Сергей Николаевич Прокопьев
Сага о таксисте
– Папа-папа, смотри, что дядя-таксист дал!
Папа молча развернулся и в дом, возвращается с бутылкой водки «Nemiroff». Протягивает:
– Это вам.
Я был слегка парализован. Ехал и не знал: брать деньги или нет? Но так как вёз не того, который бутылку презентовал, взял. Были приколы, что шоколадку клиенты мне дарили, но бутылку – ни разу ни до, ни после.
Молодая женщина села… Дорогие духи, тщательно построенная причёска, маникюр… Привлекательная особа… Едем молча. Сразу категорично дала понять: не расположена к разговору. Наше дело телячье: как прикажете. Ехали с Левого берега в Чкаловский. Я диск с Никитиными поставил. Не хочешь разговаривать, буду наслаждаться красивыми песнями. Выходя, она с удивлением и похвалой обронила:
– Интересно, в такси и вдруг Никитины…
Прошло месяца два. Вызов на Фрунзе, к парикмахерской. Смотрю, она выходит, садится, у меня стоял «Led Zeppelin» их «Babe I'm Gonna Leave You». Поехали, она:
– Я часто езжу в такси, но вы всего второй таксист с необычной музыкой. В первый раз Никитины пели.
– Так вы со мной ехали.
Выясняется: у неё отец моего возраста, тащится под битлов, цеппелинов. Работает Галя, так её звали, в парикмахерской, двое детей, муж ушёл… Говорит:
– У этого ансамбля есть удивительная композиция.
– Сейчас, – говорю, – попробуем.
Нашёл «Лестницу в небо». И угадал. Разговорились, рассказала о себе. Случилась наша поездка под Женский день Восьмое марта. У меня под сиденьем была бутылка «Мартини». К её дому подъехали, я достал:
– А давайте за музыку и прекрасных женщин.
И мы час стояли под «Мартини» и цеппелинов. Я пил сок, она вино. За разговором граммов двести пятьдесят употребила. В следующую поездку рассказывала, как после нашей беседы под «Мартини» купила дивидишный сборник цеппелинов и, совершенно не зная английского языка, искала «Лестницу в небо».
Для меня «Лестница в небо» – это во всю Казань солнечный майский день. Пронзительно синее, туго натянутое, молодое небо, пронзительно зелёная, недавно вылупившаяся листва, и достающие до самого сердца звуки «Лестницы в небо», что плывут из окна родного студенческого общежития. Иду к нему по Большой Красной. К этому старому на две улицы зданию, стоящему усечённым утюгом. Оно наполнено друзьями, радостью, праздником, здесь центр вселенной, здесь средоточие моей жизни. А в окне четвёртого этажа выставлена колонка с динамиками и льётся «Лестница в небо». Тревожная, нежнейшая, пронзающая душу музыка… И голос Роберта Планта, и гитара Джимми Пейджа… И день становится ещё пронзительнее… До неправдоподобности…
Раз несколько потом Галю возил. Но она человек рациональный: мимо микрорайона, где жила, пошла маршрутка, стала ею пользоваться.
Хватает всего в такси. В последнее время не раз посещала мысль: бросить всё. Но пока что-то сдерживает. Меня научили второй профессии. Первая – инженер. Но сейчас могу твёрдо сказать: я – таксист. Настоящий. Узнал город, узнал кухню, цены. Безошибочно определяю расстояние в рублях. Развился рублёвый дальномер. Появилось умение мгновенно ориентироваться на призыв диспетчера, он спрашивает: кто поедет туда-то? Официальная подача машины пятнадцать минут. Ты в секунду, зная это место, оцениваешься: за сколько времени доедешь. Здесь играет роль и расстояние, и время суток. Тонкости профессии. Клиент садится, уже знаю, как себя вести с ним… Я сейчас могу пойти в любую самую крутую омскую фирму такси и буду там торговаться: за сколько себя продать? Вовсе не так, как я пришёл в первую свою контору, в «Темп», совершенно без опыта. Ассом, может, и не стал. Но азы профессии – тяжёлой, скажем сразу, – впитал. Я ведь уходя из КБ в торговлю, тоже долго колебался…
Сальто без мортале
Когда лежал в реанимации, одна из мыслей была: Боженька мог прибрать меня за год до этого. Но миловал. Никто не погиб. Ни я, ни жена, ни друг. Перевернулась машина. Я ведь азартный, отчасти потому в такси пошёл. Несколько лет ездил на рыбалку на озеро Чаны. Рыбачить так рыбачить. Чаны не зря местные морем зовут. Рыбы полно, нередко такие красавцы сазаны, судаки попадаются. И в сети, и на спиннинг. Для меня пролететь на машине триста тире четыреста километров, где на финише озеро, было ерундой. В тот день мы отмахали четыреста тридцать километров, осталось пять до моста через реку, и мы у цели… Состояние прекрасное. Душа поёт. Заходящее солнце за спиной, предвкушение уютного вечера, маленького счастья с костерком на берегу, озером в двух шагах… Сейчас приедем, выпью стопарик для расслабушки, поставим сети, и два дня кайфа… С удочкой поброжу… Абсолютное спокойствие внутри…
И вдруг машину со страшной силой ведёт… Как потом понял: разбортовалось, разгерметизировалось правое переднее колесо. Была бескамерка. Теперь-то я знаю: нельзя на нашу машину, на русские диски старого типа, когда ты ездишь по нашим раздолбанным дорогам, ставить импортную бескамерную резину. Бескамерка – это покрышка, которая к диску клеится. То есть одновременно и покрышка и камера. На асфальте замечательно. Поставил на все четыре колеса, это добавило десять километров скорости плюс мягкий ход. Пока идёшь по хорошей дороге, отлично, как в тапочках. Сто сорок летишь без напряга по трассе. С камерой сам не захочешь такую скорость – по зубам бьёт, руль отыгрывает каждую кочку, боишься, что машину куда-нибудь выкинет. Больше ста сорока не хочется. А там можно было. Но если слабый диск и он вдруг цокается (к примеру, камень под колесо попал), то не исключена мгновенная разгерметизация… У меня стоял диск старого типа – не для бескамерки, как я понял на своём печальном опыте. Мы шли по щебёнке. Возможно, было низкое давление в колесе. За плечами четыреста тридцать километров. Я же не выходил по дороге, манометр не совал. Ехал себе и ехал. Теперь крепок задним умом – надо «совать». Тогда только на выезде проверил… На асфальте почувствовал бы разницу в давлении. Начало бы вести. А по щебёнке мы шли уже двадцать два километра. Вроде водило. Но я списывал на дорогу.
Второй отрицательный момент, на дороге плавный поворот. В тех случаях, когда один шёл по нему – впереди и сзади никого – проходил, срезая почти по прямой. В тот момент всё сошлось – навстречу шла «копейка». Прижимаюсь правее, ближе к бровке, дуга поворота становится круче, колесо вывернуто круче. В этот момент машину повело. Здесь третье совпадение. Будь у меня «копейка» или «шестёрка», можно тормозить. Но у меня зашито в подкорке: еду на «девятке», значит, в данной ситуации надо пинать газ и крутить руль. А когда переднее колесо спущено, и ты пинаешь газ, то помогаешь машине доблестно перепрыгнуть через переднее колесо. Что мы и делаем. Идём через правое переднее, в кювет по диагонали уходим, от удара кормой сгибается задняя балка, колесо становится перпендикулярно машине. Дальше мы перекидываемся на крышу и всё.
Звучал «Сплин». Это мистика… Я потом инфаркт под него ловил. Переворачиваемся, звон стёкол, я не пристёгнут, друг Игорь не пристёгнут. Лежим на крыше, а «Сплину» хрен ли по фигу…. Орёт на весь салон. Магнитофон «Сони»… Почти как в анекдоте: «Звонарь упал с колокольни, сам всмятку – на калошах ни царапины. Что значит качественная резина!» Провожу перекличку. Жена в ответ на истерике:
– Выключи эту гадость.
Я вылез первым, помог выбраться Игорю. Дверь открылась свободно. Потом кинулся к жене. Зову… Не отвечает. На перекличке кричала живее всех живых, тут молчит. Вот где я мандражнул.
Потом смотрю: всё нормально. В голове сразу: нужно ГАИ, акт, документы.
Мужики с «копейки» подбежали. Заторопили: надо перевернуть машину, бензин потечёт – взорвётся. Помогли перевернуть.
И что развеселило, откос, куда мы нырнули, травкой покрыт, а бутылки водки, что из нашей машины вылетели, аппетитно валяются тут и там. Ни одна не разбилась. Весело поблескивают в лучах заходящего солнца. Качественное стекло… Как те калоши…
Когда в Омске страховые агенты оценивали машину, осматривали со всех сторон, говорю им: представляете иронию судьбы, оставалось пять километров протащиться, максимум двадцать минут, и я был бы уже выпивши, доволен всем на свете, в гармонии с собой и природой, и вдруг трах-бах – задница кверху, от автомобиля куча железа…
Агент – в приличном возрасте, явно старше меня – усмехнулся:
– Дурак ты. Если бы доехал, то утонул. Ты слишком хотел на рыбалку, и Бог не знал, как тебя остановить…
Возможно и так…
Делать нечего, поехал на попутке в ГАИ в Сдвинск – небольшой городок, и что повезло: у ГАИ парни толковые попались, вроде как местные дружинники. Три парня на УАЗике. У одного очки с толстенными стёклами. Телескопом звали его друзья. Раздолбанный УАЗик. Самая что ни на есть деревенская машина, грязная, вся в глине, пустые пэтбутылки из-под пива на полу, аккумулятор под ногами разбитый, и среди всего этого новенький ноутбук. Телескоп приспособил его музыку слушать. Подключил к динамикам, и Бутусов орёт «Крылья». Вот тебе и русская деревня, двадцать первого века. На этой машине поехали с гаишником на место…
Нормальные, не глупые парни, но спиваются, безысходность. Спрашиваю:
– Почему не учитесь?
– А зачем? Работать всё одно негде.
После инфаркта сразу вспомнил, что после переворота в ГАИ мерили давление, нормальное было. Это был хороший период в жизни, эмоциональная передышка. Наконец-то с сыном Олегом всё уладилось, мы его в другую роту определили. Вышел на нормальные рельсы. Мы ехали на последнюю рыбалку, пятнадцатого сентября, прекрасная погода, думали: закончим сезон. Не будет рыбы – ерунда, отдохнём у воды, посидим у костерка, подышим землёй, водой, небом…
Мне сказал врач после инфаркта: важнее всего быть в согласии с самим собой. А у меня нескончаемая суета с базаром на протяжении восьми лет, где свора ненасытных прилипал – отсюда унижения, взятки… Сын на ровном месте взбрыкнул – бросил институт, ушёл в армию и попал в такой беспредел… Потом переворот, потом склад обчистили… И сознание собственной бесполезности, неприятие своего образа жизни… Что тут скажешь: самый сильный яд – мозги. Один умный человек изрёк на мои жалобы: «Ты неправильно живёшь, занимаешься не тем, чем хочешь, в этом причины всех болезней». Врач с другой стороны зашёл: «Ты неправильно воспринимаешь происходящее. Надо радоваться, что живой. Сейчас, а не завтра. Завтра может и не быть…»
Прав, конечно. Смерть не жди, сама тебя найдёт.
Приехали с гаишником. Стали смотреть. Колесо заднее стало перпендикулярно корпусу машины. Аккумулятор разбит, трамблёр разбит – заводить бесполезно. У нас была труба в машине, которую возили для использования лебёдки. Старый морской способ вытаскивания барж, но в автомобильном варианте: копаешь яму поперёк дороги глубиной сантиметров двадцать, вкапываешь трубу, цепляешь хвост лебёдки – вытаскиваешь машину из грязи. Можно за дерево зацепиться, за пень придорожный, если ничего нет, поперёк дороги вкапываешь трубу. Возил всегда на рыбалку. Парни взяли трубу и давай ровнять колесо, балку сломали, но колесо поставили по ходу. Дальше прицепили к УАЗику и давай тащить. А колесо шоркается о кузов и протёрлось. Надо менять. Парни поехали к корешу: «У Генки есть». Но Генки самого нет дома, на рыбалку уехал. Парни чуть не силком у бабульки колесо забрали.
Я начал звонить в Омск, заказывать эвакуатор, те насчитали десять тысяч. И требуют предоплату… Взял паузу сообразить: кого подключить в Омске. Телескоп говорит:
– Мы вам восстановим доехать до города.
По их раскладу, у меня получается в сравнении с эвакуатором семь тысяч экономии…
Уже поздний вечер, не до восстановления, выпили водки, Телескоп пригласил к себе переночевать…
Утром я понял, почему деревенские машины быстро не ездят, они всё делают на глаз. Пошли в котельную, сварной, мягко говоря, не совсем трезвый мужчина. Свари, просят. Да как два пальца, говорит, об асфальт… Сварил. Именно как два пальца… Криво. Берут кувалду, постучали… Чуть ровнее, хрен с ним – доедет. Стёкла у нас побитые… Целым только заднее вышло из нашего, как назвал Игорь, сальто без мортале. Лобовое парни от «шохи» поставили. Боковые стёкла полиэтиленом заклеили. Нечего по сторонам пялиться, не на экскурсии. Страхолюдина получилась, без слёз со смехом на машину смотреть невозможно. На трассу выехали, плохо слушается руля. Но я даже умудрялся до девяноста разгонять.
Непонятки
Называю их «клиентки с голодухи». Нашим такси пользуется в настоящий период четыре девицы такого пошиба. Загадка для меня. Лет по восемнадцать тире двадцать. Ухоженные – не то слово. Полный набор воздействия на внешность: солярий, макияж, маникюр. На причёску посмотришь, сразу видно: их парикмахер не на баранах искусство оттачивал и визажист не после курсов кройки и шитья. Эффектные барышни. Молодость плюс искусная доводка. И одежда не ширпотреб, явно – эксклюзив. Не блестяще-кричащая – «вот я какая», не из серии – «дураки красное любят». Элегантность, вкус… Шикарно. Любуйся и наслаждайся творением природы и работой мастеров высшего разряда. Пока шедевр не откроет прелестный ротик. Как помойную яму разворошили. Меня не удивить матами, хамством, грубостью. Но в исполнении этих девиц между матами нуль содержания. Посидишь в этом полчаса, и возникает страшное желание стряхнуть с себя помойку, поехать домой вымыться. Втроем сидят и до самозабвения, перебивая друг друга, с горящими глазами обсуждают: кто, кого, когда, с кем и как. Или вся беседа крутится вокруг того, что «эта сука, это говно, этот козёл вонючий» посмотрел не так. «Отпидорасить бы его». Одному неудачному взгляду друга могут посвятить всю дорогу. Беднягу обложат грязными матами по самую крышу! Из разговоров понимаю: где-то учатся. Но визажиста по мозгам явно нет у них.
Бывают наркоманы, которые поносом плюются. Понятно: везёшь кусок дерьма. Не повезло, нарвался на этот заказ. Здесь три нежных создания. Как правило, их забираешь или из кабака, или из кафе крутого… А послушать, когда говорит по сотовому. Тьма и ужас! Куда я попал, где мои вещи? Одно желание: скорей довезти её до места да избавить себя от этого поноса. Или, к примеру, подвожу их к «Лексусу» с номером 001, в нём такого же возраста мальчики, встречающие аналогичным лексиконом.
Случаются клиенты молодые, экстравагантные, одежда вызывающая, но начинаешь разговаривать – весьма гармоничны, эрудированны. Не серость. Девушки, молодые парни. Всегда приятно, когда встречаешь молодых в возрасте наших детей и что-то узнаёшь новое. Про певиц, например. Пацан сел с плейером. Спрашиваю: что слушаешь? Он вставил мне в ухо наушник. «Сара Брайтмн», – поясняет. Приятное открытие для меня сделал. Потом на Нору Джонсон переключил. Бывают такие. Тут беспросветный аут. Я к таким езжу с голодухи. Адреса их знаю. Конечно, бывает, что заказ, к примеру, в «Патио пиццу». Приезжаешь, и плеваться хочется: на них нарвался. Никуда не денешься: надо везти. Но по адресам их еду, когда делать нечего, а хочется заработать…
Есть одна постоянная клиентка, кандидат экономических наук, у неё своя машина, такси вызывает, если вдруг сломается или мороз сильный, завезти не может. В двух вузах преподаёт. В одном дети из очень обеспеченных семей. По её мнению: дети, как дети. В семье не без урода, но, в общем, по её словам, хорошие. Конечно, раскрепощенные в сравнении с нами. Могут девчонки в свободную минуту на занятии, когда разговор пойдет по душам, на полном серьёзе спросить: «Анна Егоровна, если секс, как снежный ком на голову, в подъезде, например, каким противозачаточным лучше пользоваться?» «Девочки, – отвечает, – я уже не в том возрасте, когда по подъездам и паркам…» Можно ли представить в наше время подобный вопрос институтскому преподавателю… Но, в основном, говорит, такие же, как мы были. В меру выпендрёжные, в меру максималисты… Я это и сам вижу. Но вот эти девицы для меня загадка. Кто их, каким пальцем делал, кто воспитывал?
Попадаются не от мира сего в таком возрасте. Еду на оптовку утром без пассажиров, обгоняет меня «Лексус», водила рукой из окна машет: тормози. Останавливаюсь. Номера омские, мужчина лет сорока за рулём, дверцу открыл.
– Помоги, – просит, – по сотовому дёрнули, надо срочно возвращаться в офис, довези супругу.
Выходит нежнейшее создание, персик в брючках, лет двадцать. Белоснежная курточка. Белая стильная кепочка со шкодным козырьком. Сзади села, ехать всего ничего: в Тополиный. Перекинулись парой фраз. У меня Вивальди стоял. Узнала. Вокруг этого и пообщались. Доехали. Она спрашивает:
– Сколько с меня?
А в руке наготове веером три купюры: тысячная, пятисотка и стольник. Мол, выбирай. Куколка без понятия о ценнике, как с луны оказалась в моём лоховозе… Я стольник взял…
Лучше, конечно, такие оторванные от земных заморочек, чем с дерьмом на языках и в мозгах… Как-то поделился с одним нашим таксистом, вроде парень не без интеллекта. Он:
– Да нормально, не бери в голову…
Не могу. В свои пятьдесят с небольшим, впервые подумал: работа не должна быть ни выше, ни ниже твоего уровня. Ты должен соответствовать. Если ты выше, нельзя делать нижнее дело. Почему в США начальнику отдела не так просто найти работу на стороне с понижением, возникает обоюдоострая проблема: с одной стороны, и сам работник будет чувствовать дискомфорт на должности, скажем, ведущего инженера: пятно в резюме, шаг назад в карьере. С другой стороны, вчерашнего начальника отдела опасаются брать инженером. Ведь не исключена возможность – будет смотреть на сторону и при первом удобном случае уйдёт куда-нибудь на должность начальника.
Когда уровень работы ниже тебя, на какие-то вещи (на которые данного уровня коллеги не реагируют) ты тратишь массу отрицательных эмоций, сжигаешь здоровье, а в результате – не можешь нормально работать. Кому-то дерьмо разгребать – это как «Шанель № 5» продавать: «Да вы чё в самом деле – нормально». А если тебе это противно – ты захлебнёшься и помрёшь. По себе надо выбирать ношу… Если, конечно, есть выбор…
Но что интересно для меня в такси – новые люди, типажи… Была постоянная клиентка, в районе двадцати лет. Нравилась её непринуждённость, непосредственность. Садится и первым делом красит глаза, прихорашивается. Один раз было, также едем – я, естественно, не слежу за клиентом, на дорогу смотрю – она закурила, на светофоре поворачиваюсь, ничего себе – лежит на заднем сиденье и кайфует… Как у себя дома…
В студенчестве для меня было ритуалом: приходишь в кабак, белая скатерть, официантка (желательно молодая), пачка сигарет, пепельница, налил сто граммов, музыка… Ты человек… Закурил, общаешься с соседом или соседкой… Если ещё песню заказал… Это было актом самоутверждения. Есть категория молодых клиенток, для которых такси – что мне тогда ресторан, белая скатерть… И познание жизни, и возможность почувствовать собственную значимость… Легко идут на контакт, спрашивают, охотно рассказывают про себя. Случается, такая начинает романтизм гнать. Натурально гнать. Садится и начинает:
– Как я люблю ездить, люблю дорогу. Люблю мчатся на машине и слушать музыку. Так бы летела и летела…
Играет какую-то свою роль… Или начинают сливать свои внутренности. Тот же эффект, как в поезде. В институте у нас в группе учился Вова Шишкин, однажды обронил: «Раньше были церкви, а сейчас железные дороги». Некоторые женщины, пока едем, выбалтывают столько, что невольно подумаешь, а на фига мне это надо?
Неделю назад такая стала изливаться. Так и не понял, каялась или просто жаловалась на судьбу. У неё подруга, вместе учились, пять лет работали в одном отделе. По жизни постоянно помогают друг другу. Не разлей вода подруги. Под сорок обеим. Моя пассажирка не замужем, у подруги семья. Стоит той уехать к матери в Барабинск, как муж с вокзала бежит к моей клиентке под одеяло. Бывает, без вокзала заскочит на часок по тому же поводу… Ей и хорошо, и плохо…
– Вот какие вы мужики, – резюмировала свой рассказ.
На что я процитировал мысль из французского романа, где герой размышляет, что он ещё должен простить свою жену за то, что изменил ей. Пассажирка меня не поняла… Другая плачется. Встречалась с мужчиной много лет. Женат. Звонит ему два месяца назад, он обрывает разговор: «Перезвоню». И тишина.
– Жду-жду, как дура, – жалуется мне, – а он молчит и не думает откликнуться, будто ничего между нами не было.
Женщина из настойчивых, опять мужика по мобиле достаёт. Тот снова уклончиво, мол, как-нибудь перезвоню. И молчит, как партизан. Она меня всю дорогу, от Нефтяников до Порт Артура, терзала, душу выматывала:
– Ну вот скажи, почему не сказать сразу, что всё кончено? Почему надо юлить с этими «перезвоню»? Неужели я не заслужила честности? Десять лет мы встречались!
И долбит своими вопросами. Ну, что я могу сказать? Воспитанный мужик попался, тактично дал понять: погуляли и хватит. Лучше было, если бы послал подальше за назойливость.
– Мне ведь ничего от него не надо! – твердит.
Спрашивается: зачем звонишь, если «ничего не надо»?
Недели через две снова вызов от неё. Сделала вид, что не узнала меня.
Есть женщины, которые ищут напарника. Было дело и на меня, дедушку, глаз клали. Я даже сразу не въехал. Красивая девка… Казалось бы, зачем ей возрастной мужчина? Везу, поставил диск Шарля Азнавура, почти не общались, перебросились парой слов… Через пару дней диспетчер:
– Вам персональный заказ.
Называет странный, ничего мне не говорящий адрес. Кто, думаю, может по нему персональный вызов мне делать? Подъезжаю, выходит она. Вся улыбается. Причёска, декольте, брючки в обтяжку… Садится и ласково так:
– Поставьте ту музыку, мне так хорошо было ехать с вами в прошлый раз, так бы ехала и ехала…
– А какую?
Я совершенно не проинтуичил ситуацию…
Потом эта штучка нашего таксиста из семьи увела. Любовь пылала – атас. Пацан не знал, куда от неё бежать. Мозги ему заканифолила: обещала «Тойоту» купить. Только, узнав эту историю, я понял, что тот вызов с её «поставьте музыку» – был из этой серии. Молодая, лет тридцать, у неё ребёнок, я потом её возил, но поползновений больше не было, музыку поставить не просила… Потеряла интерес…
Кто-то знакомится через Интернет, а кто-то – в такси.
Ещё одна загадка, с которой столкнулся в такси – мужики, которые выходят утром с молодыми женщинами из номеров, и страшно недовольны жизнью. Солидного возраста состоятельные мужчины. С женщиной раза в два младше него, лет максимум двадцати пяти. Причём не страшной, или потасканной. Красивой женщиной лет двадцати тире двадцати пяти. Едем, и желчь его заполняет всю машину… Казалось бы, ночь провёл с цветком свежайшим. Не с проституткой – с подругой. Радуйся жизни. Чё тебе надо? Нет, он исходит недовольством на весь белый свет…
– Урод его фамилия, – обзывает хозяина гостиницы.
И коньяк-де мерзкий подали, и номер дрянь, и дорога дерьмо, и на дороге сплошные бараны… И это не единичный случай – типаж. И чаще попадались из «Весенних грёз». Пожалуй, могу вспомнить только одну пару оттуда, как голубки ворковали на заднем сиденье, пыль с неё сдувал. Завезли подружку, поцеловав на прощанье, сразу сосредоточился, посуровел:
– Всё, погуляли, теперь домой!
Но не поносил всех и вся. А так сплошная желчь… Что это? Возраст? Мужской климакс? Или из племени всю жизнь недовольных? Недовольство тот мощный раздражитель, который заставляет идти вперёд, искать лучшей жизни, зарабатывать деньги… И всё равно кругом плохо… Даже аромат, огонь молодой женщины не могут умалить желчь…
Не понимаю…
