Сергей Быльцов
Ахилл
83. Ахилл один не клянется воевать до победы.
Когда все самые могущественные мужи Эллады собрались в Аргосе, Диомед, унаследовавший трон от тестя Адраста, гостеприимно принял всех бывших женихов, и не только их.
Агамемнон, раздал прибывшим в Аргос царям много золота, привезенного из златообильных Микен, и этим усилил в их сердцах стремление воевать с Троей до полной победы и притом именно под его верховным командованием.
Затем, по предложению пользовавшегося всеобщей любовью и уважением за превосходство в опытности и рассудительности, старца Геренского Нестора, поддержанного всеми на общем собрании, было постановлено принести торжественную клятву всем воевать до полной победы над Троей.
Прорицатель Калхант, обросший длинными косматыми черными волосами и такой же всклоченной бородой, как обычно, стал готовить все необходимое для такого обряда, как клятва. Длинноносый Фесторид с важным выражением лица, которое еще больше делало его похожим на ворона, попросил привезти трехлетнего борова на аргосскую площадь. Когда визжащий боров со связанными ногами был доставлен на повозке, прорицатель убил его одним ударом ножа в сердце и затем неожиданно ловко для своего тщедушного тела, несколькими точными и сильными ударами обоюдоострой секиры рассек огромное животное вдоль почти точно пополам и повернул одну половину головой по направлению к востоку, а другую – к западу. Затем Калхант обвел вождей и советников долгим немигающим взглядом, который, несмотря на небесную голубизну его глаз всем показался тяжелым, и громко объявил:
– Каждый из вас должен, соблюдая достаточную дистанцию, под мелодичное пение флейты пройти между половинами этого белозубого борова с обнаженным мечом и думать только о сражениях и о победе.
И вот все это было исполнено и были выполнены и другие обряды, необходимые в случае клятвы. Собравшиеся цари и советники ахейского войска на острие данного Калхантом меча, который он обагрил кровью борова, хором закрепили свою осененную святой справедливостью вражду к троянскому владыке Приаму и его нечестивым сыновьям и, особенно – к вероломному Александру, такой священной клятвой:
– Пусть будут нам свидетели сам Зевс, из богов высочайший и лучший, а также Титан златояркий, всеобщая прародительница Гея – земля и древние богини мщения Эринии, рожденные из крови Неба – Урана, что под землею страшно карают нечестивых людей, нарушающих клятву! Мы клянемся, что не прекратим нашей справедливой войны до тех пор, пока не сожжем дотла Илион и не сравняем его мощные стены с землей, а все троянское царство не превратим в дымящиеся развалины.
Закончив клясться и чисто омывшись, цари умилостивили бога неистовой войны разрушителя городов Ареса и его дочь от Афродиты богиню согласия Гармонию многими жертвоприношениями.
Тут обнаружилось, что Ахиллес, губ своих тонких так ни разу и не разомкнул во время клятвы– об этом после ее окончания те, кто с ним рядом стояли, изумленно закричали, спрашивая почему он молчит. Сын среброногой Фетиды оглядел всех дерзким вызывающим взглядом, словно на поединок собравшихся вождей вызывал и изрек:
– Я не клялся 10 лет назад, как жених, не буду клясться и теперь, а сражаться без всяких клятв буду не хуже других, если мне это будет угодно!
На посыпавшиеся со всех сторон вопросы, почему он не хочет поклясться, как все остальные вожди и советники, Ахилл, сложив обе руки на груди, так ответил:
– Я не желаю никакими словами связывать мою дорогую свободу. И вам я не навязываюсь, если без клятвы вы в поход меня не возьмете, я упрашивать не буду. Может другое место найду, где можно без клятвы прославиться.
По громогласному предложению Одиссея почти все согласились на то, что могучий герой Пелид может ехать под Трою воевать без всякой клятвы. Возразили молча лишь оба Аякса, досадливо махнув на Ахилла рукой и Диомед, взявший слово. Тидид, как один из Эпигонов, успевший прославиться во второй фиванской войне, окинув Ахиллеса откровенно неприязненным взглядом, демонстративно от него отвернулся и, обращаясь к другим, сурово сказал:
– Я слышал от многих, что царь мирмидонцев Ахилл превосходит всех нас в силе и храбрости, но ведь он еще ни с кем не сражался… ведет же себя он с нами уже очень надменно, а ведь нет гнуснее порока, чем высокомерие. Впрочем, не мне поучать сына богини, а нам всем пора уж выбрать главного из вождей, которому другие цари подчинялись бы.
84. Выбор верховного вождя и других начальников
Тут же было решено в храме Геры Аргосской избрать и провозгласить предводителя всего ахейского войска. На глиняных черепках, предназначенных для имени главного военачальника, каждый царь пуническими буквами нацарапал дротиком первые буквы имени того, кого ему угодно было избрать.
Некоторые говорят, что каждый написал имя Агамемнона, хотя другие утверждают, что имя Агамемнона написали далеко не единогласно, но наверняка – большинство.
Как бы там ни было, но при согласии большинства и при шумном одобрении, микенский царь принимает на себя высшую военную власть. Все сочли это справедливым еще и потому, что Агамемнон был родным братом Менелая, из-за которого готовилась эта война, и потому, что он обладал огромными богатствами (не зря Микены называют златообильными), вследствие чего и считался самым могущественным и знаменитым из всех греческих царей.
Вот и историк Фукидид полагает, что Агамемнон вовсе не потому стал во главе похода, что женихи Елены, которых он вел с собой, были связаны клятвой, данной Тиндарею, а оттого, что он был могущественнее всех своих современников. Пелопиды к началу Троянской войны стали могущественнее потомков Персея. Все это могущество и богатство Агамемнон унаследовал и, кроме того, превосходил остальных своим мощным флотом, и потому, выступая в поход, он повел за собой войско не столько из-за приязни к нему других вождей, а скорее оттого, что внушал им почтение и страх. Он и сам прибыл со множеством кораблей, да еще, по словам Гомера, предоставил корабли и аркадцам. И в рассказе о вручении по наследству скипетра Поэт поет, что Агамемнон властвовал над тьмой островов и над Аргосом, царством пространным. Конечно, живя на материке, Агамемнон не мог бы владеть островами, кроме близлежащих, если бы он не обладал значительным флотом.
Затем назначают военачальниками и командирами больших отрядов кораблей Ахилла, Аякса Теламонида (которого прозвали Большим, когда узнали, что в войске есть еще Аякс Оилид, прозванный Малым) и умудренного опытом Феникса. Против назначения Ахилла возражал один Диомед, крикнувший с места:
– Хоть Пелид выглядит очень сильным, и копье и в цель точно метает, и дальше всех, но в корабельных делах и в морской службе мало, что понимает.
На это царь скалистой Итаки крикнул Тидиду с доброй насмешкой:
– А на что нам советники и помощники? Ведь никто не может в любом деле быть первым, разве, что ты один Диомед?! Тогда предлагаю выбрать моего друга Тидида одним из начальников пешего войска.
Во главе пешего войска поставили не одного, а трех мужей: Паламеда, Диомеда и Одиссея с тем, чтобы они на три части распределили между собой дневную и ночную стражу.
Выбрав главных военачальников, вожди разъехались каждый в свою землю, чтобы готовить свои отряды и военное снаряжение для большого похода.
Вся Греция пылала страстью к готовящейся войне целых два года: изготавливали щиты, делали копья, луки, мечи, а также запасались крепкими и быстрыми лошадями, прочными не старыми кораблями и прочим военным снаряжением. Юноши со всей Эллады, одни, чтобы помочь оскорбленной родине, другие из жажды славы спешили на военную службу. Среди этих важных дел все цари, даже, если их земли не имели выхода к морю, больше всего заботились о создании большого количества оснащенных для плаванья в открытом море кораблей с высокими носами и кормами, чтобы не вышла задержка в отправке многих тысяч воинских отрядов из-за недостаточной численности и подготовленности флота.
85. Первый сбор кораблей в Авлиде [16]
По прошествии двух лет каждый царь высылает в Авлиду, в Беотию, ибо для общего сбора было выбрано это место, флот, построенный в соответствии с возможностями и средствами его полиса вместе с отрядами воинов.
Говорят, что всего в древний портовый город Авлиду, знаменитую своим храмом Артемиды, прибыло около 100 000 воинов на 1186 кораблях, большинство из которых были пентеконтеры (пятидесятивесельные).
Авлида была выбрана не случайно. Она была расположена на отлогих песчаных берегах, отделенных от открытого ветрам Эгейского моря узким, но очень длинным островом Эвбея. Узкий пролив и большой Эвбейский залив между материком и Эвбеей были не доступны бурям и потому очень удобны и безопасны для длительной стоянки тысяч кораблей.
Суда были обильно нагружены хлебом и другими необходимыми для жизни припасами, так как они получили от Агамемнона такой наказ: позаботиться о том, чтобы его многочисленное войско не испытывало недостатка ни в чем необходимом.
Вместе с огромным флотом было подготовлено в соответствии с местными условиями много коней и боевых колесниц. Однако больше всего было пеших воинов, так как во всей Греции использованию конницы препятствовал недостаток пастбищ и, конечно, денег, необходимых для закупки, обучения и содержания лошадей.
Цари созвали так же топархов – своих союзников из каждой области Эллады, каждого с собственным войском и оснащенными кораблями.
Кроме того, по всей Элладе набирали корабельщиков, опытных в кораблестроении и в морском деле, чтобы использовать их на морской службе самих и для обучения других малоопытных мореходов…
И вот, наконец, мощный флот, построенный за несколько лет и оснащенный всем необходимым для морского плаванья и для ведения большой войны, был стянут на берега населенной ахейцами, минийцами и кадмейцами Беотии из различных областей Греции, о которых упоминалось выше, был готов. И когда ничто уже не задерживало выступления, кроме погрузки воинов и коней на корабли, все вожди, по сигналу Агамемнона, одновременно сходятся в Авлиде.
86. Знамение о взятии Троя на 10-м году войны.
Аполлодор, Овидий и многие другие известные писатели и поэты рассказывают о чудном знамении, случившемся, когда греческое войско в полном составе собралось в Авлиде.
После того, как ахейцы принесли пышную жертву Аполлону Эмбасию, который должен был их защищать от первого шага на судно до возвращения в родную землю, все увидели на алтаре лучезарного бога неизвестно откуда появившуюся большую пятнистую змею. И вот эта змея, извиваясь, с громким шипением, от которого у всех мурашки по коже забегали, устремляется из алтарных камней к стоявшему поблизости раскидистому платану и, обернувшись вокруг ствола, ползет наверх. Не высоко, на первой развилке платана было видно небольшое птичье гнездо, и змея, достигнув его, проглатывает восемь птенцов вместе с девятой матерью, которая самоотверженно, но тщетно пыталась помешать дракону. И вдруг змея застыла, словно превратилась в камень и так и осталась, словно толстая каменная лиана.
Прорицатель Калхант, внимательно наблюдавший за змеей с самого первого момента ее появления, вскочил и подбежал к платану, когда она проглатывала птенцов. Увидев, что змея окаменела, Фесторид обводит всех горящим взглядом своих не мигающих черных глаз и, воздев вверх костлявые тощие руки, громогласно объявляет:
– Внемлите мне, ахейцы! Знаю я, что это не простая змея. Это было знамение свыше всем собравшимся здесь воинам, и оно выразило волю великого Зевса. Проникнув в скрытый от всех несведущих смысл этого знамения, я радостно объявляю вам, что Троя Приама обязательно будет взята!.. Но!
Калхант сделал многозначительную паузу и, дождавшись сначала многочисленных одобрительных криков, поднял руку, прося тишины и только, дождавшись молчания, ясно, чеканя каждое слово, изрек:
– Ахейцы победят только после долгих изнурительных девяти лет войны на десятом году с начала осады Трои.
Знамение в Авлиде со змеей, превратившийся в камень, после того как она пожрала 8 птенцов и птицу сыграло большую роль в Троянской войне, о нем часто вспоминали, особенно на десятом году войны, когда силы ахейцев были на исходе и главное – дух терял воинственность и крепость.
Об этом выдающемся знамении рассказал и Гомер: знаменье ахейцам явилось великое: с красной спиною змей ужасающий, на свет самим изведенный Зевесом, из-под алтарных камней появившись, пополз по платану. Там находились птенцы воробья, несмышленые пташки, на суку, в зеленеющих скрытые листьях, восемь числом, а девятая мать, что этих птенцов породила. Жалобно пищавших птенцов одного за другим поглотил он, мать вокруг дракона металась, о милых печалуясь детях. Вверх он взвился и схватил за крыло горевавшую птичку. После того, как пожрал он птенцов воробьиных и мать их, сделало смысл появленья его божество очевидным: сын хитроумного Крона тотчас превратил его в камень. Все ахейцы, в безмолвии стоя, дивились тому, что случилось: вышло на свет ведь при жертве ужасное чудище божье. Тотчас тогда, прорицая, Калхас обратился к ахейцам:
– Длинноволосых ахейцев сыны, отчего все вы молчите? Знаменьем этим событье являет нам Зевс Промыслитель, – много позднее, с поздним концом, но которого слава не сгинет. Так же, как змей этот сожрал и птенцов воробьиных, и мать их, – восемь числом, а девятую мать, что птенцов породила, – столько же будут годов тяжко воевать и ахейцы под Троей. Однако, город широкоуличный этот, все же обязательно возьмут на десятом потому, что, как камень, неподвижно застыла змея.
Так тогда за 10 лет до падения Трои Калхант торжественно и уверенно говорил. Воины, узнав о том какой длительной будет война, стали еще тщательней готовиться к отплытию в Трою. Сам Агамемнон, прекрасный организатор, руководил всеми войсками, корабли собирался вести храбрейший герой Ахиллес, которому в это время исполнилось, по мнению большинства писателей, только пятнадцать или шестнадцать лет.
87. Ахилл в Тефрании ранит Телефа
Не зная морского пути в Трою, ахейские корабли по ошибке пристали к берегам Телефа в Тевфрании (Мисии) на северо – западной части полуострова Малая Азия.
Некоторые, подобно Эратосфену, считают, что было это в 1194г. до н.э., и этот год можно считать началом десятилетней Троянской войны.
Царем мисийцев был в это время Телеф, сын знаменитейшего героя – истребителя чудовищ Геракла от дочери царя аркадской Тегеи Алея Авги. Телеф в поисках матери, согласно полученному оракулу, прибыл в Мисию, где помог тамошнему царю в его борьбе с могучим Афареидом Идасом, и после победы царь Тевфран отдал Гераклиду в жены свою дочь Аргиопу и объявил своим наследником.
Ахейцы, приняв эту страну за Трою, стали ее опустошать, что казалось не трудным, имея большое превосходство в военной силе. Однако в Тефрании ахейцы натолкнулись на упорное сопротивление.
Филострат в эпиграмме «На изображение раненного Телефа» говорит, что Телеф – предводитель тевфранцев, не ведавший страха, грозные греков войска большой кровью в бою обагрил. Даже воды мисийского Каика окрасились кровью убитых. Он же, достойный копье в битве с самим Пелидом скрестить, ныне, в бедро пораженный, скрывая мученья, не дышит, но, как живая, вокруг раны натянута плоть. И пред поверженным, в страхе, смятенные духом ахейцы все поспешают отплыть прочь от тевфранских брегов.
Пиндар же в «Олимпийских одах» поет, что вслед Атридам на Тефранских полях единственных, кто не покинул Ахилла, был его возлюбленный друг сын Менетия. Когда мощных данаев поворотил и отбросил Телеф к соленым корабельным бортам, с ним остался Патрокл. Не с той ли поры сын могучий Фетиды указал ему быть в строю под губительным Аресом там, где его копье, смиряющее смертных.
В «Истмийских песнях» Пиндар поет про молодую доблесть Ахилла, как он обрызгал лозы мисийских равнин кровью черной пагубы Телефа. Могучий Пелид вымостил Атридам победный возврат, своим знаменитым копьем подсек жилы тех, кто шел на него, по равнине вздымавшего боевой труд.
Павсаний же так рассказывает о смелом нападении Телефа на эллинов, прибывших с Агамемноном, когда они, не найдя дорогу к Илиону, стали грабить Мисийскую равнину, приняв ее за троянскую землю. Телеф вооружил мисийцев и преследовал эллинов до самой стоянки их кораблей. Сын Авги и Геракла перебил многих, и среди них оказался и один из героев, принимавших участие в походе Эпигонов Ферсандр, сын Полиника, остановившийся во время отступления. Тогда могучий Ахиллес выступил против Телефа, и тот, не устояв, побежал. Убегая от быстроногого Ахиллеса, Телеф запутался в побегах виноградной лозы и был ранен в бедро копьем Пелида. Это было то самое знаменитое копье, которое мудрый Хирон подарил на свадьбу отцу Ахилла Пелею, а тот вручил сыну, провожая его на войну. Никто кроме Ахилла не мог далеко метнуть это копье, названное Пелионом. И вот Телеф был ранен Ахиллом именно этим копьем и тяжко страдал от раны, которая не заживала.
Опустошив Тевфранию, греческие рати погрузились на корабли и вскоре оказались в своих родных землях, а не в Илионе, который находился совсем рядом с Тефранией. Это вызывает удивление, даже несмотря на то, что ахейцы по-прежнему не знали точной дороги не только к древним стенам Пергама, но и на большой полуостров Троаду, находившийся на северо-западе Малой Азии. Тевфрания была южной полоской, а Троада – северо – западным регионом Мисии, и эллинам надо было лишь чуть продвинуться на север, чтобы добраться до желанной Троады. Приходится довольствоваться объяснением столь странного поведения греков, данным Аполлодором.
88. Второй сбор в Аргосе. Исцеление Телефа.
Согласно Аполлодору, покинув Мисию, эллины вышли в открытое море, но началась сильнейшая буря, и они, оторвавшись друг от друга, поплыли порознь и причалили каждый к своим родным берегам. Так как эллины вернулись, то считается, что война длилась двадцать лет: ведь после похищения Елены эллины лишь на второй год закончили свои приготовления к походу против Трои, а после их возвращения из Мисии в Элладу прошло восемь лет, пока они вновь не собрались в Аргосе и опять прибыли для повторного сбора в Авлиду. После того как греческие войска вновь собрались в конелюбивом Аргосе, по истечении указанных восьми лет они оказались перед великой трудностью, мешавшей им отплыть: у них не было надежного проводника, который был бы в состоянии указать им кратчайший морской путь в Трою.
Между тем Телеф, сильно страдая от неизлечимой раны, посетил Дельфы и получил от аполлоновой девы короткий оракул такой:
– Тебя излечит только тот, кто рану нанес.
Согласно Гигину, когда Телеф услышал это, он пришел к царю Агамемнону и по совету желавший за разные прегрешения отмстить мужу Клитемнестры выхватил из колыбели бывшего еще ребенком Ореста, угрожая убить его, если ахейцы не исцелят его. Ахейцам же Калхант предсказал, что, если Телеф не будет проводником, они не смогут даже найти Трою. Поэтому они легко помирились с Телефом, а Агамемнон – Владыка войск губительных, как поет Ликофроновская Александра, свершил обряды тайные и во искупление раны Телефа даже принес жертву в Дельфах, но рана не исцелилась.
Тогда одетый в лохмотья, несчастный Гераклид прибыл в Аргос, явился к самому Ахиллесу, нанесшему ему рану, и стал слезно умолять его о помощи:
– Слух преклони, могучий Ахилл! Обнимаю твои колена и умоляю тебя меня исцелить. Нет больше сил никаких терпеть незаживающую эту рану, причиняющую невыносимые муки. Все, что потребуешь, сделаю я, и путь укажу в священную Трою…
Однако Ахилл, перебив Телефа, прикусил свои тонкие губы и честно отказался его излечить:
– Больше, Гераклид, я не стремлюсь тебя погубить и сейчас не желаю тебе ни смерти, ни от раны страдать. Но поверь, я говорю вполне откровенно: я, конечно, у Хирона научился травами кровь останавливать или сон наводить, но совершенно не представляю, как исцелить твою гниющую рану!
Некоторые, как Гигин говорят, что тогда многоумный Одиссей, многозначительно пошевелив своими большими ушами, изрек Ахиллесу:
– Не тебя, Ахиллес, устами своей девы в храме назвал Феб прорицатель, а твое копье, нанесшее незаживающую рану.
Ахилл тут же соскоблил с наконечника своего пелионского копья немного ржавчины и приложил ее к гниющей ране, и Телеф на следующий день был исцелен.
Когда же ахейцы просили сына Геракла воевать вместе с ними против Трои, он отказался, потому что был женат на Лаодике, дочери Приама. Но за их благодеяние, что они вылечили его, он стал их проводником и показал им местность и дороги, а оттуда отправился назад в свою Мисию.
Некоторые говорят, что Телеф в благодарность за исцеление указал грекам путь к Трое, а правильность его указаний была подтверждена прорицателем Калхантом. Другие говорят, что знаменитый прорицатель подтвердил не правильность (тогда бы он сам давно указал дорогу к Трое), а правдивость Телефа, ибо Калхант, впадая во вдохновенное состояние, мог так же чувствовать лжет ли человек или говорит правду.
