Сборник
Жемчужная рубашка. Китайские новеллы
«До чего же не везет! – размышлял Тан Би. – За что бы ни взялся – ничего не выходит. Вернуться на родину? Но с каким лицом я там покажусь? Снова поехать в столицу и подать прошение в Палату чинов? Но как я туда доберусь без гроша за душой? Здесь у меня нет даже знакомых, у которых я мог бы взять взаймы. Ведь не просить же подаяние! Только и остается, что утопиться. Но неужели же мужчине, полному сил, так вот закончить свою жизнь?»
Он сидел у дороги, думал и плакал, плакал и думал. Все перебрал он в своих мыслях, но ничего придумать не мог и проплакал до самого утра. И вдруг счастье снова улыбнулось ему. Опираясь на палку, к нему приближался какой-то старик.
– О чем вы так горько плачете, молодой человек? – спросил он Тан Би.
Тан Би рассказал старику, как он был ограблен на пути к месту назначения.
– Оказывается, вы должностное лицо. Простите мою неучтивость. Мое скромное жилище неподалеку отсюда, прошу господина пожаловать ко мне, – сказал незнакомец и повел Тан Би за собой. Прошли они около *ли и очутились в доме старика. Здесь незнакомец с уважением поклонился Тан Би и сказал:
– Моя фамилия Су, сын мой Су Фэнхуа служит в должности начальника уголовного следствия уезда Уюаньсянь области Хучжоу и является, таким образом, вашим подчиненным. Раз вы собираетесь вернуться в столицу, я охотно, если позволите, окажу вам небольшую денежную помощь.
Старик приготовил вино и закуски и стал угощать Тан Би. Затем он достал новое платье, предложил гостю переодеться и поднес ему двадцать ланов серебра на путевые расходы. Отвесив старику Су три поклона, Тан Би отправился в путь. В столице он остановился в прежней гостинице. Хозяин, узнав, что в дороге с ним приключилось несчастье, очень сочувствовал ему.
Тан Би отправился в Палату чинов, где доложил о происшествии, жертвой которого он стал, и просил снова выписать ему назначение.
– Раз у вас нет ни грамоты о назначении, ни послужного списка, – сказал ему чиновник, – нет доказательств того, что все так, как вы говорите.
Пять дней ходил Тан Би в Палату чинов, – упорно просил, но ничего не добился. Все свои деньги он истратил на хлопоты по делу.
Возвратясь последний раз из Палаты, Тан Би в глубокой тоске сидел в гостинице за столиком и плакал. В это время в гостиницу вошел какой-то человек средних лет, одетый в фиолетовые шаровары и рубаху, стянутую поясом, на голове у него была шелковая шапка с мягкими перьями, на ногах – сапоги с толстыми подошвами и широкими носками; всем своим видом он походил на человека из свиты какого-нибудь видного чиновника. Незнакомец заметил Тан Би, поклонился ему, сел напротив и спросил:
– Откуда вы, сударь? И по какому делу в столице?
– Если говорить, то сразу и не расскажешь. Столько на душе всего, столько наболело… – не успел Тан Би выговорить эти слова, как снова залился слезами.
– Что же вас тревожит? Расскажите мне подробно, и, может быть, мы сумеем вместе что-нибудь придумать, – сказал человек в фиолетовом платье.
– Фамилия вашего покорного слуги Тан, имя Би, родом я из области Цзиньчжоу, из уезда Ваньцюаньсянь. Недавно я получил должность первого секретаря области Хучжоу и отправился в путь. Но в Тунцзини на меня напали грабители и отняли все имущество. Пропали деньги, пропал послужной список, пропала грамота о новом назначении; я не могу теперь ехать к месту службы.
– Если вас ограбили, – ответил человек в фиолетовом платье, – то вы-то здесь ни при чем. Почему же вам не отправиться в Палату чинов и не доложить о случившемся? Вам вторично выдадут грамоту, и ничего тут такого нет.
– Я уже несколько раз об этом просил, но в Палате чинов не пожелали удостоить меня своим сочувствием и разрешить это дело. Так что я и не знаю, как поступить: теперь я не могу ни оставаться, ни уезжать, и даже обратиться мне не к кому.
– Нынешний цзиньчжоуский князь Пэй Ду очень отзывчив и охотно помогает людям в их несчастьях и затруднениях. Почему бы вам не обратиться к нему? – посоветовал незнакомец.
Эти слова повергли Тан Би в еще большую печаль, и он, плача, сказал:
– Не упоминайте о цзиньчжоуском князе: его имя мне как нож в сердце.
– Почему это вы так говорите? – спросил человек в фиолетовом платье, крайне пораженный.
– Дело в том, что, когда я был еще ребенком, мне сосватали невесту. Я все время служил на юге и потому жениться не смог. И вот недавно начальник уезда, действуя по указанию областного начальника, насильно увел мою невесту из отчего дома и вместе с другими певицами подарил цзиньчжоускому князю. Так что теперь я, взрослый мужчина, не имею жены. Сам цзиньчжоуский князь, конечно, не повинен в этом. Это угодливые начальники округов и уездов наперебой посылают ему подношения. Он принимает их, и получается, что все-таки он разлучил нас. Как же мне обращаться к нему?
– А как зовут вашу невесту? – спросил человек в фиолетовом. – Какой подарок ей преподнесли при сговоре?
– Фамилия ее Хуан, имя – Сяоэ; ей был подарен яшмовый браслет, который сейчас при ней.
– Я из личной охраны цзиньчжоуского князя и имею свободный доступ на женскую половину, так что могу разузнать о вашей невесте.
– С тех пор как Сяоэ вошла в княжеский дом, я оставил надежду с ней встретиться. Единственное, о чем я хотел бы просить вас, сударь, это передать ей от меня весточку, чтобы она знала о моих чувствах к ней, тогда я смогу спокойно умереть.
– Завтра в это время непременно принесу вам добрые вести, – сказал человек в фиолетовом платье, поклонился Тан Би и степенно удалился.
Тан Би начал раскаиваться в своей откровенности, когда обдумал весь разговор с незнакомцем. «Безусловно, этот служитель в фиолетовом – личный доверенный цзиньчжоуского князя, посланный им разузнавать, какие дела творятся в области, – рассуждал про себя Тан Би. – Мне не следовало осуждать князя и выражать недовольство и обиду. Ведь если он теперь расскажет князю и тот разгневается, немало бед падет на мою голову».
Неспокойно было у Тан Би на сердце: всю ночь не сомкнул он глаз. Когда настал день и Тан Би закончил свой туалет, он направился к дому князя. Здесь он услышал, что почтенный князь отдыхает от дел и никого не принимает. Несмотря на это, около его дома, как обычно, сновали люди с донесениями, с бумагами. Однако вчерашнего незнакомца в фиолетовом платье среди них не было. Долго простоял там Тан Би, затем вернулся в гостиницу, кое-как пообедал и снова направился караулить. У ворот княжеского дома все было по-прежнему.
Уже стемнело, когда Тан Би решил, что человек в фиолетовом платье обманул его, и, опечаленный, он вернулся в гостиницу. Он только было собрался зажечь светильник, как вдруг заметил на улице двух человек, с виду похожих на писарей. Люди эти торопливо вошли в гостиницу и спросили:
– Кто здесь Тан Би?
Не на шутку перепуганный Тан Би притаился.
– А вы кто будете? – спросил у них подошедший в это время хозяин гостиницы.
– Мы чиновники из дома Пэй Ду; нам приказано найти Тан Би и просить его пожаловать к князю для объяснений.
– Это он, – сказал хозяин, указывая на Тан Би.
Тому ничего не оставалось, как подойти к посланцам князя.
– Я еще ни разу не видал почтенного князя, – обратился он к чиновникам, – как может князь знать меня? Кроме того, на мне домашнее платье, осмелюсь ли я в таком виде идти к нему?
– Князь ждет вас, пожалуйста, не медлите.
Тут чиновники подхватили Тан Би под руки и помчались к дому министра. В гостиной они попросили Тан Би подождать, пока о нем доложат князю. Немного погодя Тан Би услышал, как они бегут обратно.
– Почтенный князь отдыхает у себя и просит вас пройти к нему.
Всюду, во всех коридорах, на каждом повороте ярко горели свечи, и было светло как днем.
Чиновники – один спереди, другой сзади – сопровождали Тан Би. Когда они вошли в небольшую приемную, глазам Тан Би представились два ряда матерчатых фонариков; князь, одетый по-домашнему, ждал его стоя, со сложенными для приветствия руками. Тан Би тотчас бросился на землю и стал отбивать поклоны. Он не смел поднять глаз, спина взмокла.
Князь приказал поднять его и сказал:
– Я пригласил вас в мои личные покои, к чему утруждать себя чрезмерными церемониями?
Затем Тан Би был подан стул.
После учтивых отказов Тан Би скромно уселся в сторонке. Украдкой он глянул на князя и чуть не умер от страха: перед ним был тот самый человек в фиолетовом, с которым он разговаривал накануне в гостинице. Тан Би опустил глаза и не смел вздохнуть.
Надо сказать, что в свободное время князь, переодетый, часто ходил по городу, чтобы узнать о настроениях народа. Вчера он случайно зашел в гостиницу, где встретил Тан Би. Вернувшись домой, Пэй Ду спросил о девице по фамилии Хуан, по имени Сяоэ и позвал ее к себе.
Девица действительно была очень красивой. Пэй Ду стал расспрашивать ее, и оказалось, что все сходится с рассказом Тан Би. Когда Пэй Ду попросил ее показать браслет и увидел, что она носит его при себе, ему стало ее очень жаль.
– Твой нареченный здесь, – сказал ей князь. – Хотела бы ты его повидать?
– Я очень несчастна, – сказал она, плача, – я полагала, что навеки разлучена с нареченным. Повидать его или нет – зависит от вас, князь, и решать это сама я не посмею.
Князь велел ей удалиться, а сам приказал секретарю приготовить тысячу связок монет в качестве свадебного подарка. Затем князь достал пустой бланк назначения на должность и, вписав туда имя Тан Би, послал человека в Палату чинов, чтобы тот узнал, какие должности прежде занимал Тан Би, и отыскал приказ о его назначении в Хучжоу. Когда все было готово, Пэй Ду пригласил Тан Би к себе. И вот теперь Тан Би сидел перед ним в полном замешательстве, не догадываясь, конечно, о добрых намерениях князя.
– Мне было досадно слышать все то, что вы мне говорили вчера, – обратился князь к Тан Би. – Вы правы. Я действительно никогда не отказывался от подношений, и это я, конечно, повинен в том, что так долго у вас не было «счастья лютни и цитры».
Тан Би тотчас вскочил с места, бросился на пол и, отбивая поклоны, говорил:
– В своих скитаниях я совсем потерял рассудок; вчера в разговоре я так оскорбил вас, что, сам понимаю, заслуживаю смерти, и теперь уповаю лишь на ваше великодушие.
Князь попросил Тан Би подняться и сказал:
– Сегодня как раз благоприятный для свадьбы день; я возьму на себя право быть главным распорядителем брачной церемонии и устроить все для вашего брака. А на дорогу позвольте преподнести вам тысячу *связок монет – пусть этот подарок послужит выражением желания искупить перед вами мою вину, – и, как только вы женитесь, вы сможете тотчас вместе с супругой отправиться к месту службы.
Тан Би только кланялся и благодарил и не посмел спросить у князя о том, как ему быть с назначением. Вдруг он услышал музыку; вошли люди с *красными фонарями в руках, а за ними группа танцовщиц и певиц.
Затем в окружении мамок и нянек появилась прекрасная, как цветок, прелестная, как яшма, Сяоэ.
*Тан Би хотел было удалиться, но одна из мамок остановила его:
– Прошу пройти сюда, сейчас приступим к церемонии.
Для новобрачных расстелили красный ковер. Тан Би и Сяоэ стали друг возле друга и четыре раза земно поклонились перед жертвенным столом. Князь стоял в стороне и как главный распорядитель церемонии отвечал им на поклоны. Перед домом давно уже поджидал паланкин, чтобы сразу же после церемонии отвезти Сяоэ в гостиницу. Князь советовал Тан Би не терять драгоценного времени.
Когда Тан Би прибежал в гостиницу, он услышал, как собравшиеся там люди взволнованно толковали о чем-то, увидел рядами расставленные сундуки и корзины, доверху наполненные деньгами и шелком. Вчерашние два писаря стояли и ждали, чтобы передать все это Тан Би. Кроме денег и шелка, ему вручили еще маленькую шкатулку. В шкатулке оказалось назначение на должность, согласно которому он направлялся в качестве первого секретаря начальника области Хучжоу.
Радости Тан Би не было предела. Здесь же, в гостинице, была приготовлена брачная комната. Такой счастливой ночи не знала ни одна молодая чета. Действительно,
*Судьба отвернулась —
бурей разбило стелу у храма Цзяньфу;
Удача пришла —
ветер принес к Беседке тэнского князя.
Ныне и чин и жена у него, – сердце наполнено счастьем,
Раньше, увы, по-иному все шло:
только и знал он, что беды.
Теперь, когда Тан Би женился, получил высокую должность и обладал состоянием в тысячу связок, он чувствовал себя так, будто из бездны ада вознесся в небеса.
На следующий день Тан Би отправился к князю благодарить его. Но Пэй Ду предупредил стражников, чтобы они отказали Тан Би и просили его больше не утруждать себя посещениями. Тан Би вернулся в гостиницу, снова приготовил *шапку и пояс, уложил вещи, нанял в столице несколько слуг и вместе с женой отправился на родину повидать тестя.
Как высохшее дерево, которое увидело весну, как порванная струна, концы которой вновь соединили, безгранично обрадовался Хуан их приезду.
Муж и жена вскоре отправились в Хучжоу, где Тан Би должен был вступить в должность. Полный благодарности к князю за его благодеяния, Тан Би вырезал из *дерева густых ароматов маленькую фигурку князя, которой поклонялся утром и вечером, моля у божества долголетия и счастья для князя.
Пэй Ду прожил больше восьмидесяти лет. У него было много сыновей и внуков. Люди считают, что всего этого он достиг благодаря своей «скрытой добродетели».
В стихах говорится:
Коль чина нет и нет семьи,
так трудно, что не передать;
Но все счастливо обернулось,
когда достойнейший помог.
Пусть шаг за шагом человек
в себе лишь добродетель копит —
Богатство, почести пойдут
к нему, и к сыновьям, и к внукам.
3. Тэн, начальник уезда, хитро решает дело о наследстве
*Во дворике среди акаций
только Се,
А там, где багрянник цветет,
три Тяня;
В мудром согласии братья,
родителей радость безмерна.
А сколько таких, что воюют,
дерутся и спорят за землю;
Крови одной,
а поджарить готовы друг друга;
Рвут все себе, не уступят,
слюну на чужое пускают.
И все это зря – к выгоде только других.
Стихи эти, написанные на мотив «Луна над Западной рекой», увещевают братьев жить в мире и дружбе.
Должен сказать, что и поныне канонические книги всех *трех учений наставляют людей на путь добра. У конфуцианцев есть *«Тринадцать канонов», *«Шестикнижие» и «Пятикнижие»; у буддистов – великие сутры; у даосов – «Наньхуа чжэньцзин» и другие. Всех этих канонов столько, что можно ими заполнить целые ящики, столы и полки, а ведь в каждом из них тысячи и десятки тысяч слов. Но если вдуматься, то все они излишни. На мой взгляд, чтобы быть добродетельным, достаточно придерживаться только одного канона, в котором всего-навсего лишь четыре слова: «почитай родителей, люби братьев». Но даже и в этом каноне самое важное – «почитай родителей». Если люди почитают родителей, любят, что любят родители, уважают, что уважают родители, то об отношениях между братьями и говорить не придется. Ведь родные братья – это ветви одного дерева, и, если они любят родителей, они не могут быть недружны между собой. Даже если говорить о семейном имуществе, то, в конце концов, оно ведь приобретено отцом и матерью. Разве имеют право братья спорить – «это твое, это мое» и рассуждать, что лучше или хуже. А если человек рождается в семье бедняка и не получает ни гроша в наследство? Наверняка ведь придется засучить рукава и самому зарабатывать на жизнь. Так почему же, когда ему достаются в наследство и земля, и имущество, он еще недоволен, все ему кажется мало, хочется получить побольше, и чуть что, начинаются разговоры о том, что отец и мать несправедливы, что они неравно поделили наследство. Да разве такое может доставить удовольствие отцу и матери на том свете? Разве так надлежит поступать почтительным сыновьям?! Очень хорошо древние говорили: обрести братьев трудно, обрести землю и имущество – легко. Как понимать эти слова? Ведь вот человек живет на свете, и самые близкие ему люди – это отец и мать. Но отец и мать родили тебя, когда уже сами были в расцвете сил, и жить до конца твоих дней они не будут, а проведут с тобой лишь каких-то полвека. Или же возьмем, например, мужа и жену. Нет большей любви, чем между супругами, они живут вместе до глубокой старости. Однако до свадьбы они жили сами по себе, у каждого была своя семья, и молодость они провели порознь. Только братья живут друг с другом с детства и до самой старости. Они всегда посоветуются друг с другом, в беде друг друга выручат; они действительно так близки, так связаны между собою, словно руки и ноги у человека.
Что же до имущества и земель, то как бы они ни были хороши, сегодня их нет, а завтра есть. Между тем потерять брата все равно, что потерять руку – это уж на всю жизнь. Так разве неясно, что обрести братьев трудно, обрести землю и имущество – легко!
И если ради земли и имущества люди могут изменять братской дружбе, разрушать братскую любовь, то уж лучше быть совсем бедняком и не получать никакого наследства – по крайней мере, будет честнее, меньше споров и ссор.
Сейчас я вам поведаю одну историю, которая случилась при *нашей династии. Это рассказ о том, как начальник уезда хитро решил дело о наследстве, рассказ, который учит людей больше дорожить справедливостью, чем деньгами, не забывать о почтении к родителям и о любви к братьям. И есть ли у тебя, уважаемый слушатель, братья или нет, я в это не вдаюсь – только бы ты обратился к своему собственному сердцу и всегда старался быть лучше. Верно сказано:
Услышит это добрый человек —
на сердце будет тяжко у него,
Услышит человек недобрый —
мимо ушей пропустит все, и только!
Итак, во времена нашей династии, в годы *Юн-лэ, в области *Шуньтяньфу, в уезде Сянхэсянь, жил правитель области, фамилия его была Ни, имя Шоуцянь, *второе имя Ичжи. У него было огромное состояние, богатые поля и земли, прекрасные дома. Жена его, госпожа Чэнь, принесла ему одного сына, которого назвали Шаньцзи. Когда он вырос и женился, госпожа Чэнь умерла. После ее смерти Ни Шоуцянь оставил свою должность и стал жить одиноким вдовцом. Несмотря на преклонный возраст, это был еще бодрый человек; он сам собирал ренту, взыскивал долги, – словом, ведал хозяйством и делами, не хотел сидеть сложа руки и жить беспечно и беззаботно. Ни Шоуцяню было семьдесят девять лет, когда однажды сын сказал ему:
– Прожить на свете семьдесят лет – это такая редкость, а вам, уважаемый отец, теперь уже семьдесят девять, в будущем году будет восемьдесят. Передайте мне хозяйство. Я им займусь, а вы живите себе спокойно, без забот.
Но старик покачал головой и ответил ему на это стихами:
Пока живу,
дела веду,
Чтоб ты не знал забот,
чтоб ты не тратил сил,
Чтоб мог я зарабатывать
на платье, на еду.
И лишь когда я ноги протяну,
тогда от дел совсем я отойду.
Каждый год в десятом месяце старик Ни сам отправлялся в свои деревни собирать ренту и целый месяц жил у крестьян, которые радушно принимали его, угощали лучшими винами и самыми жирными курами. В этот год, как обычно, он опять отправился собирать налоги. Однажды после полудня, прогуливаясь за деревней, он вдруг увидел девушку, которая вместе с какой-то седой женщиной шла к речке стирать белье. Несмотря на то что девушка была одета просто, по-деревенски, она поражала своей красотой:
Роскошные волосы черны как смоль,
глаза искрятся, как в ручье вода,
Тонки, изящны пальчики ее,
как стрелки нежного лучка,
Бровей изгибы – абрис гор далеких.
Простое платье из пеньки
На ней прелестней, чем парча и шелк;
как милый полевой цветок,
Собой природу украшает,
но для нее самой
Излишни были б украшенья;
изящества и гибкости полна —
Не описать, как хороша!
На вид шестнадцать ей:
Цветущая пора!
У старика загорелась душа – он стоял и не отрывал глаз от девицы. А та кончила стирать и вместе со старушкой направилась в деревню. Старик внимательно следил за ними, видел, как они миновали несколько домов и вошли в маленькую калитку палисадника.
Вернувшись домой, Ни Шоуцянь тут же призвал к себе старосту деревни, рассказал о своей встрече с красавицей и велел узнать, кто эта девушка и просватана ли она.
– Если она ни за кого не просватана, я хотел бы взять ее в жены, – сказал в заключение старик. – Только не знаю, согласится ли она.
Староста деревни был рад случаю угодить хозяину и сразу же отправился выполнять его поручение. Оказалось, что девушка эта из семьи Мэй, отец ее был в свое время *сюцаем и выдержал областные *экзамены; совсем маленькой она осиротела и с тех пор живет у своей бабушки по матери. Девушке было семнадцать лет, и она еще не была просватана.
Когда староста разузнал обо всем, он отправился к старухе и сказал ей о намерениях господина Ни:
– Нашему хозяину очень понравилась твоя внучка; он хотел бы взять ее себе в жены, – говорил староста. – Первая жена у него давно умерла, и хотя твоя внучка будет у него *второй женой, но зато никто над ней не будет хозяйкой. За ним она всю жизнь проживет в довольстве и достатке; да и тебя он тоже обеспечит всем необходимым – и одеждой, и чаем, и рисом, а умрешь – похоронят как подобает. Жаль, если ты упустишь это счастье.
Староста разрисовал старухе такое заманчивое будущее, что та тут же дала свое согласие. По-видимому, суждено было состояться этому браку: поговорили и сразу же договорились. Староста немедля вернулся к хозяину и доложил ему обо всем. Ни Шоуцянь обрадовался, сразу решил все со свадебными подарками и выбрал *счастливый день. Опасаясь, как бы сын не стал отговаривать его от этого брака, Ни тут же, в деревне, совершил помолвку, передал свадебные дары и отпраздновал свадьбу. И стали они мужем и женой – старик и юная женщина. Но выглядела эта пара, право, прекрасно. Приведу по этому случаю стихи на мотив «Луна над Западной рекой»:
Он – в шелковой шапке чиновной,
совершенно седой;
Она – в ярком платье нарядном,
с черной как смоль головой.
Деревцо обвивает сухая лоза,
нежный цветок аромат источает.
Так смотрятся оба,
словно вместе им быть суждено.
Грусть и печаль в душе одного;
другая сомнений полна:
Вдруг не хватит силы мужской у него,
вдруг не станет ей в жизни опорой.
В этот свадебный вечер Ни Шоуцянь воспрял духом. Когда все формальности, связанные с браком, были завершены, он, поистине,
Забыть бы не смог
той ночи прекрасной,
Той любви, что не меньше была,
чем в юные годы его.
Через три дня Ни Шоуцянь нанял паланкин и увез молодую к себе. Дома он представил ее сыну и невестке.
Все домашние явились поклониться ей, величали ее «молодой хозяйкой», а старик в честь такого события, ко всеобщей радости, роздал всем подарки. Недоволен остался лишь сын старика, и хотя при отце он помалкивал, но за его спиной он и его жена не раз судачили об этом:
– Вот тоже, седина в бороду, а бес в ребро! – говорил Шаньцзи. – Старик уже сам как свеча на ветру… надо же было подумать, что делает! Ведь знает, что жить ему осталось пять, ну десять лет от силы, так нет, вон что выкинул. Взял себе в жены молодую цветущую красотку и даже не подумал о том, что у самого и сил-то на нее не хватит. Что же, он заставит ее, беднягу, только числиться своей женой, что ли? Ведь сколько таких стариков: заведут себе молодую, она остается недовольной и начинает бегать, как кошка! А потом люди узнают об этом, и позор, скандал на всю семью. Молодая женщина, что выходит замуж за старика, очень похожа на человека, который в голодное время уходит в урожайные края, а пройдет голод, возвращается восвояси. Такая то одно стянет, то другое возьмет да положит к себе в сундук, у знакомых будет хранить свои сбережения и еще будет кокетничать перед мужем да капризничать, чтобы тот купил ей новые платья и разные украшения. А когда дерево свалится и птицы разлетятся, тогда она выйдет за другого, а все свои вещи в охапку – и с собой. Это настоящий червь, который подтачивает дерево и ест зерно. Если только в доме появится такая – разорение для семьи. А эта, со своей внешностью и манерами, ни дать ни взять соблазнительница-гетера, в ней нет ничего, подобающего девушке из порядочной семьи. Судя по всему, она знает, как себя держать и как набить себе цену. И вообще видно – эта из бывалых, мастерица арканить стариков, дьявол! Будь она при отце полуприслуга, полуналожница, называли бы мы ее сестрицей, и было бы проще разделаться с ней потом, но, к сожалению, отец до того безрассуден, что велел всем называть ее «молодой хозяйкой». Неужели мы будем величать ее «матушкой»?! Нет, этого она не дождется. Незачем угождать ей и баловать ее, не то возомнит о себе, а нам потом терпеть не натерпеться.
Муж и жена столько говорили об этом, что наконец нашлись любители посплетничать, которые передали их разговоры старику. Тот хоть и был недоволен, но молчал. К счастью, молодая была женщиной покладистой, мягкой, обращалась со всеми хорошо, и в доме царили мир и спокойствие.
Прошло два месяца, и жена Ни Шоуцяна забеременела. Но она скрывала это от всех и сказала лишь мужу. Шли дни, проходили месяцы, и вот она родила мальчика. Это повергло всех в изумление.
Так как сын у нее родился в девятый день девятого месяца, то мальчику дали *молочное имя *Чунъян, а через два дня был день рождения самого Ни Шоуцяня. Дом был полон гостей, которые приходили с поздравлениями. Старик Ни устроил пир по случаю своего восьмидесятилетия, а также в честь торжественного обряда омовения ребенка.
– Вы уже в почтенном возрасте, уважаемый, и у вас родился сын, – говорили гости. – Это свидетельствует о том, что вы полны жизненных сил и что вы проживете более ста лет.
Старику Ни было очень приятно это слышать. Но Шаньцзи, опять за спиною отца, судачил:
– Мужчина к шестидесяти годам уже теряет свою мужскую силу, а в восемьдесят тем более. Разве бывает, чтобы на засохшем дереве зацвели цветы? Неизвестно еще, чей это ублюдок! Во всяком случае, он не нашей крови, и я ни за что не признаю его своим братом.
И об этом старику стало известно, но он опять никому ни слова не сказал.
Время мчалось стрелой. Не успели оглянуться, как мальчику исполнился год. Пришли родственники с поздравлениями, все готовились к торжественному дню *испытания влечений и талантов. Вместо того чтобы, как принято, быть с гостями, Шаньцзи в этот день ушел из дому. Старик понимал, в чем тут дело, и не стал искать и звать его. Он сам был с гостями, пил весь день, и хотя ни словом о поступке сына не обмолвился, но в душе остался очень недоволен.
Исстари говорят: когда почтителен сын, на сердце легко у отца. Но Шаньцзи был человеком жадным и жестоким. Он только и думал, как бы мальчик, став взрослым, не отхватил у него часть наследства. Поэтому Шаньцзи не хотел признавать Чунъяна своим братом и умышленно наговаривал на него и на его мать, чтобы потом легче было разделаться с ними.
Старик Ни был человеком образованным, долго служил чиновником и, прекрасно понимая, что́ на уме у старшего сына, горевал о том, что сам он уже дряхлеет, не доживет до тех дней, когда Чунъян станет взрослым, и видел, что его младшему сыну, так или иначе, придется жить милостями старшего. Не желая возбуждать еще большей ненависти в душе старшего сына, старик решил все терпеть. Но каждый раз, когда он смотрел на крошку сына, душа у него болела за малютку. Жаль ему было и жену, такую красивую и совсем еще молодую. И очень часто старик погружался в раздумье, досадовал и порою даже сожалел о том, что женился.
Прошло еще четыре года, и Чунъяну исполнилось пять лет. Старик видел, что мальчик растет умным, бойким, живым, и решил, что пора ему начинать учиться. По этому случаю он стал придумывать для сына школьное имя, и так как старшего сына звали Шаньцзи, то младшего старик решил назвать *Шаньшу. Выбрав счастливый день, Ни Шоуцянь приготовил вино и сладости, взял с собой Шаньшу и отправился нанести визит учителю.
Учитель этот давно уже был приглашен в дом старика Ни и обучал сына Шаньцзи. Ни Шоуцянь решил, что удобнее всего будет, если его младший сын станет учиться вместе с его внуком. Но оказалось, что Шаньцзи на этот счет был совсем другого мнения.
Шаньцзи был недоволен уже тем, что мальчика назвали Шаньшу, и тем самым он стал в один ряд с ним, как с братом. Далее он вовсе не хотел, чтобы Шаньшу учился вместе с его сыном – ведь тогда его собственный сын должен будет называть этого мальчишку дядей, привыкнет к этому с детства, а потом тот, пользуясь своим положением, станет верховодить. Шаньцзи решил отдать сына другому учителю и в тот же день перестал под предлогом болезни пускать его на занятия. Вначале старик Ни думал, что внук действительно болен, но через несколько дней учитель сказал:
– Не понимаю, в чем дело, ваш старший сын пригласил другого учителя для своего сына, и со мной теперь занимается один ваш младший сын.
Услышав это, старик Ни пришел в негодование. Он хотел было тут же пойти к сыну и спросить его, что, в конце концов, происходит, но потом раздумал. «Да… Уж если таким уродился, бесполезно с ним и толковать. Пусть делает что хочет», – рассудил он и, возмущенный, обиженный, отправился к себе.
По дороге он споткнулся и упал. Жена, госпожа Мэй, поспешила поднять его. Старика посадили на кровать, но он уже был без сознания. Послали за лекарем. Тот сказал, что это удар, напоил больного имбирным отваром, привел его в чувство и не велел вставать. Старик Ни был разбит параличом, лежал неподвижно в постели, не в силах даже пошевельнуться, однако мысль работала ясно. Жена не отходила от него, варила ему бульоны и лекарственные отвары и ухаживала за ним со всем усердием. Но лекарства не помогали, и как-то, пощупав у больного пульс, лекарь сказал:
– О выздоровлении уже не приходится говорить. Остается только стараться как-нибудь продлить его дни.
Узнав, что отец болен, Шаньцзи несколько раз приходил проведать его. По тяжелому положению, в котором находился Ни Шоуцянь, он понял, что старику уже больше не подняться. Тогда он начал покрикивать, направо и налево, раздавать почем зря оплеухи, – словом, напустил на себя вид полновластного хозяина в доме. Это раздражало старика, выводило его из себя, а его жена, глядя на все это, только плакала. Ни Шоуцяню было так худо, что даже маленький Шаньшу перестал ходить в школу и оставался все время возле отца.
Понимая, что положение его безнадежно, Ни Шоуцянь призвал к себе старшего сына, достал тетрадь, в которой было переписано все имущество, земли, значилось общее количество слуг, сумма денег, отпущенных в долг, и прочее, и сказал сыну:
– Шаньшу сейчас только пять лет, и он сам нуждается в том, чтобы о нем позаботились, а госпожа Мэй молода и вряд ли сумеет управлять домом. Поэтому нет смысла выделять им какое-то имущество. Все я передаю тебе. Но если Шаньшу будет жив и здоров, то, когда он станет взрослым, ты уж, ради меня, подыщи ему жену, помоги жениться и удели ему какой-нибудь небольшой домик да хорошей земли *му пятьдесят-шестьдесят, чтобы ему не пришлось терпеть голод и холод. Обо всем этом я написал здесь, в тетради, и пусть она послужит тебе документом при разделе… И вот еще что: если госпожа Мэй решит снова выйти замуж, то пусть идет, если она захочет жить одна с сыном, пусть живет, не нужно ее неволить. Ты будешь почтительным сыном, если сделаешь все так, как я велю… Тогда я смогу *умереть с закрытыми глазами.