Сборник
Жемчужная рубашка. Китайские новеллы
Цинъюнь тут же вышла на улицу.
– Хозяйка наша приглашает тебя, – сказала она старухе, дернув ее за рукав.
– Кто это ваша хозяйка? – спросила та, делая вид, что не знает, кто ее зовет.
– Из семьи Цзян, в доме напротив, – ответила Цинъюнь.
Тут старуха выхватила вещи из рук Далана и торопливо стала укладывать их в коробку.
– Нет у меня, старой, времени зря с тобой валандаться, – говорила она при этом.
– Ладно, прибавлю еще немного, покупаю! – сказал Далан.
– Не отдам, – заявила старуха. – За ту цену, что ты назначаешь, я давно бы их продала, – с этими словами она заперла коробку с драгоценностями и пошла за служанкой.
– Дайте я понесу, – предложила Цинъюнь.
– Не надо, – ответила старуха и, даже не повернув головы в сторону Далана, прямехонько направилась к дому напротив.
Далан, радуясь про себя, тоже собрал свое серебро и, распрощавшись с приказчиком, пошел обратно в гостиницу. Вот уж о ком можно сказать:
Очи видят стяг, возвестивший победу,
Уши слышат сердцу приятную весть.
Итак, Цинъюнь повела старуху наверх к Саньцяо.
«Воистину божественна! – подумала старуха, увидев Саньцяо. – Неудивительно, что Далан сошел с ума. Будь я мужчиной, тоже поволочилась бы за ней».
– Давно я, старая, наслышана о вас, о вашей добродетельности; жаль, не было случая познакомиться и поклониться вам, – сказала Сюэ, обращаясь к хозяйке.
– Как величать вас, матушка? – спросила Саньцяо.
– Фамилия моя Сюэ, живу я тут, в переулке, и мы, можно сказать, соседи.
– Вы только что отказались продать свои вещи. Почему это? – спросила Саньцяо.
– Если бы я не желала продать их, мне незачем было бы их и выносить, – улыбаясь, ответила старуха. – Но, смешно сказать, – продолжала она, – тот приезжий торговец только выглядит таким представительным и образованным, а в вещах ну нисколечко не разбирается, – с этими словами она раскрыла коробку, вынула оттуда несколько наколок и серег и передала их хозяйке.
– Вот посмотрите. Одна работа чего стоит! А цена, которую он предлагал, это же просто безобразие! Разве хозяин, у которого я беру эти вещи на продажу, поверил бы, что я понесла такой убыток? – Затем старуха вынула несколько связок жемчуга: – А этот первосортный жемчуг! Да такие, как этот покупатель, ничего подобного и во сне не видывали!
Саньцяо поинтересовалась, сколько старуха просит за украшения и за сколько покупатель соглашался взять их.
– Да, действительно, маловато он давал за них, – заметила Саньцяо, услышав ответ старухи.
– Уж, конечно, в подобных вещах разбираются лучше женщины из богатых семейств. Куда там мужчинам до них! – проговорила старуха.
Саньцяо велела служанкам подать чай.
– Не беспокойтесь, – отказывалась старуха, – у меня есть одно важное дело, и я, собственно, и шла-то туда, да вот встретила этого торговца, и проморочил он меня целых полдня. Действительно, «договариваться купить или продать – только время терять». А вот коробку мою хочу просить разрешения оставить пока у вас. Я скоро вернусь за ней.
Старуха направилась к выходу, и Саньцяо велела служанке проводить ее.
Украшения, которые увидела Саньцяо, очень понравились ей, и она с нетерпением ждала возвращения старухи, чтобы договориться о цене. Но та целых пять дней не появлялась. На шестой день после обеда вдруг разразился ливень. Через некоторое время раздался стук в ворота. Саньцяо велела служанке открыть и посмотреть, кто там. Это оказалась старуха Сюэ, вся промокшая, с дырявым зонтом в руке. Со словами:
В погожий час сидишь, не вылезая;
Все ждешь, пока польется дождик на тебя, —
она поставила зонт возле лестницы, поднялась наверх, поздоровалась с Саньцяо, кланяясь, как подобает, и извинилась:
– Хозяюшка, я ведь в тот день не сдержала слова, так и не вернулась.
– Где же вы пропадали все эти дни? – поспешно ответив на приветствие, спросила Саньцяо.
– Дочь моя, благодарение небу, родила мне внука, и я отправилась к ней. Провела там несколько дней и только сегодня вернулась. В пути меня застиг дождь, пришлось завернуть к знакомым одолжить зонтик, а он оказался дырявым. Ну и везет же мне!
– А сколько у вас детей? – поинтересовалась Саньцяо.
– Один сын, уже женат, и дочерей четверо. Вот внук родился у самой младшей, а выдали мы ее *второй женой за господина Чжу из Хуэйчжоу. Он держит соляную лавку у нас тут, возле Северных ворот.
– А вы, матушка, совсем не цените своих дочерей. Разве здесь, в нашем краю, мало мужчин, которые имеют по одной жене? И не жаль вам было отдавать собственную дочь за человека из другого, далекого края?
– Знаете, женщине куда выгодней выходить замуж за торгового человека из чужих краев, – проговорила в ответ старуха и продолжала: – Вот, к примеру, первая-то его жена у него дома, на родине, а моя дочь хоть и является второй женой, но живет здесь при лавке как полноправная хозяйка. И слуги в ее распоряжении, и пользуется она теми же благами и правами, какие имеет старшая жена. Всякий раз, когда я бываю у них, ее муж встречает меня с большим почтением, относится ко мне словно к старшей в семье. А теперь, когда родился внук, будет и того лучше.
– Значит, вам повезло, удачно выдали, – заметила Саньцяо.
Тем временем Цинъюнь подала чай.
– Раз сегодня день такой дождливый да и дел у меня никаких нет, – заговорила старуха, попивая чай, – то хотела бы попросить вас дозволить мне взглянуть на ваши украшения, чтобы хоть запомнить, как некоторые из них сделаны.
– Только не смейтесь, пожалуйста, – отвечала Саньцяо, – у меня они все очень простой работы.
Она достала ключ, открыла сундук и стала вынимать из него головные наколки, шпильки, булавки, ожерелья и прочее.
– Ну, знаете, после таких драгоценностей что́ могут стоить мои в ваших глазах! – глядя на все это, восхищалась Сюэ.
– Ну что вы! Я как раз хотела спросить о цене некоторых из ваших вещей.
– В подобных делах вы ведь сами прекрасно разбираетесь, и мне, старой, не к чему зря молоть языком.
Саньцяо убрала свои вещи, затем принесла коробку старухи.
– Откройте, матушка, и проверьте, – сказала Саньцяо, поставив коробку на стол и передав старухе ключ от нее.
– Вы уж слишком щепетильны, – ответила на это старуха, открыла коробку и стала одну за другой вынимать оттуда вещи. Саньцяо рассматривала их и оценивала. Цены, которые она называла, были в общем вполне подходящими, и торговаться старуха не стала. – Коли так, я не останусь в обиде, – радостно заявила она. – Пусть даже чуть меньше заработаю, зато получу удовольствие, имея дело с таким покупателем.
– Только вот что, мне не набрать сразу всей суммы, – призналась Саньцяо. – Сейчас я могу предложить вам лишь половину, а когда муж вернется, тотчас рассчитаюсь. Он через день-другой должен вернуться.
– Не беда, если и попозже отдадите. Но коли я уступаю в цене, то уж прошу уплатить серебром качественным.
– Ну, об этом не беспокойтесь, – ответила Саньцяо, убирая отобранные украшения и жемчуг, и тут же приказала служанке подать вино. Услышав это, старуха заявила:
– Я и так обеспокоила вас, надоела. Смею ли еще доставлять хлопоты?
– Как раз очень хорошо, что вы зашли; я ведь целыми днями сижу без дела, вот и побеседуем. И если не сочтете, что принимаю вас без должного внимания, то приходите почаще.
– Благодарю вас, не заслужила я такого милостивого отношения с вашей стороны, – отвечала старуха. – Но как у вас здесь тихо, спокойно! А у меня так шумно, так шумно – просто невыносимо.
– Чем же у вас там дома занимаются? – поинтересовалась Саньцяо.
– Да вот принимаем всяких торговцев жемчугом и драгоценностями. То вина им подай, то отвара, и до того все это хлопотно. До смерти надоело! Хорошо еще, что мне приходится ходить по делам в разные места и я мало бываю дома. Крутись я с утра до ночи на нашем пятачке, так меня уж давно доконал бы этот шум.
– Вы ведь живете неподалеку от нас. Когда будет невмоготу, приходите, потолкуем, – предложила Саньцяо.
– Не решусь так часто тревожить вас.
– Ну что вы, матушка!
Пока они разговаривали, служанки поставили на стол две рюмки, положили две пары *палочек и расставили закуски к вину: два блюда куриных, два из солонины, два рыбных, несколько блюд из зелени – всего шестнадцать.
– Зачем же такое богатое угощение!
– Все это приготовлено из того, что нашлось в доме. Уж не обессудьте, – с этими словами Саньцяо налила вина, встала и подошла к старухе. Та, в свою очередь, поднявшись, поднесла вина хозяйке, после чего обе сели.
Саньцяо выпить, оказывается, могла, и немало. А в старуху вино лилось ну прямо как в винный жбан. Пока ели да пили, они все больше и больше нравились друг другу, и обе только и сожалели, что не довелось им раньше встретиться. Просидели они за вином почти до самого вечера. К этому времени дождь прекратился, и старуха стала откланиваться. Тогда Саньцяо достала большие серебряные чары и уговорила старуху выпить еще. После этого они поужинали.
– Вы, матушка, посидите еще немножко, – сказала Саньцяо. – Сейчас я приготовлю ту сумму, которая у меня есть, захватите ее с собой.
– Поздно уже, – ответила старуха. – И не стоит вам беспокоиться. Разве обязательно сейчас? Завтра утром зайду за деньгами. И коробку свою тоже не стану брать, – на улице скользко, идти трудно.
– Буду вас завтра ждать, – сказала на прощание Саньцяо.
Сюэ спустилась вниз, взяла зонт и ушла.
Да, действительно,
Ничто так людям голову не заморочит,
Как бабки-сводницы язык.
Но вернемся к Далану. Прождал он у себя несколько дней, а известий так никаких и не получил. И вот в тот день, когда полил дождь, он решил, что старуха наверняка должна быть дома, и, шагая по лужам и грязи, поплелся в город, надеясь что-нибудь разузнать. Но дома старухи не оказалось. Он зашел в винную лавку, закусил, выпил несколько чарок и снова отправился к Сюэ. Ему сказали, что она еще не вернулась. Время было позднее, и Далан уже собрался было в обратный путь, но тут заметил, как из-за угла появилась старуха. Она шла, вся раскрасневшаяся, ноги у нее заплетались. Далан направился ей навстречу.
– Ну как? – поклонившись ей, спросил Далан.
– Рано, рано еще, – отвечала та, отмахиваясь от него. – Только-только посеяла семя, и нет еще ростка. Вот лет через пять-шесть расцветут цветы, пойдут плоды, тогда и попробуешь. А пока нечего тут вертеться да выведывать, – продолжала она. – Я, знаешь, не из тех, кто занимается всякими там чужими делишками.
Далану ничего не оставалось, как вернуться к себе.
На следующий день Сюэ купила фрукты, свежую курицу, рыбу, мясо, многое другое и пригласила повара, чтобы тот приготовил все как полагается. Когда блюда были готовы, она уложила их в два *короба, купила жбан хорошего крепкого вина, попросила соседского парня взять короба на *коромысло, и они вместе направились к дому Сингэ.
Саньцяо ждала старуху с утра, а та все не шла. Тогда Саньцяо велела Цинъюнь пойти за ворота поглядеть. Служанка вышла на улицу как раз в тот момент, когда Сюэ подходила к их дому. Старуха велела парню занести короба в дом, оставить их внизу, а самому отправляться обратно. Тем временем Цинъюнь уже доложила о ней хозяйке.
Спустившись вниз, Саньцяо встретила старуху как дорогую гостью и повела ее наверх. Сюэ долго благодарила, приветствовала хозяйку дома, а затем сказала:
– У меня, у старой, сегодня случайно оказалось простенькое вино, и я захватила его с собой, чтобы за чаркой приятно провести с вами время.
– Выходит, я ввожу вас еще и в расходы! Не следовало бы мне принимать все это, – ответила Саньцяо.
Тут старуха попросила служанок занести наверх короба и вино, и они расставили все блюда на столе.
– Уж слишком вы роскошествуете! – воскликнула Саньцяо.
– Что мы, бедные люди, можем приготовить хорошего! – улыбаясь, заметила та. – Это, собственно, не больше чем угостить чаем.
Цинъюнь отправилась за чарками и палочками, а Нуаньсюэ разожгла маленькую печурку, и *вино тут же было подогрето.
– Сегодня хоть скромно, но угощаю я, старая, поэтому прошу вас занять почетное место гостя.
– Конечно, вам пришлось из-за меня похлопотать, но все-таки ведь это вы у меня в доме. Как я могу допустить такое!
Они долго препирались, и Сюэ в конце концов пришлось занять место гостя.
Это была уже их третья встреча, и потому они стали ближе друг другу, чувствовали себя свободнее.
– Что это хозяин ваш все не возвращается? – попивая вино, спросила старуха. – Уже и времени-то многовато прошло, как он уехал, – продолжала она. – И как это он решился оставить вас?
– Говорил, что вернется через год, а вот почему-то задержался, – ответила Саньцяо.
– По мне, хоть груды золота, хоть горы нефрита сулит торговля, не стоит она того, чтобы оставлять такую вот, как яшма, жену. А вообще, – продолжала старуха, – кто разъезжает по торговым делам, тот в чужих краях живет словно дома, а дома – словно в гостях. Вот, к примеру, мой четвертый зять, господин Чжу: женился на моей дочери, и вечером-то они счастливы, и утром радостны, а о доме он и думать не думает. Съездит раз в три или в четыре года домой к старшей жене, побудет там месяц-другой и возвращается обратно. Она у него там, словно вдова, страдает от одиночества. И разве знает она, как он живет на стороне?
– Нет, мой муж не такой, – возразила Саньцяо.
– Ну что вы, я ведь просто так говорю, – оправдывалась старуха. – Разве посмею я сравнивать небо с землей?
Обе женщины долго сидели за вином, загадывали друг другу загадки, играли в кости и расстались совсем пьяные.
На третий день старуха Сюэ с тем же соседским парнем зашла забрать короба, посуду и заодно взяла половину денег за украшения, проданные Саньцяо. Саньцяо уговорила ее остаться позавтракать.
С тех пор старуха Сюэ часто захаживала к Саньцяо. Всякий раз она справлялась, нет ли известий от Сингэ. Было ясно, что причина ее прихода – желание получить остальную сумму, однако вслух она об этом не говорила. У Сюэ был хорошо подвешен язык, она умела сообразить, где что сказать, что ответить, и, прикидываясь не то глуповатой, не то простоватой, постоянно острила и шутила со служанками. Поэтому в доме Цзян ее полюбили. Дошло до того, что, если она день не заходила, Саньцяо начинала скучать, чувствовать себя одинокой. Она велела слуге узнать, где живет Сюэ, и нет-нет да посылала за ней. Так она стала привязываться к старухе все сильнее и сильнее.
На свете есть четыре сорта людей, с которыми не стоит иметь дела: свяжешься с ними – потом уже и отказать им неудобно. Что же это за люди? Странствующие монахи-бродяги, нищие, бездельники и посредницы-сводни. Первые три – еще полбеды, а вот посредницы-сводни – те бывают вхожи то в одни дома, то в другие, и женщины, когда им скучно, в девяти случаях из десяти сами приглашают их к себе. И вот бабка Сюэ – существо далеко не из добродетельных – сладкими речами да ласковыми словами вкралась в доверие к Саньцяо, и они стали лучшими друзьями, так что Саньцяо и часа не могла прожить без старухи. Вот уж поистине,
Когда рисуешь тигра ты —
Что там, под шкурой, не покажешь;
Когда знакомишься с людьми —
Их лица видишь, а не сердце.
Надо сказать, что за это время Далан не раз наведывался к Сюэ, пытаясь узнать, как идут его дела, но та только и твердила, что еще рано.
В середине пятого месяца началась жара, дни становились все более знойными. Как-то раз, беседуя с Саньцяо, старуха заговорила о тесноте в своем доме, о том, что дом ее обращен окнами на восток, поэтому летом у нее невыносимо, не то что в доме Саньцяо – таком высоком, просторном и прохладном.
– Если вы сможете оставить домашних, приходите сюда ночевать, это было бы только хорошо, – предложила Саньцяо.
– Хорошо-то хорошо, да боюсь, как бы ваш хозяин не вернулся, – ответила старуха.
– Если даже он и вернется, то уж, наверное, не среди ночи, – отвечала Саньцяо.
– Ну, если я не буду вам в тягость, – а я обычно с людьми легко уживаюсь, – то сегодня же вечером перенесу сюда постель и буду ночевать у вас. Не возражаете?
– Постель и все прочее у нас есть, так что переносить ничего не надо. Сходите только домой и предупредите своих. А вообще, лучше всего, живите здесь все лето.
Старуха, недолго думая, пошла предупредить домашних и вернулась, захватив с собой только туалетную шкатулку.
– Да вы что, матушка, – возмутилась Саньцяо, – неужто у нас здесь не нашлось бы гребенки?! Зачем было такие вещи брать с собою?!
– Я, старая, больше всего в жизни боюсь мыть лицо из одного таза с другими и причесываться чужим гребешком, – отвечала старуха. – Конечно же, лично у вас есть и прекрасные гребенки, и прочее, но я бы не посмела до них дотронуться, а пользоваться вещами других женщин вашего дома мне бы не хотелось. Поэтому-то я и принесла все свое. Только скажите, в какой комнате мне поселиться?
Указывая на небольшую плетеную лежанку возле своей постели, Саньцяо сказала:
– Я уже заранее приготовила вам место, чтобы мы были ближе друг к другу. Если ночью вдруг не будет спаться, сможем поболтать, – с этими словами она достала зеленый полог из тонкого шелка, чтобы старуха повесила его себе над лежанкой. Затем они выпили вина и легли.
После отъезда мужа в комнате Саньцяо всегда ночевали две ее служанки, но теперь она отправила их спать в соседнюю комнату.
С этих пор старуха днем, как всегда, ходила по своим делам, вечером же, на ночь, возвращалась к Саньцяо. И не раз, а довольно часто она прихватывала с собой вина, угощала хозяйку, и они весело проводили время. Кровать Саньцяо и лежанка Сюэ стояли углом друг к другу, и спали они, собственно, голова к голове, хотя и разделенные пологом. Ночью они заводили разговор: одна спросит, другая ответит, и говорили они о чем угодно, даже о самых непристойных слухах, которые ходили по городу. Частенько, притворяясь совсем пьяной или охваченной безумием, старуха рассказывала о том, какие у нее были в молодости, тайком от мужа, любовные похождения. Делалось это с расчетом возбудить в Саньцяо соответствующие весенние чувства. Рассказы старухи доводили Саньцяо до того, что ее прекрасное нежное лицо то бледнело, то заливалось краской. Старуха поняла, что добилась своего, но как заговорить о порученном ей деле, все еще не знала.
Время летело быстро, и вот наступил седьмой день седьмого месяца – день рождения Саньцяо. Старуха с раннего утра приготовила два короба яств в подарок Саньцяо. Поблагодарив ее, та стала уговаривать ее поесть вместе лапши.
– Сегодня у меня много дел, тороплюсь, – отказалась Сюэ. – Уж вечером будем вместе с вами наблюдать, как *Пастух встречается с Ткачихой, – с этими словами она попрощалась и только вышла за ворота, как тут же натолкнулась на Далана. Разговаривать здесь было неудобно, и поэтому они свернули в тихий переулочек.
– Матушка, ну и тянешь же ты! – упрекнул ее Далан, нахмурив брови. – Прошли весна и лето, теперь уж осень, а ты все твердишь свое: рано да рано. А ведь день для меня словно год. Пройдет еще несколько дней, вернется ее муж, тогда вообще всему конец. Ты меня просто живьем на тот свет отправляешь! Но ничего, я и с того света до тебя доберусь, – пригрозил Далан.
– Да не выходи ты из себя! – прервала его старуха. – Ты очень удачно мне попался, я ведь как раз собиралась найти тебя. Получится что или не получится – зависит от сегодняшнего вечера, но только ты должен делать все так, как я тебе прикажу.
Объяснив ему, как и что, старуха под конец добавила:
– Только делай все тихо, бесшумно, иначе подведешь меня.
– Великолепный план! Великолепный! – восклицал Далан, кивая головой в знак согласия. – Если все получится, щедро отблагодарю!
И, радостный, он удалился. Вот уж поистине,
*Разложены украденные яшма, благовонья:
Продумано все, чтобы встречи любовной добиться.
Итак, старуха Сюэ договорилась с Даланом, что в этот вечер они попытаются добиться успеха. Во второй половине дня заморосил дождь, и когда наступил вечер, ни луны, ни звезд не было видно. Далан в темноте следовал за старухой. Подойдя к дому Саньцяо, она велела ему притаиться, а сама стала стучать в ворота. Цинъюнь зажгла *бумажный фонарик, вышла во двор и открыла ворота. Тут старуха умышленно стала шарить в рукавах.
– Обронила где-то *полотенце, – сказала она. И, обращаясь к служанке, попросила: – Доченька, уж потрудись, поищи-ка!
Цинъюнь пошла с фонариком вперед, а старуха, улучив момент, махнула рукой Далану, и тот проскользнул в ворота. Она провела его в дом, спрятала внизу, в проеме за лестницей, и тут закричала:
– Нашла, нашла! Не ищи!
– Вот хорошо, а то свеча у меня как раз догорела, – ответила ей служанка. – Пойду возьму другую, чтобы посветить вам.
– Не нужно, – возразила старуха, – я хорошо знаю, как у вас тут пройти.
Вдвоем с Цинъюнь они заперли внизу дверь и ощупью поднялись наверх.
– Что это вы потеряли? – спросила Саньцяо.
– Вот эту вещичку, – ответила Сюэ, показывая полотенце. – Она хоть и не стоит ничего, зато это подарок от одного продавца из Пекина, а ведь, как говорится, легок пух, привезенный в подарок издалека, да дорого вниманье.
– Уж не старый ли ваш дружок подарил вам его на память? – пошутила Саньцяо.
– Вы недалеки от истины, – улыбаясь, ответила та.
В тот вечер они смеялись, шутили, пили вино.
– У нас так много закусок и вина. Не дать ли чего-нибудь кухаркам? – предложила старуха. – Пусть и они повеселятся, пусть и у них будет праздник.
Саньцяо тут же велела служанке отнести вниз, на кухню, четыре блюда закусок и два *чайника вина. Кухарки с пожилым слугой выпили, и вскоре все трое разошлись – каждый к себе отдыхать.
За вином, во время разговора, старуха спросила:
– Что это господин ваш все не возвращается?
– Да, уж полтора года прошло, – ответила Саньцяо.
– Пастух и Ткачиха и те раз в год встречаются, а вы, получается, уже на полгода больше ждете. Впрочем, известно ведь, что чиновник – первая фигура, за ним – разъезжающий торговец. Так есть ли такой край, где бы они не нашли себе *ветерок, цветы, снег и луну, когда оказываются вдали от дома?
Саньцяо вздохнула, склонила голову, но ничего не ответила.
– Ой, кажется, я лишнее сболтнула, – проговорила старуха. – Сегодня ночь встречи Пастуха и Ткачихи, надо пить и веселиться, а не заводить разговор о том, что расстраивает человека, – с этими словами Сюэ налила вина и поднесла его Саньцяо.
Обе уже сильно захмелели, когда старуха поднесла чарки прислуживавшим за столом Цинъюнь и Нуаньсюэ.
– Выпейте за радостную встречу Пастуха и Ткачихи, – предложила им старуха. – Да пейте побольше: потом выйдете замуж за любимого и любящего вас человека и будете с ним неразлучны.
Предлагала она так настойчиво, что служанкам, хоть они того и не хотели, пришлось выпить. Пить они не привыкли и потому сразу опьянели. Тогда Саньцяо приказала им запереть входные двери на втором этаже и отправляться спать, а сама продолжала пить со старухой.
Сюэ пила и не переставая говорила то о том, то о сем.
– Сколько вам было лет, когда вы вышли замуж? – спросила она, между прочим, Саньцяо.
– Семнадцать, – ответила та.
– Поздно вы лишились девственности. Можно сказать, не пострадали. А вот со мной это случилось уже в тринадцать лет.
– Почему это вы так рано вышли замуж?
– Вышла-то я, когда мне было восемнадцать. Но, откровенно говоря, задолго до того соблазнил меня сын соседей, у которых я училась шитью. Увлекла меня его красота, я и поддалась. Сначала было очень больно, но после двух-трех встреч я познала удовольствие. А у вас тоже так было? – спросила она хозяйку.
Саньцяо в ответ лишь улыбнулась.
– В этом деле, пожалуй, лучше и не понимать всей прелести: поймешь, потом не бросить – такое с тобой творится, что места не находишь. Днем еще куда ни шло, а ночью – просто невыносимо!
– Вероятно, когда вы жили у своих родных дома, многих повстречали людей, – проговорила Саньцяо. – Но как же вам удалось выйти замуж и утаить, что вы не невинный цветок?
– Видите ли, мать моя кое о чем догадывалась и, чтобы избежать позора, научила меня, как притвориться девственницей. Вот и удалось скрыть правду.
– Но пока вы не были замужем, вам, наверное, приходилось часто спать и одной? – спросила Саньцяо.
– Да, приходилось. Но помню, когда брат уезжал куда-нибудь, я спала с его женой.
– Какой же, собственно, интерес спать с женщиной?
Тут старуха подсела к Саньцяо и сказала:
– Вы не знаете, милая; если обе женщины понимающие, то это так же приятно и это тоже, как говорится, «укрощает огонь».
– Не верю! Врете вы! – воскликнула Саньцяо, хлопая старуху по плечу.
Сюэ, видя, что страсти у Саньцяо разгораются, нарочно стала подливать масла в огонь:
– Мне вот, старой, пятьдесят два года уже, и то ночью часто, бывает, глупости всякие лезут в голову, да так, что просто не сдержать себя. А вы ведь молодая. Хорошо, что вы из скромных.
– Неужели вы все еще знаетесь с мужчинами, когда, как вы говорите, вам бывает трудно удержаться?
– Ну что вы! Увядший цветок, засохшая ветка ивы – кому я теперь нужна? – ответила на это старуха и продолжала: – Да уж ладно, не буду скрывать от вас, милая: я знаю способ, как самой находить удовольствие, – это на крайний случай.
– Неправду вы говорите! Что это еще за способ?
В ответ на это старуха сказала:
– Ладно! Погодя ляжем спать – все объясню.
В это время залетевшая бабочка стала кружиться возле светильника, и старуха хлопнула по ней с расчетом, чтобы погас свет.
– Ой! – воскликнула она, когда стало темно. – Пойду схожу за огнем.
Она направилась к входной двери на второй этаж и сняла запор. К тому времени Далан уже сам потихоньку пробрался наверх и давно стоял возле входа. Пока все шло как было задумано. Открыв дверь, она вернулась назад.
– Ох, забыла лучину захватить! – громко сказала старуха, ведя за собой Далана. Уложив его в спальне на свою лежанку, Сюэ спустилась вниз, а возвратясь, заявила:
– Уже поздно, на кухне все огни загасили. Как быть?
– Я привыкла спать при свете. Ночью, когда темно, мне страшно.
– Ну, тогда я, старая, лягу с вами. Как вы?
Саньцяо, которой очень хотелось расспросить ее о способе на крайний случай, ответила:
– Хорошо.
– Тогда вы ложитесь первая, – сказала старуха, – а я запру входные двери наверх и вернусь.
Саньцяо разделась и легла.
– Ложитесь и вы поскорее, – попросила она.
– Сейчас иду, – ответила старуха, а сама тем временем подняла Далана с лежанки и подтолкнула его, уже раздетого, к постели Саньцяо.
Коснувшись голого тела, Саньцяо проговорила:
– Вы, матушка, хоть и в летах, но, оказывается, такая гладкая. – Далан, разумеется, молча залез под одеяло.
Саньцяо выпила лишнего, и глаза у нее уже слипались. К тому же старуха так раздразнила ее разговорами, разожгла в ней чувства, что она была сама не своя. И потому свершилось то, чего хотел Далан.
Одна – молода и полна чувств весенних,
жила, как затворница в доме, скучая;
Другой – гость заезжий из дальних краев,
мыслью о встрече любовной томился.
Одна – уже долго ждала и терпела
и, словно *Вэньцзюнь, повстречала Сянжу;
Другой – уж давно о красотке мечтая,
свою *Цзяолянь, как Бичжэн, обнимает.
Оба счастливы так, будто дождь благотворный
в долгую засухи пору пролился;
И больше в той встрече радости было,
чем при встрече нежданной друзей на чужбине.
Далан, этот бывалый человек, изведавший сладость любовных встреч, знал все тонкости в подобных делах и довел Саньцяо до того, что у нее буквально душа рассталась с телом. И только когда, как говорится, «прекратилась буря и тучи рассеялись», Саньцяо наконец спросила:
– Кто ты такой?
Далан признался ей, как случайно ее увидел, как она понравилась ему и он не мог оставить мысли о ней, как умолял старуху что-либо придумать.
– И вот теперь, когда свершилось то, чего я хотел больше всего в жизни, я могу *умереть с закрытыми глазами.
Тут к кровати подошла сама Сюэ.
– Так просто я не осмелилась бы решиться на это, – сказала она, обращаясь к Саньцяо. – Мне было жаль смотреть, как в одиночестве уходят ваши молодые годы; да и господина Чэня я хотела спасти. Можно сказать, что я тут ни при чем, – продолжала она, – так уж, по-видимому, было суждено вам обоим.
– Что случилось, то случилось, – ответила Саньцяо. – Но как быть, если муж узнает?
– Об этом знаем лишь я да вы. А кроме служанок, кто еще может проболтаться? Поэтому надо сделать так, чтобы Цинъюнь и Нуаньсюэ не смели распускать язык… Положитесь на меня – и встречаться будете каждую ночь, – продолжала старуха. – Все будет гладко. Но уж вспоминайте иногда и меня, старую.
Раздумывать Саньцяо уже не приходилось. Всю ночь они предавались бурным страстям. Уже светало, а им все еще было не расстаться. Тут старуха стала торопить Далана, заставила его подняться и выпроводила.
С тех пор не было ночи, чтобы молодые люди не встречались. Далан то один приходил к ней в дом, то со старухой. Что касается обеих служанок, то Сюэ сумела и сладкими речами задурить им голову, и запугать угрозами. Саньцяо по совету старухи дарила им то одни, то другие платья, а когда приходил Далан, он обычно давал им на сладости какую-нибудь мелочь серебром. Словом, втроем они так сумели прибрать к рукам и Цинъюнь и Нуаньсюэ, что те, довольные, стали заодно с хозяйкой. Поэтому, приходил ли Далан вечером, уходил ли утром, никто ему не чинил препятствий: одна из служанок всегда встречала и провожала его.
Саньцяо и Далана влекло друг к другу, и они любили друг друга больше, чем муж и жена. Далану очень хотелось быть еще ближе к любимой женщине, поэтому он часто заказывал для нее красивые платья, дарил ей украшения и вернул за нее деньги, которые Саньцяо осталась должна старухе; самой Сюэ в благодарность Далан преподнес сто ланов серебром; так что за полгода с небольшим он истратил примерно тысячу *цзиней. Со своей стороны и Саньцяо отблагодарила Сюэ разными подарками больше чем на тридцать ланов. Нечего и говорить, что на такую богатую прибыль и рассчитывала старуха, соглашаясь быть сводней и посредницей между ними. Но, как говорили древние: не бывает пира, который бы не кончился.
Едва прошел веселый *праздник фонарей,
А уж настал *день поминанья предков.
Далан стал подумывать о том, что давно забросил дела и пора бы ему возвратиться домой. И вот как-то ночью он поделился этим с Саньцяо. Но настолько были сильны их чувства, так их влекло друг к другу, что расстаться они были не в состоянии. Саньцяо шла даже на то, чтобы собрать вещи, сбежать с милым куда угодно и стать его женой.
– Нет, это не годится, – говорил Далан. – О наших отношениях до малейших подробностей знает старуха Сюэ. Кроме того, и хозяин гостиного двора, почтенный Люй, мог что-то заподозрить, видя, как я каждый вечер отправляюсь в город. Да и джонка, на которой нам пришлось бы ехать, как всегда, будет набита торговцами из разных краев – разве удастся уехать незамеченными? А Цинъюнь и Нуаньсюэ? Мы ведь не можем взять их с собой. Когда вернется твой муж и обо всем узнает, вряд ли он оставит так это дело. Прошу тебя, потерпи: в следующем году в эту пору я снова буду здесь, найду укромный уголок, сообщу тебе и мы тайком уедем. Тут уж ни боги, ни дьявол – никто ничего не узнает. Так будет вернее.