Широковы уехали из Шауляя, когда в начале девяностых их элитный полк, их образцовую дивизию безжалостно порезали под видом: зачем дорогостоящая авиация, когда наступил мир во всём мире. Дослуживали в России на базе хранения. Не служба, а издевательство над здравым смыслом. В девять в часть приходишь, в два – домой. Было противно, неуютно, тревожно. Скрытно велась политика: офицеров-афганцев потихонечку задвигать, дабы не делились бесценным опытом с молодыми, не передали им науку побеждать.
Демобилизовавшись, Широковы вернулись на родину – в Ачинск. Обосновались, получили квартиру, но зять сманил из-под труб Ачинского глинозёмного комбината в экологически чистую Горную Шорию. Построили дома в Таштаголе: дочь себе, они – себе. Из какого окна не глянешь – горный пейзаж. Не скалистый афганский, больше зелёнка: высоченные пихты, белоствольные берёзы. Зимой чистейший снег на склонах, который беззаботно режут весёлые лыжники.
Миша с Любой не катаются. Миша, Афган не прошёл даром, заболел в нулевые годы сахарным диабетом, отняли сначала одну ногу, потом вторую, освоил протезы – на них не погоняешь по горным трассам. Люба тоже своё откатала. Это когда-то в школе была чемпионом Ачинска по лыжам. Пусть не горным, а всё одно на лыжне только пятки сверкали. Зато внучка Лерочка вовсю летает на сноуборде.
– Хотя бы на лыжах каталась, – ворчит Миша, – а то на доске этой! Даже палок нет.
– Дедуля, вот ничего ты не смыслишь в спорте! – смеётся любимица деда. – Сноуборд – это обалденно!
Из бабушкиной кухни Лерочка обожет блины и шашлыки по-баграмски. Зять построился на соседнем участке. Время от времени оттуда раздаётся звонкий внучкин голос:
– Ба, хочу шашлычков!
– Физиономия не треснет! – звучит в ответ.
– Не, баба, не треснет!
– Тогда сделаю! Дотерпишь до вечера?
– Дотерплю!
– Замётано!
– А раньше можно?
– Раньше треснет!
– Ладно!