Ростислав Паров
Одна душа на двоих
– Мне Яр Муган не нравится.
– Еще бы! Мне кажется, он добивается ее любви.
– Кого?
– Конечно, твоей мамы!
– Да враки это. У нее ж есть муж!
– И где же твой холодный ум, Талик? – хихикнула девочка. – Раз он подлец, то разве муж его тут остановит? Да и потом, как он глазел на Альму, видел?
– Как?
– Как на сочный апельсин!
– Тогда, быть может, вовсе и не враки, – нехотя согласился Талик.
От неожиданного стресса у него сильно закрутило живот. Потерпев для приличия еще минутку, он упредил Шенне и убежал в ближайшие кусты.
3. Демоны
Оставшись одна, девочка задумалась о сказанном. Легкая горечь обиды, с которой она пришла в тот день к ясеню, уже улетучилась. Мысль же ее искала нечто, что было бы для нее столь же важным, как заветы Рахмы, и о чем она еще не поведала Талику. Ей очень хотелось поделиться с ним чем-то равноценным, но в голову ничего такого не шло.
В своей задумчивости Шенне не заметила, как со стороны оврага на поляну поднялся мужчина. Она обернулась в его сторону лишь когда стал слышен шелест травы под его сандалиями. Девочка удивилась, но не испугалась, ведь ее не учили остерегаться взрослых и посторонних.
– Здравствуй, девица! – приветствовал ее мужчина.
Шенне сразу поняла, что перед ней чужак. До сего дня она ни разу не видела чужеземцев, но его вычурное приветствие сразу говорило о том, что он не из общины. Это подтверждала и его одежда. Мужчины Калахаси носили серые до середины бедер туники, короткие по колено штаны и никогда не подпоясывались. Чужак же был в охристой с длинным рукавом рубахе, заправленной в достающие до щиколотки штаны.
– Привет и вам, – осторожно отозвалась Шенне.
Ища объяснение происходящему, девочка предположила, что чужеземец либо сильно заблудился, либо ищет их поселение.
– Я друг тебе, девица, – безапелляционно объявил заросший бородой чужак. – И вот что, я сюда пришел за тобой!
– За мной? – не поверила девочка.
– Верно. Мне от тебя дюже помощь нужна. Ты же не откажешь? – подошел он на шаг ближе.
Напористость мужчины и неординарность происходящего заставили ее маленькое сердце взвинтить ритм до бешеного.
– Я деда позову, – дрожащим голосом выдавила она то, что собиралась молвить со всей уверенностью. – Он рядом здесь, он вам поможет.
– Он не сможет помочь, – мужчина стал еще на шаг ближе. – Никак не сможет.
– И все ж я позову, – страх все больше начинал овладевать ею.
– Тогда ему придется умереть. Ты ведь этого не хочешь, а? Дар-вайрун!
С этим призывом возле правой руки странника начал концентрироваться яркий фиолетовый клинок.
– Чего вам нужно от меня?! – сквозь плач и слезы вскрикнула девочка.
– Ты нужна, – рефлекторно он поправил левой рукой свой возбудившийся орган. – Эй, дурень, ну не здесь же! – заговорил чужак сам с собой.
Теперь Шенне осознала, каковы намерения незнакомца и что ей может грозить. От взрослого воина ей было невозможно ни защититься, ни сбежать. В своем страхе она совсем забыла о Талике, который в ее представлении совсем не воспринимался как защитник. Мозг то и дело настойчиво предлагал образ могучего Яра Каира, которого, к сожалению, здесь не было и быть не могло.
Талик к тому моменту уже приметил постороннего, покинул свои кусты и, медленно приближаясь к нему со спины, мог слышать большую часть их с Шенне беседы. Сперва он тоже удивился, затем устрашился, разгневался, а завидев небесный клинок – чуть не запаниковал. Тут же вспомнив о заветах дяди, он постарался мыслить трезво.
«Бежать за взрослыми – подмога не успеет, – думал он про себя. – Но если ничего не предпринять, то никаких уже не будет нас. Шенне, ты мне всего дороже, даже жизни…»
Когда до злодея оставалась лишь пара шагов, он выдохнул и, для верности нацелив левую руку на злодея, холодно призвал:
– Ад-бора.
Секундой позже мальчик почувствовал неудержимую слабость, его колени подкосились, и он рухнул наземь.
Эти жуткие слова знал каждый житель Калахаси, но мало кто решался произнести их вслух и уж тем более сделать их целью другого человека. Считалось, что данный призыв пробуждает не данные богами дары, за которые те ничего не требовали, а что он призывает самого демона смерти – Бору. Ценой призыва была душа человека, утеряв которую, он лишался всех своих небесных даров. Однако если душа оказывалась недостаточно подходящей, демон отнимал жизнь у самого призывателя, а изначальную жертву не трогал. По крайней мере, так гласила калахасская легенда.
«Тот, кто решится в жертву душу принести, тот уничтожит своего врага, сколь бы сильней тот не был!» – говорилось в ней.
Однако точных условий успешного демонического призыва никто не ведал, а если кто и знал, говорить о том строго запрещалось, как, собственно, и призывать Бору. Поговаривали, что в порыве ярости люди выкрикивали «Ад-бора!», но демон в таких случаях силу свою не проявлял, а единственным следствием этих слов становилось суровое наказание глупцов Советом.
Талику оставалось лишь надеяться, что его призыв будет услышан.
Когда мальчик очнулся, солнце уже близилось к закату. Голова его ужасно трещала, так сильно, что он едва мог о чем-либо думать. Повернув ее, он увидел лежащую рядом с собой Шенне. Девочка, засунув худые руки под голову, тихо сопела.
Боль отступила, и память быстро воскресила ему недавние события.
«Выходит, я пока еще не умер, лишь души лишился? – предположил мальчик. – А это что?»
Вокруг их с Шенне тел кружились грязно-розовые кольцевые вихри. Как десятки ужей, непрерывно вертящихся вокруг, проникая сквозь землю с одной от них стороны, вылетая с другой и вновь устремляясь вокруг к земле. Талик протянул к одной из таких змеек руку, но та, словно преграды нет, пронеслась сквозь его ладонь.
«Причудливо», – подивился он про себя, решив, что, возможно, это не явь, а всего лишь сон, насланный на него демоном смерти взамен его души.
Мальчик осторожно привстал, огляделся. Странные вихри несколько ухудшали обзор, но даже сквозь них, аккурат на том месте, где прежде стоял угрожавший Шенне негодяй, серебрилась кучка небесного пепла, уже изрядно разнесенного ветром по сторонам.
«Врага поверженного след? Неплохо!» – все еще ощущал он себя во сне.
Талик поднялся и, не успев сделать и пары шагов, обнаружил, что грязно-розовые вихри поднялись вместе с ним, а их радиус уменьшился почти вдвое – всего до каких-то тридцати сантиметров. Обернувшись к Шенне, он с изумлением наблюдал, что такие же «съежившиеся» вихри-змейки теперь вились и около нее, спиралью уходили чуть выше головы, а затем устремлялись через голову к пяткам, откуда вновь начинали спираль.
Но что еще более удивительно, от его шеи к ее вытянулся эллипс из грязно-розовых листочков. Не в пример змейкам-вихрям, листочки двигались по этой орбите медленно, с интервалом примерно в тридцать сантиметров. От левого плеча Талика они плыли к правому плечу Шенне, а затем от ее левого плеча к его правому. Плыли они так медленно, что мальчик мог хорошо их разглядеть.
Листики оказались почти в три сантиметра высотой, имели форму, похожую на яблоко, и серый с темными прожилками цвет. На их поверхности прорастали розовые, очень мелкие лепестки-ворсинки.
Мальчик вновь попытался ухватить серый листок рукой, теперь уже из опоясывающей их с Шенне орбиты. Подушечки его пальцев сомкнулись, но ничего не почувствовали. Листик же продолжил свой путь к спящей девочке.
«Пора будить!» – решился он, встревожившись, что в этом сне ему подсунут совсем другую Шенне.
– Проснись, Шенне, – склонившись, он нежно колыхнул ее плечо. – Шенне!
Девочка очнулась и, завидев знакомое лицо, тут же обвила руками Талика за шею, притянула к себе.
– Талик, ты жив! – вмиг заплакала она. – Как же я рада! Молчи, я так тебя люблю!
Не вырываясь из ее объятий, он лег рядом и обнял ее за талию. Не боязливо, как несколькими часами ранее, а спокойно и умиротворенно, будто делал это уже много-много раз.
– И я тебя люблю, и очень сильно!
Никогда до этого дня они не говорили друг другу эти взрослые слова, видимо, полагая их еще не вполне подходящими.
– Расскажешь, что вот здесь произошло? – после долгого молчания решился спросить Талик.
Ее ответ должен был помочь наконец понять, находится ли он в удивительном демоническом сне или все еще в прежней жизни.
– Ты демона призвал, что хуже смерти, – сильнее прежнего обняла его Шенне, – и он злодея в пепел превратил.
– А что с моей душой? Ее он не забрал, выходит?
– Забрал, – она ослабила объятья, и мальчик смог увидеть ее заплаканное, но улыбающееся лицо.
– Уверена?
– Да, все твои дары ушли. Ты спал мертвецким сном, едва дышал. Сначала я трясла тебя, затем щипала. А после укусила. Так сильно, что пошла отсюда кровь, – она указала на место, где уже успела залечиться рана. – Она текла тихонько, я ревела. Тогда я поняла, что Камилана нет, а с ним и остальных даров, выходит.
– И это странно, я не чувствую души нехватку, – Талик отодвинул ее правую косу и аккуратно вытер со щеки слезинку. – Как будто все как прежде или лучше даже.
– Конечно, я ж дала тебе свою, – Шенне вновь прижалась к его щеке и аккуратно поцеловала ее. – Теперь у нас двоих одна душа.
– Шенне, ты тоже демона призвала?! – округлил он глаза.
Калахасцы имели представление о трех демонах: демоне смерти Боре, демоне покоя Халле и демоне любви Лаллаке. Бора могла уничтожить врага ценой души, Халла – забирала жизнь за умиротворение души, а Лаллак объединял души любящих людей, отбирая как жизни, так и души, после того как они разлюбят друг друга.
Согласно имевшимся преданиям, демоны не обладали волей и разумом, а, являясь бессмертными бестелесными сущностями, действовали по некому заранее установленному для них закону, от которого не могли уклониться. Как солнце, которому, в понимании калахасцев, предписано было каждый день всходить на востоке и заходить на западе, и никак иначе.
– Да, демона любви Лаллака.
– Но разве он не призывается двумя?
Талик до того дня уже слышал о запретном призыве Лаллака, но ему всегда казалось, что тот должен инициироваться сразу двумя влюбленными, желающими соединить свои души.
– Довольно, чтоб второй не возражал, – пояснила Шенне, слышавшая о демоне любви куда больше рассказов.
– И все равно, ты сильно рисковала.
Хотя мало кто решался в нарушение устава призывать Лаллака, взрослые судачили, что около пяти лет назад пара влюбленных таки сделала это, но вместо объединения душ оба они утратили рассудок, что, как они утверждали, происходило не раз и прежде. Что было тому причиной, неизвестно. Одни считали, что дело в утраченных знаниях об условиях призыва, другие – что причина в несовместимости душ, третьи утверждали, что все из-за недостаточной любви между ними, хотя в таком случае призыв просто не должен был сработать.
Как бы то ни было, угроза потерять рассудок наряду с сомнительной ценностью призыва неплохо удерживала романтически настроенные натуры от его применения.
– Уж не сильней, чем ты.
– Возможно, так.
– Теперь мы связаны, Талик. Если убьют тебя – умру и я. Раз заболеешь ты – болеть тогда и мне. Вот только…
– Разлюбив однажды, мы оба потеряем души и умрем, – эту часть легенды мальчик тоже знал.
– Все так и есть, – вновь улыбнулась Шенне.
– Но мы же не разлюбим, верно? – Талик приблизил свои губы к ее.
– Да, верно, – она приняла его невинный поцелуй.
С минуту они, обнявшись, лежали молча.
– Шенне, мне кажется, я начинаю понимать, что это за листки кружатся.
– Листки? Какие?
– Эти – вокруг нас, – он провел пальцем около одной из «змеек». – Не видишь?
Девочка непонимающе помотала головой.
– Они вращаются вокруг, как розовые с серым змейки…
Талик описал ей видимую им картину, в том числе загадочный поток медленных листиков, возникающий между ними при отдалении друг от друга.
– Я думаю, что листики – носители твоей души.
– Звучит красиво! Жаль, что я не вижу. А ты не врешь?
– Ничуть.
– Быть может, это Бора сей дар тогда оставила тебе?
– Шенне, ты это называешь даром? – усмехнулся мальчик. – Я из-за них тебя неважно вижу… уже с пары шагов. А у меня перед глазами клетка, а ты как будто в коконе из змей лежишь!
– Вся-вся?
– Сейчас проверю.
Талик отполз в сторону, чтобы их вихри-змейки разделились на два лагеря. Хотя расстояние между витками обвивающих их спиралей было примерно одинаковым, оно было непостоянным, с каждым новым оборотом меняясь на три-пять сантиметров. Из-за этого Талик видел девочку много лучше, когда ее «змейки» прятались за его, и наоборот, много хуже, когда они из-за них полностью выглядывали.
– Угу. Порой почти полтела закрывают, а иногда до четверти всего. Но это ерунда, – поспешил он успокоить свою спасительницу, – я думаю, привыкну.
– Быть может, даже к лучшему оно! – хихикнула вдруг девочка.
– С чего вдруг?
– Когда вырастешь, то будешь неподвластен… другим красавицам!
– Шенне, – укоризненно покачал он головой, – зачем другие мне, коль у меня есть ты?
– Конечно незачем, но все равно так лучше!
Они согласно рассмеялись, так что не сразу услышали дальний зов вечернего колокола.
– Талик! – спохватилась она, указывая пальцем в сторону поселения. – Наверное, нас потеряли!
– Бежим!
– Но никому ни слова!
Поначалу вихри перед глазами сильно мешали Талику и даже вызывали у него легкую тошноту. Но вскоре он адаптировался и по пути домой уже пытался новыми глазами рассмотреть ранее невидимое.
Согласно его наблюдениям, животные – как минимум, овцы и козы – души совсем не имели. Равно как трава, деревья и прочая растительность. Зато у взрослой пастушки «душа» была почти втрое шире, чем у него или Шенне. Пробегая мимо нее, мальчик инстинктивно взял в сторону, чтобы не столкнуться с коконом, тогда как его подружка пробежала всего в шаге от женщины – безопасном для столкновения дар-буганов расстоянии. Их вихри пересеклись, но не слились, словно не видя и не чувствуя друг друга.
В остальном дарованный Борой взор ничего ему нового не открыл.
Когда они добрались, дыхание их совершенно сбилось, лбы покрылись испариной, лица раскраснелись. Из последних сил переставляя ноги, они не увидели ожидавшей их родни, лишь одинокую фигуру чуть выше по мостовой.
– И где ж вы носитесь, поганцы? – издали узнала их Финиста, старшая сестра Талика.
Она покинула родительский дом больше года назад и, занимаясь с мужем полевыми работами, теперь прежнюю семью навещала нечасто.
– Талик, ну ты болван! Мать извелась уже – пропал с обеда! – встретив брата, она щелкнула его по носу. – И ты, коза! Твой Яр так гневался, что убежать хотелось!
– Мы заигрались, – борясь с непослушным дыханием, попытался оправдаться Талик.
– Доигрались вы! – выплеснув негодование, его сестра, как за ней водилось, быстро подобрела. – Давайте побыстрей, пока на поиски не встала вся община.
Ускорив шаг, они устремились на площадь.
– Да что с нами могло случиться? – осторожно подключилась к разговору Шенне. – Нам не впервой опаздывать. К чему тогда волненья?
– Ну, так-то ни к чему, – пожимая плечами, согласилась Финиста. – Да вроде кто-то видел на окраинах чужого. Дня два назад. А может, не чужого, а показалось им. Когда ж вас спохватились, припомнили, надумали дурного.
– Зачем бы мы ему?
– Да кто их знает, братец! На то они, видать, и чужаки.
– Как папа? Зол?
– Нет, но вот Яр Каир…
4. Разлука
Несмотря на их опасения, детей в тот день совсем не ругали. Родные были рады их целости и невредимости, слегка журили, но больше обнимали. А Яр Каир, выпустив весь свой гнев еще до возвращения внучки, не сказал ни слова, лишь молча смотрел на нее и как-то болезненно улыбался.
За ужином мальчик сделал еще несколько открытий.
Во-первых, ширина кокона из вихрей-змеек, судя по всему, зависела от возраста. У них с Шенне совсем маленькая, у прочих детей – в полтора-два раза больше, а у старшего поколения – почти два с половиной метра в диаметре.
Во-вторых, цвет змеек тоже сильно различался. У его мамы с папой, как и у родителей Шенне, цвет был почти серым, с легким розовым оттенком. Зато у Яра Каира, старейшин и еще нескольких взрослых вихри были почти чистыми розовыми. Учитывая, что розовый цвет давали маленькие лепестки, это, по мнению Талика, могло означать лишь то, что у них все серые листочки должны были плотно зарасти маленькими ворсинками.
Наконец, цвет змеек-вихрей не зависел от освещенности – он всегда был одним и тем же, а сами вихри совсем не отбрасывали теней.
Получив на раздаче свою краюшку хлеба и фрукты, предназначавшиеся для завтрака, он, сильно за день уставши, едва добрел до дома, где его еще ждала отложенная с обеда работа в саду.
На следующий день Талик встал позже обыкновенного. Отец уже ушел на стройку, а мама, стараясь вести себя тише, занималась шитьем.
– Тебе привет, мам, – устало пробормотал мальчик и только тогда заметил, что мамины змейки сильно за прошедшую ночь порозовели.
– И тебе, Талик! Как голова – болит? – перед сном он жаловался ей на усталость. – И ты чего вдруг на меня так смотришь?
– Да ничего, мам. Голова нормально.
– Тогда за завтрак и бегом к Багуру!
– Да, хорошо.
Мальчик перевел взгляд на собственное тело и обнаружил своих «змеек» тоже розовыми. За время сна его серые листики тоже густо поросли новыми розовыми лепестками. Оставалось лишь разобраться с тем, как и куда будут пропадать эти лепестки до вечера.
До полудня Талик разнес десяток предписаний старейшины, все больше и больше привыкая к вихревым змейкам вокруг других людей. Конечно, видел через них он много хуже, зато уже не шарахался от чужих коконов в сторону, смело цепляя туловищем их бока. По розовым лепесткам у него уже тоже была догадка, подтвердить которую он собирался на уроке у Кальина.
Подходя к хижине наставника, Талик присмотрелся к медленным листочкам, поток которых соединял их с Шенне, и по его направлению определил, что она, скорее всего, уже там. Желая увидеться с подругой еще до начала занятий, он ускорил шаг.
Шенне пришла на задний двор старика Кальина примерно за десять минут до его появления. Талика не было, остальные дети почти все были в сборе, тогда как наставник еще задерживался.
Ночь у нее выдалась неспокойной – снился бородатый чужак, умирающий Талик, их взаимное признание, первый поцелуй. К полудню девочка уже чувствовала вялость, несмотря на которую собиралась твердо придерживаться вчерашнего уговора.
«Ну что, придумал?» – хотелось сказать ей, проходя мимо смотрящего на нее исподлобья Хагала.
Сдержалась. Оседлала свой камень, бесстрашно развернулась к остальным.
– Скучаешь без любимого? А, Шенка? – снова напрашивался на неприятности сын кузнеца.
– Немного, – как можно спокойней ответила она, хотя сердце ее вмиг взволновалось, – Хагалек.
От последнего она себя удержать не смогла, ведь тот назвал ее не как человека, а как собаку, которых часто нарекали пренебрежительными человеческими именами.
– Так что? – специально повысил голос мальчик. – И правда его любишь?
– Да, правда, – уже тверже ответила Шенне, хотя пальцы ее рук покрылись мелкой дрожью. – Почему так любопытно?
– Э-э… – мальчик обомлел в глупой улыбке. – Э-э… – начал он оглядываться по сторонам, будто ища какой-нибудь подсказки.
– Чего?! – вконец осмелела она. – Если тебе я нравлюсь, то забудь навеки! Ты ж видишь – мое сердце занято!
– Ну… ну… – растерянно посмеивался Хагал.
Несколько ребятишек стали посмеиваться вместе с ним, настолько потешно он выглядел в своей растерянности.
– Ну, – решил достать проверенные козыри мальчик, – и того уже? – как и днем ранее, он заговорщицки похлопал друг о дружку ладошками.
– Хагал, ну что ты, мы же еще дети! – с интонацией поучающего родителя ответила девочка. – Вот женимся, тогда конечно. Чем мы прочих хуже?
– Ничем, – вероятно, привычная для него роль старшего вынудила мальчика ответить на пикантную тему «по-взрослому». – Ну как-то рано вы, ребята… как-то рано!
– Так сердцу приказать нельзя, – также по-взрослому изрекла Шенне.
– Хм, ну и ну! – осуждающе покачивая головой, былой задира отвернулся.
Пара девочек с ближних камней мигом подскочили к Шенне. Первая доверительно схватила ее за руку, другая лишь навострила уши.
– Шенне, ты это все серьезно? – зашептала первая. – У вас любовь?
– Да, я ж сказала, – тихо подтвердила Шенне. – Разве это дурно?
– Нет-нет, – поспешила оправдаться та, – пожалуй, только смело. А поцелуи… были?
– Был однажды, – румянец окрасил девичьи щеки.
– Ух! Вот же ты даешь!
Когда Талик вошел во двор, девочки все еще щебетали вокруг Шенне. Не слишком понимая, в чем тут дело, он тихо прошел к своему камню, покоящемуся справа от нее.
– Гм-гм, – громко прокашлялась с дальних рядов Сана.
Девочки затихли, обернулись к ней, проследили за ее ехидным взглядом и, завидев Талика, шарахнулись в сторону, оставив Шенне наедине со своим румянцем.
– Привет тебе, Шенне!
– Как и тебе, Талик!
Их розовые вихри-змейки кружили вокруг своих хозяев, однако расстояние между партами не позволяло им слиться в единый поток.
– Все, детки! – захрипел голос наставника. – По местам!
Старик поднял с полу стопку деревянных блюдец и сам начал разносить их по рядам, на каждом камне оставляя по одной посудине.
– Задача ваша такова, – мерно начал бубнить Кальин, – поднять не ниже шеи и не выше головы, а там затормозить Затраком, чтоб она зависла. Всего в призыва два. Все поняли?
Раздалось дружное «угу».
По сути, это был тот же трюк, что Талик провернул на ужине с миской, но теперь силу опускающего дара Затрака необходимо было подобрать с первого раза.
Старик бросил оставшуюся в его руках деревяшку себе под ноги.
– Дар-маджулс, – спокойно скомандовал наставник, и тарелка неспешно поползла вверх, пока через пять-шесть секунд не достигла его подбородка. – Дар-затрак! – снаряд как вкопанный остановился всего парой сантиметров выше.
Талик силился сквозь две стены разделяющих их с наставником вихрей разглядеть розовые лепестки Кальина новым взглядом, но не преуспел в этом. Слишком было далеко и слишком плохо с его места видно.
Тогда он попробовал сам. Сосредоточил взгляд на блюдце, выставил три пальца, произнес призыв. Несколько розовых лепестков оторвались от кружащего вихря, сформировали у каменной поверхности три розовые точки и медленно устремились вверх. Тем не менее, тарелка осталась недвижима.
Секундой позже неудачу потерпела и Шенне. Они в недоумении переглянулись.
Пока строгий наставник не обнаружил их замешательства, Талик поспешил обратить свой взгляд на соседа справа. За вездесущими вихрями он разглядел поднимающуюся тарелку, а когда та взмыла над головой мальчишки (тот припоздал со вторым призывом), увидел и три розовые точки на ее обратной стороне.
– Куда ж торопишься? – заметил оплошность наставник.
Мальчик вскочил с места и попытался ухватить улетающую посудинку руками, но не успел, лишь зачерпнув ладонями воздух.
– Уж поздно, улетела! – махнул рукой наставник. – А вы что?! – рявкнул он на Шенне и Талика.
– Мы сейчас, – заверил его мальчик, сползая со своего камня и садясь рядом с Шенне на корточки. – Давай, – шепнул он ей, – сейчас получится.
Ища поддержки, девочка инстинктивно положила свою руку на его плечо.
– Дар-маджулс, – неуверенно молвила она, и тарелка, чуть накренившись, потихоньку поплыла вверх. – Дар-затрак, – снаряд чуть дернулся и остановился на уровне ее глаз, совсем слегка дрейфуя вниз.
С полной благодарности улыбкой девочка обернулась к Талику. Ей очень хотелось обнять своего любимого за оказанную помощь, а заодно и узнать, что же она делала не так в предыдущий раз.
– Что ж, будто так, – покачал головой наставник. – А ты?!
– Сейчас, наставник! – Талик пересел на свой камень, сдвинулся почти вплотную к деревянному снаряду, сконцентрировал взгляд, произнес призыв.
Тарелка дернулась вверх, но только с одного края, и, чуть поднявшись, соскользнула на каменную поверхность, а потом и наземь.
– М-м-м, – задумчиво замычал старик. – Торопишься. Чуть успокойся и продолжи!
– Хорошо, наставник.
Эта попытка совсем никуда не годилась и очень напомнила Талику самые первые его уроки. Он вроде бы все делал правильно, все как обычно, но призыв работал совсем не так, как прежде. Он словно разучился есть давно освоенной ложкой.
Больше того, теперь он видел, что два розовых пятна, уронив тарелку, взмыли ввысь, а третье, отстав, ковырнуло край тарелки и тоже ушло в небо.
– Что происходит? – укрывая с одной стороны рот ладонью, зашептала ему Шенне.
– Мне кажется, что лепестки твои… меня не очень-то желают слушать, – как можно ближе наклонившись в ее сторону, прошептал мальчик.
– Вот твари! – хихикнула она. – А со мной что?
– Расскажу попозже. Ты ставь тарелку ближе, выйдет лучше.
– Ладно!
Все дело было в окружавших девочку змейках-вихрях, а точнее, в их радиусе. Призыв подъема формировал под дном тарелки три сгустка из розовых лепестков, которые и обеспечивали движение вверх. После разделения небесной силы Шенне на двоих радиус вихрей, в котором могли сформироваться летучие пятнышки, также уменьшился вдвое. Однако стоило Талику встать рядом, как змейки слились и окутали их обоих, обеспечив близкую к привычной дальность действия призыва.
Мальчику же ничего не оставалось, как пытаться найти общий язык с еще вчера чужими для него розовыми лепестками. Получалось это намного медленнее, чем он бы того желал. И если бы не утренняя сцена и не строгий присмотр наставника, Талику бы не удалось избежать язвительных насмешек.
Лишь по прошествии часа у него начало получаться, и, чуть схитрив, он таки смог отчитаться перед наставником. Тарелка была поднята, но остановлена не первым дар-затраком, а уже вторым, примененным без словесного призыва. Глядя на тарелку, внезапно остановившуюся секундой после призыва, старик поморщился, почесал щетину и счел задание выполненным.
Молчаливый призыв оказался неожиданным и для самого Талика. Перед очередной попыткой он просто вспомнил серые в форме яблока листочки, представил сгустки розовых лепестков, в трех точках поднимающих тарелку с нужной силой, и та, еще до того, как слова призыва вырвались наружу, оторвалась от камня вверх.
Это открытие очень его воодушевило, мальчику не терпелось поделиться им с Шенне.
Однако было и то, что его очень расстраивало. Летучие змейки вокруг них быстро серели. Если у других ребят розовый цвет погрязнел лишь слегка, у них с Шенне уже преобладал серый. Розовые лепестки – маленькие агенты могучей небесной силы – тратились слишком быстро.
– Наставник Кальин, – решился еще на одну хитрость Талик, когда тот дал команду работать с камнями, – что-то голова кружится. Могу ли я прилечь?
– Иди, – не посмел усомниться старик, вероятно, и сам прекрасно видевший, что мальчик сегодня сам не свой.
Шенне проводила его беспокойным взглядом.
– Любовная то видно лихорадка, не иначе, – во время перерыва подзуживал над ним Хагал. – Держись, дружок!
– Все из-за глаз? – держа его ладонь и шепча в это время на ухо, пыталась угадать Шенне, чем вызвала умиление среди девочек, теперь не сводивших с них двоих глаз.
– Нет, думаю, все хуже.
– Как хуже?
– У нас с тобою слишком мало сил, – шептал он ей в ответ. – Нам на двоих их просто не хватает.
– Вот же… – закусила Шенне губу, вызвав очередную волну улыбок.
К урокам грамоты мальчик вернулся на свое место и покидал двор Кальина уже как будто здоровым.
По пути домой они завернули на площадь. Получили полагавшийся им обед, нашли самый дальний свободный стол, за которым мальчик и поведал Шенне о своих открытиях. Оба понимали, что, тратя все силы, они подвергают себя огромной опасности. Без дар-бугана их можно было убить одним ударом кулака или случайным столкновением с бегущим прохожим – чужой дар-буган просто испепелил бы их незащищенные тела, как распылил камень, летевший в лицо Хагала. И это уже не говоря о невидимом даре Камилана, излечивающем их раны, а также помогающем поддерживать температуру тела и бороться с разными болячками.
– И что мы будем делать? – поникла девочка.
– Преумножить надо… с тобой нам как-то серую листву.
– Ты ж говорил о розовой и лепестках?
– Все верно, сила – в розовых, они растут на серых. Тогда выходит, преумножим серых, и розовые тоже к нам придут. А с ними уж и сила, не иначе!
– Понятно, только как их получить…
– Не унывай, Шенне, а способ мы отыщем! Пока же…
А пока они решили не появляться у наставника Кальина по двое.
– Согласна. Два дня ты, два я.
– Ага.
Уже на подходе к дому им встретился отец Шенне. Таймур как раз усаживался в запряженную телегу.
– Красавица моя, со мной поедешь? – нежно улыбнулся ей отец.
– Поеду! – обрадовалась дочь, понимая, что это освобождает ее от хлопот по дому. – А куда?
– К Сугару едем. Залезай скорее!
Дети улыбнулись, слегка коснулись друг друга пальцами рук и на том попрощались до вечера. Шенне устроилась на соломе за спиной отца, усевшегося впереди, дабы править лошадью.
Дом Сугара располагался на восточном краю Калахаси, за второй линией посевов. Дойти до него пешком можно было часа за полтора, на лошади – примерно за час, а то и быстрее.
– Пап, а зачем туда мы едем? – довольно рассматривая окрестности, спросила Шенне.
– Скотина дохнет, – отвечал через плечо отец.
– Хм… И животных ты лечить умеешь?
– Немного, дочка, – усмехнулся тот. – Но другие не умеют вовсе!
Они неспешно проехали через площадь, череду безликих деревянных домов, минули озерцо, густо поросшее камышом, после чего наконец выехали на безлюдный простор.
Легкий ветерок нежно трепал ее волосы, безоблачное небо радовало глаз, солнышко мягко нагревало спину. Погода в тот день была прекрасная, и все же, чем дальше они отъезжали, тем хуже Шенне себя чувствовала. Сначала забурлил живот, потом стало жарко, подступила тошнота.
Таймур, не боясь быть услышанным, распевал какие-то старые песни, от которых девочке становилось совсем худо. В один момент она не выдержала, и ее таки вырвало. Однако за громыханием своего голоса отец того не услышал.
– Папа, постой, – борясь со слабостью, она едва нашла силы, чтобы дотронуться до его спины.
– Чего, красавица?! – радостно обернулся тот.
Завидев ее стеклянные глаза, бледное лицо и испачканное рвотой лицо, отец вмиг потерял задор. Он неуклюже затормозил повозку, перепрыгнул к дочери и трясущимися от страха руками стал очищать ее лицо, вопрошать о самочувствии.
– Мне плохо, – отмахнулась Шенне и, отвернувшись в сторону, снова срыгнула, испачкав подол своего платья. – Кажется, я вся горю…
– Никак, гнойница! – предположил он единственное казавшееся ему правдоподобным. – Ох, держись, малышка!
Отец уложил дочь поглубже в солому, стянул с себя тунику и укрыл ею от солнечных лучей. Влетев на облучок, он спешно развернул коня и, не жалея того, во всю прыть погнал его домой. То и дело он хлестал животное по крупу, тогда как старенькая телега, подпрыгивая на ухабах, едва эту тряску выдерживала.
