни строивших его, обитавших в нем веками и оборонявших его людей, а уж тем более вечные проблемы человека, наконец, сами понятия, замещающие в человеческом сознании чувственные репрезентации камней замка, не говоря уже об описании химической и физической структуры этих камней, – все это ОПР, имеющая самое непосредственное отношение к замку Кронберг и вообще к предметному физическому миру. Именно знание (преимущественно вербальное) о любом окружающем нас предмете, сформированное нашими предшественниками, удивительным образом видоизменяет для нас каждый предмет, как только оно добавляется к нашей чувственной репрезентации этого предмета.
Р. Пенроуз (2010, с. 368) отмечает, например, что теперь сама реальность физического мира кажется менее очевидной, чем она представлялась до появления теорий относительности и квантовой механики. По его словам, точность этих теорий обеспечивает математический, почти абстрактный уровень существованию нашей физической реальности. Конкретная физическая реальность превращается в абстрактную, математическую. С другой стороны, абстрактные математические понятия сами могут становиться почти ощутимо реальными.
Мне кажется, дело здесь, однако, не в трансформациях реальности, а в особенностях феноменологии наших репрезентаций этой реальности. Наши чувственные репрезентации предлагают нам предметный мир, а наши символические репрезентации – не только те же предметы, хотя и уже в другом виде, но и сконструированную вокруг них сознанием наших предшественников дополнительную часть той же предметной физической реальности (связи, отношения, взаимовлияния и т. д.) Причем погружение в ОПР общества неожиданным образом меняет для ребенка и сами его чувственные репрезентации «реальности в себе», превращая, например, блестящее стеклышко (каким оно представляется ему в пять лет) в драгоценный камень (к десяти годам), невзрачное растение – в загадочный и легендарный женьшень, а россыпь светлых точек на ночном небе – в мириады миров, похожих на наш.
П. Вацлавик (2001, с. 104) пишет, что физические свойства золота очень хорошо известны с древности, поэтому совершенно невероятно, чтобы они (как и другие экспериментально установленные бесчисленные естественно-научные факты) были отброшены в результате новых исследований либо вдруг существенно изменились благодаря новым открытиям. И если два человека имеют разные мнения относительно физических свойств золота, то легко можно установить, кто из них прав, с помощью довольно простых приемов. Эти свойства золота автор называет «действительностью первого порядка». Он полагает, что, кроме нее, применительно к золоту есть «действительность второго порядка», а именно – стоимость золота, которая не зависит от физических свойств металла и представляет собой «допускаемую человеком условность».
Автор отмечает (там же), что эта реальность золота «второго порядка» является результатом взаимодействия множества других факторов, например таких, как соотношение предложения и спроса или последние высказывания политиков. Все эти факторы объединяет то, что они являются человеческими конструкциями, а не отражением независимой истины. В результате при одной и той же «действительности первого порядка» могут существовать две принципиально разные «действительности второго порядка».
Проигнорирую даже тот факт, что стоимость золота имеет отношение не к физической, а скорее к социальной реальности.
П. Вацлавик (с. 102) заключает, что «действительность второго порядка», являющаяся нашим мировоззрением, мыслями, чувствами, решениями и поступками, порождается в результате наложения людьми некоторого определенного порядка на фантасмагорическое многообразие мироздания. Она не является результатом постижения какого-то «действительного» мира, а сама конструирует совершенно определенный мир (один из миров). По его мнению, конструирование осуществляется бессознательно, а мы наивно полагаем, что продукт этого конструирования существует независимо от нас.
Рассматривая этот пример с золотом, можно лишь констатировать, что на самом деле автор сильно недооценивает масштабы «действительности второго порядка», так как практически все, что он относит к «действительности первого порядка», и есть уже действительность «второго порядка». Чтобы это мое утверждение не показалось голословным, рассмотрим физические свойства золота, которые П. Вацлавик без особых сомнений относит к «действительности первого порядка». Все эти физические, как принято считать, свойства, а именно: удельный вес, плотность, температура плавления, электропроводность и т. д. – конституированы или даже сконструированы с помощью психических конструкций исследователей, поэтому нам не удастся увидеть эти свойства лежащими на столе или подержать их в руках, как кусок золота.
К «действительности первого порядка» мы можем отнести лишь непосредственные чувственные репрезентации куска золота: желтый, блестящий, прохладный, тяжелый, без вкуса и запаха. Все остальные его физические свойства – это «действительность второго порядка», так как для того, чтобы определить хотя бы самое простое его физическое свойство, вес например, мы должны сконструировать единицы измерения веса, шкалу измерений, инструменты для взвешивания и т. д., а все это уже «действительность второго порядка», то есть ОПР. И это касается любых измерений.
Более того, говоря о непосредственных чувственных репрезентациях золота (желтый, блестящий, прохладный и т. д.), я имею в виду исключительно вызываемые объектом ощущения и образы, так как сами эти понятия тоже относятся уже к действительности «второго порядка». Я уже не обсуждаю тот очевидный факт, что без интериоризации соответствующих понятий из ОПР никакие, даже первичные чувственные качества физического предмета не только не могут быть вербализованы, но даже не могут быть выделены и поняты человеком.
Надо сказать, что вообще вся репрезентируемая нашим сознанием окружающая физическая реальность имеет такое «двойное дно» То обстоятельство, что большинство концептов, репрезентирующих физическую реальность, не являются ее чувственными репрезентациями, а конституируются или вовсе конструируются сознанием, породило колоссальный пласт выстроенных сознанием псевдофизических сущностей, имеющих в физической реальности неоднозначные чувственные референты.
Отсюда проистекают усилившиеся в последние десятилетия дискуссии о том, отражает ли сознание окружающий мир или конструирует его. Еще раз повторю очевидный факт: человеческие репрезентации не отражают «реальность в себе», а создают или строят антропоморфный вариант физической реальности. Эти созданные сознанием вербальные репрезентации, формируя для нас привычную картину предметного физического мира, являются на деле важнейшей частью ОПР общества.
Благодаря усваиваемым нашим сознанием вербальным конструкциям – знаниям разного рода, участвующим в формировании ОПР – чувственно воспринимаемые нами сущности достраиваются и превращаются в специфические предметы. Например, нечто небольшое и плоское превращается в мобильный телефон или пульт телевизора. Нечто тяжелое и холодное – в автомат Калашникова. Нечто большое и движущееся – в автомобиль или самолет и т. д. Упрощая сложнейшую картину мира, можно сказать, что чувственно данная нам «реальность в себе», репрезентируемая нами в форме моделей-репрезентаций отдельных сущностей, – это одна сторона создаваемого сознанием физического мира. Другая ее сторона, которая и превращает эти чувственные репрезентации в отдельные и понятные нам предметы физического мира, – это вербальные репрезентации тех же элементов «реальности в себе», достраивающие для нас физический мир до привычной нам предметной физической среды обитания.
Для обычного человека конституция или телеграмма мало отличаются от брошюры с текстом конституции или листка с текстом телеграммы. И то и другое для него совершенно реальные предметы, по крайней мере «нечто вроде» физических объектов. И действует он, исходя из их одинаковой для него реальности. Хотя конституция или телеграмма – это не физические объекты, как брошюра или листок бумаги, а объекты ОПР, репрезентируемые вербально, а не чувственно, как репрезентируются предметы.
Одним из важных элементов ОПР, относящихся к физической реальности, является научная картина мира. Например, описание мира с позиций физики. Л. Уайт (2004, с. 114) цитирует М. Планка, который пишет, что физики заменяют данный нам чувствами мир новым миром. Этот другой мир, называемый «физический образ мира», – всего лишь интеллектуальная структура, своего рода модель или идеальная схема, созданная для того, чтобы избежать присущей всякому измерению неточности и облегчить возможность давать точные определения.
В. Виндельбанд (1995, с. 63) тоже пишет, что из данного нам мира природы мы создаем новый и высший мир. Это, по его мнению, столь самоочевидно, что не нуждается ни в каком пояснении.
Э. Шредингер вспоминает (2000, с. 41–42) высказывание А. С. Эддингтона о том, что мы наблюдаем в физике теневую сторону знакомой жизни, и его же известную метафору о естественной и научной репрезентациях письменного стола. В первой из них стол является старым знакомым элементом мебели, а во второй – научным физическим телом, составленным из атомов. Причем, учитывая строение атомов, мы должны признать, что второе тело самым загадочным образом состоит из дыр, так как большая его часть – пустое пространство – ничто, усеянное неисчислимым количеством крохотных крупинок – кружащимися электронами и ядрами, разделенными расстояниями, которые по меньшей мере в 100 000 раз превосходят их собственный размер.
Думаю, однако, что, во-первых, эддингтоновское сравнение двух взглядов на письменный стол (одного – на экологическом[149] уровне чувственного восприятия, а второго – на уровне вербального конструирования микромира) неправомерно, так как сравниваются сущности разных уровней, что делать в принципе нельзя, ибо они несоизмеримы и стол на уровне микромира – уже и не стол вовсе. Именно такие сопоставления привели некоторых физиков в начале XX в. к идее исчезновения материи. Во-вторых, физика создает в ОПР даже не вторую, а уже третью репрезентацию физической реальности – сверхабстрактную символическую репрезентацию «реальности в себе». То есть создает в ОПР частную научную версию физического мира, доступную только специалистам и почти полностью оторванную не только от чувственных репрезентаций окружающего мира, но даже от версии физического мира, создаваемой в ОПР обыденным сознанием.
Повторю, что даже на уровне обыденного сознания, доступном любому обывателю, физическая реальность и так уже представлена в двух ипостасях – чувственной и вербальной. Первая дается человеку как представителю животного мира от рождения. Вторая становится доступной ему благодаря ОПР общества, в которое он попадает после рождения. Следовательно, обе грани физического мира предъявляются человеку независимо от его воли и даже понимания им этого факта.
Чтобы заметить разницу между ними, достаточно представить себе то, что видят в окружающем мире, например, маленький ребенок и взрослый или увидел бы представитель дикого племени из джунглей и современный человек. То, что для маленького ребенка или дикаря будет просто предметами, не несущими в себе никакого смысла, а оттого бесполезными, для взрослого современного человека превращается в очки, телефон, компьютер, радиоприемник и т. д. Я уж не говорю о приборах, имеющихся в научных лабораториях, или о содержании книг.
Для того чтобы слегка почувствовать, какие проблемы связаны с незнанием иной ОПР, можно представить себе деревенского жителя из российской глубинки, который приехал, например, в иноязычный мегаполис в стране с совершенно иными традициями и образом жизни. Очевидно, что он испытает серьезные трудности, так как не владеет спецификой местной ОПР, а незнание языка не позволит ему быстро выяснить хотя бы основные ее особенности.
Наиболее ярко две стороны предметов физического мира проявляются в знаках и символах. Например, в словах языка. Слова – это особые искусственные физические объекты (специальные звуки или совокупности линий), имеющие в сознании людей, владеющих языком, два значения. Основное – чувственное, позволяющее узнавать конкретное слово и отличать его от других. И дополнительное, но более важное для нас – символическое значение, в виде которого выступает определенный концепт, репрезентирующий сущность, обозначаемую данным словом.
Если мы не знаем языка, то его слова воспринимаются нами лишь как акустические или графические объекты, то есть являются для нас только чувственно репрезентируемыми специфическими искусственными объектами – словами. Если же мы знаем язык, то есть интериоризировали его ранее из ОПР соответствующего этноса, то мы не только чувственно распознаем объекты-знаки – слова, но и в нашем сознании актуализируется их символическое значение. Дело в том, что вместе со словами этого языка мы уже усвоили огромную часть ОПР данного общества. В результате в том же физическом объекте-слове мы начинаем «видеть» несравнимо больше.
Но не только слова языка имеют двойственную природу. По-видимому, практически все знакомые человеку предметы имеют для него две стороны: одну – репрезентируемую сенсорно, а потому как бы более материальную, и другую – репрезентируемую вербально, как бы более идеальную.
Вербальные репрезентации всех известных людям объектов представлены в ОПР их общества. Там присутствуют вербальные конструкции, способные эффективно дополнить индивидуальную чувственную репрезентацию любого известного обществу предмета. В зависимости от объема интериоризированного из ОПР психического содержания разные люди демонстрируют разную степень проникновения в сущность предмета, от полного его непонимания до глубокого понимания. В этой связи вспоминается сообщение В. А. Иванникова (2010, с. 112) о противотанковой гранате, которую пожилая женщина использовала как колотушку для забивания колышков в огороде.
Круглый плоский кусочек металла с рельефом (что можно условно отнести к физической стороне предмета) мы обычно «видим» не в этом качестве, а как монету определенного достоинства, используемую в обороте или уже вышедшую из употребления (что можно условно отнести к психической стороне предмета). А небольшой предмет с двумя стеклышками (физическая его сторона) мы «видим» в качестве очков, улучшающих зрение (психическая его сторона). Чувственные образы восприятия этих объектов прочно связаны в нашем сознании с иным, особым, созданным обществом значением, отличным от первичного непосредственно доступного нам чувственного значения соответствующих предметов. Вспоминается басня И. А. Крылова «Мартышка и очки».
Все наши чувственные репрезентации окружающей «реальности в себе» в процессе нашей социализации были концептуализированы, то есть трансформированы, сегментированы и квалифицированы окружавшими нас людьми, взаимодействовавшими в нашем присутствии с ее элементами как с предметами и пользовавшимися для их обозначения определенными словами. И не будь вокруг нас людей, мы не имели бы потом дела с предметами, их чувственными свойствами и изменениями, которые были концептуализированы человеком задолго до нашего рождения и зафиксированы в языке еще на этапе его становления. Как не имеют дела с предметами животные. Но данные факты я даже не принимаю в расчет с целью упрощения ситуации, так как в основе существования антропоморфных предметов и их чувственных свойств хотя бы лежат сенсорные репрезентации. Вторая же, или психическая, сторона предметов – целиком и полностью результат деятельности вербального мышления людей.
Монета – это и денежная единица, и – столь же бесспорно – холодный и твердый металлический плоский предмет. В то же время такие психические объекты, как долг, кредит или аванс, например, – это только обозначаемые понятиями устойчивые вербальные психические конструкции, репрезентирующие конституированные и сконструированные сознанием умозрительные сущности, не имеющие никакого предметного физического выражения, хотя они и связаны в том числе с деньгами и с определенными действиями людей. Отличие предмета, обозначаемого понятием монета, от психического объекта ОПР, обозначаемого понятием долг, заключается в том, что предмет представлен в сознании еще и чувственно – в форме модели-репрезентации конкретной сущности (твердой, холодной, округлой, с выпуклостями и вдавлениями, без вкуса и запаха и т. д.). Тогда как психический объект ОПР, обозначаемый понятием долг, первичного чувственного значения не имеет вовсе.
Замечательно, однако, то, что на границе между чувственно воспринимаемой физической реальностью и ее же вербальными репрезентациями формируется некая переходная область, которую нельзя уже отнести к перцептивным репрезентациям «реальности в себе», но и вроде бы нельзя еще считать частью ОПР, так как это не чисто вербальные репрезентации «реальности в себе». Обычно это собирательные образы представления, которые позволяют формировать новые умозрительные сущности. Примером такой сущности является, например, плоскость.
Красивый пример сравнительного анализа поверхности и плоскости приводит Дж. Гибсон (1988, с. 69–70). Первая является частью предметного физического мира, и преимущественно чувственный концепт этого понятия представляет собой собирательную модель-репрезентацию[150]. Вторая является объектом ОПР, репрезентирована смешанным концептом, образованным из вербальной конструкции[151] и собирательного образа представления множества плоских поверхностей.
Дж. Гибсон отмечает такие различия поверхности и плоскости: «Поверхность вещественна, а плоскость – нет. Поверхность текстурирована, а плоскость – нет. Поверхность никогда не бывает совершенно прозрачной, плоскость всегда прозрачна. Поверхность можно увидеть, а плоскость можно лишь визуализировать. …У поверхности только одна сторона, а у плоскости их две. Иными словами, геометрическую плоскость следует представлять себе как очень тонкий лист в пространстве, а не как границу, разделяющую среду и вещество. Экологическая поверхность может быть либо выпуклой, либо вогнутой, тогда как абстрактная поверхность, выпуклая с одной стороны, непременно вогнута с другой. В геометрии поверхностей соединение двух плоских поверхностей образует либо уступ, либо выступ; в абстрактной геометрии пересечением двух плоскостей является линия. Одним из свойств поверхности является то, что она обращена в сторону источника освещения или точки наблюдения; плоскость таким свойством не обладает» (с. 69–70).
Можно добавить, что поверхность представлена в нашем сознании образами восприятия, воспоминания и представления конкретных предметов окружающего нас физического мира. Плоскость же репрезентирована вербальной конструкцией и собирательными образами представления плоской поверхности. Это некая сконструированная сознанием умозрительная сущность. Данный пример свидетельствует о том, что даже в построении объектов ОПР активное участие могут принимать и чувственные репрезентации.
А. Д. Логвиненко (1985, с. 5) обращает внимание на различие между воспринимаемым и знаемым (как он его называет) мирами. Он отмечает, что в знаемом мире есть явления, которые не могут быть восприняты без специальных приборов (например, микробы и прочие микроорганизмы). Некоторые из этих явлений нельзя себе даже представить (например, электромагнитное поле).
Хорошие примеры, иллюстрирующие различие между чувственно и вербально репрезентируемой нами «реальностью в себе», приводит Ф. де Соссюр (2006, с. 109–110), обсуждающий, например, тождество и различия двух скорых поездов Женева – Париж, 20:45, отходящих один за другим через 24 ч. Автор пишет, что, с одной стороны, это тот же самый скорый поезд, а между тем и паровоз, и вагоны, и поездная бригада – все в них разное. Он проводит аналогию с реконструированной улицей. После слома всех старых домов на ней и постройки новых мы говорим, что это та же улица, хотя материально от старой, быть может, ничего не осталось.
Автор справедливо указывает, что можно перестроить улицу без того, чтобы она перестала быть самой собой, потому что ее сущность не чисто материальна. Сущность ее, по его мнению, заключается, например, в ее положении относительно других улиц. То же самое касается и скорого поезда, сущность которого образована часом его отбытия, его маршрутом и вообще всеми обстоятельствами, отличающими его от прочих поездов. Всегда, когда осуществляются те же условия, получается та же сущность. В то же время, как отмечает автор, эта сущность не абстрактна, ибо и улица, и скорый поезд – материальны.
Таким образом, можно сказать, что сам поезд, его вагоны и бригада относятся к чувственно репрезентируемой реальности, тогда как номер поезда, время его отправления, маршрут и расписание движения относятся к ОПР, которая в данном случае имеет для нас главное значение, а потому и определяет, тот же сегодня поезд, что и вчера, отбывает в 20:45 по известному маршруту или нет.
Ф. де Соссюр приводит (2006, с. 111) и другие примеры, которые, как мне представляется, хорошо демонстрируют разницу между непосредственно воспринимаемой нами «реальностью в себе» и той же реальностью, выступающей как часть ОПР. Он спрашивает, является ли шахматный конь, сам по себе элементом игры. И отвечает, что, конечно, нет, так как вне своего места и прочих условий игры шахматный конь ничего для игрока не представляет и неразрывно связан с игрой. Если конь потеряется, то его можно будет заменить другой фигурой, изображающей коня, или даже любым предметом, ничего общего с ним не имеющим, если мы в уме придадим ему ту же значимость.
Автор прав, так как любой другой предмет: пробка от шампанского, катушка из-под ниток, запонка, колпачок от авторучки – может быть произвольно связан в нашем сознании с моделью-репрезентацией шахматного коня и легко способен заменить его собою в процессе игры в шахматы. Но с чем мы отождествляем в этом случае такой новый предмет? Очевидно, что не с физическим предметом в форме головы коня, а с соответствующей фигурой в игре. Как совершенно справедливо указывает И. Гоффман, «игра в шахматы, содержит два принципиально различающихся основания: одно полностью принадлежит физическому миру, где происходит пространственное перемещение материальных фигурок, другое относится непосредственно к социальному миру противоборствующих в игре сторон» (2003, с. 84).
Я уточню: не к социальному миру, а к ОПР, выступающей здесь в качестве важной части физического мира. Окружающие нас предметы представляют собой нечто вроде «двойных» объектов. С одной стороны, они существуют в физической реальности в качестве физических предметов. С другой стороны, они же присутствуют в ОПР в качестве психических объектов той же физической реальности: поезд Женева – Париж, отправляющийся в 20:45; улица с конкретным названием в городе; конь в шахматной игре; номерок в гардеробе и т. д.
С. Московичи описывает, как постепенно формировалось понятие деньги и как оно содержательно трансформировалось из физического объекта в нечто иное – то, что я называю объектом ОПР. По словам С. Московичи (1998, с. 343–344), вплоть до Возрождения общество видело в деньгах лишь субстанцию, переходящую из рук в руки. Оно доверяло деньгам лишь как звонкой и весомой монете, предпочтительно золотой. По мере распространения денежной экономики стоимость денег отделилась от их физической основы, начала фиксироваться на кусках бумаги и в итоге стала цифрой. Деньги теперь оцениваются по услугам, которые они оказывают, по ритму их обращения и накопления. Они приобретают все более безличный и абстрактный характер. Деньги перестали быть ценной вещью и стали знаком цены вещей. По словам автора, экономическая метаморфоза денег, превращение из субстанции в меновую стоимость, идет параллельно с интеллектуальной эволюцией индивидов.
Итак, кусочек золота трансформируется сначала в монету, которая, в свою очередь, трансформируется в бумажную банкноту, а последняя вообще превращается в электронную цифровую запись. Однако мы теперь понимаем, что деньгами является для нас не кусочек металла, листок бумаги или совокупность цифр, а то значение, которое в ОПР вкладывается людьми в эти предметы.
Я практически не встречал в психологической литературе (исключая И. Гоффмана, который, впрочем, тоже социолог, а не психолог) специального обсуждения одной важной проблемы. Дело в том, что наша субъективная психическая реальность постоянно удивительным образом дополняет для нас реальность физическую и, наоборот, последняя непрерывно воздействует на реальность психическую Например, мы продолжаем видеть самолет в удаляющейся от нас в небе точке, если он только что взлетел на наших глазах. Происходит это потому, что в нашем сознании сохраняется еще образ воспоминания взлетающего самолета, который никак не может быть тождественен воспринимаемой нами сейчас и исчезающей в небе точке. Вероятно, поэтому в других похожих точках, оставляющих расплывающийся белый след в небе, мы тоже «видим» самолеты, а в движущихся по ночному небу звездочках – космические спутники.
Я уже писал выше о важной роли «погружения» индивидуального сознания в ОПР общества для понимания им мира. Мы начинаем «видеть» многое, лишь когда узнаем о том, что именно мы воспринимаем. Помню, насколько безуспешными были первоначально мои попытки распознать под микроскопом срезы разных тканей человеческого тела. И только со временем, усвоив предварительно все их отличительные признаки, я научился делать это. В прозрачных палочках и овалах под микроскопом мы видим бактерии, а в упорядоченных прозрачных структурах – разные клетки организма. В здании, по которому одни люди ходят в белых халатах или синих костюмах, а другие – в домашней одежде, мы «видим» (распознаем) больницу, а в похожем здании, наполненном детьми, – школу.
В процессе интериоризации человеком из ОПР знаний о «реальности в себе» значение окружающих его элементов этой реальности может сильно меняться, далеко выходя за пределы их чувственных восприятий. Последние наделяются особыми сложными символическими смыслами, которые трансформируют окружающий мир. Как замечает М. Вартофский, «то, чем мы научились видеть тот или иной объект, становится, в свою очередь, руководством для нашей внешней практической деятельности» (1988, с. 207).
Символизация реальности, сопровождающаяся трансформацией множества окружающих человека предметов в знаки чего-то совершенно иного, играет важную и совершенно необходимую роль в жизни общества. В результате этого процесса одни раскрашенные листочки бумаги превратились, например, в деньги, другие – в личные документы, третьи – в свидетельства на собственность, четвертые – в поздравительные открытки, пятые – в акции и т. д. Множество предметов (порой странных или даже забавных) превратились в символы власти, государства, отдельных его структур, положения человека в общественной иерархии и т. д. Это цепи, жезлы, мантии, короны, штандарты, флаги, головные уборы, ордена, значки, особые балахоны, нарукавные повязки, ленточки, татуировки, галстуки, даже заколки для галстуков и т. д.
