Давайте еще раз рассмотрим, на чем же основываются «научная убедительность» и «объективность» экспериментальных «доказательств» факта наличия ментальных образов. Первое «доказательство» заключается в самом факте проведения «научного эксперимента». Второе – в формальном измерении «объективных» физических параметров, например времени. Третье – в воспроизводимости полученных данных в рамках новых подобных «объективных» экспериментов. Что касается собственно факта наличия ментальных образов, как и факта мысленного оперирования ими, то они-то как раз и не регистрировались «объективно», так как это в принципе невозможно, а постулировались в исходных гипотезах экспериментаторов и косвенно выводились ими из этих же гипотез.
Подобные интроспективные, но якобы «объективные» эксперименты не были бы приняты американским психологическим сообществом даже к рассмотрению, появись они лет на 20–30 раньше. Однако во второй половине XX в. радикальные бихевиористские установки, потерпев крах, эволюционно трансформировались в когнитивизме в более умеренные. Пришло время для появления и принятия новых взглядов. Для когнитивизма в конечном счете сейчас уже не важно, насколько факт наличия психических феноменов подтвержден «объективными» экспериментальными данными. Необходимо лишь «соблюсти приличия», так как большинство исследователей и без «объективных» экспериментов понимают, что ментальные образы – реальность, потому что давно обнаружили их в собственном сознании интроспективно. Для многих исследователей вопрос лишь в том, что это их понимание противоречит существующей в психологическом сообществе официальной парадигме, с которой они не могут не считаться.
Итак, когда упорное неприятие наличия психических явлений выглядит уже очень странным, когнитивизм готов признать и факт их наличия, и даже использование интроспекции. Просто он стыдливо называет слегка модифицированную интроспекцию «объективным психологическим экспериментом». Если когнитивизму необходимы эти игры для сохранения лица, можно, конечно, даже назвать интроспекцию «объективным экспериментом». Для этого достаточно лишь стандартизировать ее и построить по образцу «объективного» эксперимента, то есть обеспечить подобие ее воспроизводимости. Очевидно, что и главенствующая роль психических явлений в обеспечении функционирования человеческого разума, и необходимость интроспекции в их изучении будут признаны когнитивизмом завтра. Но хотелось бы, чтобы это случилось еще вчера.
В то же время не следует бросаться и в другую крайность, отказываясь от объективного психологического эксперимента. Необходимо учитывать, что интроспекция, как и эксперимент, имеет очевидные ограничения. Из того факта, что сознание способно в процессе рефлексии как бы наблюдать со стороны за возникающими в нем же психическими явлениями, не следует, будто человек может как-то «прямо» познать возникающие в его сознании феномены и в результате глубоко проникнуть в их сущность. Это также не означает, что сознание обладает каким-то особым пониманием собственных психических феноменов, что собственное психическое содержание познается в процессе рефлексии непосредственно, что оно совершенно открыто для сознания, имеющего к нему приоритетный доступ, как полагали интроспекционисты в XIX в. Собственные психические феномены доступны сознанию лишь в той же мере, в какой доступен наблюдателю любой внешний объект наблюдения.
Вся приоритетность и исключительность самонаблюдения за содержанием собственного сознания заключается только в том, что другому (внешнему) наблюдателю это же психическое содержание чужого сознания недоступно вовсе. Но из этого ни в коем случае не следует никакой особой открытости собственного психического содержания для познания и тем более особого понимания этого содержания, якобы возникающих в процессе интроспекции. Человек может наблюдать и регистрировать во время интроспекции наличие собственных психических явлений, но ничего в них не понимать, как, например, ребенок, наблюдающий за работой биржи. Такое непонимающее наблюдение в психологии нередко ошибочно называют бессознательным. Хотя правильнее было бы говорить о непонимании собственных вполне осознанных психических феноменов. О непонимании их причинно-следственных связей, особенностей их возникновения, развития и результатов.
Мне кажется, что психологам пора наконец задуматься о событиях, происходящих в психологии последние 100 лет, и о негативном влиянии на ее развитие бихевиоризма, которое по-прежнему сохраняется… Может быть, имеет все же смысл признать, что «объективистская» революция в психологии, начатая В. Вундтом и продолжаемая до сих пор его последователями, пытающимися создать на базе изучения мозга «объективную» психологию – науку о человеческом разуме по образцу физики, провалилась?
Хуже того, она породила антипсихологию – современные разновидности бихевиоризма – обанкротившегося научного направления, претендовавшего на то, чтобы называться наукой о человеческом разуме, но без психических явлений. И все обещания бихевиористской психологии раскрыть механизмы человеческого разума оказались пустыми. Гора родила мышь.
Не пора ли осознать, что объяснить человеческий разум без признания определяющей роли психических явлений невозможно и попытки преуменьшить роль и значение психических явлений – это путь в никуда; что сторонники преуменьшения роли и значения психических феноменов мало что дали психологии, но они захватили в ней власть почти на век и их позиции по-прежнему сильны? Они контролируют журналы, кафедры, лаборатории и научные общества. Их фундаментальные идеи, пусть и в видоизмененном виде, все так же преподаются во всех университетах, и их изучают студенты, превращающиеся в новых сторонников мертвого вероучения… В результате и в последующие десятилетия разные варианты необихевиоризма будут по-прежнему определять пути развития психологии.
П. Фейерабенд (2007, с. 298) пишет о том, что большинство исследователей в любой науке предпочитают сохранять существующее в ней положение дел. Их критика направлена лишь против мнений их противников, но никогда – против самих фундаментальных идей. Фундаментальные верования науки защищаются с помощью «табу»-реакции, как «табу» в примитивных обществах. А все то, что не охватывается обоснованной категориальной системой или считается несовместимым с ней, рассматривается как нечто совершенно неприемлемое либо просто объявляется несуществующим. Наука не готова сделать теоретический плюрализм основанием научного исследования. Между наукой и мифом существует поразительное сходство, заключает он.
Добавлю, что шоры, наложенные обучением, трудно преодолеть. Тем не менее отрицающий интроспекцию когнитивистский необихевиоризм уже поставил себе на службу интроспективный метод и относит его результаты к своим достижениям. Вспоминаются слова П. Фейерабенда (2009, c. 260) о том, что ошибки в научных исследованиях не просто встречаются, но повсеместно распространены. Их распространенность – не историческая случайность, не временная утрата интеллекта, а образец. Некомпетентность, будучи стандартизированной, превратилась в существенную часть профессионального превосходства. У нас больше нет некомпетентных профессионалов, у нас есть профессиональная некомпетентность.
Подведу предварительный итог.
1. Человеческое сознание и разум нельзя познать без признания необходимости изучения переживаемых человеком психических феноменов, то есть сознание и разум нельзя изучить на физиологическом уровне. Психические феномены – единственный ключ к их пониманию. Психические феномены самоценны, самодостаточны и нуждаются в изучении сами по себе и даже без их связи с нейрофизиологическими процессами. По крайней мере на данном этапе развития психологии и естествознания это вполне оправданно.
2. Психические феномены надо изучать с помощью новых стандартизованных, воспроизводимых и проверяемых методик интроспекции с одновременным привлечением экспериментальных методов.
3. Процессы, обеспечивающие человеческий разум, следует рассматривать на физиологическом уровне, а ответственные за разум – на психологическом уровне. На физиологическом уровне присутствуют-одни сущности[7]: нейроны, электрические импульсы, синапсы, нейромедиаторы и т. д. На психическом уровне – другие, причем только те, которые мы в состоянии обнаружить в своем сознании интроспективно. Категорически недопустимо смешивать эти уровни. При попытках их совместного рассмотрения и обсуждения возникает нелепая и бессмысленная каша из терминов. Даже в процессе построения аналоговых метафор, моделирующих человеческое познание, недопустимо объединять разные уровни и, перескакивая с одного на другой, создавать из несопоставимых элементов некие гибридные конструкты[8].
4. Ничего, кроме того, что мы способны интроспективно «увидеть» в собственном сознании, в нем нет и не может быть. Там нет, например, «неосознаваемых репрезентаций» или «амодальных репрезентаций», а также других странных конструктов, широко представленных в когнитивистской психологической литературе. Все то, что мы не можем обнаружить в сознании непосредственно в процессе интроспекции, – не более чем создания разума исследователей, вроде троллей и эльфов, которые «где-то живут».
5. Используемая исследователями терминология должна быть максимально четкой. Каждое вводимое понятие должно быть квалифицировано: это психический феномен, это физиологическое явление, это полезная для понимания данной сущности метафора, это конструкт исследователя и т. д. Нельзя обсуждать некий создаваемый исследователем спорный конструкт безотносительно к месту его возможного приложения и вне связи с его предполагаемой функцией.
6. Компьютерная аналогия неадекватна для моделирования психики человека, так как наша психика функционирует по совершенно иным принципам, не имеющим никакого отношения к ЭВМ[9]. Компьютерная метафора – вредное и ошибочное заблуждение, тоже порожденное необихевиоризмом.
Не следует рассматривать человека как черный ящик и искать в этом ящике скрытые сущности. Наоборот, человеческое сознание с его психическими феноменами – это открытая книга, которую нужно просто пытаться учиться читать. И для этого надо хотя бы вспомнить об интроспекции и достижениях классической психологии XIX в.
Позиции когнитивизма, господствующего сегодня в американской и европейской психологии, в российской психологии гораздо слабее, так как советская психология не приняла в полной мере западного бихевиоризма и оставалась гораздо ближе к классической психологии XIX в… Однако объективистская парадигма, напротив, выражена в современной российской психологии в большей степени[10], чем в зарубежной, хотя и в западной психологии объективизм широко распространен. По словам Дж. Лакоффа (2004, c. 245), классическая, или объективистская, точка зрения становится сейчас все более популярной в гуманитарных науках. Она разделяется большинством исследователей и «сегодня принимается не просто как истинная, но как очевидно и несомненно истинная» (с. 16).
Казалось бы, за два с лишним века, прошедших после смерти И. Канта[11], в результате влияния его идей представления о роли сознания человека в конституировании окружающей физической реальности должны были радикально измениться. Однако, как это ни парадоксально, именно в психологии, в отличие, например, даже от физики и тем более философии, господствуют сегодня взгляды, на которые учение И. Канта оказало минимальное влияние. Конечно, большинству психологов сейчас и в голову не придет оспаривать идеи И. Канта, из чего можно заключить, что они с И. Кантом согласны. Но, формально признавая, что в физической реальности есть не предмет, а лишь «вещь в себе», психологи на практике легко отождествляют последнюю с физическим предметом, который существует в окружающем мире и репрезентации которого возникают в человеческом сознании.
В современной психологии господствует «здравый смысл[12]». Тем не менее нельзя не отметить, что, например, об окружающих нас предметах зарубежные исследователи говорят очень осторожно, стараясь не вдаваться в эту крайне неопределенную и плохо очерченную наукой область. Отечественные авторы, напротив, почему-то предпочитают более откровенно придерживаться наивно-реалистической[13] позиции. Вряд ли следует предполагать, что они не знают работ И. Канта или считают репрезентации психическими копиями окружающих предметов. Тем не менее в своих работах многие из отечественных авторов используют выражения, которые могут ввести в заблуждение людей, впервые знакомящихся с психологией.
Чтобы у читателей не возникло впечатления, будто я приписываю психологам точку зрения, которую они не разделяют, приведу лишь несколько случайно отобранных цитат из современных учебников, словарей и монографий, подтверждающих факт доминирования в психологической литературе указанных представлений (см. Примечание 1).
В своей известной книге Дж. Лакофф (2004, с. 11–14) формулирует доминирующие в науке объективистские воззрения, а М. Бунге (2009, с. 6–7) в своей книге приводит «заповеди», составляющие, по его мнению, «кредо наивного физика», которые разделяли в XX в. большинство физиков… Сформулирую по аналогии «кредо наивного психолога», разделяемое большинством современных исследователей (что не равнозначно истинности этих положений).
I. Существует два независимых и не проникающих друг в друга мира: физический окружающий мир и психический внутренний мир человеческого сознания. Первый существует вне человека и независимо от него. Он объективен и предметен. На него не влияет то, что люди думают о нем, как его воспринимают и понимают. Он имеет четкую структуру, которая включает в себя предметы и явления, их свойства, признаки, действия и отношения. Кроме предметов, в нем присутствуют категории, например естественные виды и роды животных и растений. Категории – это множества, определяемые общими признаками и свойствами входящих в них предметов.
II. Субъективный, или внутренний, психический мир сознания человека лишь отображает в себе с разной степенью точности объективный предметный внешний мир. Правомерна следующая схема: физический предмет во внешнем мире – его психический образ в сознании – вербальная мысль о предмете в сознании. Образы восприятия, или перцепты, лишь с большей или меньшей точностью соответствуют существующим в окружающем физическом мире предметам. Благодаря им человек устанавливает правильные соотношения между внешним миром и собственной символической системой, с помощью которой он мыслит.
III. Существует правильная категоризация вещей в окружающем мире, независимая от человеческих особенностей, специфики человеческого восприятия и познания. Ее можно назвать «божественным видением» мира или «взглядом ниоткуда». Окружающий мир исходно должен быть правильно разделен человеком на реально существующие в нем категории. Тогда символические структуры человеческого сознания смогут правильно соотноситься с категориями мира. Символы – это понятия (и концепты), которые получают свое значение посредством соотнесения с предметами и категориями окружающего реального или возможного мира. Чем лучше символы соответствуют сущностям, присутствующим в мире реальном или возможном, тем лучше человек понимает окружающее. Естественные классификации физических предметов и прочих сущностей отражают объективно присутствующую реальную картину мира, а потому могут или соответствовать ей, то есть быть истинными, или не соответствовать, то есть быть ложными.
IV. Восприятие может накладывать ограничения на концептуализацию реальности, но не может приводить к созданию концептов, не соответствующих чему-либо объективно присутствующему в мире. Концепты не зависят от особенностей людей и их когнитивных процессов. Концептуальная категория – это символическая репрезентация категории реального мира. Ее члены – это символические сущности, которые соотносятся с предметами в соответствующей категории внешнего мира и не зависят от особенностей людей. Концептуальные категории, как и реальные категории окружающего мира, являются множествами, которые тоже определяются свойствами своих членов. Категории концептуальные должны соответствовать категориям окружающего мира, существующим в нем независимо от людей, а потому они зависят только от характеристик входящих в физические категории предметов, но не от людей.
V. Между чувственными и вербальными психическими феноменами нет каких-либо очевидных связей. Язык является самостоятельным «модулем», независимым от чувственных репрезентаций. Все люди используют одну и ту же понятийную систему. По крайней мере, существуют универсальные понятия, общие для всех культур.
VI. За рациональные решения и разумное человеческое поведение ответственны человеческий мозг и материальные процессы, протекающие в нем. Человеческий разум представляет собой «черный ящик», и его изучению может помочь компьютерная метафора[14]. Психические феномены существуют, но они не ответственны за человеческий разум и не являются его основным и единственным проявлением. Психические феномены не связаны естественной и очевидной причинно-следственной связью с разумом. Они лишь сопровождают ответственные за человеческий разум нейрофизиологические и нейрохимические процессы, протекающие в мозге.
VII. Объективное наблюдение и объективный эксперимент – основные и единственные источники психологического знания. Интроспекция – бесполезный, неприемлемый и даже вредный для психологии метод исследования. Математическая физика – идеальный образец для научной психологии. Научные теории отображают объективную реальность мира и являются знанием о нем, основанным на опыте и синтезе экспериментальных данных. Психологические законы, как и законы физические, не создаются человеком, а открываются им. Они могут быть прослежены в множестве эмпирических данных.
VIII. Во Вселенной существует трансцендентная рациональность, выходящая за пределы человеческого ума. Она определяется логическими отношениями, существующими между вещами и категориями в мире. Человеческое мышление точно, когда символы, используемые в нем, правильно соотнесены с сущностями и категориями в мире и когда воспроизводят логические отношения, объективно существующие между предметами и категориями в физическом мире. Мышление – это логическое оперирование абстрактными символами, поэтому оно может быть смоделировано посредством систем, подобных системе математической логики. Правильное мышление – это логическое оперирование символами, точно отражающее рациональную структуру мира и его логику.
IX. События, факты и их истинность не могут зависеть от способа концептуализации и когнитивных способностей людей, их мнений, знаний, теорий, веры или специфики человеческого познания.
X. Знать нечто означает правильно репрезентировать предметы и категории окружающего мира, существующие в нем. Истинность знания зависит от мира, от того, насколько точно человек отображает его в своем сознании, от правильной категоризации и концептуализации им сущностей окружающего мира, но не от человека.
Нет сомнений в том, что не все психологи разделяют эти положения целиком. Но я говорю о доминирующих в современной психологии представлениях и о преобладающей в ней объективистской парадигме. К тому же взгляды отечественных и зарубежных психологов пока еще немного различаются. Приведенные выше положения могут встречаться у исследователей в разных сочетаниях, порой даже причудливо противореча друг другу. Впрочем, большинство исследователей обычно и не формулируют собственные представления в завершенной форме и столь определенно. И выводы приходится делать на основании анализа их публикаций.
Представленные постулаты, конечно, сильно упрощают реальную картину взглядов, доминирующих в современной психологии, но тем не менее отражают многие ее основные положения. Более того, в психологии сегодня нет, например, ни общепринятых теорий, охватывающих все перечисленные выше проблемы и выстраивающих целостное представление о функционировании психики, ни даже признаваемой всеми психической феноменологии понятий и вербальных конструкций. Общетеоретические построения, репрезентирующие психику в целом, носят, как правило, фрагментарный характер и детально структурированы лишь в области собственных научных интересов конкретных исследователей… Думаю, однако, что большинство из них скорее согласятся с приведенными выше положениями, чем отвергнут их. Я же постараюсь далее доказать, что все перечисленные выше положения ложны.
Человека окружает «реальность в себе», частью которой является и он сам… Но человек обладает психикой и сознанием. Психика – это создаваемая нервной системой живого организма особая сущность, среда, сфера, область, в которой психическими средствами, отличными от средств «реальности в себе», репрезентируется окружающая живой организм часть «реальности в себе». Репрезентирование «реальности в себе» – это нечто вроде ее специфического представления психическими средствами… При этом репрезентации, аналоги которых отсутствуют в «реальности в себе», непонятным образом соответствуют ее особенностям и свойствам. В результате репрезентирование, во-первых, позволяет организму жить в «реальности в себе», то есть ориентироваться и действовать в ней, а во-вторых, эффективно приспосабливаться к ее постоянным изменениям и даже предвидеть некоторые из них.
Психика и ее репрезентации «реальности в себе» ответственны за интеллектуальную, разумную, или рациональную, активность живого организма. Эта активность выражается в появлении в сознании стройных последовательностей психических феноменов, доступных рефлексии, а также целесообразной адаптивной деятельности организма в «реальности в себе», способствующей лучшему его выживанию. Специфически человеческая разумная активность дополнительно выражается в гораздо более глубоком и широком, чем у животных, репрезентировании «реальности в себе» и использовании своих психических репрезентаций для целенаправленного изменения окружающей «реальности в себе» в нужном для удовлетворения потребностей человека направлении. Главным отличием человеческой психики от психики животных является способность создавать и использовать для репрезентации «реальности в себе» символические репрезентации, то есть понятия (и концепты) и конструкции из них.
1. Психические явления – самая очевидная и бесспорная для человека, их переживающего, реальность, так как даже окружающий мир дан ему в форме его собственных психических феноменов.
2. Психические явления – единственный субстрат и главная форма выражения человеческого разума. Человеческий разум проявляется в виде упорядоченных последовательностей сменяющих друг друга в сознании психических феноменов – чувственных и вербальных репрезентаций окружающей человека «реальности в себе», состояний его тела и даже содержания его сознания.
3. Материальные процессы, протекающие в мозге, при всей их несомненной важности ответственны лишь за появление психических феноменов и соотносятся с ними неясным пока образом. Следовательно, они не могут быть использованы для объяснения проявлений разума, по крайней мере на данном этапе развития науки. Психических же феноменов вполне достаточно для объяснения механизмов функционирования разума.
4. Современный когнитивизм, хотя и признает факт наличия психических феноменов, не готов принять, что именно они являются непосредственно рефлексируемой каждым человеком субъективной формой выражения его разума.
5. Несомненно то, что психические и физиологические феномены неразрывно связаны между собой и мощно влияют друг на друга, хотя мы и не понимаем пока механизмов этой связи и влияния. Однако недопустимо пытаться их причудливо объединять в научных теориях, конструируя из физиологических и психологических понятий некие странные нежизнеспособные гибриды.
6. Психические явления могут быть непосредственно рассмотрены человеком лишь в процессе интроспекции. Когнитивная психология продолжает официально отвергать интроспекцию, тем не менее активно использует ее.
7. Содержание собственного сознания доступно наблюдателю в той же мере, в какой доступен любой внешний объект наблюдения, но не более того. Приоритетность и исключительность самонаблюдения заключается лишь в том, что внешнему наблюдателю психическое содержание чужого сознания недоступно вовсе.
8. Интроспекцию необходимо вернуть в психологию в форме новых стандартизованных, воспроизводимых и проверяемых методик, не отказываясь одновременно от «объективного» психологического эксперимента.