Рона Цоллерн
Obscura reperta [Тёмные открытия]. Игра в роман

Полная версия

Ненормированный рабочий день

Артур возился с замком, когда вернулась бабуля Готье.

– Ну что, мальчик!

– Все отлично, бабуля, извини, я тут тебе дверь сломал, но уже починил, вот новые ключи. Все, я очень спешу, прости пожалуйста. – И не дав ей ответить, Артур быстро поцеловал старуху и выскочил на улицу, завел машину и тюкнувшись при развороте бампером о столб умчался прочь.

___________

Бухнула дверь, что-то загремело. Роланд знал, если Артур похож на брошенный в стекло камень, значит дело плохо, но надо было проверить, насколько.

– Артур, ужинать будем?

– Оставь меня в покое!

Артур через две ступени поднялся по лестнице.

– Может выпьем?

– Нет.

– Малыш…

Роланд встал на его пути и тут же был притиснут к стене.

– Заткнись, Роланд, понял?

Артур ушел к себе, но вскоре снова вылетел уже в другой одежде и с портфелем, спустился, толкнул ногой дверь в комнату Доминика.

– Вставай, мы уезжаем.

– Куда? – Доминик неохотно оторвался от экрана, но вставать не стал, а только получше укрылся пледом.

– Куда собирались. На верфь.

– Взбесился, Артур? Туда три часа ходу – ночь на дворе!

– У тебя ненормированный рабочий день. И ночь. И еще не ночь! Спорить не советую – схлопочешь.

– Э-э-э! Лежачего не бьют…

– Я бью! Вставай. Через десять минут жду в машине.

___________

Дорога была дорогой к морю. Артур вдруг провалился в усталость, и даже перестал прокручивать в голове сегодняшний день, море перекрывало все. Он закурил, Доминик как обычно стрельнул у него сигарету, и затянувшись спросил:

– Токсикоз?

– Еще один знаток человеческих душ! – процедил Артур. Воевать он уже был не настроен.

– На тебя знаток не нужен, и так все ясно! Не дает, вот ты и бесишься!

– Зато ты, похоже, брать не успеваешь, и всегда спокоен.

– Просто я знаю секрет, против которого никто не устоит.

– А, так вот чем от тебя вечно несет! Секретами твоими?

– Действует, между прочим! Хочешь попробовать?

– Доминик, – сказал Артур, зевая и потягиваясь, – если бы мне нужно было просто с кем-то переспать, это одно, а по отношению к человеку, которого любишь, это неприемлемо. Мне не нравятся подобные манипуляции людьми, и я в них не верю.

– Зря не веришь, можно же не только…

– Что?

– Ну, баб на это цеплять…

– Но и…

– Кого хочешь, на спор могу такое зельице приготовить, что ты по мне с ума сходить начнешь!

– По-моему, ты забываешься, Доминик!

– Просто для доказательства! Помнишь нашу вторую встречу, как ты меня хотел долго и мучительно убить, а потом на работу взял? Действует это, понимаешь, на всех. На деловых партнеров может действовать, на всяких там спонсоров – сами тебе денежки понесут, только возьми!

– Что-то тебе никто не несет ничего!

– Мне твоих денег хватает, а еда и е..я у меня всегда бесплатные – чего еще надо?

– Мозгов не мешало бы добавить и наглости отчерпать, а то через край.

– Да что ты понимаешь, Артур! Ты из-за какой-то сучки…

– Заткнись, а то высажу прямо здесь.

– Помочь хотел!

– Чем ты хотел мне помочь, исходя из поставленного тобой диагноза, Доминик?

– Мне нравится ход твоих мыслей!

– Пожалуй, я тебя в море утоплю! Ты можешь быстрее ехать?

– Ты о чем, блять? Быстрее ехать? Навстречу своей смерти и с одной фарой!?

___________

В небольшой квартире, где Артур жил, когда приезжал на верфь, все было без изысков. Квартиру выбирал он сам, поэтому антиквариатом и прочими излишествами она была не заселена.

– А мне у тебя нравится! – сказал Доминик, включая везде свет и открывая все возможные двери – шкафы, холодильник, ванную.

– Спать ложись, завтра в шесть выезжать обратно!

– Завтра же воскресенье!

–У меня встреча в одиннадцать утра, а надо еще домой заскочить.

– Так, какого черта мы приперлись? Чтобы с утра чесать обратно? С одной фарой?

– Далась тебе эта фара, светло уже будет. Документы нужно было отвезти и подписать. – Артур показал на стопку, оставленную для него на столе управляющим. – Ложись спать.

– Я даже на море не погуляю?

– Если встанешь пораньше – погуляешь. Только учти, загуляешь, ждать не буду. Если в шесть не придешь, я уеду один, а ты как знаешь… Да съездишь ты еще сюда, успеешь. Спи давай.

____________

Артур взял маленький катер и вышел в бухту. Темнота его не страшила, и дыхание свободы и одиночества, единение с морем и ветром заставили его на время позабыть все глупости и капризы сегодняшнего дня. Далеко от берега он остановил катер, разделся и прыгнул в воду, долго плавал и еще дольше просто лежал на воде и смотрел в небо, полное звезд. Потом сидел на палубе, окруженный морем, не заводя мотора, курил и мерз. Он не хотел возвращаться к берегу, пока не проясниться ответ на его главный вопрос – зачем? Может, это просто его прихоть и ничего больше, зачем тогда он сам страдает и мучает ее? Артур знал, что вместе им будет нелегко – не будет ни покоя, ни устроенности, а будет много испытаний и трудностей, много его молчания и ее слез. Но как он ни хотел обогнуть этот мыс, ничего не получалось – он все равно должен был остаться на этой земле. Когда он подставлял кого-то из своих бывших девушек на место Эммы, ему казалось это дикостью, когда он пытался представить рядом с ней кого-то другого, в нем поднималась ярость. Море качало и знобило, и не было выбора, не было… не могло его быть, особенно теперь, когда он сказал ей все.

___________

Утром он разбудил Доминика пораньше – решил сделать ему небольшой подарок: они взяли с собой еду, сели в катер, проплыли к выходу из бухты, и остановившись посреди зыбкой равнины, умяли бутерброды, выпили кофе из термоса и выкурили по паре сигарет, на удивление, молча. На обратном пути Артур разрешил Доминику немного повести катер – тут уж лихим воплям не было конца.

В машине Артур устроился вздремнуть, но мальчишку разобрало поболтать.

– Слушай, ты ночью дрых, дай теперь мне поспать!

– Артур, не я тебя сюда пригнал! А вот скажи, почему ты так беззаботно доверяешь мне свою жизнь, неужели никаких сомнений не возникает, что я возьму и ухлопаю тебя?

Артур задумался, пытаясь отыскать те сомнения, о которых идет речь, долго смотрел на Доминика, потом ответил:

– Нет, не возникает, хоть ты мнишь себя чуть ли не дьявольским отродьем, не из твоих рук я приму смерть, ну а если я и ошибаюсь – что с того? Погибнуть в автокатастрофе, наверное, веселей, чем долго помирать от болезни. Ну и в море потонуть я тоже согласен.

____________

Еще с порога Артур крикнул Патрику, чтобы тот побыстрее принес ему завтрак. Спустился Роланд, почти серьезно делая вид, что обиделся за вчерашнее.

– Ну? – спросил Артур, которого разбирал смех, – побеседуем или продолжишь воспитательную работу молча?

– Не мешало бы получше держать себя в руках, малыш.

– Рук не хватает иногда. Поэтому не зуди и дай мне сигареты, если хочешь услышать от меня что-нибудь, я скоро уеду – у меня сегодня встреча.

– Для встречи ты как-то не выглядишь.

– Ты умеешь быстро приводить людей в порядок, я помню!

– Да ты хамишь, бутуз!

– Советую меня не сердить! – Артур посмотрел на принесенную еду. – Патрик, а у нас от ужина ничего не осталось? – крикнул он в кухню. – Я хочу еще что-нибудь съесть!

– А что ты такой грозный сегодня?

– Я устал от тех, кто лезет в мою жизнь с советами.

– Ну, ты же ведешь себя как ребенок, которому не купили понравившуюся игрушку, так и хочется тебе посоветовать что-то.

Артур тихо рассмеялся.

– Не мешало бы получше держать себя в руках!

– Ладно, советовать не буду. Но спросить можно – ты сказал?

– Да.

– И что она?

– Думает.

– Я правильно понял?

– Думает, что отказала мне.

– Занятно! А что думаешь ты?

– Я – что после этой встречи вернусь домой и буду спать до понедельника.

– А я насобирал столько слухов о Городе! Чего только не болтают: одни верят, что Город это рай под землей…

– Звучит неплохо!

– Другие, что это логово Сатаны, где поедают младенцев и устраивают шабаши, третьи считают, что там полно сокровищ, а некоторые полагают, что в городе сосредоточена вся власть, и что сильные мира сего, живущие на поверхности, зависят от тех, кто живет в Городе. В общем, достоверно можно сказать одно: Город – это квинтэссенция представлений людей о таинственности.

Артур зевнул.

– А можно попроще, без эссенций, у меня сегодня выходной мозга.

– Да ладно, Артур, не надо строить-то из себя простого каменщика.

– Каменщика? Простого вольного каменщика?

Цоллерны расхохотались.

– Ну и у меня кое-что – знаешь, что у Пеллерэнов была сестра? Она была годами как Дориан, и звали ее очень похоже – Ариана.

– Близнецы?

– Наверное. Она погибла в аварии.

– Интересно! Мать Мерля и Дориана тоже погибла в аварии… Не слишком ли много аварий на душу женского населения?

– Да, и еще – она была не простая, эта Ариана, увлекалась всякими магическими штучками – восковые фигурки, травы, жидкости всякие…

– Вольты и растительное сырье?

– Так Эммануэль рассказала, в детстве она бывала в ее комнате.

– А что она еще о Пеллерэнах знает?

– Не знаю.

– А о Городе?

– Об этом мы не говорили.

– Бесполезно провел время!

– Тебя не спросил!

Зазвонил телефон. Артур подошел и после короткого разговора, заверив трубку, что принимает чьи-то извинения, погладил аппарат и ласково сказал ему:

– Молодец! Ты меня спас! Судьба сжалилась надо мной, и я отправляюсь спать!

– До понедельника?

– Нет, передумал. Разбуди меня часа в три, но только чтобы еда уже была готова к этому времени! Пообедаем и поедем покататься – у меня для тебя есть сюрприз.

Дневник мадемуазель Арианы. Конец июня

Тогда Картежник выудил откуда-то нумерологическое гадание, он написал в три ряда цифры от 1 до 9, записал и сложил цифры моего дня, месяца и года рождения. Потом стал расставлять черточки, рассказывая мне что-то о том, какие у меня способности и здоровье, что значат для меня любовь, духовность, что-то еще… Плохо помню подробности и листок этот потерялся, но так тяжело было от слов о том, что душа моя прожила на земле уже много жизней, ее путь подходит к концу, и у меня почти нет выбора, слишком многое предначертано. Кажется, я почувствовала это в тот самый день.

25 июня

Странно, в нем совсем нет твоего отсвета, хотя, если бы был, для меня это было бы невыносимо. Ты оставил меня с ним, такова твоя воля, он окружен тобой, это настолько явно, что и мне полагается окружить его. От его взгляда – на щеке мурашки, словно по лицу бьют маленькие хрустальные молоточки. Зачем ты привел его, он задохнется здесь как жук в спичечном коробке, почему ты предлагаешь мне наблюдать за его умиранием?

Сегодня все тревожно. Случайный всполох твоих глаз – и мои мысли выдернуты из головы как страница из книги. Но твой взгляд угнетен, не свободен, ты приправил его равнодушием и галантностью. Несколько дней назад, когда я зашла к тебе, этот взгляд расхаживал по мне наглым котом, он не скрывал скучающего желания, но что такое взгляд для строгого разума – он не может быть уликой и нечего вменить тебе, ведь твои слова – чудеса эквилибристики: учтивость, готовая сорваться в пропасть вязкой лести, но все-таки балансирующая на этом краю. Если раньше я была совсем рядом с твоими мыслями, то сегодня нас разделяет решетка, витой железный узор расчета и тщеславия, тугой и блестящий.

4 глава, в которой трое людей пытаются показать друг другу просвет истины, и в которой библиотекарь вынужден принять неизбежное

– Библиотека стала вашим храмом и монастырем! Книги – вот ваше божество, ради которого вы готовы на что угодно!

– Падре, но ведь и вы считаете книгу святой. Вы, вероятно, слышали, что в прежние времена невежды, желая исцелиться, готовы были есть кусочки ее страниц. Они верили в ее целебную силу. Но если они верят в чудодейственность материи, то я верю в слово, в дух.

– Библия – книга Бога, а многие из ваших томов позаимствованы с полок Дьявола. Ваши язычники, философы и поэты. Это про них сказано Абеляром: «Ведь многие герольды великого антихриста, с помощью которых враг рода человеческого пытается разрушить до основания веру всех добродетельных, и теперь вопиют». А ныне книги вашей библиотеки еще и перепечатываются! Чтобы каждый мог купить и читать их! Запутывать и заблуждаться, выдумывать и толковать! Вы все поставите с ног на голову…

– Но разве вера должна держаться на невежестве? Если человек не знал сомнений и искушений, он поневоле остается праведником, живущим и верящим по правилам, только велика ли цена такой веры и святости? Не лучше ли тот, кто, пройдя через искушения, остался верен себе, верен Богу? Вы же знаете, что средневековые богословы читали труды язычников и из их книг брали немало примеров, не отрицающих, а подтверждающих постулаты христианской веры.

– Скажите, а вы верите в Бога?

– Святой отец, я слишком много читал о нем в разных книгах, у разных авторов, чтобы не верить, и то, что свой каждый народ поклонялся какому-то своему богу, только подтверждает, что он един.

– Опять язычество… Ваш космополитизм, ваша всеядность ведет к пустоте, поймите! Без культа не существует истинной веры!

– Но ведь культ тоже когда-то был создан, и создается он, когда есть возможность синтеза нескольких культур: забытые религии питают зарождающиеся, идет поиск самого верного для текущего момента, и любая религия – результат подобного поиска. И потом, не считаете ли вы, что ограничиваете Бога культом?

– Культ не создается людьми, это законы, данные Богом. Вы когда-нибудь читали Библию?

– Святой отец, я прочел множество Библий…

– Библия одна, – мрачно заметил священник.

– Одна на арамейском, другая на греческом, третья на латыни, четвертая на каком-либо из романских языков… и все разные! Истина, описанная в книгах, созданных людьми, пусть даже и самыми лучшими, пусть даже святыми, не может быть абсолютной. Категория Абсолюта присуща лишь Богу. Мало кто видит эти мельчайшие отличия, а ведь в них часто вся суть. Сопоставляя их, начинаешь понимать ту истинную священную книгу, а не то, что вы ею называете. Уж не включите ли вы в нее и те популярные переложения и толкования, какие бесплатно раздают на городских улицах – с их сусальным раем и мощной поддержкой накопительского инстинкта? – разгорячившись, выпалил Андре. – В подобные священные книги я не верю. Я верю в идею!

– В высший разум? – святой отец тоже перешел почти на крик. – Еще бы – разум! С ним всегда легче договориться. Если твои поступки логичны – ты добродетелен! Но разве милостыня подчиняется разуму, а самоотверженная любовь к ближнему?

– Есть категория души, которая…

– Душа не категория, а частица Бога, и у некоторых ее как будто нет! Я не знаю, крещены ли вы вообще…

А это ведь тоже хороший вопрос, решил Андре. Спор угас, он даже сожалел, что вступил в него, можно ведь было просто уйти, когда он узнал то, зачем пришел сюда.

____________

Со вчерашнего дня он только и делал, что бултыхался в какой-то житейской мути. Рене решил отложить свои дела, Этель тоже не удалось выпроводить, поскольку было уже не слишком понятно, с кем она, Рене проявлял к ней недвусмысленное внимание. В обед и вечером они втроем пили и предавались воспоминаниям, к ночи никто не засобирался восвояси. Андре показал Рене его комнату и ушел к себе.

Он читал, изредка до него доносились звуки двух голосов, но он не мог разобрать беседы, на кухне кипятился чайник, хлопали двери, а разговор, переходящий то в спор, то в воркование был словно из надвигающегося сна. Мерное дыхание стихов уже почти убаюкало его, он с трудом держал книгу перед глазами, и кажется, давно сам сочинял за поэта новые строчки, ничего из них не запоминая, но тут перед ним появился свет, маленький огонек, плывущий по воздуху. «Существо из комнаты под лестницей, в этом нет сомнений». Сейчас сомнений не было ни в чем, все сливалось в единое целое, и это было так сладко и спокойно.

– Это ты бормочешь во сне? Ты как себя чувствуешь? – девушка стояла возле его кровати с фонариком в руке.

– Как человек, которому не дают спать.

– Я тоже не могу заснуть.

– Я не снотворное.

– Знаешь, я на месте твоих одноклассниц влюбилась бы в тебя, а не в него.

– Со мной очень плохо.

– Я как-то не заметила. Почему ты так думаешь?

– Потому что я один. Я люблю быть один. Я не хочу ни с кем себя связывать. Не то что обещаниями, но даже и чувствами. Да, прошлой ночью твоя магия победила. И надо поблагодарить тебя за все. Но сейчас этого не происходит. Сейчас есть мои мысли, есть книга, есть мой дом, и это все сильнее тебя. Я вижу, что в тебе пустота, она заставляет тебя искать, страдать, метаться. Со мной все не так. Я не нуждаюсь в ком-либо. Этого почти никто не может понять, это всех оскорбляет. Поэтому я говорю тебе – со мной очень плохо.

– Твоя жена покончила с собой?

– Нет.

– Извини. Можно я посижу здесь, в кресле, я не хочу, чтобы Рене… Завтра я уеду, только одна. Я понимаю, ты думаешь, что мне не пристало привередничать.

– Нет. Ты просто запуталась и устала. Ты не должна делать того, чего не хочешь. Можешь остаться в моей комнате. Ложись. Я хочу спать. И ты сейчас согреешься и уснешь.

Она лежала тихо-тихо, так он старался лежать, когда был ребенком и обещал матери, что будет спать, это было очень трудно. Он обнял девушку, и в полусне вдыхая ее запах, чувствовал, что с ней в его жизнь входит что-то новое, печальное, но неизбежное. Противится неизбежному не было смысла.

__________

Утром Рене уехал в город, но собирался снова заехать в обед. Этель спала, не было никакой необходимости будить ее. Андре ушел в кабинет и взялся, наконец, за работу. Работал он медленно, спокойно и грустно. Слышал, как она встала, прошла на кухню, вскипятила чайник, подошла к двери кабинета, постояла, подглядывая в щелку, ушла, потом бесцельно бродила по его дому. Он почти забыл о ее существовании. Когда он вышел на кухню, Этель прибежала откуда-то и уселась за стол.

– Смотри, что я нашла, – в руках у нее был дневник его жены. – Записная книжка… какая-то женщина писала ее…

– Оставь! Пожалуйста, положи… – казалось , книжка просто рассыплется в прах под ее пальцами. – Это дневник моей жены. Она умерла. Я не хочу, чтобы ты…

– Ты что рехнулся? Это все писалось почти сто лет назад. Вот посмотри! – она варварски развернула дневник и провела ногтем черточку вверху страницы. Андре чуть не ударил ее по руке. Сжав губы, он уставился в пожелтевший лист.

«Ну, вот и перевалило за черту. Сегодня уже…» Он не поверил своим глазам. Тысячу раз он читал эту белую книжку, знал здесь каждое слово, знал, какой у нее был почерк, когда она размышляла о чем-то, когда грустила, помнил страницы с расплывшимися капельками слез. Как он мог не заметить на одной из станиц эти четыре цифры – год! Почти сто лет назад какая-то женщина писала эти строки, а он принял их за дневник своей жены. Жены?

– Побудь здесь, только ничего не трогай – не трогай книги!

Он запихнул дневник в карман, вышел из дому и зашагал по дороге, решив, что времени этой долгой пешей прогулки будет достаточно, чтобы унять волнение. Он шел быстро и легко. Даже если где-то закралась ошибка, то записи в церковной книге должны все прояснить. Как это произошло? Он не помнил. Он всегда считал, что это дневник его жены. Он отмахнулся от цветущих веток, протянувшихся к нему из-за ограды. Сейчас все разъяснится.

Войдя в собор, он сбавил шаг. Ему был неприятен стук каблуков по гулкому церковному полу. Внутри никого не было, только святой отец поправлял венок возле статуи Приснодевы.

– Добрый день, падре, – Андре вошел в луч света, падавший из-под свода.

– Добрый, действительно добрый, – неожиданно ласково откликнулся старик. – Я давно ждал вас, ведь вы пришли поговорить?

– Да… но как вы узнали?

– Иногда чувствуешь, что человек должен прийти к Богу, и великая радость ему в этом помочь!

– Я, кажется, не вполне понимаю вас… – растерялся Андре. – Вы ведь давно служите здесь?

– Почти тридцать лет, – улыбнулся священник, – подумать только! Да, в будущем году – тридцать…

– Не могли бы вы показать мне приходские книги?

– Зачем? Что вы, собственно, хотите узнать?

– Вы помните, как венчали нас с женой? Понимаю, всех невозможно запомнить, но ведь это записывается, я хотел бы посмотреть книги… вы же не могли не записать это.

– Помилуйте! Вас, молодой человек, я никогда не венчал и жены вашей не видел. Разве вы женаты?

– Моя жена умерла, ее отпевали здесь, – сказал Андре совсем тихо, но святой отец уже разгорячился не на шутку, видимо, решив, что его разыгрывают. Он произнес сурово:

– Вас здесь не венчали, в этом нет никаких сомнений! Здесь не отпевали вашу жену! Я вас и в церкви-то никогда не видел! Библиотека стала вашим храмом и монастырем!..

Да! С этих слов они и начали спорить о книгах, и он на время позабыл о цели своего прихода. Медленно сошел он со ступенек и пошел обратно. Устало бредя по разбитой дороге, вынул из кармана дневник. Это действительно было сто лет назад…