Руслан Николаевич Карманов
Лобная местность
Иван Несмышляев не привык обсуждать указания руководства.
Так в его жизни появилась Она.
То, что не вышло даже у страстных африканских студенток, у Перемудровой получилось на раз-два. Войдя в кабинет мэра, и едва успев представиться, Василиса Антоновна по-хозяйски заявила секретарше Зиночке: «Ивана Петровича не беспокоить», и закрыла за собой дверь. О том, что было дальше, Несмышляев всегда с наслаждением вспоминал, особенно часто – в тюремной камере.
Дело было так. Василиса приблизилась к рабочему креслу Ивана, уперлась горячей грудью ему в лоб, а правой рукой схватила мэра за галстук и притянула к себе: «Ну иди же ко мне, мой козленочек, твоя мамочка пришла к тебе и никуда больше не денется».
Движения ее были точны и быстры. Раз! И пиджак сковал руки его владельца словно смирительная рубашка. Два! Ноги в стороны. Три! Ширинка настежь и…
– Мамочка моя, – как жеребец заржал мэр через пару минут после того, как напористая посетительница в короткой серой юбке зашла в кабинет.
– Я с тобой, мой хороший, – прощебетала Василиса Антоновна, утирая свои сочные губы носовым платком, беззастенчиво позаимствованного из нагрудного кармана Ивана. – Я теперь всегда буду рядом.
В дверь кабинета забарабанила секретарша Зиночка: «Вам плохо, Иван Петрович?».
– Нет, Зинаида. Все нормально…
Если бы секретарша в этом момент попала в кабинет, то застала бы удивительную картину: недавно избранный глава города сидит в кресле, на лице его блуждает безумная улыбка, а на коленях Ивана Петровича, распустив густые черные волосы, восседает самоуверенная посетительница. И не просто восседает, а скачет, как опытная наездница на мустанге.
Действительно, Василиса Антоновна, умела найти правильный подход к людям. Но и она, обладавшая богатым опытом по части налаживания различного рода коммуникаций, была весьма поражена мужским потенциалом главы города Л.
– Так где же будет мой кабинет, могучий пикадор? – спросила она, когда бешеная скачка выбила из сил и наездницу, и мустанга.
– Напротив моего, – сладостно прошептал новоиспеченный мэр города Л.
Василиса Антоновна быстро закрутила под свою резьбу не только «болт» Ивана, но и фактически стала главной фигурой в городской администрации, принимая решения по всем ключевым вопросам жизнедеятельности муниципального образования. Она курировала ЖКХ, отделы образования, по учету и распределению жилья, потребительского рынка и услуг, строительства, архитектуры и рекламы. В общем, всем, чем только можно было управлять в небольшом городке, проявляя при этом особое рвение в контроле за теми проектами, на которые выделялись немалые деньги из городского и областного бюджетов.
Иван был только рад административному восторгу Василисы. Командовать Несмышляев никогда не умел. Вести бумажную работу, подписывать документы – вот это было его. «Пусть Василиса будет президентом класса, а я мэром. Все как в школе», – рассуждал Иван Петрович, отдавая бразды правления городом Л. в руки любовницы.
Механизм управления городком работал так. Василиса Антоновна принимала решения, а мэр давал соответствующие указания подчиненным и подписывал необходимые документы.
Где принимались самые судьбоносные решения для города Л.? В алькове любовницы. Василиса завела правило субботних встреч с мэром на своей территории – в коттедже, расположенном в пяти километрах от столицы.
– Ну почему мы не можем видеться чаще? – всякий раз спрашивал любовницу Иван, когда время субботнего свидания подходило к финишу.
– Мы и так с тобой видимся каждый день в администрации, мой козленочек, – шептала она. – Или ты хочешь, чтобы про нас сплетни ходили по городу?
– Нет, что ты. Я не ропщу. И сплетни меня не страшат. Как только ты скажешь «да», мы тут же поженимся, и я все расскажу про тебя моей маме, – блеял «козленочек». – Но мы же можем встречаться чаще тет-а-тет, моя повелительница?
– Ты же знаешь, Иван, как я отношусь к тебе. Но настоящая бизнес-леди не может вести домашнее хозяйство. Тем более, когда столько дел в городе Л. Скажи лучше, какую Игру ты приготовишь мне к следующей субботе, мой сладкий козленочек с историческими фантазиями? – Василиса ловко переводила разговор на самую важную тему с точки зрения исполнения мужских желаний любовника.
– Мои фантазии не знают границы, о, свет очей моих, прекрасная Шахерезада, – приободрялся мэр.
И тут он был прав. Историческое образование давало ему невообразимый простор для воплощения сексуальных фантазий. Ролевые игры, после того, как он сблизился с любовницей, стали главным его увлечением. К каждому свиданию он готовил настоящие сексуальные представления с историческим подтекстом. Любовница охотно включалась в Игру.
Екатерина Великая и Григорий Потемкин, Наполеон и Жозефина, Марина Мнишек и Лжедмитрий I, снова Марина Мнишек и уже Лжедмитрий II, адмирал Нельсон и леди Гамильтон, королева Марго и Генрих де Гиз, Николай I и фрейлина Варвара Нелидова перевернулись бы в гробах, если б узнали в каких позах моделируют их интимные отношения экстравагантные потомки – Иван Несмышляев и Василиса Перемудрова.
На эти сексуальные игрища и тратил всю свою зарплату глава города Л. А получал он почти 200 тысяч рублей в месяц. В четыре раза больше, чем зарабатывала его мама – врач-ортопед.
К каждой субботней встрече с любовницей Несмышляев готовил наряды той эпохи, в которой жили прототипы его ролевых игр. По портретам известных исторических деятелей портные современной столичной мастерской «Арт-нате» воссоздавали, или, как модно нынче говорить, реконструировали нужные наряды для неизвестного заказчика из города Л.
Любопытно, что любовь к костюмам из далекого прошлого привила сыну его мама, покупая Ивану марки с изображением исторических личностей разных эпох. Вот бы удивилась Зоя Николаевна, узнав, во что трансформировалось детское хобби сына.
А как же проходили эти ролевые игры, которых мэр так ждал и к которым так тщательно готовился?
В субботу к полудню Несмышляев приезжал на своем автомобиле к коттеджу любовницы. С порога дома на плечи Ивану с верхней полки шкафа запрыгивал толстый зеленоглазый кот хозяйки. Кота звали Васька…
Был котяра добр к Ивану. Запрыгнув на плечи любовнику хозяйки, Васька тут же начинал тереться мордой об оттопыренное ухо Ивана, оставляя на пиджаке мэра серую кошачью шерсть. Со стороны могло показаться, что кот силится шепнуть в ухо гостю что-то совершенно удивительное. Но Несмышляев знал кошачий язык куда хуже латыни.
Кот каждую субботу повторял свои бесплодные попытки поделиться с гостем чем-то важным, но минут через пять «тёрок» с мэром, терял к нему интерес и перебирался на пуфик в столовой, где начинал лизать толстые свои лапы, естественно, не теряя из виду Ивана и Василису. На игрища любовников он взирал с любопытством.
Мэр и любовница пили чай в большой столовой на первом этаже, обсуждали текущие дела мэрии, подводя итоги рабочей недели. А где-то через пару часов делового чаепития шли переодеваться в разные комнаты. Иван и Василиса облачались в наряды из прошлого, потом возвращались в столовую, где начинали вести светские беседы, пытаясь подражать героям прошлого, в чьи наряды они переоделись.
– Катенька, свет очей моих, чем порадуешь сегодня преданного твоего раба – светлейшего князя Таврического? – вопрошал «Потемкин» Несмышляев, поправляя на голове повязку, будто не имел глаза, точь-в-точь как светлейший.
– А вот я сейчас хорошенько отшлепаю тебя, Гришенька, плеточкой по розовой попочке, – отвечала ему Василиса – «Екатерина Великая», с нарочитым немецким акцентом коверкая русские слова.
Почти четыре года продолжались эти эротические театральные постановки мэра и его заместительницы. До той поры, пока из администрации губернатора не раздался звонок, и Ивана Несмышляева попросили уйти в отставку.
Однако четыре года – срок немалый. Целый олимпийский цикл по меркам современного спорта. Играли, кстати, любовники и в героев Олимпиад: Иван в роли древнегреческого историка Плутарха – олимпийского чемпиона по панкратиону, поднимался на импровизированный пьедестал в чем мать родила, а Василиса изображала в этот момент Нику – богиню Победы. Ника смотрела на героя снизу-вверх, а после жадно целовала гордость чемпиона, но не лавровый венок.
Кстати, для реализации этой олимпийской фантазии Ивану тратиться особо не пришлось. Только на тунику и сандалии для богини. Ведь древнегреческие олимпийцы, как было известно современному историку Ивану Несмышляеву, соревновались на Играх голышом. Наряд Плутарха-чемпиона мэру ничего не стоил, а пьедесталом послужил розовый диван в большой спальне Василисы. Спальня была на втором этаже коттеджа.
Несмотря на умение Василисы выглядеть на все сто в любом наряде, нельзя сказать, что обстановка в ее доме была уютной. Скорее, она была похожа на обстановку в номере какой-нибудь столичной гостиницы, вроде гостиницы «Алтай». Одинаковые голубые обои во всех комнатах коттеджа, чуть затертый серый ковролин на полу, на всех окнах коттеджа – одинаковый белый тюль. Но не обстановка коттеджа манила сюда Ивана.
Однако какой бы богатой фантазией не обладали чиновники, она била через край лишь перед стартом сексуальной прелюдии. Финал игрищ Ивана и Василисы особым разнообразием не отличался: мэр был хорошенько отшлепан, а после – по-хозяйски оседлан черноволосой наездницей и загнан бешеной скачкой до изнеможения.
Но не сексом единым, конечно, была наполнена их жизнь. Как уже было сказано, Иван и Василиса по субботам не только предавались любовным утехам, но и решали важные вопросы, говоря официальным языком, касающиеся жизнедеятельности города Л.
Так вместо новой трансформаторной будки, покупка которой была заложена в смету расходов по строительству Камерного театра, Василиса предложила мэру починить старую. Она же предложила любовнику идею об установке в городе бронзовых памятников.
– Каких еще памятников, Василиса? – удивился мэр. – В городе до сих пор не построен роддом, школ не хватает и детских садов, а ты мне про какие-то памятники. Меня же расстреляют в администрации области за такой проект.
– Мне кажется, ты мелко мыслишь, Иван. Ну хорошо, появится в городе роддом, еще три школы и четыре новых детсада. А они все равно появятся, поверь мне. Как только область решит, что пора бы эти объекты возвести – объявят конкурс, найдутся подрядчики, и все будет построено в срок, – начала издалека Василиса Перемудрова. – Но только какая будет в том твоя заслуга, Иван? Надо успевать оставить яркий след в истории. Ведь ты же не знаешь, какой срок тебе отмерян на посту главы города.
– Как не знаю. Совет депутатов избрал меня на пять лет, – ответил Иван, еще не разобравшись к чему клонит любовница.
– Хорошо если пять, еще лучше – лет десять. Но ведь в любой момент тебя могут сместить с этой должности. Стоит лишь губернатору захотеть. А ты не задумывался, Иван, какую память лично ты оставишь о себе, как глава города Л.? Ты же историк, и прекрасно понимаешь, о чем я говорю.
– А о чем же ты говоришь? – вновь не сообразил мэр, чего хочет услышать от него Василиса.
– Я говорю о наследии, которое останется после тебя, когда ты оставишь свой пост. Каким тебя запомнят люди? – Василиса Перемудрова и даже начала сердиться на непонятливого любовника.
– А что вы предлагаете, дорогая Василиса Антоновна? – с шутливой интонацией спросил мэр.
– Да хоть бы церковь успеть построить. Ну или памятник в городе какой бы установил.
– Храмов в городе и без того хватает. А памятник-то ставить кому? Черту лысому? – рассмеялся Иван. У него было игривое настроение после «скачки».
– Да кому хочешь. Лишь бы был. Хочешь – Антону Чехову, а хочешь – Иванушке-дурачку, – очень серьезно ответила Василиса.
– Иванушке-дурачку? Ты меня что ли имеешь ввиду? – с обиженной интонацией спросил мэр, услыхав свое детское прозвище.
– Ну что ты, Ваня. Ты же самый мой умный на свете, – чмокнула она любовника в щечку. – Ну а почему, собственно, герой русских народных сказок не годится для памятника? Нигде и бюста ему нет, а в городе Л. целый монумент появится! Ты представляешь, какая городу реклама на всероссийском уровне. Если Сергиев Посад – духовная цитадель страны, то мы станем городом Русской сказки, столицей нашего фольклора. Птица Сирин, Гамаюн и Иванушка-дурак отлитый в бронзе на постаменте в центральном парке… Чувствуешь, каков масштаб идеи по развитию патриотического воспитания соотечественников? Губернатор оценит, городской совет депутатов я беру на себя, а горожанам, собственно, все равно, какой памятник будет в сквере стоять… А ты войдешь в историю, Ваня!
– Или вляпаюсь, – хмуро ответил Иван, но слова Василисы его заинтересовали.
– А кто памятник изваяет?
– Как кто? Конечно, знаменитый скульптор Гиви Цетерадзе.
– Ты с ума сошла? Он же денег запросит два вагона, – замахал руками Иван.
– Ну почему сразу два, я уже все справки навела… По 20 миллионов рублей за каждый памятник.
– Это же безумие, выкинуть 40 миллионов из городского бюджета неизвестно на что…
– На два красивых памятника, которые украсят облик города Л. А один из них, Ванечка, мне кажется, может быть похож на мэра нашего славного города, – нежно улыбнулась Перемудрова и прижалась к любовнику.
– Подожди, Василиса, мы говорили про или-или. Или памятник Чехову или Иванушке-ду…, – осекся мэр на слове «дурачок», уж больно оно его ранило в сочетании с собственным именем.
– Нет, вы только поглядите, какой же у мамочки в кроватке скупой козленочек, никак не может оторваться от титечки, – засюсюскала Василиса. – А мамочка возьмет и лишит козленочка молочка, да еще и накажет плеточкой по попочке. А-та-та, а-та-та…
– Накажи меня, мамочка, – жеребчиком заржал глава города…
На следующий день в воскресенье любовники отправились в мастерскую Гиви Цетерадзе. Василиса заранее договорилась о встрече с известным скульптором.
ГЛАВА IX
Витязь в волчьей шкуре
Гиви Цетерадзе ждал гостей в подмосковном особняке, над входом в который возвышались два здоровенных бронзовых сфинкса. Особняк и прилегающую территорию скульптор превратил в творческую лабораторию или гайд-парк. Иван и Василиса в сопровождении пожилого сухощавого грузина Шалвы – помощника скульптора пересекли культурное пространство парка по диагонали за 10 минут, неспешно пройдясь по аллее мимо памятников бывшим правителям страны.
Гостей скульптора Цетерадзе молча встречали покрывшиеся патиной бронзовые изваяния. Иван Грозный, Петр I, два Лжедмитрия, Екатерина II, Владимир Ленин, Иосиф Сталин – бывшие властители страны были собраны тут… Они были отлиты в разные годы и в любой подходящий исторический момент могли занять достойное место на главных городских площадях. Но ветры перемен дули над страной так часто, что пока истуканы вынуждены были ютиться возле особняка своего создателя – плодовитого скульптора Гиви Цетерадзе. Естественно, до лучших времен, когда исторический путь этих правителей становился ориентиром безукоризненного служения интересам Родины. Обычно это происходило после смены власти в стране. Тогда со старых монументов скоблили патину, шлифовали до блеска и при огромном стечении народу устанавливали в самых видных местах.
Поэтому Гиви Цетерадзе не спешил отправлять истуканов в плавильный цех. Ведь свалка истории в любой момент может превратиться в ее Лобное место. В мастерской мудрого скульптора было не меньше десяти памятников российских самодержцев, не считая монументов руководителей КПСС. Точнее сказать, не монументов, а бронзовых голов бывших правителей.
Подставить нужную голову к памятнику для Гиви было делом техники. Тут все зависело от интересов и размера кошелька заказчика. Скульптор Цетерадзе мог изваять статую любого размера. Нельзя сказать, что Гиви был никудышным художником или скульптором. Нет, нет и нет. Но все же не Микеланджело. Талантливых художников немало, но лишь единицы становятся знаменитыми и богатыми. Скульптор Цетерадзе был богат, знаменит и обласкан властью.
Как удалось добиться таких высот сыну тбилисского портного?
Главным талантом Цетерадзе, просто-таки талантищем божественного масштаба было его умение разбираться в людях. Это умение прекрасно трансформировалось в знание кого именно лепить, чтобы самым коротким путем добиться широкого признания и самых дорогих заказов. Он нащупал этот талант, еще учась в тбилисской школе, когда нарисовал портрет своего классного руководителя Нодара Хизанишвили, потом директора школы Зураба Гуридзе, затем заведующего Районо Анзора Далидзе… Не гнушался Гиви рисовать и своих одноклассников, особенно тех, чьи родители занимали высокие должности. Или родителей одноклассников. Например, маму Шалвы Копалейшвили, которая работала директором мясного магазина. Гиви рисовал ее портреты, не утруждая мясистую и крикливую натурщицу позированием, а благодарная мама Шалвы взамен открыла двери к мясным деликатесам родителям талантливого мальчика.
Надо сказать, что портреты юного художника отличались фотографической точностью, за одним маленьким исключением. Гиви не выпячивал на портретах недостатки. Например, нос у мамы Шалвы напоминал гигантский клюв птерозавра из древнего отряда летающих рептилий мезозойской эры, но Гиви легким движением кисти превратил его в такой волшебный носик, которому позавидовала бы и грузинская царица Тамара.
Так благодаря таланту изобретательного Гиви, лысый директор тбилисской художественной школы Тенгиз Куртанидзе на огромном портрете обзавелся кудрями до плеч, а уши директора средней школы Зураба Гуридзе на картине совсем не напоминали ослиные, а обрели идеальную форму мочек. Поэтому не стоит удивляться, что обе школы «настоящий волшебник» Гиви Цетерадзе окончил с отличием.
Переехав в Москву после окончания школы живописи, перспективный художник продолжил свой исторический путь в нужном направлении и через четверть века творческих исканий стал самым модным скульптором самой большой страны в мире. Чтобы проникновение творческих идей художника было безграничным, Гиви много внимания уделял общению с журналистами, привечая самых известных из них за своим хлебосольным столом. И не только выдающихся журналистов популярных газет и телеканалов потчевал Цетерадзе, но и знаменитых артистов, политиков, космонавтов, поэтов и, конечно же, коллег художников, чтобы те не сильно ревновали к успеху собрата по искусству.
Конечно, Гиви Цетерадзе рисовал портреты нужных для его творческого взлета современников. Например, скульптуру одного Президента страны он создал по эскизам, которые набросал, лишь взглянув на экран телевизора. В «ящике» могучий правитель в белоснежном кимоно клал на лопатки соперника по правилам дзюдо.
Прогиб дзюдоиста был засчитан как чистая творческая победа скульптора. Так благодаря беззаветному служению самому высокому искусству Гиви Цетерадзе стал бессменным президентом национальной академии живописи и создал столичный музей самого современного искусства.
Творческие успехи Цетерадзе не ограничивались лишь территорией одного государства. Размах его таланта привлекать к своим работам внимание потенциальных заказчиков со всего света благодаря многочисленным связям был поистине колоссальным.
На всех континентах планеты красовались скульптуры мастера Гиви. Он с легкостью рушил стереотипы о том, что только соотечественники могут наиболее точно передать в камне или бронзе характер своих великих земляков.
Так Гиви Цетерадзе отлил памятник строителям Вавилонской башни выше эпического архитектурного оригинала, создал монумент размером с гору Арарат, посвященный всем обитателям Ноева ковчега и взялся за скульптуру мужа Статуи Свободы. Если у куклы Барби должен быть друг Кен, то и у символа американской демократии должен быть верный спутник.
Очень жаль, что выдающийся скульптор тут немного замешкался (заказов было много, его творческая бригада скульпторов-шабашников работала на износ), и, когда муж Статуи Свободы окончательно обрел соответствующий масштабам памятника детородный орган, в США был избран новый президент.
Президент-демократ в отличие от своего предшественника республиканца не оценил творческий потенциал Гиви Цетерадзе, посчитав, что скульптор задумал в аллегорической форме увековечить превосходство России над всеми Соединенными Штатами вместе взятыми. Проект был свернут, и муж Статуи Свободы не смог пересечь океан целиком, зато его мужское достоинство пригодилось памятнику Симону Боливару, который был установлен в Южной Америке. Правда, местные ревнители искусства прикрыли всю красоту бронзовых гениталий огромной шляпой народного героя, чтобы и без того горячие южноамериканцы не устроили совершеннейшую сексуальную анархию.
Вот к какому выдающемуся скульптору современности Василиса Перемудрова привезла в гости своего любовника.
Несмышляев поначалу очень боялся общения с известным человеком. Но скульптор умел найти подход к нужным людям. Он вышел навстречу к гостям с обезоруживающей улыбкой и пригласил к огромному столу, который ломился от яств грузинской кухни.
Маленький лысоватый грузин с огромными ручищами Гиви Цетерадзе настойчиво предлагал попробовать каждое блюдо… Сулугуни и хачапури, долму и чакапули, лобио и цыплят табака, оджахури и сациви. И, конечно, «Саперави»!
Несмышляев был очарован таким гостеприимством, хотя вино пить не стал. Когда же трапеза подошла к концу, художник пригласил гостей в мастерскую, где в момент облачился в фартук цвета «Киндзмараули».
Иван кушал молча, потому что хозяин стола не давал гостям и слова вставить, а вот в мастерской Несмышляеву захотелось продемонстрировать широту своих познаний.
– Гиви, скажите, как вы относитесь к современному искусству? – не поднимая глаз скромно спросил мэр.
– Искусство невозможно сразу оценить. Особенно современное. Для того, чтобы его понять и принять, нужно время. Современное искусство – это сложный организм, в нем много интересного и талантливого, и только история покажет, кто в ней займет достойное место, – ответил художник с такой интонацией, как будто за его столом когда-то обедал самый великий Творец.
Мастер Гиви увлек гостей в центр огромной мастерской и остановил у мольберта. Чтобы не тратить время, художник решил сделать эскиз с будущей натуры для памятника. Беседа не мешала Гиви творить.
– Гиви, у вас наверняка много критиков. Как вы относитесь к ним? – продолжил Иван свой расспрос.
– Критика, Иван Петрович, это очень хорошая реклама. К этому пониманию я пришел не сразу. Истории великих художников меня научили. Сегодня мы удивляемся, как могли ругать Микеланджело, а ведь современники его не так поняли. Это, увы, участь большого художника, чья главная обязанность – быть художником во все времена. Когда я общался с Огюстом Роденом и Полем Гогеном, то понял главное: надо быть внутренне свободным, чтобы выражать видение мира в любых доступных формах. Эта свобода и есть личный почерк мастера.
Мэр весьма удивился тому, что скульптор Цетерадзе общался с такими великими художниками, которые ушли из жизни раньше, чем началась Гражданская война в России, но из скромности промолчал. Для мэра гораздо важнее было перевести разговор на тему, ради которой, собственно, они с Василисой и приехали к скульптору. Но мэр не знал, как лучше это сделать, чтобы не огорчить хозяина дома – художника с мировым именем.
– На ваш взгляд, Гиви, как должны строиться отношения между властью и художником? Берет ли скульптор на себя какие-то обязательства, помимо правильного расходования казенных средств, если получает деньги у государства? – задал вопрос Несмышляев.
Скульптор понял, что клиент окончательно дозрел до того нужного состояния души, чтобы перейти к материальным вопросам, но все же продолжил отвечать витиевато:
– Дорогой Иван Петрович. Это очень трудный вопрос. Есть люди, которые больше дают государству, а есть, наоборот, те, кто больше от государства получают. Художник создает произведения, а государство его оценивает. Если произведение может быть музейной ценностью, то государство его покупает. От Ивана Грозного до сегодняшнего дня для этого выделялись бюджеты. Но вкусы у всех разные. Поэтому нужно обсуждать каждую ситуацию индивидуально.
– Да, именно, индивидуальную ситуацию мы и хотели бы обсудить с вами сегодня, – сказал Иван.
– Мы с вашей прекрасной спутницей уже обсуждали в целом ваш гениальный проект будущего памятника, Иван Петрович. Кажется, речь шла о монументе герою русских сказок? – скульптор пытался помочь Несмышляеву направить разговор в нужное русло.
– Да. И еще речь про памятник Антону Павловичу Чехову, – уточнил мэр.
– А стоит ли делить надвое великий творческий порыв, Иван Петрович? Может быть, стоит все средства, выделенные на эти благие цели, направить на изготовление одного памятника? Судите сами. Два маленьких памятника – оставят меньший след в общественном сознании жителей и гостей вашего прекрасного города Ж., чем один большой монумент, – пустился в рассуждения художник.
– Да нет же, город Ж. находится в Сибири, а мы приехали к вам из околостоличного города Л., – поправил скульптора Иван.
«Да какая разница, в городе Ж. или в городе Л. установят мой памятник, лишь бы хорошо за это заплатили», – подумал Гиви, но не стал озвучивать свою мысль.
– Да-да, конечно, город Л., – улыбнулся Цетерадзе. – Но все ж таки подумайте над моим предложением, Иван Петрович. А на следующий год мы можем вернуться к проекту памятника Антону Павловичу. Чехов, кстати, мой любимый писатель, хочу вам сказать.
– Что ж, интересная мысль, – сказал мэр и многозначительно посмотрел на любовницу.
Та кивнула, дав понять Ивану, что идея Цетерадзе ей очень нравится.
– Хорошо, Гиви. Ваша идея принимается. В этом году мы сконцентрируем наши усилия на создании памятника Иванушке-дур…, – запнулся Несмышляев. – Только мне пока не очень понятно, как будет выглядеть этот монумент.
– Вы очень вовремя обратились ко мне, Иван Петрович. Я вижу в этом знак свыше. Как бы это объяснить… В общем так. Мысль о создании памятника главному герою русских сказок витала в воздухе, и за полгода до встречи с вами я по наитию начал работу над образом этого героя. Не желаете взглянуть? – художник пригласил гостей пройти в дальний угол мастерской.
Гости последовали за волшебником, который предугадал их желания. Цетерадзе подошел к алой занавеске и резко одернул ее и… О чудо!
Перед гостями мастерской открылся во всей наготе макет скульптуры молодого мужчины. Левой рукой гипсовый истукан указывал вперед, а другая его рука не просто покоилась на плече, но и сжимала в кулаке шкуру какого-то зверя. Шкура как шаль укрывала спину и ягодицы скульптуры. Высота макета была не меньше пяти метров. Скульптура имела лишь один серьезный изъян –мужчина с бицепсами как у Шварценеггера не имел головы.
– Ну как? – спросил художник удивленных гостей. – Вас не смущает нагота будущего монумента?
– Нагота прекрасна, – с восхищением ответила Василиса.
– Ты находишь, Василиса? – недоверчиво посмотрел Иван на свою заместительницу.
В ответ Перемудрова утвердительно затрясла головой.
– Ну нагота, так нагота… Только, мне кажется, у этого героя нету головы и шкура на его плечах какая-то что ли тигровая, – робко возразил Иван.
– О, исправить детали по воле заказчика – это дело техники, а тем более для скульптора с мировым именем, – похвалил себя Гиви, не краснея. – Тигровую шкуру мы заменим на волчью, а нужную голову приставим, то есть отольем…
– А почему волчью? – спросил Иван и почесал затылок.
– Ну как же, сказочный Иван на сером волке добыл какие-то волшебные фрукты – гранат, абрикос, персик, хурма, мандарин, – уверенно сказал хозяин мастерской. – А потом усмирил дикого зверя. Настоящий мужчина!
– Так-то Иван-царевич на сером волке, а памятник-то Ивану, извиняюсь, дураку, – смутился Несмышляев.
– А был ли умен тот Иван-царевич, рискуя жизнью ради женщины?! Конечно же, только настоящий дурак и романтик может бросить все к ногам любимой, но будь по-другому, он никогда бы не познал счастья обладания прекрасной Женщиной, лучшего создания Творца! А ленивая мудрость – это удел старых холостяков, – как грузинский тост красиво произнес Цетерадзе и непременно осушил бы целый рог вина за Ивана-дурака – самого умного дурака на свете, который вышел в царевичи. Но рог с «Саперави» был уже выпит за обеденным столом…
– А какой может быть голова у этой скульптуры сказочного героя? – спросил Иван.
– Важно найти прототип, который бы наиболее точно соответствовал образу героя русских сказок… Тут надо хорошо подумать. Хотя, постойте, Иван Петрович. Да, да, вот так. А теперь поверните голову чуть набок и внимательно посмотрите вдаль, – попросил мэра скульптор и торопливо засуетился вокруг клиента.
После нескольких вращений головы Несмышляева, художник вытянул шею и поднял вверх указательный палец: «Эврика, Иван Петрович. Да вы же вылитый былинный герой, словно сошедший в нашу современную жизнь со страниц русских сказок. Скромный взгляд из-под длинных ресниц, чуть оттопыренные уши, волосы – солома, нос – как у Аполлона. Нет, вы как хотите, а рисовать голову памятнику нужно непременно с вас. И я уже успел сделать кой-какие наброски вашего портрета».
– Да ну что вы, это нескромно, – смущенно замахал руками мэр и покраснел. – Меня не так поймут жители родного города. А давайте мы еще подумаем над вашим предложением, Гиви.
– Конечно, надо непременно подумать и обсудить такой серьезный проект. Ведь памятники – это на века и тут ошибок быть не может, – без искренности ответил художник, прекрасно понимая, что даже самым великими памятникам приходит конец, чего уж говорить о заказчиках, пусть даже с самым большим кошельком на свете. Ничто не вечно под Луной. Ни деньги, ни слава, ни памятники.
Гости тепло попрощались с хозяином мастерской, договорившись о новой встрече.
Скульптор был доволен беседой. От взгляда матерого художника с мировым именем не могло укрыться, что заказчик, эта «золотая рыбка» художника заглотила наживку тщеславия, когда речь зашла о реальной возможности стать прототипом памятника. Мастер Гиви прекрасно знал, как падки люди быть отлитыми в бронзе еще при жизни.
Помощник хозяина особняка Шалва проводил гостей до ворот гайд-парка, над которыми возвышались два здоровенных бронзовых сфинкса, а потом вернулся в дом.
– Ну что, Гиви, продал гостям Витязя в тигровой шкуре, от которого отказались в Рустави? – спросил художника Шалва Копалейшвили, не только его помощник, но и одноклассник и сын директора мясного магазина в Тбилиси.
– Ах, генацвале, если бы не великий дар небес продавать скульптуры, я бы до сих пор рисовал портреты твоей мамы в Сакартвело… – ответил художник. – Принеси-ка лучше кувшин «Саперави», мы поднимем с тобой бокалы за искусство для искусства....
