Сергей Алексеевич Минский
Сквозь наваждение
Весь остаток дня Настя провела в размышлениях, наблюдая в себе двойственность, совершенно не напрягавшую ее. Иногда она прерывалась – отвлекалась на разговоры компании. Но в основном находилась на своей волне, исподволь наблюдая за Андреем.
Ее задумчивость, уход в себя, вызвали волнение Татьяны Васильевны, объяснившей ее отстраненность по-своему – Настюша перепарилась.
22.
Через две недели – уже в начале октября – стояла по осенним меркам хорошая без ветра погода. И хоть утро и было солнечным, но осенним – достаточно прохладным. Утро двигало массы машин и людей, стремившихся к рабочим и учебным местам. Благоухало запахом своей свежести, перемежаясь с бензиновым перегаром. Наполнялось ароматами туалетных вод и табачного дыма, горячей сдобы и жареного картофеля из «Макдональдса». Настойчиво впихивало в переполненные троллейбусы и автобусы, впускало в подземку и выпускало из нее пульсирующие потоки спешивших горожан. А еще – утро решало классическую задачку с двумя неизвестными, где из пункта А и пункта В на центральный проспект из пересекавших их улиц почти одновременно вышли два пешехода. Они лавировали в толпе сограждан, думая друг о друге, о встрече, которая обязательно когда-нибудь должна состояться. О том, что ожидание этой встречи уже стало болезненной идеей фикс. О втором шансе судьбы, как они его понимали.
Но Судьба, трансформируя бесчисленные следствия предыдущих причин в столь же бесчисленные новые причины, все расставляла по-своему при решении подобных, не поддающихся обычной линейной логике головоломок. Она не давала шансов. Потому что не знала глупого человеческого понятия «случайность». Судьба выполняла только ей известное действо – сводила части, разобщенные очередным циклом воплощений воедино. И лишь поэтому только тогда, когда пробил час, мужчина и женщина стали двигаться навстречу друг другу по уготованному ею маршруту. И теперь уже ничто не могло отвратить их столкновения, словно роковой встречи двух космических тел, неизбежно несущихся в безмерности Пространства по заданным им траекториям.
Они увидели друг друга, когда до столкновения оставалось каких-нибудь два шага. От неожиданности и Максим, и Настя замерли, глядя друг другу в глаза. В самую глубину, передававшую извечную вселенскую тоску противоположностей, разобщенных незыблемыми и всепроникающими законами мироздания. Радуга чувств, переполнившая их души, пронеслась во взглядах, смешавшись воедино. И представ ослепительным белым светом – вспышкой невероятной силы, оповестила Вселенную о рождении новой системы.
Они верили и не верили своим глазам. То, что виделось таким сложным и безмерным по времени, оказалось недолгим и простым. Что не представлялось возможным в ближайшей перспективе будущего, вдруг стало настоящим. От неожиданности и взрыва эмоций, от мгновенного скачка напряжения оба как-то обмякли. Чувства заполнила благость, перемежавшаяся легкими всплесками эйфории, утверждавшей, что дальше не будет ничего, кроме блаженства и вечной неги соития душ.
ЧАСТЬ II
1.
– Привет, – Максим произнес это совсем тихо. Так получилось. Но Настя услышала. Или просто догадалась.
– Привет.
С обеих сторон их обходили люди. И кто-то улыбался, понимая, что происходит. А кто-то с недовольным лицом, находясь на своей волне, огибал внезапно возникшую преграду.
– Отойдем? – то ли спросила, то ли дала понять свое намерение Настя и, повернувшись влево, стала лавировать, уходя в проем желтого здания – на край людского потока.
Он пошел за ней, натыкаясь на прохожих, потому что видел перед собой только ее затылок с завитками волос, вызывавших в груди нежность. И даже не извинялся.
Они выбрались из утреннего столпотворения, отошли вглубь п-образного со стороны проспекта здания, и остались одни. Мир исчез за пределом круга, где стеснительность и притяжение выясняли – кто из них сильней. Трудно было молчать. Но еще труднее – начать разговор.
– Извини, – наконец, собрался он, – Чувствую, что знаю тебя вечность, но даже не знаю – как тебя зовут.
– Настя, – просто, без какого-либо кокетства ответила она.
– А меня – Макс, – Я…
– Ты знаешь, – перебила она, не успев уловить, что он собрался продолжить, – Ой, извини!
– Ничего. Говори ты.
– У меня тоже такое ощущение, – воодушевилась Настя, – Мне кажется, что я знала тебя всегда. В самом начале только испугалась. Ну… когда ты шел за мной, – уточнила она, словно Максим должен уже забыть об этом, – Не знала – что и думать.
Мгновение понимания правды жизни вдруг открыло, что говорит все это чужому, непонятно откуда взявшемуся человеку. И непонятно – зачем. Но мгновение тут же кануло в прошлое. И снова пришло ощущение близости, ощущение благости от встречи с тем, кого последние дни так хотелось увидеть.
– Испугалась?.. – переспросил он машинально, заполняясь внутри чувством нежности к ней – такой открытой и беззащитной.
– Да. Испугалась немножечко, – повторила она, увидев все на его лице: у Максима загорелись щеки. Он заметно порозовел: вспомнилась постыдная оплошность, из-за которой сорвалось знакомство.
– Прости, Настя… – вырвалось у него.
– Да за что? – не дала она договорить.
Он посмотрел на нее, думая, что ответить, и сожалея, что чуть не высказал то, о чем подумал. А она, и правда, в первое мгновение, поддавшись его порыву, почувствовала, что обманулась, потому что правильно уловила смысл сказанного без слов. Поняла лишь в следующий момент. Но оставила все, как есть.
– Ну… за это… за то, что испугалась.
– А-а? Ты об этом? – усмехнулась, – Да все нормально.
– Ну…
– Макс, – она снова не дала ему досказать, – Ой, опять! – засмеялась сконфужено.
– Настя, да неважно. Говори ты.
– Макс, извини: мне нужно бежать. Срочно. У меня защита реферата. На первой паре.
Возникла короткая пауза. Она увидела сожаление в его глазах, какую-то тоскливую неизбежность, словно от этой фразы, будет зависеть вся его последующая жизнь. У нее даже сердце сжалось от нежности.
– Макс?! – машинально воскликнула она.
– Что?! – заразился он ее эмоциональностью.
Настя не нашлась сразу. Как объяснить то, что почувствовала?
– Телефон! – спохватился Максим и полез в карман за трубкой.
– Да. Точно. Чуть не забыли, – засмеялась, засуетившись, Настя, потянув замок молнии на сумочке.
– Пишу, – он замер и посмотрел на нее выжидающе.
Сразу же, как только набрал номер, активировал запись. Телефон Насти завибрировал.
– Есть! – радостно констатировала она, как будто получила долгожданный подарок, – Созвонимся. Пока, Макс. До встречи.
– Пока, Настя, – вздохнул он облегченно, – Я так рад… я столько думал о тебе…
– И я… я тоже о тебе думала, – остановилась она, уже сделав шаг в сторону.
Чувства снова нахлынули волной, подступая к горлу. И она сглотнула, как будто пытаясь подавить их. Взглянула еще раз в глаза Максима, вздохнула и, повернувшись, пошла. Оглянулась. Помахала рукой.
А он, выйдя на тротуар, смотрел ей вслед до тех пор, пока мог различать ее среди постоянно изменявшейся, вбиравшей боковые потоки массы людей. И немного еще – догадываясь, где она может находиться. Что-то теплое и щемящее появилось в душе, вызывая жгучее сожаление. Сначала пришла мысль, что это результат допущенной в очередной раз слабости. Но интуиция предположение не приняла, оставив сознание на произвол эстетического самоуничтожения. «Отчего?» – стало пульсировать в нем. Почти бездумно, но мучительно. И ответ, как ни странно, не заставил себя ждать. Максим вдруг вспомнил о пережитом опыте. Тогда. У дверей главного корпуса. «Точно, – догадался, – это оттуда. Ну, спасибо, память. Услужила. Другой раз тебя – ищи свищи. А вот как уколоть, напомнить о промахе, так ты – тут как тут». Он тихо засмеялся. На сердце стало легко и спокойно. Радость, пришедшая на смену сожалению, из груди переместилась в район горла. Хотелось закричать от радости, издать победный клич, как это делали далекие предки, одержав победу над угнетавшей психику ситуацией.
Через полчаса он уже сидел на занятиях. И под монотонную речь преподавателя мечтал о встрече с любимой. Представлял, о чем они будут говорить, как он ее обнимет, расцелует. Когда думал, даже начинал чувствовать прикосновение к ней.
– Макс? – шепот Руслана вывел из забытья. Пришлось прерваться, повернуться к нему. Тот улыбался во всю ивановскую.
– Ну что тебе? – недовольство вырвалось само по себе. Не хотел – получилось так.
– Ты чего такой очарованный? О чем так сосредоточенно мыслишь?
– Отстань, Руслик… потом расскажу, – и улыбнулся, сглаживая первую реакцию.
– А есть что? – не унимался тот.
– Есть. Потом.
И Руслан, увидев ставшее вновь сосредоточенным лицо друга, отстал. Но на перемене, сразу после звонка схватил Максима за руку чуть выше локтя, когда тот собирался выйти из аудитории. Видимо, любопытство, растревоженное отрешенным видом товарища, дошло да предела.
– Макс! Ну что там у тебя? Это не с Юлькой ли связано? Ты обещал…
– Я? – при упоминании о той ночи в свете последних событий в чувствах Максима возник диссонанс.
– А то кто? Ты что – уже забыл? Ты же сказал – потом. Вот «потом» и наступило. Дава-ай, расска-азывай, – он обнял его одной рукой за плечо, – Давай-давай.
– Знаешь?.. – Максим сделал паузу, осмысливая – что же ответить, – А рассказывать-то и нечего.
– Как нечего?! – удивленно возмутился Руслан, уже, видимо, собираясь обидеться на такое пренебрежение к своему искреннему участию в судьбе друга. Он же видит, что что-то не так. А ему говорят – рассказывать нечего, – Знаешь что?! – его, наконец, прорвало, – Как хочешь! Нет, значит, нет!.. – он вдруг остановился, и на его лице мелькнула догадка, – А-а! – заулыбался он, – Понял! Это опять она? Опять снилась?
Максим шутки ради, глядя с прищуром в глаза товарища, сделал театральную паузу, и вдруг ощутил такой восторг, который уже больше удерживать в себе не смог.
– Нет, Руслик, нет! Представляешь – я встретил ее?! Сегодня утром! Случайно! Я столкнулся с ней на проспекте! Вот уж поистине – не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Я так переживал, что у меня насос гидропривода руля накрылся. А теперь говорю – слава богу, что накрылся. Слава богу.
Волна чувств, дошедшая до предела силы и отхлынувшая, сменилась новой волной: «Да, черт побери! Сегодня же и встречусь с ней. После занятий. Позвоню и встречусь».
2.
Ощущение, что время к концу последней пары замерло, неприятно действовало на психику. Оно наваливалось всей массой пространства вселенной, с ее бесчисленными мириадами звездных систем, со всей мощью гравитации потяжелевшей планеты. Цифры минут на дисплее телефона, будто издеваясь, надолго застывали в одном положении. И это неимоверное давление, концентрируясь в груди, почему-то отдавалось в районе горла, подспудно вызывая чувство обиды. Время, будто персонифицировалось, олицетворяя собой существо, отодвигавшее долгожданную встречу.
Но вот и звонок – последние секунды последнего учебного часа канули в лету. Максим с трудом сдерживал появившуюся суетливость, когда укладывал тетрадь и ручку и надевал куртку. А тут еще Руслан со своими подколками. Если почти и не говорил ничего, пока спускались вниз, то так улыбался, понимающе заглядывая в лицо, что хотелось послать его куда подальше.
– Достал ты уже, Руслик, – улыбнулся Максим натянуто, когда вышли на улицу, – У друга, можно сказать, судьба решается, а ему не дай пожрать – дай похохмить.
– А ты не будь смешным, – парировал тот, продолжая ехидничать, – Помнишь, что говорят по этому поводу? Без женщин трудно, без дураков невозможно, – Руслана куда-то несло: он не похож был сам на себя – не его это стиль общения.
– Да ты никак ревнуешь? – в голосе Максима стали проступать негативные нотки, – Уже и до оскорблений дело дошло? Да? Может, любишь меня?
То ли друг, не успевший вовремя отреагировать на шутку, то ли сама шутка, показавшаяся своевременной, заставила Максима победно рассмеяться. Но что-то смущало его в их перепалке: что-то, выходившее за пределы сложившегося алгоритма общения.
– Ну, конечно. Люблю, – нашелся Руслан, – Боюсь, как бы тебя, дурачка, не захомутали раньше времени. Товарища потерять боюсь. Ты бы видел себя со стороны – будто в петлю лезешь, – закончил он с пафосом в голосе.
– Ладно, я услышал, – нарочито серьезно заявил Максим и посетовал, – Надо же, с утра все тип-топ начиналось, так нет же – ты тут как тут со своей ложкой дегтя. Спасибо тебе, друг, – кивнул головой, – Буду осторожно влезать в петлю. Твоими молитвами.
– Ну, ты и заноза, Макс, – в голосе Руслана, как показалось, прозвучала обида.
– От занозы слышу… – и вдруг Максима осенило, – Ты, может, со своей козой поцапался? – он посмотрел на друга, на его говорившую обо всем реакцию при попытке ответить. Стало все понятно, – Блин! – словно извиняясь, с сожалением изрек Максим, – Так я и думал… не подвела интуиция. Ладно. Давай. Вечером поговорим.
– Давай, Ромео, – усмехнулся Руслан.
– Руслик? – позвал Максим уже повернувшегося уходить друга.
Руслан остановился и вопросительно посмотрел на него.
– Ну что еще?
– Забей ты на нее. Не стоит она тебя.
Руслан кисло улыбнулся.
– Не тебе судить, Макс… кто кого стоит. И извини, что напряг. Не надо было этого делать.
Его вид, его искреннее раскаяние заставили Максима проникнуться переживаниями друга, пожалеть о своей спонтанной грубости. «Вот так всегда», – подумал.
– Да ладно, – бросил, стесняясь нахлынувшей нежности к этому чужому, ставшему за короткий срок близким человеку, – Забей, брат: кто скажет друг другу такое, как не мы с тобой.
3.
Она чувствовала его взгляд еще некоторое время после того, как, повернувшись на ходу, помахала на прощание. Восторг окрылял – делал тело легким, а сердце – восхищенным и радостным. Движение доставляло удовольствие. Приятные лица – те, что сознание выхватывало из людской массы, возбужденно улыбались. Казалось, они были довольны миром и своим собственным благополучием, словно известие получили о кончине богатого родственника, о существовании которого до этого лишь смутно догадывались. Настя улыбнулась спонтанно пришедшей мысли. Но сразу стало неудобно – ощутила двойственные чувства в душе. И перед не подозревавшими такой ее реакции людьми. И перед самой собой – за отвратительный цинизм, вылезший откуда-то из подвалов души. За то, что в ней вообще такое могло быть. Настя опустила машинально глаза, но тут же, поняв и простив себя, снова устремила взгляд вперед. Одни добрые и хорошие лица. Словно все, кого она встречала сегодня, понимали ее состояние и готовы были сопереживать ее счастью. Человеколюбие ее в эти минуты взлетало, наверное, на самый верх чувственной иерархии. Мир и вправду вокруг нее становился лучше. Светлее и безопаснее. Она так видела. И это видение, не омраченное еще житейскими заботами, передавало суть одного из евангельских откровений – спаситесь, и вокруг вас спасутся многие. Ей еще не приходилось искусственно взращивать в себе любовь. Она сама в эти минуты была любовью, заполнявшей собой все окружавшее пространство. И хоть думала – «мой» и «никому теперь не отдам», но чувства собственности при этом не испытывала. Просто не существовало в языке соответствующего ее состоянию вербального эквивалента. И, исходя из этого, приходилось использовать штампы, знакомые женщинам всех времен и всех народов, ведь мужчина по всем божественным законам – сторона отдающая, а женщина – принимающая. И не добавить ничего к этому: мой – и все тут. И не потому, что только мой. А потому, что мой сейчас. Когда назрела необходимость исполнения долга перед великой и суровой Вселенной.
В маленькую аудиторию Настя впорхнула перед самым носом преподавателя.
– Насть, давай сюда, – Оксана – самая близкая из ее подруг – встала навстречу, показывая на место рядом с собой.
Преподаватель по «Общей психологии» – женщина лет сорока, невысокого роста, в теле, с мелированными волосами и сильно конопатым лицом, чем-то напоминала лягушку, что, конечно же, не осталось незамеченным студентами. Поздоровавшись, она села на стул и обвела взглядом сразу притихших претендентов на психологическое образование.
– Та-ак, – не то, чтобы сурово, но все же строго сказала она, поздоровавшись, – Отсутствующие есть? – взяла журнал, – Староста?
Настя поднялась и осмотрела группу.
– Все на месте, Наталья Ивановна, – констатировала она, продолжая стоять, как привыкла еще со школы.
– Ха-ра-шо, – заключила та, копаясь в своих записях.
Настя, почувствовав, что интерес к ней иссяк, села.
– Ладно, – сказала конопатая лягушка, скорей, себе самой, чем кому-либо, встала и пошла зачем-то в конец комнаты. Дошла, вернулась назад и снова села. Основная часть группы молча наблюдала за ее перемещениями, – Ну что? Докладчики все готовы? Может кому-то не хватило времени подготовить реферат? – она хитро, но, тем не менее, по-доброму улыбнулась. Как бы намекнула на то, что даже, если кто-то и не готов, ему, скорее всего, ничего не будет.
Аудитория промолчала.
– Кто первый?
– Давайте я, – поднялась Настя, – Если не возражаете, – она решила отстреляться поскорее, чтобы не сидеть и не волноваться.
– Хорошо, Захарова. Выходите к нам, – и, уловив сомнение, добавила, – да, да, да… сюда, пожалуйста, – ответила на немой вопрос Насти, отодвигаясь со стулом к одному краю стола.
Отстрелялась Настя минут за пять. Больше времени ей не дали.
– Есть ли у кого вопросы к докладчику?
Конечно же, вопросов не оказалось. В принципе, так было всегда. На всех подобных мероприятиях. Но преподаватели никогда не забывали об этом риторическом вопросе, видимо, чтобы не нарушать порядок.
– Тогда у меня есть вопрос, – Наталья Ивановна на секунду задумалась, скорее всего, досконально формулируя обращение, – Вообще, вы прекрасно справились с докладом, Анастасия. Единственное, что мне хотелось бы услышать от вас в заключение – разницу во взглядах на формирование личности в работах ученых Московского и Санкт-Петербургского университетов. Помните?
– Да, конечно, – заторопилась Настя, – В работах московских ученых чаще говорится о том, что социальные детерминанты играют более значимую роль в развитии личности. А представители Санкт-Петербургского университета придерживаются идеи равной значимости и социальных, и биологических детерминант.
– Спасибо, Анастасия. Ваш реферат зачтен. Можете садиться, – она снова осмотрела сидевших перед ней студентов, будто выискивая среди них жертву.
Настя прошла и села на место.
– Ксюш, иди, – прошептала, но та отмахнулась двумя руками, замотав головой: ее внешность усиленно протестовала. Мол, отстань. Или – что я тебе такого сделала? – Ну, как знаешь.
Почти сразу же Настя отключилась от процесса. Мысли о Максиме заполонили сознание почти безраздельно. Она, конечно, слышала голоса, но они, как и все, что было перед глазами, представляло собой фон. Фигурой же был только он. «Максимушка», – попыталась она произнести про себя. Стало сладко на душе, но в то же самое время как-то неловко. Будто разделась на людях. Приходя в себя, даже оглянулась – не сказала ли это вслух. Нет, не похоже.
И еще не раз в часы последующих занятий она надолго застывала в состоянии отрешенности от мира, беседуя там со своим виртуальным визави – с человеком, которого не знала, но которого чувствовала продолжением самой себя.
4.
Как только Максим расстался с Русланом, сразу же достал телефон и нашел нужный номер. Нахлынула волна нежности, словно «Настя» на дисплее и была настоящей Настей. Словно трубка, казалось бы, ничего не значившая до сих пор, стала представлять собой неимоверную ценность. Он нажал на вызов и почти мгновенно сделал сброс, испугавшись того, что не знал, что сказать, с чего начать разговор. С минуту пребывал в сумбурных размышлениях. Мысль изгоняла мысль, и ничего толкового не приходило в голову. Наконец, он сдался. «Глупо. Разве важно, что я скажу? Важно то, что я буду говорить с ней. Все образуется само по себе». Максим шел по тротуару, периферическим зрением реагируя на прохожих. Фактически не видя, привычно лавировал между ними. Представил Настю, сидящую в кресле и ждущую его звонка. Увидел ее глаза – влюбленные и мечтательные. Снова набрал ее. Решительно. Почти без эмоций. Ну, разве что немного захватило дух.
Бесконечно длинные гудки растягивали время, делая дыхание коротким и бесшумным, как у затаившегося охотника, когда тот понимает, что вот-вот чуть сильней коснется спускового крючка.
– Але, – послышалось, наконец.
– Это я… – голос подвел.
– Да. Я слушаю… – Настя почувствовала – это он. Лишь на какую-то секунду засомневалась. Вспомнила, наконец, что из-за своих переживаний сделала упущение – не создала запись в телефонной книге. «Надо же? – подумала
– Как так получилось?»
– Это я… Максим, – повторил он, уловив пусть краткую, но все же заминку в ее голосе.
– Я знаю. Просто не слышала твоего голоса по телефону ни разу. Подумала – а вдруг ошибаюсь? Но почувствовала, что это ты, сразу, – поторопилась она добавить, будто извиняясь, – Сразу. Как только звонок услышала.
Ее слова отозвались волной тепла в груди и одновременно какой-то сжимающей сердце тоски. Душа наполнилась этим противоречием до предела, до невозможности уже больше выдерживать эмоциональное давление. Захотелось воскликнуть: «Настюша, любимая! Как же я счастлив, что, наконец, нашел тебя. Что слышу твой голос. Что ты существуешь наяву». Но последнее слово вдруг сомнением отозвалось в сознании. В нем что-то с чем-то соединилось, высветив сомнение в реальность того, что происходило.
– Але? Максим?
До него дошло, что пауза затянулась.
– Да, Настя, я слушаю тебя.
Секундное молчание с той стороны выдало замешательство.
– Ты? Меня? – она засмеялась, – Получается – это я тебе позвонила, а не ты мне?
– Извини, пожалуйста, – до него дошла нелепость, возникшая из-за его раздумий, – Мне… очень хотелось бы встретиться с тобой… сегодня.
Он собирался спросить – возможно ли это, ощутив неловкость от собственной настойчивости, но не успел.
– Мне тоже, – просто ответила она.
И снова волна теплоты заполнила все его существо, распирая легкие, от чего пришлось глубоко вдохнуть всей грудью.
– А когда ты будешь свободна?
– Я? – переспросила она, – Да я уже свободна. Занятия закончились.
– Тогда так, – Максим не стал больше тянуть резину, в нем появилось движение, которое его всегда дисциплинировало, освобождало от неуверенности и страхов, – Через полчаса – у выхода из метро «Октябрьская» со стороны Макдональдса. Идет?
– Идет, – ответила она и почему-то усмехнулась. Показалось, словно сделала это от удовольствия.
– Ну, тогда до встречи, Настюша, – осмелел он, наконец, вслух произнеся то, что повторял сегодня пол дня про себя.
– До встречи, Максим.
Короткие пульсирующие гудки стали разрывать только что незамечаемое течение времени на промежутки, градуировать его, задавая ритм движения к предстоящей встрече. Максим очнулся. Он все также медленно продолжал идти по проспекту. Уже подходил к концу моста через речку – площадь Победителей впереди маячила автомобильным потоком, огибавшим монумент. Он свернул направо и через минуту, поднявшись по ступенькам, вошел в бар – «глотнуть кофеина».
Пройдя вперед, снял куртку, повесил на стоявшую тут же вешалку и сел недалеко от стойки в мягкое уютное кресло. Оно словно вобрало его в себя, предлагая расслабиться.
Девушки и парни в одинаковых одеждах, куда входили клетчатая рубашка и странного кроя подобие удлиненного фартука, сновали между столиками и тяжелой на вид дверью, за которой, по всей вероятности, находилась кухня. Потому что оттуда все время что-то выносили, а потом туда же уносили пустую посуду, сочетая метры выложенного плиткой с деревянными вставками пола в километры пути, пройденного за смену.
Минуты две к нему никто не подходил. И Максиму ничего не оставалось, как разглядывать все, что оказалось в ближайшей перспективе. За барной стойкой почему-то никого не было. Стройные шеренги бутылок с дорогими напитками создавали этому закутку зала респектабельный вид, на фоне которого, подсвеченные направленными на них светильниками, искрились фужеры, подвешенные за ножки. Максим машинально оглянулся: посмотреть – не идет ли к нему кто-нибудь из официантов.
Почти за каждым столиком кто-то сидел. В основном – по двое. И пустое кресло напротив него сразу же ассоциировалось с Настей. Подумал: «Вот было бы здорово…»
Сознание мгновенно перестроилось на движение за стойкой. На фоне бутылок, в ярком оазисе света возник колоритный бюст бармена. Его рыжая шевелюра в лучах направленного света казалось огненной. С удлиненными баками она обрамляла краснокожее в веснушках лицо, напоминавшее блин: из-за короткого носа, выдававшихся скул и широких щек. «Вот это экземплярчик! – выскочила на арену сознания мысль, – Как ему с таким фэйсом живется, интересно?» Не успел Максим подумать об этом, как бармен внимательно посмотрел на него. Взгляд темных, не вязавшихся с внешностью глаз, поразил проницательностью. Почему-то стало неудобно за свою спонтанную оценку, отчего Максим, подспудно заглаживая вину, дружелюбно улыбнулся. И рыжий доверчиво ответил – стал машинально расплываться. Но затем на его физиономии появился вопрос, а за ним недоумение. После чего физиономия скуксилась, и на ней появилась кислятина. «По ходу, принял меня не за того, – Максим усмехнулся, – Я – тоже хорош – разулыбался. Тьфу, ты», – он опустил голову и потянулся за лежавшим на столике телефоном, словно собирался им воспользоваться. Но тут же поднял вверх глаза – заметил рядом с собой остановившийся фартук.
5.
Ей так хотелось позвонить ему. Весь день. Чувство, что он присутствует здесь – рядом исходило от телефона, который все время держала в руках, ожидая звонка. Знала – позвонит. Но когда? Сейчас? Через минуту? Через десять? Или на перемене? А может, в конце занятий? Ожидание тянулось, превращая неопределенность в пытку. А вдруг позвонит не сегодня? Вдруг – завтра? У Насти в голове даже начинало что-то пульсировать. И тогда пропадала реальность. Лишь сквозь завесу в сознание иногда проникали звуки и образы, наполнявшие аудиторию. Голоса преподавателей на проходивших один за другим занятиях приносили обрывки информации, чтобы, монотонно выстраивая ритм времени, снова усыплять разум, загоняя его в кокон внутреннего мира. А, когда пропадали голоса, ритм времени исчезал – переставал существовать. Ему на смену спешило счастье, замещая страхи прошлого фантазиями будущего. И от этого сладко щемило сердце, готовое к новым обещаниям простых житейских радостей. Но простых только с точки зрения их планомерности, диктуемой социумом и природой. Или всей Вселенной. И совсем не простых для чувств, которым предстояло наяву постичь божественность отношений мужчины и женщины, покоренных великой силой любви друг к другу.
Оживление в последние минуты перед звонком вывело Настю из транса. Преподаватель собирал свои конспекты, дав добро расходиться. И студенты, толпясь у выхода, покидали аудиторию. Оксана уже собралась – смотрела на нее, словно ожидала ответа. «Что-то спросила, наверное» – подумала Настя.
– Извини, Ксюш. Отвлеклась. Что ты говорила?
– Отвлеклась? Да ты сегодня весь день какая-то неприкаянная. Отвечаешь невпопад. Влюбилась, что ли? – она прищурила глаз, – Кто? Я его знаю?
– Да ну тебя, – смутилась Настя.
– Ну! Вот и ответ. Смотри-ка ты, как разрумянилась сразу.
– Ксюха, отстань!
Вибрация телефонной трубки обожгла руку: «Он!»
– Вот-вот! – усмехнулась Оксана, – Угадала я…
– Ксюш! Угадала! Да! Иди уже! Дай поговорить. Давай, давай, – проводила ее движением руки.
Она вдруг успокоилась. Посмотрела на входящий номер. На секунду засомневалась – тот ли. Поднесла трубку к уху.
– Але?
– Это я… – голос, прозвучавший в трубке, показался незнакомым.
– Да. Я слушаю…
– Это я… Максим, – уточнил говоривший, видимо, почувствовав в ее голосе сомнение.
– Я знаю. Просто не слышала твоего голоса по телефону ни разу. Подумала – а вдруг ошибаюсь? Но почувствовала, что это ты, сразу, – Настя вдруг поняла, что оправдывается, но остановиться не смогла, – Сразу. Как только звонок услышала.
Они стали разговаривать, испытывая на первых порах неудобство. Он смущался – даже потерялся однажды, забыв, что не она, а он звонит ей. Потом сказал, что ему хотелось бы встретиться. Сегодня. И это оказалось чертой, за которой Настя окончательно почувствовала родство душ. На сердце вдруг стало легко и как-то по-домашнему спокойно. Чувство защищенности, невидимое, но такое реальное накрыло все ее существо.
– Мне тоже, – просто, без кокетства и обиняков, ответила она. Почувствовала его радость через разделявшее пространство, словно он рядом. И ее сердце тоже наполнилось радостью. Перехватило дыхание, и зачесались веки у ресниц. «Мой. Мой. Мой». Она отвернулась в ту сторону, где никого не было, потому что из аудитории еще не все вышли.
Он предложил встретиться у «Октябрьской», и, спохватившись, спросил – устраивает ли это ее. А, когда она согласилась, назвал ее не Настей, а Настюшей, от чего снова замерло сердце, и так захотелось ответить ему тем же. Но у нее не получилось. Не смогла. В последний момент.
Она не сразу увидела его. А лишь тогда, когда он подошел уже совсем близко, держа перед собой кремовую, с легким налетом чайного цвета розу.
– Это тебе, – протянул цветок.
– Мне? – стушевалась Настя, как будто «это тебе» могло иметь двоякий смысл или с ней кто-то рядом находился еще, – Спасибо…
И снова захотелось сказать что-нибудь ласковое, приятное. Но снова не смогла преодолеть мягкую, казалось, податливую преграду в душе. Увязла в ней. Стало почему-то неловко. И, высвобождаясь, подключив ресурс, который для себя называла оправдательной философией, машинально стала от этого состояния уходить:
– Какая красивая! Это мой любимый цвет, – посмотрела с нежностью на Максима, реализуя взглядом то, что только что хотела сказать словами, – Откуда ты узнал?
– Я? – Максим пожал плечами, – Мне показалось, что это то, что нужно. Просто… – он старался подобрать соответствующие слова, – Наверное, нам кажется, что то, что нравиться нам, должно нравиться и другим. Наверное, это просто желание поделиться радостью. Просто совпало.
И это «просто», которое он, скорее всего, повторял от волнения, и сами фразы, смазывавшие все его потуги приблизиться к ней – все это умиляло Настю. Все, что могло оттолкнуть, будь это другой человек, все привлекало и притягивало.
– Куда идем? – спросил после паузы Максим, – Может, в Макдональдс?
– Ты хочешь есть? – спросила Настя, и он отрицательно помахал головой – Тогда давай просто прогуляемся. Пойдем туда, – показала она в сторону площади Победителей.
