Некоторые рассказывают, что Ахилл решил перед отплытием в Трою навестить Пелея, родителя своего, которого он почти не знал, т.к. из своих 15 лет около половины провел на Пелионе в обучении у Хирона и больше года у Ликомеда на Скиросе.
Впрочем, другие говорят, что Ахилл по дороге к стенам священного Илиона завернул в родительский дом только для того, чтобы взять Патрокла, который у Хирона смог отыскать своего возлюбленного друга, а у Ликомеда, не смотря на все старания, не сумел. Без Менетида на Скиросе даже в обществе Деидамии Ахилл очень страдал. Ведь с женщиной мужчина сходится ради рождения детей (необходимых богам, государству и собственному роду) и для получения телесного удовольствия. А любовь к юноше – возвышенная, именно из-за нее герои часто совершают великие подвиги.
Согласно Гомеру, Пелей сам отправил Ахилла в поход и вместе с ним – своего верного друга Феникса, сына Аминтора и Клеобулы, которому он не только дал приют, но и сделал царем долонов. Феникс об отправке Ахилла так говорит:
– Мой старый друг конеборец Пелей, который сделал для меня так много, послал меня вместе с Ахиллом в день, как из Фтии его отправлял в ополченье Атрида. Совсем юный Ахилл, тогда не знал еще ни войны, для всех одинаково тяжкой, ни совещаний народных, где славой венчаются люди. С тем Пелей и послал меня, чтоб всему я мог обучить его милого сына: в слове оратором быть – и быть совершителем в деле, ведь не успел этому я его научить до того, как он еще маленький к Хирону отправился.
Всеми уважаемый пилосский старец Нестор, наездник Геренский, так же говорит, что почтенный Пелей сам отправил сына в поход:
– Мы с Одиссеем тогда, находясь в пелеевом доме, слышали все, что тогда говорил он. В дом Пелея, для жизни удобный, с Итакийцем мы приезжали, царей и героев на войну собирая по всей плодоносной Ахайе. Помню, что конеборец Пелей тогда тучные бедра большого быка сжигал молниевержцу Зевесу, стоя в ограде двора. Он двуручную чашу держал золотую и поливал искрометным вином горящую жертву. Увидев меня с Лаэртидом, кинулся к нам Ахиллес удивленный, под руки взял и в чертог к себе ввел, и сесть пригласил нас, и предложил угощенье, какое гостям подобает. После того, как питьем и едою мы все насладились, начали мы с Одиссеем убеждать Ахилла отправиться с нами. Был он, хоть и молод годами тогда, но высок и широк очень печами. Но главное было в том, что согласно вещанью Калхаса, без него нам Трою будет не взять. Поэтому мы с Одиссеем настроены были приложить все усилия, чтоб уговорить самого Ахиллеса и Пелея, благородного его родителя. Но уговаривать сына морской богини долго нам не пришлось. Он сразу загорелся честолюбивым желанием отправиться на войну, на которой можно прославиться. Старец почтенный Пелей, увидев неудержимое стремление Ахиллеса отправиться с нами, наказывал сыну храбро сражаться всегда, превосходствовать в битве над всеми.
Пелей отдал сыну нетленное копье, подаренное ему на свадьбу с Фетидой мудрым Хироном. Сам Кентавр срубил ясень, древко же из него отполировала рукодельница Афина Эргана, а наконечник выковал искусный в кузнечном деле Хромец Обеногий. Никто, кроме Ахилла и Большого Аякса, не мог не только метнуть далеко это копье, но даже сражаться им, как пикой, в ближнем бою.
Не забыл Эакид передать сыну и другой знаменитый подарок, полученным им от Гефеста на свадьбе с Фетидой – нетленный доспех, которому старой Ткачихой была уготована роковая роль в судьбах Патрокла и Гектора и через них – в жизни самого Ахиллеса.
Вместе с Ахиллом и Фениксом отправился под Трою, конечно же, и Патрокл, без которого Пелид своей жизни не мыслил.
Согласно Гигину, Патрокл, сын Менетия, отплыл из Фтии, на 10 кораблях, а Феникс, сын Аминтора, на 50 кораблях. Ахилл же, отправился под троянские стены на 60 кораблях. Из того, что 50 + 10 = 60, некоторые заключают, что Патрокл и Феникс не имели собственных кораблей и воинов и, подчиняясь сами Ахиллу, командовали частями его мирмидонской рати.
Прежде, чем начать военные действия, тяжкие всем, греки решили отправить в Трою посольство, о котором рассказывают по-разному; большинство говорит, что оно было отправлено значительно раньше, чем утверждают авторы, описывающие события до гомеровской «Илиады». Так, в утраченных «Киприях» Стасина Кипрского говорится, что посольство было направлено не во время подготовки к походу на Трою, а после того, как греки приплыли и высадились под стенами Трои и погиб Протесилай.
Как бы там ни было, но эллины выслали вперед Паламеда, Одиссея и Менелая с тем, чтобы они потребовали от троянцев возвращения Елены и всего захваченного имущества, а также выплаты немалого пени за похищение.
Паламед, благоразумие которого очень высоко ценилось и в дни мира, и в дни войны, приходит к Приаму и после того, как был созван совет, на котором не было отсутствовавшего в городе Александра, приносит жалобу на Александра и нанесенную им обиду. Не только греки, но и троянцы, присутствовавшие на совете, говорили, что выражение умных глаз Паламеда во время его речи несколько раз менялось от непоколебимого и даже устрашающего, до дружеского и даже ласкового.
– Царевич Парис грубо и вероломно нарушил все законы общепринятого гостеприимства. Подобные деяния вызывают вражду не только меж людьми, но и между государствами, Эрида же ненасытная порождает голод, скорби, кровавые битвы и другие убийства, споры, тяжбы и всевозможные бедствия. Вспомните о распре между Илом и Пелопом, а также о многих других ссорах, которые, начавшись из-за подобных же с виду незначительных причин, затем приводили к полному истреблению целых народов. Вспомните, кроме того, обо всех ужасах и тяготах всем ненавистной войны и, напротив, о преимуществах любого, даже самого плохенького мира. Мне прекрасно известно, какое негодование вызывает у всех любящих справедливость людей этот ужасный поступок Париса. Я уверен, что его и других виновных в этом нечестивом поступке, от которых отшатнутся все, неизбежно постигнет справедливая суровая кара за их вероломство…
Паламед не закончил и собирался продолжать речь, но владыка Приам вежливо прервал его:
– Сдержись, прошу тебя, Паламед, ибо потом может оказаться, что ты сам поступил несправедливо, возводя вину на того, кто отсутствует. Нельзя творить суд, если у обвиняемого нет возможности защищаться. Потому может случиться, что все твои упреки и обвинения будут опровергнуты, когда сын мой будет налицо.
Приам приказывает отложить рассмотрение жалобы греческих послов до прибытия Александра. Он видел, конечно, что некоторые из присутствующих на этом совете взволнованы речью Паламеда и что они, хотя и молчат, но своими взглядами осуждают совершенный Парисом бесчестный поступок, ибо Паламед излагал все удивительно складно.
Таким образом, в этот день совет распускают, а послов отводит к себе в дом с их согласия один из самых авторитетных троянских старейшин Антенор, человек гостеприимный и в большей степени, чем другие, приверженец добра, справедливости и чести.
Через несколько дней в Трою является Александр. Весь народ проклинает его: кто за дерзкий и наглый поступок, кто за тяжкую и не справедливую обиду, нанесенную Менелаю, и нет средь троянцев никого, кто бы его одобрял.
Встревоженный Приам созывает сыновей и спрашивает у них совета, следует ли возвращать Елену и похищенные богатства, и те единогласно говорят – отказать. Возбужденные необычной красотой эллинских женщин, которые прибыли с Еленой, они уже наметили их себе в наложницы, так как они были варварами и действовали под влиянием жадности и похотливой страсти.
Тогда мудрый правитель Приам созывает на совет знатных старцев и спрашивает у них как ему следует поступить. Но тут царские сыновья внезапно ворвались в совет и грубо пригрозили расправой некоторым из советников, если те решат иначе, чем угодно им.
Тем временем народ, собравшись на площади, громко выражал криками и руганью свое возмущение и справедливое негодование за нанесенную грекам обиду, притом столь недостойным честных людей образом. Поэтому прибывший в Трою Александр, охваченный страстью и опасаясь, как бы народ не учинил бунта, сам в окружении многочисленных вооруженных братьев и их личных охранников напал на собравшуюся у стен царского дворца толпу, и некоторые горожане при этом были ранены и убиты. Оставшихся людей спас приход влиятельных членов совета под предводительством благочестивого Антенора. Так, ничего не добившись и только напрасно пострадав, народ, униженный и оскорбленный царскими сыновьями, с глухим ропотом разошелся по домам.
На следующий день царь, поддавшись уговорам супруги Гекубы, приходит к Елене и, ласково приветствуя ее, говорит:
– Возрадуйся милая Тиндарида и будь уверена в моем к тебе самом добром расположении. Расскажи мне, красавица, подробно о себе, кто ты такая и откуда родом.
Та отвечает,
– Мой почтенный и возлюбленный свекор! Ты вопрошаешь о роде меня, и тебе я подробно все расскажу, Дарданид богу подобный. Я твоя родственница и по происхождению гораздо ближе к тебе с Гекубой и Александру, чем к Менелаю и Агамемнону…
Елена припомнила всю родословную своих предков, сказав, что Данай и Агенор были основателями и ее рода, и рода Приама. Она привела также и доказательства своего родства с Гекубой по материнской линии, так как сын Агенора Феникс положил начало их близкому родству, – его потомки и Димант, отец Гекубы, и Леда…
Закончив рассказывать о себе, прекрасная Спартанка расплакалась и нежным голосом стала просить:
– Умоляю благородный Приам, не выдавай меня грекам, раз уж принял меня под свое высокое покровительство. Мы с сыном твоим Александром полюбили друг друга, а что может быть выше любви? Смысл нашей с ним жизни теперь в том, чтобы видеть и слышать друг друга, мы с ним не можем жить врозь. А что касается обвинений в похищенье спартанских богатств, то это все ложь. Из спартанской казны мы с Александром увезли лишь то, что мне принадлежало по праву, ведь я законная дочь царя Тиндарея, который только недавно, после обожествления моих братьев Кастора и Полидевка уступил Менелаю, своему чужеземному зятю царскую власть в Спарте и Мессении при сохранении за мной моей собственности.
В ответ Приам лишь озадаченно покачал в обе стороны седой головой и так захлопал своими белесыми ресницами, прикрывавшими водянистые глаза с красными прожилками, что было не ясно, что же он решил.
Гекуба же, узнав о горячем желании Елены остаться в Трое с ее любимым сыном Парисом и одновременно о близком родстве с ней, обласкала ее и стала прилагать все усилия, чтобы ее не выдали, тогда как Приам и его сыновья и советники уже решили не откладывать больше переговоров с послами и не противиться желанию народа. С Гекубой был согласен один Деифоб, которому, как и Александру, любовная страсть к Елене мешала принять правильное решение. Поэтому Гекуба с упорством умоляла теперь Приама и сыновей оставить Спартанку, и ее никак не могли оторвать от Елены, и всех она пыталась склонить на свою сторону.
На следующий день Менелай со своими спутниками приходит в совет, собравшийся вместе с большой толпой на городской площади, и громогласно требует вернуть ему жену и все то, что было похищено вместе с ней.
Тогда Приам, который не остался глух ни к просьбам Елены, ни к уговорам жены, стоя в окружении сыновей, Спартанке, которая была специально приглашена, чтобы появиться перед народом, в наступившей тишине громко, чтоб слышали все, говорит:
– Когда – то спартанский царь Тиндарей, твой смертный родитель, предложил тебе, Елена, самой выбрать мужа из прибывших в Спарту женихов, и все остальные женихи, среди которых было много могущественных греческих царей, решили, что это справедливо. Теперь и я тебе предлагаю так же справедливо самой решить с кем и где ты хочешь жить дальше? Ведь ты не рабыня царя Менелая, сам Зевс – божественный твой отец, и ты можешь сама распоряжаться своей судьбой. Так ответь же при всем нашем народе и вот при этих послах – хочешь ты в Трое остаться с сыном моим Александром или хочешь возвратиться к своим и жить с Менелаем? Как сама ты решишь, так и будет, и твое решение будет нашим окончательным ответом Менелаю и остальным ахейским послам!
Елена, отбросив назад свои рыжеватые с медным отливом волосы, сзади свисавшие крупными локонами, а на висках кудрявившиеся мелкими завитушками, гордо подняла свою невероятно красивую голову. Она медленно обвела своими прекрасными серыми глазами сначала Приама, потом толпу, ненадолго задержалась на послах и Менелае и, наконец, остановилась на Александре. Она вся засветилась какой-то особенной даже для нее красотой, ее прекрасное лицо, сиявшее неподдельной любовью, очаровывало так, что от него невозможно было оторвать глаз. На площади установилась звенящая тишина, все, дыхание затаив, с нарастающим нетерпением ждали ее ответа, как будто от него зависела их собственная жизнь. И вот своим грудным голосом, сейчас задрожавшим и ставшим особенно низким, она сказала на удивление твёрдо, без каких бы то ни было сомнений и колебаний:
– Все лгут, кто говорит, что Александр, воспользовавшись отсутствием гостеприимного Менелая, меня коварно похитил. Я приехала сюда по своей воле потому, что, полюбив Александра, не желаю лгать, оставаясь женой Менелая…
Толпа, как один человек, вздохнула и выдохнула с явным облегчением. На лице Елены появилась и на миг застыла улыбка смущения, казалось, она не знала стоит ли ей говорить дальше то, что хотелось и, чуть поколебавшись, она тихо сказала:
– И потом, как дочери Тиндарея, так давно сама Могучая Судьба поступить мне предначертала.
Мощный, одобрительный рев народа прокатился как вал Посейдона по главной площади Илиона и поглотил без следа отчаянные крики Гелена и Кассандры и гневные возгласы Менелая с другими послами.
Почему Спартанка именно так предпочла решить свою судьбу (и заодно судьбу многих великих героев и целых народов) – можно только гадать: одни решение Елены объясняют ее чрезмерной любовью к Парису, внушенную Афродитой, другие – страхом перед заслуженным наказанием, которого она ожидала от законного супруга за то, что бежала из дома с любовником, да еще и со спартанской казной, третьи же – волей непреложной Мойры Лахесис и вытекающим из нее решением Зевса.
Какими бы мотивами не руководствовалась Елена, но решение было принято.
Народ продолжал одобрительно гудеть толи, одобряя справедливое решение своего царя предоставить выбор самой Елене, толи просто восхищаясь ее необыкновенной для людей красотой, которая теперь будет всегда с ними. Входившие в совет цари разных земель и троянские царевичи, заполучив Елену, разошлись со сходки не без радостного ликованья – они почему-то думали, что божественная красота Спартанки принесет Троаде и ее народу счастье и процветание. Как часто люди в своих прогнозах не просто в чем -то ошибаются, а предполагают в самом главном все строго наоборот.
Диктис Критский говорит, что после решения Елены остаться в Трое с Парисом и последовавшего за этим окончательного отказа Приама возвратить Елену и похищенные драгоценности никогда не унывающий Одиссей опять потребовал созыва троянцами совета. Он это сделал скорее ради того, чтобы еще раз свести воедино все происшедшее, чем чтобы добиться изменения решения царя Илиона. Итакиец вновь напомнил в своей красочной речи обо всем недостойном, что учинил против Греции Александр. Слова же Елены он объяснил так:
– Хоть у Париса одна бровь выступает вперед больше другой, но все равно он очень красив и потому сумел соблазнить жену своего радушного гостеприимца. И, если Александр ее не силой увез, а сумел уговорить на добровольный побег, разве от этого меньше его вина?! Ведь, даже, если б Елена сама его домогалась, как Антея Беллерофонта, то он должен был бы, уплыть один и как можно быстрее, а не обворовывать своего гостеприимца…
В конце своей речи Одиссей заверил троянцев в том, что справедливая кара за преступление Париса последует неизбежно и незамедлительно.
За Лаэртидом выступил Менелай. Младший Атрид обычно говорил свои речи пред собраньем очень отчетливо и коротко: многословен он не был, нужное слово умел находить. На этот раз прилюдно оскорбленный, как мужчина, решеньем Елены, кипящий гневом, с ужасным выражением лица он яростно бросал троянцам озлобленные угрозы:
– Если не измените несправедливое свое решение, то вскоре вас всех постигнет ужасная участь. Илионские стены будут начисто стерты с лица земли! Троя будет пылать, пока вся дотла не сгорит! Ваших юношей и мужей прямо в домах будут резать, как овец иль свиней! Ваши дочери и жены станут служанками и наложницами, дети тоже попадут в позорное рабство! Вы проклянете свое теперешнее решение и в отчаянье будете волосы на себе рвать, но будет поздно – прошлое даже богам изменить невозможно! Одумайтесь же!
Когда Приамиды услышали это, они хотели наброситься с оружием на послов, но Приам остановил их, властно прикрикнув, что послы неприкосновенны. Сам же троянский владыка послам лишь холодно – вежливо подтвердил уже принятое им решение.
Некоторые сведущие троянцы говорили, что тогда сыновья Приама тайно договорились между собой хитростью напасть на послов. Особенно преуспели в этом Парис и Деифоб. Однако и другие Приамиды, включая высокого духом Гектора, понимали, что взбешенный Менелай будет будоражить и совет вождей и старейшин, и весь троянский народ, что может привести к слепому и беспощадному бунту. Гектор опасался, что Менелай, вернувшись домой, как оскорбленный муж, станет особенно яростно подстрекать своих к жестокой и кровавой войне против Трои, ибо его ненависть, порожденная любовью, вызовет вражду самую злобную и страшную.
В «Илиаде» поется о сыновьях Антимаха отважного – мужа, который некогда Трои сынов убеждал на собранье народном, чтоб Менелая, послом с Одиссеем прибывшего в Трою, там же убить и обратно его не пускать к аргивянам.
Антенор был самым благочестивым и благоразумным среди старейшин священного Илиона и все время взывал к примирению. Узнав о намерении Приамидов устроить засаду и напасть на послов, он тут же явился к Приаму и рассказал ему про тайный заговор:
– Приам, ведь ты не только любящий отец, но и мудрый правитель! Прошу тебя, пойми, что твои обезумевшие сыны замышляют дерзкие козни не только против послов, но и против тебя самого и против всего нашего государства, а этого ни в коем случае нельзя допускать. Ведь ты сам им сказал, что послы неприкосновенны …
Приам остановил взмахом руки своего благоразумного старейшину и, тяжко вздохнув, покачал седой головой, сделав вид, что согласился с ним и отпустил. Однако, видавший виды Антенор понимал, что царь не будет бороться с собственными сыновьями и потому немного позднее он сообщил про заговор самим послам. Он поставил к послам надежную охрану и, как только это оказалось удобным, отпустил их домой невредимыми.
Пока в Трое послы во главе с Паламедом безуспешно пытались избежать войны (а Менелай яростно угрожал многослезной войной) – этого всеми прославляемого злодейства, молва о них расходится по всей Греции, и все Пелопиды собираются вместе. Они сначала заключают соглашение на словах, а потом по предложению Агамемнона хотели просто принести такую клятву:
– Если Елена и все похищенное вместе с ней имущество не будет возвращено вместе с достойным пени за нечестивость и воровство, мы начнут непримиримую войну с Приамом до полной и окончательной победы над Троей и всеми ее союзниками.
Однако по предложению Нестора, престарелого царя песчаного Пилоса, решили принести клятву особо торжественно и со всеми положенными при подобных клятвах обрядами.
Между тем послы возвратились в Лакедемон и рассказали о Елене и о ее изменническом решении не возвращаться на родину, а также о том, что говорили и как вели себя по отношению к ним слабовольный царь Приам, гнусной старостью удрученный, и его нечестивые сыновья, в то же время, превознося до небес благочестивость старейшины Антенора и его честной дружной семьи.
Услышав обо всем этом, греки принимают совместное решение, чтобы каждый на своем месте прямо сейчас начал готовить военные силы, включая оснащенные всем необходимым корабли, для длительного похода на Трою. Затем, по решению совета, выбирается наиболее удобное место в Элладе, куда все должны будут сойтись, чтобы обсудить подготовку к войне. Был выбран Аргос, владение уже успевшего прославиться героя сына Тидея Диомеда, известное по походам Семерых и их доблестных сыновей, прозванных Эпигонами.
Когда подошло время в Аргос начали прибывать бывшие женихи и многие другие цари и герои Эллады. Первым в Аргос явился могучий Аякс Теламоний, сын Перибеи, а с ним его брат Тевкр, сын сестры Приама Гесионы, подаренной Теламону захватившим Трою Гераклом и продолжавшей до сих пор оставаться наложницей. Немного поздней появились царь острова ста городов Идоменей сын Миносида Девкалиона и его верный товарищ вождь Мерион. Потом явился получивший власть в Пилосе от самого Геракла старец Нестор с двумя славными сыновьями совсем еще юным Антилохом и Фрасимедом.
После них пришел Ахилл. Пользовавшийся всеобщим уважением старец Идоменей, увидевший Ахилла впервые так о нем рассказывал тем, кто его не видал, а интересовался им каждый ахеец:
– Пелид с первого взгляда меня поразил: он был чрезвычайно быстрый и необычайно сильный, эти два качества, необходимые воину, противоположны и потому редко сочетаются в одном человеке. Например, два Аякса: Теламонид очень сильный, как вол, но медлительный, Оилид же – как змея гибкий и быстрый, но недостаточно сильный. Никто не мог быть уверен, что победит Пелида в беге, и мало, кто отважился бы сойтись с ним в кулачном бою. При широких, мощных плечах у него очень тонкая талия. Его мужественное открытое лицо, с честными сияющими глазами можно было бы назвать очень красивым, если бы не слишком тонкие губы, и кожа вокруг них, если внимательно присмотреться, была чуть сморщенной и беловатой, от ожога в младенческом возрасте. Мне сразу было ясно, что Пелид, несмотря на свою молодость, намного превосходит всех несравненной доблестью в военных делах, лишь Большой Аякс – в силе, Малый Аякс – в быстроте и Диомед в храбрости уступали ему не значительно. Впрочем, могучий Тидид не только в храбрости, но и в силе, и в быстроте, и в дерзости мог бы с Ахиллесом поспорить, но не победить…
Другие говорили, что огромная сила Ахиллеса часто бывала совсем безрассудной, а характер порой бывал не просто вспыльчивым, а совершенно диким, словно он был варваром или свирепым зверем, и тогда он казался настоящим безумцем.
С Пелидом явились такой же юный, как он, Патрокл и старец Феникс, один из нежнейшей привязанности, другой как старый друг семьи и его мудрый наставник.
Следующие за ними были Тлеполем, Протесилай, сыновья бога врачевания Асклепия Подалирий и Махаон из Трикки, легендарный спутник Геракла Филоктет и другие герои-воины. Перечислять всех пришедших со своими отрядами нескольких десятков греческих вождей, имена которых не были на слуху, нет необходимости.