Сергей Николаевич Прокопьев
Молитвенный круг
В XIX веке в России сложилось две интеллигентские субкульуры. Существенную часть русской интеллигенции составляли поповичи, люди с самосознанием, миропониманием, отличным от дворянского, на последнее большое влияние оказывали идеи Запада. «Начиная данное исследование, – пишет Лариса Манчестер в книге “Поповичи в миру”, – я ожидала найти в изучаемых мной источниках свидетельства изменений, происходивших в жизни позднеимперской России. К моему удивлению, анализ автобиографических документов поповичей продемонстрировал необычайное постоянство их воззрений – постоянство, на которое не влияли ни род занятий, ни политические пристрастия, ни принадлежность к тому или иному поколению. В отличие от интеллигентов-дворян, чьи ценности сильно меняли от поколения к поколению и зависели от политических предпочтений, коллективное самосознание сыновей служителей церкви оставалось явлением устойчивым, не зависевшим от времени и места. Кажется невероятным, но пережило оно и катастрофу 1917 года – свидетельством тому ряд опубликованных и неопубликованных воспоминаний, написанных преклонных лет поповичами в советские годы».
Информация о духовном сословии, его значении для культуры, науки России, замалчивалась в советские времена, не было серьёзных исследований. Лишь на пятом своём десятке узнал я, что фамилии Воскресенские, Богоявленские, Рождественские, Благовещенские, Добролюбовы, Добронравовы, Троицкие, Преображенские, Тихомировы, Поповы, Успенские говорят сами за себя – их носили поповичи… В моём родном Казанском авиационном институте кафедрой химии заведовал профессор Богомолов, очень может быть, из поповичей. Среди институтских товарищей был Вова Архангельский. Интеллигентный увалень и страстный фотолюбитель. Мы, атеисты-шалопаи, звали его Боженька, ни мало не думая, что поступаем кощунственно.
Лариса Манчестер сдержала слово. Прилетела в Москву на презентацию книги «Поповичи в миру» в русском переводе и выслала мне монографию. К презентации приурочила ещё одно посещение Хабаровска для сбора материала по «русским китайцам». Как тут не относиться с уважением к американке, её скрупулёзности, работоспособности и азарту, с которым ведёт исследования по истории Русского мира.
Интересно, кто в будущем будет изучать феномен возрождения духовного сословия в России на рубеже XX и XXI веков? Кто расскажет о таких (а их сотни и сотни) как батюшка Михаил, призванных возрождать православие на просторах нашей страны? Преображающих себя и преображающе воздействующих на своё окружение.
– Я-то обрадовался, – продолжил повествование батюшка Михаил, – владыка потерял ко мне интерес. Ничего подобного. Поехали мы с батюшкой Ефремом к нему, он про мой неудачный опыт с духовным училищем не вспомнил, расспросил о семье, детях, вожу ли машину. И дал послушание работать водителем в епархии. «Согласен?» – спрашивает. Что я скажу? «Как благословите», – склонил смиренно голову.
Недели две за рулём «газели» сидел, потом владыка забрал к себе – начал его возить. По возрасту он мне дедушка. Дедушками я обделён: деда по отцу мало знал, дед по маме погиб в сорок первом в Белоруссии. Раньше была мода увеличивать фотографии. У бабушки в комнате висел портрет – дед в гимнастёрке, перепоясан ремнём. Встретил войну пограничником недалеко от Бреста. Получил тяжёлое ранение в живот, такое, что внутренности наружу. Друг его в сорок пятом специально заехал к бабушке и рассказал, как умирал дед. Мучила жажда, страшные боли… Перед смертью попросил друга передать жене, что долг выполнил, пусть Богу молится, дочерей бережёт. Пять дочерей у них было – тётушки мои. А звали деда, как владыку – Вениамин.
Владыке говорю: вы для меня, как дедушка. Одно время жил я во флигельке, что во дворе дома владыки стоял. Поздно вечером владыка выйдет подышать свежим воздухом во двор, если у меня свет горит, то, бывало, зайдёт, пригласит с собой погулять. О себе рассказывал, о епархиях, в которых служить довелось.
Он не стал раскрывать своё намерение рукоположить меня, решил ковать железо без лишних слов. В Духов день подъезжаем к храму, спрашивает: «Завтракал?» Нет, говорю, праздник ведь. Я придерживался установки, если на следующий день везти владыку на литургию, обязательно с вечера готовлюсь к причастию – правило вычитываю, не ем. «Хорошо, – похвалил владыка, – отец Николай тебя исповедует». В тот день владыка рукоположил меня в диаконы. При этом не снял послушание водителя. Служить определил в кафедральном соборе, но лишь в свободное от руля время. Знаете, мне очень понравилось диаконство. Думаю, вот бы остаться в этом качестве. Владыке об этом заикнулся. Он ни слова. «Хотя бы, – прошу, – подольше дьяконом послужить». Заулыбался. Наверное, подумал, с таким фруктом тянуть не следует.
На Успение рукоположил в священники. Вокруг престола обвели меня, встал на колени, владыка омофором накрыл, а у меня слёзы… Потекли-потекли, пытаюсь сдержаться и ничего поделать не могу. Облачают, а слёзы текут. Служба закончилась – они катятся. Только во время трапезы кое-как успокоился. На следующий день в праздник Убруса – Нерукотворного образа Иисуса Христа – я совершал первую проскомидию. Матушка у меня… Без неё не выдержал бы на своём приходе, сбежал или запросился у владыки в другое место. Отец Ефрем, подводя к мысли о священстве, говорил: «Бог не зря тебе дал настоящую матушку»… В первую брачную ночь забылся сном, потом просыпаюсь, а над нами светится Убрус. Большой образ Богоматери со святым Убрусом в руках. Красно-золотистые тона, чётко всё. Страха не было. Перекрестился, перекрестил образ – вдруг прельщение. Жену тихонько взял за плечо, разбудил, шепчу: «Что-нибудь видишь?» Она ещё мало была вразумлена. «Что это?» – шепчет. «Икона», – говорю. Образ над нами из темноты ярко выступает, а мы спокойны, будто так и должно быть. Потом восстанавливал в памяти свои ощущения, была какая-то двойственность: знаю, есть потолок, в то же время за горящей иконой чувствовалась бездонная уходящая вверх глубина…
Такой радости Бог удостоил в брачную ночь. Брак у нас венчанный, из загса поехали прямиком в церковь к отцу Ефрему.
Вот так вот. Образ Пресвятой Богородицы с Убрусом сподобился увидеть в первую брачную ночь и первую проскомидию удостоился совершать в праздник Убруса.
Мимо купе прошла громкая проводница. Кого-то отчитала за сор в коридоре. Поезд снижал скорость. Станция. По перрону от вагона к вагону побежали торговцы копчёной, вяленой, сушёной рыбой. Тут же предлагалось пиво и кое-что покрепче. Остро запахло копчёной рыбой.
Поезд тронулся, мы выпили «для веселья».
– Разговорился я, – заулыбался батюшка, – знаете, мы вас, прихожан, постоянно слушаем, а порой так хочется самому выговориться, вы уж меня простите за празднословие.
Я постарался заверить отца Михаила, что мне интересно и попросил рассказать о приходе.
– Да что приход. Рукоположил меня владыка и ни слова о дальнейшей судьбе на новом поприще. Честно скажу, начал маяться: священник должен литургию служить, я владыку вожу. Мечтал домой вернуться. Отца Ефрема спросил. Он говорит: «Да я с превеликим удовольствием». Я ведь помогал ему церковь строить, и руками, и деньгами. Заикнулся владыке, он: «Нет, ты свой храм должен построить».
Месяц проходит, второй начался, перед Покровом приезжаем в епархиальное управление, у кабинета владыки двое мужчин. В строгих костюмах, при галстуках, моложавые, подтянутые. Дайте, просят владыку, священника. Посёлок, рассказывают, большой у них, а церкви нет. Так плохо, жалуются, в город в храм не наездишься. Что ребёнка покрестить, что покойника отпеть – проблема. Заверяют владыку: готовы строить храм. В два голоса расписывают, какое есть место преотличное под церковь – в пяти минутах от центра, практически на берегу реки. Пусть неглубокая речка, но купель на Крещение можно устраивать.
Всё-то мужички предусмотрели.
Место на самом деле лучше не надо – возвышенное, заречные дали открывается, луга покосные. Раньше на месте нашей церкви стадион размещался, да его перенесли к новой школе.
В первый раз владыка ходокам уклончиво ни да не сказал, ни отказом не отшил. Это в его стиле, проверить временем, вдруг у визитёров минутный порыв. «Батюшку надо кормить, поить, – прощупывал просителей. – Это раз. С жильём должны помочь решить вопрос. Это два. Временную церковь, пока строите капитальную, нужно организовать. А вы уверены, может быть, у вас в храм ходить некому?». Они хором: «В посёлке восемь тысяч жителей, как это некому?» Владыка в итоге спровадил ходоков: «Идите, подумайте ещё. Такое дело на раз не решается».
Недели не прошло – опять заявились. Новенькая «Мазда», в хороших костюмах.
Они подъехали, и я подрулил следом к епархиальному управлению за владыкой.
Поначалу я обрадовался. Обычно женщины (у которых ничего нет, кроме желания свой храм иметь) донимают владыку: пришлите батюшку, дайте батюшку, без священника плохо совсем. Здесь серьёзные мужчины. Владыка на меня показывает: «Такой батюшка устроит вас?»
Не раздумывая согласились. Владыка для начала отправил меня на разведку. В поселковой администрации встретили радушно и потом помогали, чем могли. Мало, конечно, они могли, но не отфутболивали. И когда возникли серьёзные проблемы под строительство моего дома, посодействовали. Владыке доложил, вернувшись с разведки, что и как. Он дал команду оформлять документы. Мужчины активно подключились, вместе с ними оперативно всё сделал. Вот, думаю, повезло, а я боялся в неизвестность ехать. Так всё удачно получается. Владыке говорю: «Оформил». – «И печать есть?» – «Да». – «Надо же какой ты шустрый – прихода ещё нет, а печать уже на руках».
Дату установки закладного креста назначил на ноябрь, сразу после Казанской. Храм в честь Введения во храм Пресвятой Богородицы.
Вскоре выяснилось, не жажда собственного храма привела просителей к владыке с просьбой выделить священника. Они оказались их тех, кто уверен, у церкви денег куры не клюют, поросятам не дают. Расчёт был: вместе с батюшкой владыка пришлёт мешок денег. Они, прибрав строительство к своим шаловливым рукам, выкружат детишкам на молочишко. Говорят мне: ты, батюшка, никого в застройщики не бери, сами отлично справимся. Землю оформим, проект организуем, ну и строительство. Всё на себя берём, у нас везде схвачено. Не успеешь, батюшка, обжиться в посёлке, как можно будет в колокола звонить. Как хорошо, говорю, начинайте поскорее. Они выжидающе на меня смотрят, что я ещё скажу. Тот что постарше из них – Фёдор Иванович, второй – Олег Георгиевич. Опять парочка за своё: никого, батюшка, не подключай, с нуля начнём и под ключ сделаем. Как только, так сразу приступим к делу. В толк взять не могу от их сладких речей, к чему клонят. Но, чувствую, клонят. Приступайте, говорю, вы же договорились с владыкой строить, ну и вперёд, я всеми руками «за».
Тут-то они уразумели: мешка с деньгами не предвидится. Не на ту лошадку они поставили. И сразу охладели к воцерковлению посёлка. Фёдор Иванович одно время руководил управляющей жилищной компанией в городе, потом в мэрии крутился. Энергичный мужчина. Год назад произошла мутная история, его застрелили. Концы по сей день безуспешно ищут.
Поезд влетел в сильный дождь. По окну побежали потоки. Я поспешно закрыл форточку. Сверкнула молния. Казалось, небо прорвало. Состав в пять минут преодолел полосу ливня и понёсся по земле, омытой небесной влагой. Молодо блестела трава и листва дерев под вечерним солнцем, у горизонта вспыхнула радуга. Она вертикальным столбом упёрлась одним концом в землю, другим – в тучи, будто пытаясь противостоять их черноте. Свинцом набухшее небо и яркие цвета радуги, вонзающейся в серое варево.
– Как хорошо на земле, – глядя в окно произнёс батюшка.
Мы посидели молча.
– Владыка спрашивает, – продолжил батюшка рассказ: «Дак они у тебя строят?» – «Испарились, – говорю, – как и не было». – «Ничего не знаю, давай думай». – «Молиться негде, – жалуюсь. – Ума не приложу, что делать?» – «Думай». Не дано мне было по лёгкому, как я размечтался, построить церковь. Владыке не до моих проблем, у него своих хватает.
Дальше отец Михаил поведал о своих мытарствах. Жил в поселке Аркадий Иванович, чиновник высокого ранга, – руководитель департамента мэрии в областном центре. Попытка не пытка, батюшка записался на приём. Аркадий Иванович приветливо встретил посетителя, внимательно выслушал монолог о нуждах прихода и говорит: «Во-первых, если вы с серьёзными намерениями к нам в посёлок, должны у нас жить и чем быстрее переберётесь – тем лучше. Семья за сто километров, вы туда-сюда мотаетесь – это не есть хорошо. К приезжающему раз в неделю священнику и отношение соответствующее».
Не только общими рассуждениями Аркадий Иванович ограничился, деловым тоном сказал батюшке: «Сходу там продать, у нас купить, навряд ли выйдет, для начала, считаю, надо снять квартиру и перевезти семью». Всё-то он за короткие минуты продумал и перешёл к конкретике: «Снимайте жильё на полгода, нет, лучше на год. Деньгами поможем, жильё оплатим». Сказал, как печать поставил, ещё и при свидетелях пообещал помощь – в кабинете, кроме отца Михаила, находился заместитель Аркадия Ивановича.
Окрылённым вышел батюшка из мэрии. Бабушки-прихожанки тоже обрадовались данному повороту дела, конечно, когда батюшка под рукой как хорошо. Помогли найти квартиру. Непросто, надо заметить, оказалось подыскать вариант: в посёлке всего-то с десяток многоэтажных домов, а цены выше, чем в областном городе, что в тридцати километрах. Батюшка жене наказал готовиться к переезду, сам набрал сотовый Аркадия Ивановича, а тот на другом краю света, где кенгуру в живом виде, – в Австралии. Связь отличная. Отец Михаил доложил: квартира двухкомнатная, деньги просят вперёд – сто тысяч надо. Аркадий Иванович, что значит человек дела. «Двухкомнатная, – говорит, – это хорошо, у вас ведь трое детей». Всё помнит. «Деньги, – спрашивает, – есть?» Откуда им быть. С коммерцией батюшка закруглил эпопею, семья проедала средства, вырученные от продажи торгового оборудования. «А призанять? – вопрошает Аркадий Иванович из южного полушария. – Через месяц вернусь, соберём деньги, и рассчитаюсь с вами».
Перехватить удалось у знакомого, тот продал машину, собирал на новую. Через месяц в соответствии с договором батюшка сделал звонок Аркадию Ивановичу – безрезультатно, за ним – второй, третий… Звонок проходит, ответа нет. Наконец, удалось соединиться. Так и так, начал батюшка доклад, квартира снята, предоплата сделана, расписки получены… «В посёлок переехали – это правильно», – отреагировал Аркадий Иванович. Отец Михаил дальше картину рисует: деньги занял, пора отдавать. На что Аркадий Иванович снова похвалил: «Замечательно, что у нас будете жить». И всё. Батюшка ему, мол, вы обещали деньги собрать, чтобы я отдал, человек ждёт, на месяц просил, третий пошёл. «Ну, с деньгами сейчас всем тяжело, – вздохнул Аркадий Иванович и подбодрил собеседника: – Но вы, батюшка, работайте, работайте». На том и отключился. Вот тебе и фунт изюма, кило кишмиша. Сто тысяч сумма приличная для батюшки. Хоть из квартиры съезжай.
Мир не без добрых людей, сестра отца Михаила вовремя выручила нужной суммой.
Не дано нам доподлинно знать-понимать промыслы Божии… Возможно, через скорби надлежало прийти к Богу Аркадию Ивановичу. Ни копейки не дал батюшке из обещанных ста тысяч. Но через два года единым траншем, если говорить вычурным современным языком, выделил полмиллиона рублей на расширение временной церкви. Случилось это после семейной трагедии – в два с половиной годика умерла внучка Аркадия Ивановича. Его единственная дочь семь лет не могла забеременеть, наконец, дождалась, и вдруг такое несчастье. Отец Михаил отпевал малышку.
Мы несколько забежали вперёд, упомянув временную церковь. С ней тоже связана одна история.
На территории церкви стоял под замком металлический вагончик. Во времена вино-разливанные, когда любой и каждый мог заняться продажей алкоголя, в вагончике размещался магазинчик, торгующий всякой мелочёвкой, но основные объёмы выручки давали продукты, относящиеся к категории веселящих жидкостей – водка, пиво и вино. Что ещё надо населению в вино-разливанную эпоху? Место у магазинчика бойкое, вблизи пролегала автотрасса, и вагончик приносил хороший доход до той поры, пока не вышло постановление, запрещающее продажу крепких спиртных напитков на таких ларёчных площадях, наступала эра супермаркетов, крупных воротил торгового бизнеса. Магазинчик захирел и закрылся.
– Начинал я церковь, имея один подрясник, – рассказывал отец Михаил под стук колёс. – Поставили закладной крест. Молимся перед ним. Человек пятьдесят-сорок собиралось в первое время. У креста помолимся, идём в библиотеку, там нас приютили поначалу. Даже кадила своего не было. Отец Ефрем, разъясняя нюансы пасторской деятельности, говорил мне: «Священники как птицы небесные, что им покрошат, то и поклюют». В посёлке ну очень скромно крошили. Обратился к приходу с просьбой: нам бы кадильце купить, напрокат беру (отец Ефрем выручал), давайте подсоберём денег, чтобы ни от кого не зависеть. Сказал, и что вы думаете: человек на десять сразу приход уменьшился. Что тут поделаешь: вольному воля. Через некоторое время снова прошу: кадило у нас есть, теперь бы требное Евангелие. И на этот раз человек пять испарились. Вывод напрашивался сам собой: лучше о пожертвованиях не заикаться, иначе весь приход растеряю. Из библиотеки пожарники нас выпроводили. Отправился на поклон к директору дома культуры, там борьба с терроризмом на первом месте, вдруг террорист проникнет в ряды прихожан. Напросился в администрацию, глава пошёл навстречу бездомным – в выходной, в воскресенье, разрешил проводить службы на лестничной площадке… Есть у меня фото: стою перед столиком, бабушки за моей спиной, а на стене надпись: «Администрация сельского поселения». К отчёту в епархию приложил снимок с подписью: «Религиозные бомжи на молитве». К владыке прихожу через месяц, он: «О, религиозный бомж пожаловал».
У креста помолимся, идём в администрацию. Зима холодная в первый год стояла, но бабушки молодцом – терпели. Великий пост начался, я думаю, а что если вагончик приспособить под церковь, начну литургию служить, дело и сдвинется, а пока литургии не будет – ничего у нас не пойдёт. «Горе мне, если не благовествую», – говорил апостол Павел. И что за батюшка без церкви.
Нашёл отец Михаил хозяина вагончика. Мужчина под пятьдесят, с кудлатой головой, крепкий в плечах. Со всей душой согласился продать интересующую батюшку недвижимость за триста пятьдесят тысяч. Батюшка как услышал несусветную цену, так и поскучнел. Пятьдесят тысяч вагончик стоил, не больше. «Я отсыпку делал, отопление ставил, утеплял», – напористо объяснил свои аппетиты хозяин. Отец Михаил попытался достучаться до продавца, что под Богоугодное дело вагончик предназначается, но его хозяин отстаивал своё понимание рыночной ситуации. Кое-как уговорил батюшка сдать в аренду вагончик. Втайне надеясь, глядишь, одумается (куда ему, казалось, деваться, земля всё одно под церковь оформлена) и продаст по реальной цене.
– Владыка приехал освящать нашу церковь, – продолжил рассказ батюшка, – и говорит: «У тебя как в подводной лодке». Вагончик девять метров в длину и узкий – три в ширину. Бабушки мои точно, как подводники. Летом в жару градусов до сорока, сорока пяти вагончик нагревался, а у меня в алтаре и все пятьдесят. Но главное, литургию начал служить, уверенность пришла – всё одолею. Поначалу был я во всех лицах – сам читаю, сам пою, сам кадило подаю. Потом привлёк четырёх бабушек на клирос. Женщины из библиотеки хорошо помогали. Одна взяла на себя воскресную школу. Баптистка к нам прибилась, в их общине разошлась во взглядах, а у нас сделалась активной прихожанкой. Икону Казанской Божьей Матери принесла – прабабушкину. Та с Полтащины привезла, когда приехала в Сибирь в Столыпинское переселение. Мужа баптистка привлекла, тот смонтировал нам вентиляцию, с ней бабушкам легче стало. Обжились мы, иконостас соорудили, всё в миниатюре, но главное – есть. Враг не дремлет, вдруг хозяин вагончика заартачился. Дескать, не хотите платить триста пятьдесят тысяч, уходите из вагончика. «Ты что, – говорю, – это уже никакой не вагончик, а церковь, всё освящено, литургию служу». Слушать моих доводов не желает, твердит: «Мне срочно понадобились деньги, освобождайте, буду вывозить и продавать. Десять дней вам даю». Я в панике, сон пропал, аппетита как ни бывало…
Прошло недели две, его нет, а у меня заноза в мозгах засела: как быть? Звоню ему, телефон отключен. Поехал к нему домой раз да другой, застать не могу. Потом узнал от соседей – уехал куда-то. Появился месяца через полтора. Оказалось, у него дочь умерла. Молодая женщина. Собралась ехать на курорт, начала сдавать анализы, а там онкология последней стадии. Похоронил, вернулся. И согласился за пятьдесят тысяч продать. Сам нашёл меня: «Прав ты, батюшка, вагончик больше и не стоит». В церковной кассе пятидесяти тысяч не было, решил я паству подключить к сбору денег. В плюсе оказалось семь тысяч, в минусе – ещё пять человек ушло из прихода. Денежный вопрос косил наши ряды. Вагончик купил на свои деньги. Удачно всё сошлось, нашёлся покупатель на мой дом, сговорились на девятистах тысячах. Двести отдал за квартиру – одной сотней долг покрыл за первый год, вторую отдал в качестве предоплаты на следующий, надо же где-то жить. Пятьдесят тысяч за вагончик и пятьдесят на его модернизацию ушло. Себя тоже не забыл – брус дом строить купил. Мне к тому времени участок земли выделили.
Я уже приводил слова отца Ефрема: «Матушка у тебя настоящая!» В посёлке она стала крутиться на трёх работах. В небольшой частной фирме бухгалтерию ведёт, в ларьке («чайным бутиком» зовёт) на подмене за прилавком стоит, ещё и портнихе помогает. Матушка сама спец – себя и дочь обшивает, подрясники и брюки только от неё ношу. Сговорилась с портнихой из нашего посёлка, у той заказчики серьёзные, она кроит, а жене подкидывает работёнку швеи. Платит неплохо, руки у жены золотые. Моя сестра мне подзаработать даёт. Привожу товар, увожу. Сегодня все торгуют, она тоже мелко-бизнес-леди. Я везде в подряснике езжу, один раз в машину товар для сестры загружаю, а у кого беру, тот спрашивает: «Священникам разве разрешается вот так работать?» – «На жизнь, – говорю, – надо зарабатывать. Если человек десять таких предпринимателей как вы сговоритесь и будете жертвовать батюшке на жизнь каждый по тысяче в месяц, могу не заниматься перевозками». Покивал он глубокомысленно головой на моё предложение, но не вдохновило оно его на благотворительность.
За вагонным окном проплыл обширный луг, покрытый кашкой. Так мы называли в детстве эти цветы. Белая кашка, розоватая. Кулинарное название, возможно, оттого, что зонтик соцветия с массой маленьких цветочков имеет сходство с манной кашей на тарелке. Кашка – цветок второй половины лета. Если лютики в мае на скорое лето указывают, то кашка напоминает о приближении осени. Однако листва на берёзах в рощицах выглядела молодо. Ещё один феномен последнего времени – шелкопряд. После Троицы отправился я в лес веники ломать, и жутко сделалось – берёзы голые, трава буйно зеленеет под ними, кусты рябины, ивняка выглядят, как и должны в начале июля, а роща прозрачная, будто апрель на дворе. Редкие листочки безжизненно висят, гусеницы их дожирают.
Однажды был в детстве в тайге, которую лет, может, за семьдесят до этого, ещё при царе-батюшке поразил шелкопряд. Внешне об этом ничто не говорило – стена деревьев стоит, но стоило зайти в чащу, как всё стало ясно – внизу под деревьями лежали поросшие мхом, полусгнившие толстенные стволы деревьев, тех, над которыми поработал когда-то шелкопряд… В советское время тайга регулярно обрабатывалась малой авиацией – уничтожался шелкопряд, клещи… Сейчас ни малой авиации, ни обработки лесов – гадость и полезла. Правда, берёзы, в отличие от хвойных деревьев, умеют восстанавливаться. Прожорливые гусеницы превратились в бабочек, а на ветках берёз вновь появились почки, они выстрелили молодыми листочками, и я без веников не остался, резал их уже после Ильина дня. Молодая листва на берёзках за окном говорила о том, что здесь тоже порезвился шелкопряд.
– Вы приезжайте к нам, – радушно пригласил батюшка, – приезжайте, помолимся вместе… И пообщаемся. Лучше летом. Хорошо у нас. У меня беседка во дворе. В пост приедете, матушка постные блюда тоже чудесно готовит, а не в пост – шашлыки сделаю. У меня есть свой секрет маринада. С вами поделюсь рецептом. Нет, правда, приезжайте. Не пожалеете.
Батюшка повернул голову к окну. Летели мимо нас перелески, полустанки, овальное зеркало озера сверкнуло и скрылось из виду, мотоциклист в шлеме танкиста мчался куда-то по своим делам, лошадь, запряжённая в телегу, наоборот никуда не спешила, задумчиво переставляя ноги.
– Какая большая страна, – произнёс батюшка. – Как подумаешь, до Владивостока на поезде отсюда почти пять суток. А ещё Сахалин, Камчатка… Как люди сутками ездят?
– Так и ездят, – сказал я.
Первый раз через всю страну ехал, мне ещё шести лет не было. Наша семья перебиралась из Амурской области на Украину. Более десяти суток длилось путешествие. На подъезде к Мариинску, ночь была, бабушка Дуня (я-то, ясное дело не запомнил, рассказывали) не могла уснуть, ждала. «Вдруг больше не доведётся», – говорила. Она не была в родных краях около тридцати лет. Хотелось постоять на земле, откуда уехала на Дальний Восток в конце двадцатых годов. Родная Николаевка с ещё живой матерью в пятидесяти километрах от Мариинска. Не рядом, но что эти километры (в молодости их пешком пробегала) в сравнении с теми, которые снова лягут расстоянием разлуки.
– Я вам не рассказал о чуде, – загорелись глаза у батюшки. – Это я уже купил вагончик, начал модернизировать. Смонтировали каркас из труб под железную кровлю, маковку поставили. Знакомый немец, Федя Альтергольц, у него небольшая фирма по металлу, сделал отличный крест и маковку. Крест метр высотой, плюс штырь, на котором держится, общая длина более двух метров. Крановщику лет сорок, я таких называю – бывалый. Всё-то он знает и умеет, всё он испытал и прошёл. «Батюшка, – заверил меня, – на пять с плюсом заварганим. Чё мы не парни! Я на башенном кране на снегу расписываюсь крюком, а это мухобойка для меня, да и груз-то чё там, смех на палочке…» «Чё там» получилось в том, что стрелы у «мухобойки» не хватило. Как ни изощрялся крановщик, не может установить крест. Ещё и ветер… Я не выдержал, сбросил куртку, взлетел на вагончик, лестницу к маковке приставил, берусь за штырь… Его надо сантиметров на пятнадцать приподнять, подвести к отверстию на вершинке маковки… Крест верёвкой крановщик захватил. Я начал приподнимать, верёвка ослабла, стрелы-то не хватает, и соскользнула… Вся тяжесть в моих руках. Штырь сантиметра три в диаметре, к концу сужается, а там резьба, чтобы гайку в завершении монтажа навернуть и закрепить крест. За резьбу держу… Бог силушкой не обидел, нелегко, но держу и начинаю приподнимать штырь… Жена фотоаппарат на функцию видео поставила, исторический момент фиксирует… И вдруг порыв ветра, крест качнулся, меня за собой… В голове молнией – сейчас разобьюсь. В такие моменты вера в Бога чёткая. Где уж тут сомневаться. Прошу: «Господи, помоги! Господи, помоги!» И чудо – движение прекратилось. Крест замер. Да не просто замер, как будто воздух в мгновение ока бетоном затвердел, крест, как впаянный, застыл над головой. Я ещё крепче за штырь ухватился и подтянулся (да-да, не я его держу, а он меня), встал удобнее на лестнице.
Матушка увидела, что я качнулся, сердце у бедняжки оборвалось, от фотоаппарата голову подняла, и прицел съёмок сбился. Впаянный в воздух крест в объектив не попал, там лишь маковка и я с поднятыми руками. Потом смотрели – креста не видно, но я твёрдо стою… Ещё одно подтверждение истине – чудеса не для бытового просмотра.
Но дело-то ещё не сделано, начал поднимать крест, и в этот момент он ожил, вся тяжесть снова в моих руках. Молюсь: Иисусе Христе, помилуй мя, Иисусе Христе… Приподнял штырь, опустил в отверстие. Крест встал на место, слава Богу.
С того случая категорически не разрешаю фотографировать при крещении детей и взрослых. Некоторые батюшки дозволяют. На меня никакие уговоры не действуют, сразу предупреждаю: крещу с одним условием – не снимать во время таинства, потом – пожалуйста, само крещение не полезно.
Последнее, что рассказал батюшка, перед тем как улеглись, – о неуступчивом хозяине вагончика. Он стал прихожанином храма, впервые в жизни исповедался, причастился. Помогал батюшке траву на участке косить. Не один раз сам себе удивлялся: «Вот уж не думал, что в моём вагончике церковь будет, и я в ней молиться стану». Купил в храм недешёвую икону святой великомученицы Екатерины. Дочь, которую похоронил, Екатериной звалась. Передавая образ батюшке, сказал «Вот икона для нашей церкви, потом ещё что-нибудь придумаем в память моей Катеньки». И уехал на заработки на север Тюменской области. Там погиб. На тело наткнулись вахтовики в тайге. Лишь по анализу ДНК удалось установить личность.
Батюшка сошёл на своей станции под утро. Я не слышал, когда он собирался, батюшка пожалел меня будить. Так что не попрощались. Утром проснулся и обнаружил на столе иконку – образ святителя Макария Алтайского и записку: «Рабу Божиему Сергию. Храни Вас Господь». Ниже приписан адрес и номер сотового телефона. И рецепт маринада для шашлыков.
