Сандра Браун
Скандальная история
Она с трудом глотнула.
– Меня зовут Джейд. Я надеюсь, Патрис звонила вам обо мне.
Джорджия открыла дверь с сеткой, и Джейд шагнула в дом. В доме пахло совсем не неприятно, чего она очень опасалась. Было любопытно, что это у Джорджии во всех этих банках? Прихожая была заставлена ящиками с банками.
Женщина жестом пригласила пройти вперед. Джейд шла по коридору, который разделял дом на две половины, соединяя по прямой линии переднюю и заднюю двери.
Тиканье настенных часов в тишине казалось необычно громким. Из кухни раздавался тонкий свист кипящего чайника.
Джорджия провела Джейд в комнату налево. В ней, кроме стола, закрытого белой клеенкой, стоял только старомодный эмалированный медицинский шкаф. Джейд остановилась на пороге.
– Ты зачем ко мне пришла?
Джейд вздрогнула от тихого голоса Джорджии, хотя не так боялась самой женщины, как стола с белой клеенкой и медицинского шкафа со стальными инструментами. Ими можно покалечить или убить.
– Мне нужно избавиться от кое-чего, – сказала Джейд хрипло.
Джорджия протянула руку. Сперва этот жест удивил Джейд. Когда же она поняла, что он означает, она порылась в своей сумочке в поисках бумажника, вынула пять десятидолларовых купюр и сунула их в розовую ладонь Джорджии. Та была достаточно профессиональна, чтобы получить свои деньги вперед, но достаточно воспитана, чтобы не просить их открыто. Они исчезли в кармане юбки. Она не стала благодарить Джейд.
– Сними трусы и ложись на стол.
Джейд застучала зубами. Теперь, когда пришло время, ее охватил ужас. Она неловко положила сумочку на край стола. Сунув руки под юбку, стянула трусики и перешагнула через них. Наклоняясь, чтобы поднять их, она спросила:
– Мне совсем раздеться?
– Нет, пока я не осмотрю тебя. Может быть, я ничего не буду делать.
– Почему? – Джейд боялась быть отвергнутой почти так же, как боялась самого аборта. – Вы должны это сделать. Вы уже взяли деньги.
– Ложись, пожалуйста, – сказала женщина совсем несурово.
Джейд легла. Джорджия подняла ее юбку, сложила у нее на груди, обнажив ее от талии. Джейд отвернулась и уставилась на голую стену.
– Некоторые девушки приходят ко мне слишком поздно, – объяснила Джорджия. Положив руки на низ живота Джейд, она начала его массировать. – Я не могу им помочь, если они приходят слишком поздно.
– Мне еще не поздно. Я спросила Патрис.
– Посмотрим. – Джорджия продолжала массировать живот Джейд. Глаза ее были закрыты. Она как бы слушала свои руки, двигавшиеся от пупка Джейд до треугольника лобка. Наконец, удовлетворенная, она сделала ей знак рукой подняться и опустила ее юбку.
Джейд села на край стола, ноги неуклюже болтались. Клеенка была холодной, больничной, и неприятно было ее чувствовать голым задом. Она старалась не замечать этого.
– Вы сможете?
– Это ребенок Патчетта-младшего?
– Это не ребенок, – запротестовала Джейд. – Это… это ничто.
– Это дело Нила Патчетта?
– Я не уверена. Их было трое. Нил был одним из них. Двое других его друзья. – Она встретилась глазами с Джорджией. – Они меня изнасиловали.
Женщина долго смотрела на нее, затем тихо сказала:
– Я думала, что он насилует только черных девушек. Раздевайся. Я помогу тебе.
Джейд шла вдоль улицы очень медленно, маленькими, осторожными шагами. Руки были холодные и липкие. Ее то знобило, то бросало в пот. Джорджия пыталась уговорить ее не уходить так быстро, но она настояла. Спускались сумерки. Ей нужно будет придумать какое-нибудь оправдание, потому что она задержалась и не приехала вовремя на фабрику за Велтой. Но сейчас ей не хотелось думать об этом.
Дрожащими руками Джейд отперла дверь машины. Долго сидела в ней, уставившись сквозь ветровое стекло на малиновые бутоны на миртовом дереве. Наконец, почувствовав себя намного лучше, завела машину и выехала на улицу. Она поехала очень быстро, пока дом Джорджии не оказался далеко позади.
Она должна видеть Гэри.
Джейд сказала себе, что самое худшее, что он мог сделать, это отвергнуть ее. Он уже это сделал. Но если рассказать ему о той ночи, все подробности, которых он не знает, может быть, Гэри примет ее назад.
Мысль о его руках, обнимающих ее с любовью и нежностью, заставляла ее сильнее нажимать на акселератор. Почему, спрашивала себя Джейд, она так медлила, чтобы рассказать ему всю правду? Гэри знал ее лучше, чем кто-либо на свете. Если она откроет ему душу, он обязательно поймет, что она стала жертвой. Она объяснит ему, что ее молчание было попыткой уберечь его от всеобщего презрения. Так как его все же унизили, молчание уже не имело больше никакого смысла.
Зачем позволять Нилу, Хатчу и Ламару так распоряжаться их жизнями? Она и Гэри – сильные, молодые, умные. Вместе, спокойные и уверенные в своей любви, они оставят этот ужас в прошлом, навсегда уедут из Пальметто строить свое будущее.
Мысль о физической любви пугала. Но Гэри был нежным. Он будет терпелив, пока все ее страхи и отвращение не исчезнут.
Джейд не питала иллюзий, что с этого момента жизнь станет легкой. Она многого хочет от Гэри. Ему придется принять то, что принять невозможно. И он это сделает, если любит ее достаточно сильно, – она должна верить в это. Он встречался с другой, но каждый раз, когда они с Джейд вдруг сталкивались, прежде чем Гэри успевал надеть маску равнодушия, она успевала прочитать в его глазах боль и тоску, которые были сродни ее собственным.
Эти мысли придавали ей смелости, пока она неслась сквозь сумерки.
Дом Паркеров со светящимися изнутри окнами выглядел, как фонарь из тыквы с прорезанными глазами и кривым ртом. Джейд увидела, что миссис Паркер посмотрела в окно кухни, услышав, что к дому подъехала машина. Вечер был теплый, и младшие братья и сестры Гэри все еще играли во дворе. Отис ехал к дому с поля на тракторе.
Джейд вышла из машины, с удивлением обнаружив, что ноги ее едва держат. Глупо так нервничать из-за встречи с Гэри. Он так же, как и она, переживал их разрыв. Она цеплялась за надежду, что он захочет помириться. Миссис Паркер помахала ей из-за сетки окна.
– Джейд, где ты так долго скрывалась? Я не видела тебя целую вечность.
– Я знаю, – сказала она, улыбаясь впервые за последние несколько месяцев и обнимая младших сестер Гэри. Хоть его семья была рада ее возвращению. – Я так соскучилась по всем.
– Представь, Джейд, Джой наконец-то научился ходить в горшок.
– Как здорово!
– Но ему еще приходится носить непромокаемые трусы!
– Я научилась кататься на коньках, Джейд.
Джейд реагировала на каждую новость, придавая большое значение каждой маленькой подробности, которые были так важны для детей.
– Где ваш старший брат? – Его машина была здесь, поэтому она знала, что он где-то рядом.
– Он в амбаре.
– Мама велела ему накормить свинью перед ужином.
– Я бы хотела поговорить с ним сейчас. – Джейд нежно отодвинула детей в сторону.
– Ты останешься на ужин?
– Не знаю. Посмотрим.
– Мама, – крикнул один из мальчиков в сторону дома. – Может Джейд остаться на ужин?
Джейд помахала Отису, пока шла через двор, осторожно выбирая место, куда ступить. Отис снял шляпу и высоко помахал ею над головой в знак приветствия. Ее подбодрил теплый прием семьи Гэри. Они либо не слышали сплетен о ней, либо отказывались верить им.
– Гэри? Гэри? – Она вошла в широкие двери. Глаза пытались привыкнуть к темноте, когда она оглядывала похожий на пещеру амбар. Сильно пахло сеном. – Гэри, отзовись, – сказала Джейд, нервно рассмеявшись. – Где ты? Что ты здесь делаешь в темноте?
Он ничего не делал, просто тихо висел на стропилах.
VIII
Атланта, Джорджия, 1981
Диллон Берк лежал в брюках от смокинга на постели в номере гостиницы и от нечего делать выщипывал волосы на груди. Он поглядывал на дверь ванной, ожидая, когда выйдет его молодая жена. Диллон чувствовал приятное опьянение, хотя выпил только один бокал шампанского, которое лилось рекой на свадебном приеме, устроенном родителями Дебры. Семья Ныоберри была из пьющих баптистов. Они делали щедрые пожертвования в свою церковь, и священник закрывал глаза, когда хлопали пробки от бутылок.
Диллон был пьян не от вина, а от любви и счастья. Он улыбнулся, вспоминая, как Дебра плеснула шампанским ему на руку, когда они, взявшись за руки, пили за здоровье друг друга. Забыв о присутствующих, она игриво слизала вино.
Его бабушка советовала выбрать девушку из баптистов. «Большинство из них добродетельны, – говорила она, – и не отягчены чувством вины, как католические девушки».
В случае с Деброй бабушка Берк была права. Моральные устои Дебры были такими же прочными, Как и закаленная сталь. Но она была чрезвычайно эмоциональным созданием. В своей большой, шумной семье она привыкла выражать свои чувства открыто, без стыда и застенчивости.
Диллону не терпелось вкусить эту пылкую, самоотверженную любовь. Мысль о ней возбуждала. Брюки, взятые напрокат, вдруг стали неудобно узкими. Он встал с кровати и прошел по плюшевому ковру к окну, из которого открывалась панорама центральной части Атланты. Смеркалось, по всему городу замерцали огни. Диллон глубоко вздохнул, наполнив воздухом широкую грудь. Господи, жизнь может быть действительно великолепной! Его – была. У него было трудное начало, но затем судьба улыбнулась ему.
Услышав, что открылась дверь ванной, он повернулся и увидел Дебру, стоящую в потоке золотого света. Ее светлые волосы прозрачным ореолом лежали вокруг головы. Когда она направилась к нему, ее груди с плавным очарованием покачивались под шелковой ночной рубашкой цвета слоновой кости. При каждом ее шаге легкая ткань на мгновение складывалась и задерживалась в углублении между ногами.
Он притянул ее к себе и поцеловал с нерыцарским жаром, просовывая язык между раздвинутых губ, и почувствовал вкус зубного эликсира.
– Что такое? – спросила Дебра тихо, когда почувствовала его улыбку на своих губах.
– Ты полоскала рот?
– Честно говоря, да. После того как приняла ванну и почистила зубы.
– Ты приняла ванну? – спросил он, тыкаясь носом в ее теплую душистую шею.
– Я думаю, что для новобрачной обязательно выкупаться перед тем, как предстать перед мужем.
– Ты хочешь, чтобы я принял душ?
– Нет. – Она вздохнула и наклонила голову в сторону, чтобы ему было удобнее целовать ее шею. – Я не хочу ничего другого, кроме того, что делаешь.
Он хмыкнул.
– Держу пари, что да.
Он положил руки ей на грудь и водил костяшками пальцев по ней взад и вперед, пока она не напряглась.
– Видишь? Я был прав. – Обхватив ее руками, он прижал к себе и страстно поцеловал. Подняв наконец голову, он сказал: – Я люблю тебя, Дебра.
Он полюбил ее почти с того момента, как впервые увидел. Они встретились в первый день осеннего семестра в Техническом колледже Джорджии. На выпускном курсе они были определены в продвинутую группу по английскому. У Диллона это был факультатив. Для Дебры, которая специализировалась в языке, этот курс по истории языка был обязательным.
После первых слов профессора Диллон понял, что ему предстоят сложности, чтобы изменить график занятий. Он не думал, что сможет в течение всего семестра выносить по три часа в неделю гнусавые интонации профессора.
Затем, опоздав на пять минут, влетела Дебра. Ее светлые волосы были спутаны ветром, щеки горели от смущения. Она извинялась, что не могла найти аудиторию, и запыхалась, потому что бегом поднялась на два этажа.
Диллон мгновенно почувствовал любовь и влечение.
После лекции, расталкивая других студентов, он помчался за той, которая заставила его забыть об изменении графика посещения занятий.
– Привет, – сказал он, догнав Дебру Ньюберри. Диллон запомнил ее имя, когда она назвала себя преподавателю, рассерженному ее опозданием.
Она посмотрела на Диллона глазами цвета Карибского моря.
– Привет.
– Чья ты?
Они подошли к лестнице. Дебра остановилась и повернулась лицом к нему.
– Не понимаю.
Отведя ее в сторону, чтобы не мешать другим, Диллон повторил свой вопрос.
– Я ничья, – ответила Дебра с такой интонацией, которая сделала бы честь хорошей актрисе.
– Никакого постоянного парня, мужа или кого-нибудь другого?
– Нет. Хотя я не понимаю, какое тебе до этого дело?
– Сейчас скажу. Хочешь спать со мной?
– Не знаю. Стоит ли?
Она могла бы просто проигнорировать его и спуститься вниз по лестнице. Могла бы разозлиться и дать ему пощечину. Могла бы оскорбиться и прочитать ему лекцию о сексе. Вместо этого ее реакция была как раз такой, на какую он и рассчитывал, кроме полной капитуляции, конечно: она превратила все в шутку. Он задал вопрос с такой подкупающей улыбкой, что она никак не могла обидеться.
За редким исключением, он нравился женщинам. Диллон скромно признавал это, потому что, в конце концов, ничего не мог поделать со своим красивым лицом. В этом виноваты гены. Он воспринимал свои карие глаза, как нечто само собой разумеющееся. Но женщины думали, что золотистые пятнышки в них были необыкновенными и интригующими. Они говорили, что завидуют его длинным темным ресницам и тому, как его русые волосы выгорают летом.
Когда Дебра быстро оглядела его, в первый раз за все время, Диллону было по-настоящему не все равно, что она думает о его внешности. Возможно, она нашла его приятным и подходящим для флирта. Вместо того, чтобы лечь в постель, они остановились на том, чтобы вместе выпить кофе, и только после второй чашки она наконец спросила, как его зовут. Сначала это не имело значения.
В постель они легли только в День Благодарения. Они проводили время только друг с другом, каждое их свидание заканчивалось жаркими поцелуями и объятиями. С огромным самообладанием Диллон удерживал себя, чтобы не попросить большего.
В тот день после большого пиршества в доме у Ньюберри в честь праздника они убирали на кухне, когда Дебра вдруг сказала:
– Давай займемся любовью.
Не теряя времени, он увел ее из дома, полного многочисленными родственниками, и увез в ближайший мотель.
– Ты должна была сказать мне, что ты девушка, – прошептал Диллон потом.
Видя растерянность на его лице, она прижалась к нему.
– Я не хотела, чтобы ты думал, что у меня что-то не так.
– Ты знаешь, что это значит?
– Что ты не будешь уважать меня завтра утром? – спросила она озорно.
– Нет. Это означает, что мы должны пожениться.
– Я надеялась, что ты скажешь это.
Они откладывали это семь месяцев, чтобы сначала закончить колледж, и потому, что Дебра всегда мечтала о свадьбе, как положено, по традиции, в июне. А потом столько времени ушло на подготовку свадебных торжеств с пятьюстами приглашенными.
Теперь, когда закончилась пышная церемония, Диллон поднял свою новобрачную на руки, отнес ее на кровать и аккуратно положил.
– Хочешь, чтобы я сняла ее? – спросила Дебра, дотрагиваясь до ночной рубашки.
– Не сейчас. Ты, возможно, заплатила за нее целое состояние. И должна поносить ее немного дольше сорока пяти секунд. Кроме того, – добавил он, – она мне нравится на ощупь.
Он поглаживал ее живот, одновременно целуя восприимчивый рот. Под его большими руками она чувствовала себя, как кукла с подвижными частями тела, которые всегда желали, чтобы их ставили в такое положение Диллон никогда не пользовался ее готовностью доставить удовольствие и всегда был очень осторожен, чтобы не сделать больно. Он помнил, что не должен сжимать ее слишком сильно, когда его руки обнимали ее тонкие ребра, и потянулся лицом к ее животу. Он поцеловал его через шелковистую ткань.
– Ой, – простонала Дебра, когда он положил ее на подушки. – Возьми меня, Диллон.
– Я этим и занят. – Кровь переполняла его член так, что было даже больно, но он не хотел, чтобы их первая физическая близость как мужа и жены была поспешной и незапоминающейся. Он всю жизнь ждал, чтобы почувствовать полное слияние с другим человеком. Дебра была таким человеком. Событие должно быть по-настоящему торжественным.
Положив ладони вдоль ребер, Диллон начал большими пальцами гладить снизу под каждой грудью, затем перешел к их маленьким центрам. Шелковистая прослойка между его и ее кожей только усиливала то удовольствие, которое он получал от ласк, и степень ее ответной реакции.
В ответ на тихую мольбу Дебры он положил руку на ее грудь, которая виднелась в широком вырезе рубашки, и взял губами сосок. Он стал ритмично сосать, затем сделал эротические движения языком.
– Диллон, пожалуйста…
Его рука спускалась в ложбинку между ногами. Она подняла бедра вверх и потерлась об основание его ладони. Диллон, возможно, сдержался бы, если бы она не расстегнула его брюки и не высвободила его.
– Господи, – прошептал он, когда она большим пальцем дотронулась до чувствительного кончика.
Из-за этого все произошло, когда он все еще был в брюках, а она в ночной сорочке. Разделись они позже. Потом они лежали переплетясь, их желание только на мгновение было удовлетворено.
– У меня самый прекрасный муж на всем свете. – Дебра распласталась на его груди и губами ласкала его, тыкаясь носом в его курчавые волосы.
– Прекрасный? – переспросил он скептически. – Вряд ли.
Она упрямо покачала головой.
– Прекрасный. – Дебра поцеловала один из его сосков и рассмеялась, когда он хмыкнул от удовольствия.
– Я тебя развратил. Ты была хорошей девушкой, до того как встретила меня, – поддразнивал он.
– Это было до того, как я узнала, что теряю.
Лишь когда Дебра согласилась выйти за него замуж, Диллон позволил себе поверить в то, что она, возможно, действительно любит его, хотя и заверяла его в этом много раз. Было трудно поверить в счастье, которое свалилось на него. Он не заслужил такой красивой и неиспорченной жены, как Дебра Ньюберри. Он не достоин безоговорочного признания ее семьи. Его отчаяние по этому поводу в конце концов вызвало ссору.
В середине ссоры Дебра потребовала:
– Скажи, что это за страшная тайна, о которой ты боишься, что я узнаю, и которая заставит меня разлюбить тебя?
– Я был судим, – выпалил он. – Ты думаешь, твои родители захотят такого зятя, который отсидел срок в тюрьме?
– Я не знаю, что думать, пока ты не расскажешь об этом, Диллон.
Его родители погибли, когда ему было восемь лет.
– Они ехали на машине, чтобы забрать меня из летнего лагеря. Обычная нелепая авария на дороге. Грузовик с трейлером занесло. Их машина попала под него.
Так как не было больше никого, кто мог бы его взять, его отдали на попечение матери его отца.
– Бабушка Берк делала все, что могла, но я был злым ребенком.
Все было прекрасно до тех пор, пока его родители не погибли. Отец хорошо зарабатывал, мама была заботливая и любящая. Было так несправедливо по отношению к ним и к нему, что они должны были погибнуть.
– У меня были плохие дела в школе. Оценки становились все хуже и хуже. Я сердился на бабушку за то, что она старается занять место моих родителей. Хотя теперь я понимаю, какой огромной обузой был я для нее в то время. Наконец я понял, что такая мне выпала судьба и что я должен распорядиться ею наилучшим образом. В течение нескольких лет все шло хорошо. Когда мне исполнилось четырнадцать, бабушка заболела. Ее положили в больницу. На мои вопросы, насколько серьезна ее болезнь, врачи говорили мне какую-то чушь, что я должен полагаться на волю Господа. Именно тогда я понял, что моя бабушка умирает. К ее чести, она сказала мне об этом прямо.
«Мне жаль, что я оставляю тебя одного, Диллон, – сказала она, – но не в моей власти это изменить».
После того как она умерла, меня отдали на воспитание в чужую семью. Кроме меня там было еще пятеро детей. Я часто слышал о войне в стране под названием Вьетнам, но и там, наверное, не было таких сражений, какие происходили в этом доме, особенно между мужем и женой. Я неоднократно видел, как он ее бил.
В тот день, когда мне исполнилось шестнадцать, я ушел. Подумал, что жить самостоятельно будет лучше, чем оставаться в этом доме. Предполагалось, что меня ждет денежный счет из фонда по опеке. Но я все время наталкивался на какие-то отговорки, пока не понял, что кто-то, возможно, мои приемные родители, прибрали все к рукам. Я воспринял это только как небольшую неудачу и был уверен, что смогу прожить самостоятельно. Но, конечно, не смог – не воруя, чтобы не умереть с голоду.
В конце концов я остался без копейки и попал в «колонию для трудных детей», что, в общем, другое название тюрьмы. С первого же дня я думал о побеге. Я пытался сделать это дважды. Во второй раз один из воспитателей избил меня до полусмерти.
– Как это ужасно, – сочувствующе проговорила Дебра. Диллон улыбнулся мрачной, кривой улыбкой.
– Сначала я тоже так думал. Позднее он объяснил мне, что ему надо добиться от меня безраздельного внимания, когда он говорит о важных вещах. Он сказал, что мне выпали дерьмовые карты, но то, как играть, зависит только от меня. Либо я буду продолжать в том же духе, пока не схлопочу пожизненное заключение, либо надо изменить все и заставить обстоятельства работать на меня.
– Видимо, ты послушался его совета.
– Там я закончил среднюю школу. Когда вышел оттуда, он устроил меня на работу чертежником в компанию по коммунальному обслуживанию. Это дало мне возможность оплатить учебу в колледже и жилье. Остальное ты знаешь сама.
Дебра посмотрела на него с мягким осуждением.
– И это все? Это все твое ужасное, таинственное прошлое?
– А что, этого мало?
– Диллон, ты был ребенком. Ты совершил несколько ошибок.
Он упрямо покачал головой.
– Я уже не был ребенком с тех пор, как мне исполнилось восемь лет и я узнал, что мои родители погибли. С того времени я всегда сам отвечал за все, что делал.
– Допустим, некоторые из твоих ошибок были более серьезными, чем обычно. И последствия их оказались более суровыми. Но не будь так строг к себе. Ты поднялся над ошибками своей юности. Я бы хотела встретиться с твоим воспитателем и лично поблагодарить его за то, что он наставил тебя на путь истинный.
– К сожалению, этого нельзя сделать. Вскоре после моего ухода какой-то мальчишка во время воспитательной беседы пырнул его ножом, а потом стоял и смотрел, как он истекает кровью… Потому мне некого пригласить на шикарную свадьбу, которую планирует твоя мама.
– Там будешь ты, – сказала Дебра, обнимая его. – А раз я с тобой счастлива, то моих больше ничего не волнует.
Семья Дебры Ньюберри давно жила в богатом районе Ее родители сами происходили из больших семей. У нее было трое братьев и две сестры. Все, за исключением одной сестры, были замужем или женаты, поэтому на каждом семейном торжестве собиралась целая армия тетушек, дядюшек и двоюродных братьев и сестер.
Все члены этой большой семьи приняли Диллона с радостью. Сначала он держался несколько в стороне. Это была защитная реакция: он боялся, что если обнаружит свое истинное отношение, то все сглазит, так же, как боялся принять безоговорочную любовь Дебры.
Теперь, когда они безмятежно лежали рядом, испытав первую после свадьбы физическую близость, Диллон позволил себе роскошь насладиться своей счастливой судьбой. Он трудом заработал диплом колледжа, который открывал перед ним широкие перспективы. Стал частью большой и любящей семьи, чего у него никогда не было. Его молодая жена была умна и нежна, весела и притягательна.
Он захватил руками несколько прядей ее волос и приподнял голову от своей груди, поворачивая лицом к себе.
– Лучше прекрати это пощипывание.
– Разве тебе это не нравится?
– Слишком нравится, поэтому ты можешь поплатиться.
– Это невозможно. – Смеясь, Дебра опустила губы к его животу и поцеловала его. – Диллон?
– У-угу?
– Научи меня, как, ну знаешь, заниматься любовью ртом.
Его глаза, которые были полузакрыты от дремоты, широко открылись. За исключением того времени, которое он провел в воспитательном заведении, Диллон воспринимал доступность секса, как нечто само собою разумеющееся. Он получал его на тарелочке с самого первого раза.
Однажды летом, во время каникул в старших классах, Диллон открыл заднюю дверь бабушкиной кухни, услышав какой-то стук.
Стучала их молодая и энергичная соседка миссис Чандлер. У нее были большие глаза, большие груди и длинные ноги. Она часто выставляла их напоказ, надевая короткие шорты, которые подчеркивали промежность и зад. Ее муж работал шофером грузовика в компании «Сейфвей» и больше отсутствовал, чем бывал дома. Скука делала ее частым гостем у Берков.
Черт возьми, она прекрасно знала, что бабушки нет, потому что ее машины не было около дома. Диллон с прямотой тринадцатилетнего подростка хотел было уже высказать соседке свое мнение. Но это было бы невежливо, а бабушка успела научить его некоторым манерам. Он ответил:
– Бабушка уехала в магазин.
– Ах, жаль. – Миссис Чандлер в отчаянии похлопала ресницами. – Она сказала мне, чтобы я зашла за купонами, которые она отрезала для меня. Ты не знаешь, куда она их положила?
– Они на столе в прихожей.
– Могу я их взять сейчас? Я как раз собиралась поехать в магазин и вдруг вспомнила, что не взяла их.
Диллон разгадал ее ложь. Миссис Чандлер была одета не для поездки в магазин, она была одета, чтобы соблазнить его. Из чистого любопытства он решил приоткрыть западню, и соседка угодила в нее, не сделав ни шагу к столику в прихожей.
Диллон стоял и разглядывал миссис Чандлер. Он был уже выше нее. Она отметила это, дотронувшись до его голых рук и проведя своей рукой по мускулистой, неволосатой груди. Она еще не была полностью развита, но уже выглядела многообещающей.
– Ой-ой, Диллон. Я и не заметила, каким большим ты стал.
Его молодое тело распирало от мужских гормонов, голова гудела от желания. Глаза опустились на ее грудь. Два больших темных кружка были хорошо видны под облегающей белой блузкой.
Через секунду блузки не стало, а миссис Чандлер направляла его безусое лицо к своим розовым соскам и тыкала ими ему в губы. Бабушка Берк подъехала к дому в тот момент, когда неверная молодая жена из соседнего дома полезла к Диллону в шорты.
Два дня спустя миссис Чандлер дошла до того, что не побоялась быть застигнутой. Она проникла через заднюю дверь, пока бабушка Диллона спала после обеда. Приложив указательный палец к сжатым губам, она сделала Диллону знак идти в спальню. Крадучись, они пробирались через коридор. Из спальни бабушки доносилось легкое похрапывание. Как только Диллон закрыл дверь, миссис Чандлер бросилась на него как голодная кошка. Диллон, которому недоставало изысканности, приходящей только с практикой, был таким же хищным. Когда он вонзался в нее, она была липкая и горячая. Он излился с восторгом. Когда все закончилось, миссис Чандлер посетовала, что все произошло слишком быстро.
Похлопывая Диллона по руке, она сказала:
– Мы поработаем над этим.
– Как? – спросил он, глядя на нее своими серьезными карими глазами. – Как мы над этим поработаем? – добивался он. – Что мне надо было сделать? Покажите.
Его взволнованность была настолько неожиданна, его интерес – настолько подлинным, что миссис Чандлер расплакалась. Она провела остаток лета, обучая его, как доставлять ей удовольствие, и жалуясь, что эта «горилла», за которую она вышла замуж, даже не знает, где «это» и для чего.
– Он просто трахает меня до тех пор, пока мне не становится больно ходить, и думает, что доказал, какой он шикарный любовник.
Диллон был прилежным учеником. Он научился доставлять удовольствие, давать женщине то, что ей нужно и чего она хочет. Но его совесть всегда напоминала ему, что миссис Чандлер была женой другого. Он знал, что то, что они делали, было грязью. Он неоднократно давал себе клятву остановиться. Но когда миссис Чандлер приходила, возбужденная и полная желания, Диллон не мог устоять перед искушением и доступностью наслаждения. Кроме того, он не считал себя чем-нибудь обязанным этому водиле: тот водитель грузовика, который убил его родителей, вышел из ужасной аварии без единой царапины.
Через несколько дней после первого воскресенья сентября, Дня Труда, миссис Чандлер пришла, чтобы сказать, что ее мужа переводят.
– Мы переезжаем в Литтл-Рок на следующей неделе.
– Не большая потеря, – проворчала бабушка, глядя как миссис Чандлер пробирается через изгородь из розовых кустов, которая разделяла их дворы. Диллон быстро взглянул на бабушку, подумав, знает ли она, что происходило летом каждый день в его спальне, пока она спала. Они никогда больше не упоминали о миссис Чандлер.
Но Диллон не забыл ее. Он считал, что мужчины никогда не забывают первых женщин, от которых получили плотские знания. Он использовал ее тело как экспериментальную лабораторию, но никогда не чувствовал себя из-за этого виноватым. Она бегала за ним и получала столько же удовольствия, сколько и он, а иногда и больше.
Диллон применял свои знания, полученные от миссис Чандлер, с доступными девочками в школе, большинство из которых были старше его. Одна из его так называемых «сводных сестер» в чужой семье, где он жил, воспользовалась его знаниями. Она была крупной девочкой с неприятным запахом изо рта и нехорошей кожей, но так трогательно благодарила его за ту нежность, которую он проявлял к ней каждую ночь. Девицы, которых он встречал на улицах, были шлюхами, и его общение с ними не вызывало никаких чувств.
Он был груб, как козел, выйдя из исправительной школы и поступив в колледж. И вновь природа оказалась на его стороне. И умственно и физически он был старше своих лет. Тот потенциал, который миссис Чандлер разглядела в нем в тринадцать лет, реализовался в полной мере: у него было высокое, сильное, худощавое тело, он выделялся как личность и его любили. Он легко сходился с другими молодыми людьми и так же легко уговаривал приятных ему сокурсниц переспать с ним.
Первой женщиной, которая поработала с ним ртом, была проститутка, согласившаяся на это, как на одолжение, за приглашение на вечеринку. У нее был определенный порядок действия: помахивание грудями, быстрый минет, и за это: «с вас десять долларов». После этого были и другие женщины, но большинство из них воспринимали физическую близость этого рода как некую уступку, как нечто, чего от них ожидают, но что им не доставляет удовольствия. Никогда до этого ни одна женщина не смотрела на него с таким желанием и любовью и не просила научить ее этому. Он пропустил волосы Де-бры сквозь пальцы и тихо сказал:
– Тебе не надо этого.
Она удивленно посмотрела на него.
– Но я хочу. Тебе неловко?
Он рассмеялся.
– Немного.
– Я хочу это делать правильно.
– Здесь не может быть правильного или неправильного.
– Но я уверена, что есть разница между правильным и самым правильным. – Дебра потянулась к нему и, приложив губы к его губам, прошептала: – Научи меня самому правильному.
Позднее Диллон смотрел на свою молодую жену, пока она мирно спала рядом с ним. Она была настолько хороша, что он ощущал в горле болезненный комок от избытка эмоций. Она была не только красивым, но и чудесным человеком. Коварство во всех формах было чуждо ей.
