Сергей Николаевич Прокопьев
Молитвенный круг
Плевок
В классе пятом-шестом был у меня друг Гарик. По фамилии Абадзян. Армянин. Отец у него работал в строительном управлении каким-то начальником, а мы с Гариком ходили в футбольную секцию. Могли пропадать на стадионе от зари и до зари. Гарик приехал из Армении, там тоже занимался футболом, с мячом обращался технично, искусно жонглировал им. Я больше по принципу «бей-беги» играл, хотя удар по воротом был поставлен хорошо. Рос не по годам крупным, силушка в ногах была и взрывной стартовой скоростью отличался. Гарик, кроме мастерства обводки, обладал ещё одним ценным качеством – выдавал отличные пасы. Я делаю рывок, он пасует, я оказываюсь один на один с вратарём… Тренер хвалил нашу связку. Гарика ставил в центр нападения, меня – на край.
Тренировки нам с Гариком часто не хватало, оставались после неё отрабатывать удары по воротам. Попеременно вставали в «рамку», один бил с разных точек, второй исполнял роль вратаря, и наоборот. Причём, не просто тренировались, а на интерес – кто больше наберёт баллов. Имелась своя система подсчёта. Я бил точнее, опять же силушка в ногах выручала, Гарик злился, не любил проигрывать.
Однажды по дороге с тренировки зашли домой к Гарику. У них было несколько комнат, гляжу, в маленькой висит на стене икона. В киоте. Тогда я таких названий не знал, говорил, что икона в ящичке. Плоский ящичек с застеклённой дверцей. В нём икона. Икона не живописная, а печатная, взята из журнала или книги. В атеистические времена издавали сборники иллюстраций известных картин, среди которых встречались иконы. Такая икона была наклеена на толстую фанеру, покрыта лаком и вставлена в киот. Как сейчас помню – сделано было мастерски и очень красиво. Сам киот – залюбуешься, всё подогнано, отшлифовано, отполировано, золотистые рояльные петли, крючочек на дверце, как у настенных часов. А ещё подсветка. К киоту шёл шнур с выключателем, как у настольной лампы. Гарик щёлкнул, и загорелась лампа дневного света, встроенная в киот, и высветила икону.
Я посмотрел и спрашиваю у Гарика:
– Кто это?
– Мама всех.
Не знаю, как у меня вырвался тот плевок.
– Тьфу ты, – плюнул, – ерунду какую-то говоришь! Какая ещё «мама всех»?! Ты ещё скажи, что Бог есть.
Натуральным образом плюнул в сторону иконы. Не на сам киот, но в его сторону.
Точно не могу сказать, скорее всего, был образ Божьей Матери «Почаевская». В памяти такое, что на иконе в самом низу след от босой ноги – «стопочка».
Реакцию Гарика на плевок не запомнил, зато сон в ночь после случившегося остался в памяти. Приснилась Богородица с иконы. Живая стоит передо мной. Глаза печальные. Молча посмотрела на меня с укоризной и говорит. Нет, губы оставались сжатыми, у меня в голове зазвучало: «Зачем ты так делаешь?» Сказала строго, но с такой большой любовью. Так пристыдить может только мама, которая тебя безмерно любит. Мне до того сделалось стыдно за свой поступок. Так захотелось подойти снова к иконе и попросить у неё прощения. С этим чувством проснулся.
Попросить прощения не получилось. Гарик рассказал родителям о плевке, меня в комнату с иконой больше не пускали. Вскоре семья Абадзян и вовсе уехала обратно в Армению.
Попросил прощения у Богородицы уже будучи взрослым, когда стал ходить в церковь. Вспомнил тот случай и повинился перед образом Божьей Матери.
Легенда о динозавре
По детству любили мы с друзьями соревноваться, кто быстрее, сильнее… Обычное дело среди мальчишек нашего времени. Был у меня друг Олег Турков. В Якутске в самом городе есть Белое озеро. Приличных размеров озеро. Летом верхний его слой, с полметра, а то и больше, хорошо прогревался. Глубже чувствительно холоднее, поэтому старались, плавая, держаться поверхности.
Плавал я хорошо. С первого по третий класс занимался по два раза в неделю в бассейне, даже предлагали в спортивный класс идти. Но тогда не оставалось бы время на футбол, а я его больше плавания любил. Но сколько помню себя, в воде как рыба всегда. Такое ощущение, плавать никто не учил, залез в реку ещё дошколёнком и сразу поплыл. И сейчас плаваю хотя бы раз в неделю. Жена удивляется: «Как тебе оскомину не набьёт целый час в бассейне туда-сюда мотаться?» Мне нисколько не надоедает. В футбол после аварии не могу играть, а плаваю с удовольствием.
В тот раз пришли мы с Олегом на озеро, говорю ему:
– Давай два раза туда и обратно Белое переплывём. Кто быстрее?
Было это после восьмого класса. В том месте озеро с полкилометра шириной. Туда-обратно переплывали, а тут на спор два раза по столько. Олег пониже меня ростом, но тоже крепкий, спортивный. Такой же отчаянный. Нам ничего не стоило в тайгу уйти на весь день. Причём, были в таких местах, где не только змей хватало, на медведя можно было напороться. Ничего не боялись.
Олег согласился посоревноваться. Поплыли. Силы у меня кончились на последнем этапе. Туда-обратно сплавали, а вот когда возвращались во второй раз, метров за двести до берега я понял – всё. Олегу хоть бы что, обогнал меня, далеко впереди маячит, а у меня не то, что сил нет догонять, у меня их вообще нет. Ни руками грести не могу, ни ногами работать, начал хлебать воду. И вдруг почувствовал под ногами опору. Ноги безвольно стали опускаться и наткнулись на что-то. Не сказать, твёрдое и монолитное. Нет, подвижное, но самое главное – я не тону. Стою, отдыхаю.
Страх, вот сейчас пойду ко дну и утону, пропал. Я успокоился, но не надолго. Потому что мысль «утону», ушла, зато пронзила мою бедовую голову другая: интересно, а что такое может находиться в толще воды? На чём, собственно, я стою? До берега плыть да плыть, под ногами должна быть глубина…
Буквально за неделю до нашего заплыва в Якутске прошёл едва не первый в советском кинопрокате ужастик – японский фильм «Легенда о динозавре». Не один раз ходил с друзьями в кинотеатр на него. После каждого просмотра горячо обсуждали доисторическое чудище, живущее в озере… Это сейчас тот фильм видится наивным-пренаивным, съёмки топорными, тогда мурашки по коже бежали во все стороны от вида чудища кровожадного, вылупившегося из яйца, тысячи лет пролежавшаго в пещере…
Ужас охватил меня: я ведь на динозавре стою. Во что ещё могут упираться ноги посредине глубокого озера? Нет в нём никаких мелей, подъёмов дна, нет в помине ничего подобного. Мне ли не знать. Динозавр и ничего больше. Сейчас почувствует моё топтание на своей спине, всплывёт… У него пасть, почище чем у акулы, человек в ней запросто помещается…
Фантазия разыгралась не на шутку… Откуда силы взялись… Оттолкнулся от динозавра и до самого берега кролем без остановки летел…
С квадратными глазами выскочил на берег, дышу как паровоз… Олег на меня уставился:
– Ты чё такой, будто гнались за тобой?
Я Олега за руку схватил:
– Уходим, там динозавр…
Через полчаса мужики вытащили утопленника из озера. Я, получается, расшевелил его, он и всплыл.
Царствие ему Небесное, спас меня.
Авария
Веру начал искать после аварии. Не знаю, можно ли назвать это клинической смертью… Читал, кому-то в такие мгновенья являлись ангелы, показывали ад и рай. Соратник великого конструктора ракет Сергея Королева учёный Борис Раушенбах во время операции увидел зелёный луг с неземными цветами и чудным пением птиц. Это было с одной стороны, а с другой – тёмный, безрадостный, длинный коридор с заплёванным грязным полом и чёрными тенями людей. Он пошёл в сторону людей и остался жить. У меня ничего такого не было. Произошло всё следующим образом. После армии подался я в таксисты. Это Якутск. Еду за городом по трассе. Вдруг со встречки летит на меня «Волга»… Я не успел уйти от удара. Или он заснул, или захотел покончить с собой. Был, как потом выяснилось, пьяным. Я видел даже, как металл гнулся… Сзади в меня врезается «жигуль-девятка»…
Хорошо ещё, что успел сгруппироваться перед ударом, сказались занятия спортом, так бы ещё больше поломался.
Вся жизнь прошла передо мной. Не просто прокрутили фильм в ускоренном темпе, когда кадры мелькают-мелькают перед глазами, нет, каждый эпизод видел детально. С самого появления на свет, когда акушерка приняла меня, и до минуты столкновения – всё прокрутилось в голове. С полным пониманием показываемого. В хронологическом порядке прошли картины жизни, причём, будто не десять, двадцать лет назад то или иное событие произошло, а только что. Не надо напрягаться и вспоминать.
Никакой боли не было. Сразу после удара тело освободилось от всего, и наступило блаженство. Как бы лучше объяснить. Я долго думал над этим. Можно применить такое сравнение. Человек идёт по жизни с рюкзаком, совершил мелкий грех, он болью отозвался в душе и теле, человек бросил в рюкзак камешек, по весу соответствующий степени греха. Потом большой грех совершил, резанул им свою душу, может, предал друга. После чего твоя душа болела, маялась. Рюкзак потяжелел на хороший камень. Такие боли в сердце и теле накапливаются с каждым годом. Ноша тяжелеет. Но ты к ней привыкаешь. Несёшь и несёшь свои болячки, притерпевшись к ним. После аварии лежал в больнице, поломался сильно, был осколочный перелом бедра. Участок в десять сантиметров просто раскололся. Изматывающая, постоянная боль. Прошу медсестру: сделай укол, нет сил терпеть. Донимал её просьбой обезболивающее вколоть. Она не поддавалась на уговоры. Нет, говорит, будет ещё труднее, потому что боль отпустит на время, потом снова вернётся. Лучше к ней привыкнуть. Будет болеть также, но тебе будет казаться, что меньше.
Так и по жизни в тебе боль от грехов по чуть-чуть накапливается, ты привыкаешь и считаешь, что так и надо. И вдруг ты освобождаешься от всего, что накопил за свою жизнь. И приходит состояние блаженства. Ты не чувствуешь ни тепла, ни холода, никакой боли. Сразу после удара я ощутил такое состояние. Ни с чем несравнимое.
Понимал, что я уже умер, и в то же время живой. Парадокс для меня атеиста – умер, но продолжаю жить в новом качестве.
Душа находилась над местом аварии, метров на тридцать выше дороги. Я всё видел. Причём, поле зрения распростиралось во все стороны – видел не только перед собой, видел, что находилось справа, слева, сзади, внизу, вверху. Лишь заострял внимание на чём-то, что привлекало в данный момент. Чувства, мысли – всё обострилось до предела…
Начал двигаться в сторону города. Полёт плавный, парящий. И блаженство, то самое блаженство с полным равнодушием к факту происшедшего, страшной аварии… Я наслаждался новым состоянием…
Лечу и вдруг мысль: ёлки-палки, я вот умер, ухожу с земли, а как мама одна останется? Как она переживёт мою смерть? Отец погиб, когда я учился в третьем классе, она больше замуж не вышла.
Стоило подумать «как она переживёт мою смерть?», и меня, будто пылесосом, втянуло обратно в тело. Мгновенно. И страшная боль. Уверен, она пронзила не оттого, что бедро сломал и грудью о руль ударился, долго потом огромный синяк не сходил, не от этого – боль была от ощущения своего грешного тела. Покинул его – и райское блаженство, вернулся – и сплошная боль. Может, у праведного человека это не так, мне было очень тяжело возвращаться. Даже закричал. После неописуемого, неземного блаженства болевой удар.
Ко мне подходят из машины, что в меня сзади врезалась, из «жигуля» и спрашивают:
– Живой?
– Вроде да.
Сам чувствую, кровь из меня льётся, будто кран открыли. Стекает на сиденье и ручейком льётся на пол, вместе с ней катастрофически уходят силы. Понимаю – надо звать на помощь. Я опять умираю. Мысль: зачем тогда возвращался, чтобы снова умереть? Раз Бог меня вернул, значит, захотел, чтобы жил дальше, а я умираю. Вот когда про Бога подумал. Кровь шла из носа, ушей, глаз. В «скорую» затащили, у меня давление сорок на двадцать. Крови у них не было, довезли полуживого или полумёртвого до больницы, там капельниц понаставили.
Кстати, мама рассказывала, в момент аварии она спала. Прилегла отдохнуть, вдруг, будто кто в бок толкнул. Проснулась. Вскочила. Как-то не по себе стало. По времени это совпало с моментом клинической смерти.
После аварии многое передумал. В больнице насмотрелся. Всякие были калеки. В палате со мной лежал Коля, якут, лет тридцати, тоже водитель, в бетонный столб врезался. Весь переломался. Бедро, таз поломал. Жена у него красавица и умница, с первого дня за ним ухаживала. Коля внушил себе: он теперь калека на всю жизнь, зачем жене такая обуза. Начал копить таблетки. Ему дают, он не пьёт, потихоньку складывает. Под вечер было, я забылся сном, вдруг просыпаюсь, а Коля горсть пилюль в рот запихивает. Я в больнице начал духовную литературу читать. Зашумел на него: «Коля, ты что удумал? Ты в ад собрался? В аду будешь жить?» Он ничего не слушает, толкает пилюли в рот, толкает, водой запивает. Я помешать не могу, не ходил, не вставал, во всё горло заорал, позвал медсестёр, те прилетели, отобрали таблетки, которые Коля не успел проглотить, желудок промыли.
Коля обозлился на меня. Я давай его убеждать, что он выздоровеет, восстановится. «У тебя жена, – говорю, – исключительная женщина. Ради неё должен держать себя в руках».
Он быстрее меня ходить начал. Крепенький якут оказался. Потом благодарил, что помешал руки на себя наложить. Хромота есть, но калекой не остался.
Крещение
В больнице и дома, когда восстанавливался, много читал духовной литературы. Попадалась бредятина и откровенно вредная, только не сразу это распознал…
Пока не забыл, расскажу. Перескачу, но по теме. Лет десять назад на исповеди покаялся, что потратил немало времени на эзотерическую литературу. Священник спросил разрешения прочитать надо мной запретительную молитву. Конечно, сказал ему «да». Он прочитал. После исповеди отошёл от батюшки, а слух у меня отличный, слышу, женщина батюшке говорит о чтении книг по эзотерике. Сколько нас таких балбесов! Батюшка начал над ней запретительную молитву читать. Смотрю, а женщина от ног до плеч (голова под епитрахилью) покрыта зеленым дымком. Ничего себе, думаю, неужели на мне тоже такой был?
Помнится, в одной «духовной» книге прочитал: всё надо любить – и цветочек и лепесточек, и мушку, и птичку. Вышел на балкон, попробую, думаю, всё любить, как учат умные люди. На лес посмотрел, да, его я люблю. Перевёл взгляд во двор. И понял, не смогу я любить помойку, канаву, что с месяц назад выкопали, да так и стоит, раскрыв рот? Думаю, что-то неправильно в этой теории всеобщей любви.
Мамина соседка таскала всякую литературу. И однажды принесла сборник изречений святых. От царя Соломона до Серафима Саровского, Игнатия Брянчанинова, Феофана Затворника. Эта книга на многое открыла мне глаза. Не сказки, как в книгах-заманишках, а слова умных людей. Книга привела к пониманию: я не там ищу, надо идти в православную церковь. Мама, двоюродные сёстры сразу говорили про церковь, да разве есть пророк в своём отечестве?
Крестился в Чебоксарах, где сестрёнка двоюродная живёт – Маша. Туда приехал делать повторную операцию. К тому времени твёрдо решил креститься. Думал, операцию сделаю, вернусь в Омск и покрещусь. Маша узнала о моих планах и давай настаивать: когда как не перед операцией принимать таинство крещения. Взяла меня в оборот. Настояла, чтобы я пошёл в Введенский храм (он никогда не закрывался), всё разузнал. «Иди, – говорит, – спроси, что и как, а в субботу вместе пойдём». Прихожу в церковь, батюшке говорю, так и так, хочу покреститься.
– Куришь? – спрашивает.
Сразу учуял – табаком от меня разит.
– Никак бросить не могу, – повинился.
– Хотя бы сутки попробуй потерпеть, от крещения до причастия.
Я на удивление выдержал. Говорю, первый день для меня самый тяжелый. Вчера сомнамбулой ходил, до того плохо было. Сегодня тяжко, но не так.
Батюшку в Чебоксарах всё же обманул. С самого утра до крещения не курил, а вот до причастия, которое на следующий день было, не дотянул. Думал, главное – крещение, а чё там то причастие.
Введенский храм в Чебоксарах старинный. Крещение происходило со своими характерными особенностями. Никогда с подобным не сталкивался. В крестильной рубахе, в большом тазу. Женщины за ширмами с левой стороны стояли, мужчины – с правой. Друг друга не видим, никаких искушений. Стоишь в тазу, батюшка поливает тебя.
После крещения батюшка (как сейчас помню – отец Николай) повёл мужчин в алтарь. Я был в курсе, читал насчёт алтаря, что это «святая святых храма». Зашли, я, понятное дело, глазею во все стороны: что тут такого необыкновенного, что светскому человеку не позволено заходить, а для женщин вообще запретная зона. Носа сюда их полу нельзя казать. Человек пять нас батюшка завёл в алтарь, начал рассказывать, что да почему, называет предметы евхаристического набора: Чаша, копие, лжица… «Лжица» резанула моё непросвещённое ухо – показалось неблагозвучным название. Я как человек немаленьких габаритов, старался вперёд не лезть, не загораживать видимость остальным. Коллеги по крещению посмотрят, следом я подхожу поближе и внимательно всё рассматриваю, запоминаю, больше ведь не пустят в святая святых. Из-за любопытства отстал от общей массы и не заметил, что батюшка повёл всех на выход. Продолжаю как ни в чём ни бывало рассматривать алтарь. Царские врата были приоткрыты, сантиметров пять щель, я в неё глянул. Не так, чтобы нос туда засунул, на расстоянии. И перепугал бабусю в храме. Не знаю, из чего вдруг сделала она апокалиптическое заключение. У меня очки были с тонкой золотистой оправой. Сестрёнка смеялась: «На Троцкого смахиваешь». Две бабуси перед аналоем стояли и увидели меня в приоткрытые Царские врата. Одна воскликнула: «Смотри-смотри – антихрист в алтаре!» Да громко так. Мол, всё, приехали, дорогие люди-человеки, приплыли – антихрист собственной персоной за Царскими вратами очёчками посверкивает. Дальше, как говорится, некуда. Вторая бабуля давай успокаивать товарку: «Ты что буровишь? Батюшка мужчин, которых только что окрестил, в алтарь повёл».
Вопрос с антихристом разрешился, я взгляд от Царских врат отвёл, повернулся, а в глубине алтаря, справа от престола стоит молодой священник, лет тридцати, может чуть больше. В белом облачении, расшитом золотой нитью. Наш священник был в другом облачении, этот в белом. Показывает пальцем на южный вход в алтарь и говорит: «Все пошли туда, а ты… – указал на Царские врата, – …» Дальше я не разобрал. То ли «выходи», то ли «будешь ходить», то ли «ходи». Думаю, чем я особенный? Тем более – бабуси там. Точно, напугаю, если выйду. Батюшка Николай говорил, что лишь архиереям, священникам и диаконам позволительно ходить через Царские врата… Да и то священникам и диаконам не когда вздумается, а только во время богослужений. Повернулся я от священника к Царским вратам, бабусь больше не увидел в щель. Думаю, что же он сказал – «выходи» или «ходи»? Поворачиваюсь уточнить, тут заходит батюшка Николай и строго на меня:
– Ты что тут стоишь?
– Разговаривал, – объясняю, – со священником.
Повисла тяжёлая пауза. Батюшка Николай после неё спрашивает:
– С каким священником?
Начал объяснять. Молодой в белом, расшитом золотом одеянии. Сказал мне то ли выходи через Царские врата, то ли ходи через них, то ли будешь ходить.
Отец Николай перекрестился, скороговоркой предупредил, мол, сильно не обращай внимания, это может быть и лукавый.
Меня ещё царапнуло: неужели лукавый может быть в алтаре?
– Пойдём, – скомандовал отец Николай.
Вышли из алтаря. Сестрёнка у кануна стоит, ждёт. Подвела к иконе на аналое, чтобы приложился, а на улице спрашивает:
– Как себя чувствуешь?
Мне настолько легко, настолько хорошо.
– Земли, – говорю, – под ногами не чувствую. – Не верил в Иисуса Христа, а теперь верую!
И запел:
– Воистину Иисус Христос есть Господь и Сын Божий.
К крещению я пришёл с мыслью – Бог есть, а раз говорят, что Иисус Христос тоже Господь, значит, так оно и есть, я полностью согласен. Хотя понять не мог, как это человек может быть Богом. Недавно прочитал: отец Серафим (Роуз) сразу смиренно всё, что говорит Православная Церковь, принял – без сомнений и вопросов. Не усомнился ни в одном чуде в житиях святых. Со мной подобного не произошло. Нужна была встряска.
После крещения иду и пою, язык сам произносит:
– Воистину Иисус Христос есть Господь и Сын Божий.
Маша улыбается. Спрашиваю:
– Сестрёнка, я не то говорю?
– То, Миша, правильно.
А из меня само льётся:
– Воистину Иисус Христос есть Господь и Сын Божий.
Ранее разумом согласился: Христос – Бог, сердцем всё же не чувствовал. После крещения эти слова сами из меня вышли. Пою, радуюсь, хорошо на душе! Необыкновенно хорошо…
Сына Кирилла крестил. Неродной мне, женился на женщине с ребёнком. Ему пять лет исполнилось, когда повели крестить. Хороший мальчишка, спокойный, даже тихий. В церкви с Кирюхой что-то случилась, совершенно неуправляемый стал – ни в какую не хочет креститься. Орёт: «Не буду, не надо мне это! Пойдёмте домой! Вы нехорошие!»
Практически насильно крестили. Крёстная, двоюродная сестра жены, не может с ним справиться. Крёстного не было, тогда я его крепко за руку взял. Он вырывается, орёт. На людях никогда с ним подобного не происходило.
Батюшка спокойный, слова не сказал. Орёшь и ори. Детей много, дошла очередь до нас. Младенцев опускали в купель с головой, большеньких, как наш, просто ставили в неё и обливали. Батюшка поглядел на Кирюху-буяна, подхватил его под мышки, скомандовал мне: «Снимай трусы!»
Я скоренько сдёрнул с Кирюхи трусишки. Батюшка ловко его локтями зажал, чтобы ногами не сопротивлялся и купель не опрокинул, и с молитвой: «Во имя Отца и Сына и Святого Духа!» – с головой погрузил в воду.
Кирюха сразу замолк. Только что верещал во всё горло «не хочу, не буду», тут затих. Батюшка передал его мне, Кирюха всем тельцем прижался и шепчет мне в ухо: «Папа, мне хорошо-хорошо».
Как ни орал, как ни сопротивлялся, а почувствовал благодать…
После моего крещения идём с Машей. У меня крылья за спиной, ног под собой не чую, всё во мне ликует…
Пачку сигарет достал. Сестрёнка попыталась остановить:
– Миша, не кури. Не надо!
– Да ладно ты, – весело отмахнулся.
Чиркнул зажигалкой, затянулся…
Благодать тут же ушла.
Лёгкость, переполняющая сердце радость разом испарились. Всё стало буднично как до крещения.
Двадцать пять лет прошло с тех пор, больше такого полёта не довелось испытать.
