Сергей Николаевич Прокопьев
Мини-роман о бабушке Полин
– Сожгёте моторашку! Лучше лишнюю ходку сделать!
Да куда там «лишнюю»! Сыновьям лучше лишнюю песню за столом спеть!
Чудеса офтальмологии
Корову Фрол Кузьмич держал до последнего, даже когда Полина Ивановна отказалась доить, сам стал обихаживать Марту. «Пока могу – буду!» – упрямо стоял на своём. Умер в одночасье. У Полины Ивановны давление подскочило, вызвали «скорую», приехала машина, укол поставили. Врач, дочь подруги Полины Ивановны, не сразу за порог смоталась, подождала, пока болящей полегчает, посоветовала недельки две в стационаре полежать, дала таблетки на всякий случай…
Врачи уехали, а Фрол Кузьмич вдруг говорит:
– Не могу, Поля, горит всё внутри! Горячим пламенем пылает!
Где-то за полгода до этого вдруг сказал:
– Похорони меня, Поля, рядом с мамой! У отца место лучше, но с мамой хочу! Дурак был, брата послушался, надо было настоять – маму к папе подхоронить! Так Ванька упёрся: «Пусть каждый рядом со своей родовой лежит!»
Полина Ивановна завозмущалась:
– Ты с чего это, Фролушка, засобирался умирать? А я как одна?
– Это я просто к слову…
Но вдруг воспламенилось в груди…
И «скорая» не успела…
Стала жить Полина Ивановна одна. Квартирантов держала, всё веселей. Хоть чаще не совсем путные попадались. Где-то в это время получила Полина Ивановна прочное имя – бабушка Полин. С ударением на «и». Назвал её так трёхлетний внук Серёжа, Федькин сын. Полина Ивановна звала его Сéрьга. «Бабушка Полина» у Сéрьги не выговаривалось, а «бабушка Полин» получалось звонко. С его лёгкой руки Полина Ивановна вошла в последний период своей жизни с именем бабушка Полин. Её так даже Лёшка порой называл. Самое интересное – Полина Ивановна не обижалась, больше того – ей новое имя нравилось.
Будем и мы звать её так.
Корову она продала, но сыновья приезжали и без покоса. Главное занятие стало рыбалка. Уедут мужики, бабушка Полин заставит невесток половики стирать:
– Девки, давайте-ка наведём чистоту, пока мужики рыбу на пирог ловят, тащите в корзинах половики на берег, а я себя помаленьку.
Невестки тащат половики, а бабушка Полин себя с трудом перемещает в ту же сторону. Доковыляет, сядет и смотрит вдаль. С глазами у неё, как и с ногами, совсем плохо, сделали операцию по удалению катаракты, да не совсем удачно.
И вот сидит на берегу. Вдруг говорит:
– Вон сыночки плывут.
Невестки вскинут головы. Вроде как точка на горизонте движется.
– Не может быть, не они это!
– Как не они, когда вон Федька на корме сидит, я же хорошо его вижу.
Как она может видеть? Минут пять назад теплоход прошёл, говорила:
– Звук слышу, а так не вижу.
Но тут уверяет:
– Чё я, не вижу, чё ль! Федька на корме, а Лёшка в носу.
Невестки и лодку ещё не различают, она видит, где кто из сыновей сидит.
И ведь точно угадает. То ли сердце подсказывает, то ли глаза на сыновей зрячими становятся. Чудеса офтальмологии да и только.
Вафельница с метровыми ручками
Собралась бабушка Полин к дочери Светке на Алтай. Как всегда десять сумок набила. Мёд, ветчина домашняя и другая всячина. Лёшка приехал забирать, бабушка Полин сидит на табуретке, вокруг сумки, а в руках вафельница. Да не просто вафельница – музейный экспонат. Оказывается, вафли – изобретение отнюдь не двадцатого века, и не в какой-нибудь французской провинции кулинары придумали, в русской печке тоже делали изысканное печенье. У вафельницы бабушки Полин ручки метровые, да какие метровые! Полутораметровые. Кованые.
Лёшка как увидел мать с этими оглоблями, так и обомлел:
– Мам, ты чё, с ними собралась ехать?! – спрашивает.
Но сам не верит. Ну не может такого быть!
Может.
– А чё? Я, сынок, отпекла вафли-то, надо Светке передать. Вафельница мне от мамушки досталась! По наследству.
Лёшка аж забегал по комнате!
– У Светки нет русской печки. Нет! Куда она их совать будет?
– На газе будет печь.
– Да у неё кухни не хватит на эти оглобли!
– Хватит, помнишь, когда отцу девять дней делали, на газе вафли пекли!
– Как же не помню! Бабы чуть не поубивали друг друга этими жердями!
– Ничё, Светка аккуратно будет!
Лёшка решил с другой стороны подойти:
– Мам, твой агрегат для моей машины негабаритный, не влезет!
– Как-нибудь войдёт!
– А в вагоне как ты с ним будешь?
– Ничё…
Лёшка понял: мать не переговорить, а время поджимает. Он, как всегда, приехал тютелька в тютельку, никакого зазора по времени не оставил про запас. Лёшка к тому времени с моторашки пересел на «жигули». Вырвал он у матери кондитерский агрегат, крутнулся и за дверь. Прибегает через двадцать минут, ручки почти по самое основание отчекрыжены.
– Едем, мама, скачками, не то опоздаем!
– Ты чё, варнак, натворил? – подскочила с табуретки мать. – Ты чё наделал?
– Как раз Светке с её микроскопической кухней!
– Мамушка мне передала, а ты обкарнал!
Бабушка Полин чуть не в слёзы. А что уже сделаешь?
– Чё ты такой-то безголовый? – ругалась всю дорогу. – Чё безмозглый-то такой?! Сердца у тебя никакого нет!
– И рук нет, и ног тоже! Непонятно – кто тебя каждый раз в город возит?!
– Он ещё и подшучивает! Испортил вафельницу!
– Да купит Светка какую надо! Сейчас и электро есть, и на газе! Зачем ей твоя уродина?!
– Это же мамушкина вафельница! Как ты не понимаешь? Мамушка на ней на свадьбу мою пекла и, когда ты родился, в роддом мне приносила вафли, на ей сделанные…
На Алтай в тапочках
Бабушка Полин любила у дочки Светланы гостить. Она бы и к старшей Анне ездила, да та жила чересчур далеко – в Чите. Туда не наездишься – трое суток на поезде. Сыновья в Омске жили, но их реже, чем Светку, посещала, неуютно себя рядом с невестками чувствовала. В тот раз собралась в Бийск в декабре. Никольские морозы ударили, она Лёшке звонит: отвези в Омск на вокзал. Лёшка примчался везти маму, она сидит в зимнем толстенном пальто, в шали… А на ногах розовые тапочки в горошек. Обувь никак не по погоде….
– И чё? – остолбенел Лёшка, разглядывая матушкин прикид.
– Танька-квартирантка, сучка такая, мои валенки и сапоги куда-то задевала! Пропила, наверное. С неё станет. И слиняла – второй день нет, а я обыскалась, не в чем ехать. Не поеду.
– Как это? Толя билет уже купил! Светка ждёт! А ты «не поеду»!
– В чём?
Забегал Лёшка по дому в поисках, вдруг что-то найдётся. А ничего. На улице без малого сорок градусов. Но Лёшка был бы не Лёшка, если б согласился материн отбой уныло поддержать. Прекратил поиски. Встал перед матерью и широкими мазками набросал план взятия Алтая:
– До Омска за полчаса на машине долетим, на вот шаль, укутаешь ноги, не замёрзнут. До вагона тебя с Толиком на руках донесём, он на вокзал обещался прийти, а в вагоне тепло. Светке сообщим, она тебе какие-нибудь чуни найдёт.
Так и сделали. Сыновья маму, не успела она из машины вылезти, подхватили на руки. Хоть мама далеко не изящных размеров, да они её, как лёгкую лебёдушку, шутя, внесли в вагон, посадили на сиденье!
Попутчики всю дорогу удивлялись. Бабулька в розовых тапочках за тысячу километров в самые морозы двинула в гости.
Доехала путешественница в легкомысленной обуви и даже не кашлянула. Светка в Бийске валенки принесла, бросилась в вагоне обувать.
– Вот я барыня. К поезду на руках приносят, в поезде обувают, как принцессу…
