Роман Воронов
Мой Армагеддон
Тот самый Ангел
Мы Справедливым называли короля
Не от того, что в спорах был он точным,
А потому, что вся его земля
Вмещалась без труда в горшок цветочный.
Я не называюсь именем своим по причине невозможности уловить звучание его органом физического тела, имеющегося в твоем распоряжении. Я не беру взамен имя, близкое по звучанию, что мог бы воспроизвести ты, ибо это будет уже не Истина, но Иллюзия, что несовместимо с той материей, из коей я соткан, и стало бы разрушительным для меня, да и что с того, кто именно обратился к тебе, живущий, когда встреча предопределена не мной, но тобой, ведь ты – Ищущий, я же, безымянный для тебя, только смиренный слуга, принесший Здесь и Сейчас то, что испрошено.
Был ли тот повод, в связи с которым я говорю «Сейчас», сформирован целиком тобой, или ты часть Мира, и в этом случае сохранил только корпускул участия общего запроса на Истину, неважно. Ты Здесь и я Здесь, слушай же то, чего желала знать твоя душа, и изменение сознания твоего будет пропорционально этому желанию.
…Иерарх той части Мира, о которой ты знаешь (догадываешься), сам часть Абсолюта, «видел» (для твоего удобства, как принято в проявленном плане, буду иметь в виду линейное время) План, касающийся пределов его ответственности, и в нем (Плане) выделение из Себя частей (голограмм Сути второго уровня) для посеивания в физическом мире (далее, чтобы было понятнее, стану пользоваться «человеческим языком»).
Лучей Самопознания бесконечное множество, задал Сам себе вопрос иерарх, и нужная цифра возникла в сознании. Какой из Лучей выбрать мне для Человека? – снова обратился он к себе же. Внутренний диалог формировал Вселенную (как я сказал ранее, в определенных пределах) особым образом. Причину такой исключительности создавал План, спущенный сверху, – посеянные души наделялись Свободой Выбора, Абсолют полагал Здесь более глубокое погружение в Самое Себя, от этого и тонкость задуманного.
«Подсаженный» воплощенным Код Свободы Выбора приводил (Иерарх видел это ясно), без сдерживающих факторов, к хаосу, удержать который в рамках Самопознания (приведение себя к Истине и осознание Истины собственной истинности) было бы невозможно без полного разрушения Мира.
Иерарх, просмотрев все обозримые варианты, остановился на факторе Справедливости (применяю земной термин). Но если Код Свободы Выбора это врожденная метка, то балансирующая ее Справедливость должна стать приобретенной. Иерарх не обладал силой, полномочиями и ответственностью Абсолюта, нужен был верный ход, творчество его уровня.
Описывая этот процесс, я имею в виду, создание условий эволюции сознания, а параллельно мыслительной работе Иерарха проявилась планетная система с кондициями, соответствующими будущему (условному в абсолютном времени) пребыванию на одной из сфер Человеческого рода.
И видя, что все готово (И сказал он, что это хорошо), Иерарх «вдыхает» (задает себе вопрос) суть Плана и делает «выдох», то есть решает, кому из ангелов (только ангел, энергоинформационный двойник души, небесная ее копия, способен выполнить эту часть Плана) поручить создание Справедливости, самого сложного качества воплощенной души, ибо суть Справедливости находится в руках Абсолюта, а у каждого «будущего» человека истина (понимание ее как процесса, влияющего тем или иным образом на индивидуума) своя – сформированное Эго-короной восприятие тем туже наползает на глаза, чем тяжелее и массивнее становится на Пути, а взор разума ослепляет блеском самомнения, и разнится справедливость Божия и Человеческая неимоверно.
Что справедливо (истинно) с точки зрения одного (человека), не справедливо в понимании другого (человека), а над ними (меж их отношений) стоит Бог.
Снова делает «вдох» Иерарх, мысленно видя, что такое качество способен сотворить Ангел, не тронутый Эго-программой, которая цепляется сразу к душе, при «входе» в плотный план. Иерарх производит «до-вдох», нужна Суть, не имевшая воплощений нигде и никогда. Но, ведомый Планом, Иерарх обязан спустить все выделенные из Себя части на физический план, все до одной, а ангелы, как части Искры Божьей, остающиеся в Небесных сферах при погружении самой Искры (души) «вниз» для осуществления связи «Земли и Неба», будут поражены Эго-программой через серебряную нить.
«Выдох» – у Иерарха готово решение. Ангел Первого мертворожденного или почившего при рождении младенца, через Акт Не-Справедливости по отношению к душе, пропишет Код Справедливости посредством отрицания, и Человечество как обладатель Свободы Выбора определит свое эволюционное развитие принципом отрицания всего. Ведь именно первая смерть при «вхождении» (рождении) без соприкосновения души с Эго-программой станет Актом, отменяющим Свободу Выбора этой души. Эта жертва ляжет в основание определения душой (в теле человека) своего Пути, как «забытия» Истины, Вознесение через Погружение, Взлет после Падения (сколько их будет у человеков).
Лишенный (душа) обещанного (Свободы Выбора) отворачивается от Истины (Бога, самого себя), чтобы позже вернуться к ней (Истине), осознав причину необходимости подобного действия (насильственного лишения свободы) и осознанно же приняв (простив Абсолют) его (действие).
Иерарх, довольный своим творением (процессом), снова «вдыхает» – всякая Заповедь, высеченная на скрижалях как Закон Мироздания, станет отторгаться Человеком (нарушаться), дабы, через заложенный Код Справедливости, высечь их (заповеди) уже на сердце (в сознании души).
Творец устало «выдыхает» – пусть Код Справедливости, сотворенный Ангелом Первого мертворожденного младенца, звучит так:
– Происходящее с частью да будет ею осознанно как необходимое для блага других частей и ее самой и как намеренно созданное Единым, связывающим всякую часть себя со всеми, во благо всего, и назовется Истинною Справедливостью.
Эта счастливая мысль Иерарха застит каменное ложе одной из сфер одеялами океанов, а сама твердь обретает покров из трав и древ.
«Грудь» Иерарха вздымается, наполняя «легкие» новым образом Плана – Душа, не имеющая достаточного опыта (эволюционно детская), не в состоянии осознать Код, полагая все происходящее с ней, с «отрицательным» результатом, как Не-Справедливое. Это отрицание Кода будет энергетически погашаться (выравниваться) отторжением Мира, поэтому Человек станет внутренне стремиться к нарушению любого ограничения его Свобод, вплоть до стирания, и в сознании, и на скрижалях, Заповедей. Нарушение их потянет за собой страдания (боль физическую и тонкую, негативные события, смерть прежде срока) и, одновременно, включение процесса осознания собственной неправоты, запуск Кода Справедливости.
Иерарх наконец замкнул в кольцо то, что должно быть замкнуто, и, довольный, «выдыхает» на планету живых существ, морских, земных и пернатых.
Новый «вдох» «свежего» потока (информации) Плана – Душа в теле должна прийти к копированию Абсолюта, имеющего все (являющегося всем), но не привязывающегося ко всему, то есть к Самому Себе. Справедливо то, что не имеет к тебе никакого отношения, кроме воздействия на сознание (опыт души) посредством постановки перед собой вопроса: «Как я (человек) отношусь к происходящему, являясь частью этого? Не главнее ли мозга клетка мертвой кожи, не нужнее ли сердца седой волос на голове, не более ли велик шаг мой, нежели поступь самого Создателя?» Так Абсолют, раздавший (эманировавший) Себя по частям, смотрит на них (на Мир, им же сотворенный) не как на собственность, но как на равноправные (голограммные) доли Самого Себя.
Благодатный «выдох» Иерарха посеивает на выбранную сферу первых людей, их ждет долгий Путь, в самом начале которого случится привязка к Закону Справедливости, Закону Кармы. Человек будет терять все, завершая воплощение, оставаясь «голым» Адамом (здесь речь не о благах физического плана, но о памяти, грузе содеянного), уходящим и приходящим всякий раз без «одежд».
А вот и мой выход – дитя, едва открывшее глаза и узревшее свет, всхлипнув, отошло в мир иной. Я «прописываю» Код, из негоследует, что души не должны привязываться к заслугам прошлых жизней, все исправимо, если даже они (заслуги) отягчили карму, и ничего не поможет в настоящей жизни из припасенного там, ведь память здесь будет отсутствовать. Из этого принципа проистекает Справедливость Кармы, ибо всякое происходящее с душой (в теле) действо, воспринятое сознанием как Справедливое, «обнулит» ее (карму). Помни, Человек, Справедливость порождает Смирение.
Кто дал мне, неназвавшемуся, право так говорить? Первое мертворожденное дитя, ибо я есмь тот самый Ангел.
Собака не лает на пустоту
Когда вы слышите утверждение о бесконечности Вселенной, не означает ли это, что она, как форма и состояние, едва возникнув, запечатлелась целиком в Здесь (точке сотворения) и Сейчас (моменте сотворения), а ее развитие (расширение, эволюция) есть процесс фрагментации/дефрагментации путем введения Творцом энергии Времени, в чем, собственно, и заключается смысл Самопознания Абсолютом себя.
Не такому ли Пути следует познающий (неважно, что), разбивая предмет изучения на части, разделы и составные элементы. Недаром Человеку пришлось вскрыть себе подобного, чтобы увидеть всю сложность и красоту своего божественного создания, как и разложить мысли на составные части-ощущения, чтобы понять силу и гармонию собственного божественного подобия.
Сколь ни мал плод во чреве матери, он уже Человек, пусть и безмолвен разум его в этот миг, он уже Божественен, из какой бы «пустоты» не вспыхнул свет, он уже Вселенная. Время убеждает наш разум в обратном, и спорить с ним сложно, глядя, как кожа на руках сохнет и морщится, а глаза теряют цвет и зоркость, но стоит «убрать» эту энергию (Время), и все становится на свои места – неразумный «лягушонок», болтающийся в околоплодных водах, и взрослый муж, сдвигающий горы Верой и приносящий себя в жертву во благо мучителей, сливаются воедино для «внешнего» наблюдателя, осознавшего, наконец, что это и есть одна и та же суть.
Время вытягивает из ее (сути) сферической формы змееподобную ленту голографических кадров, от момента «там» до точки «здесь», сознание зрит и помнит некоторую часть «змеи» и определяет таким образом свое прошлое и себя в нем. Глубинное зрение «высоких» душ позволяет видеть весьма длинные (иногда и полностью) хвосты, давая знание о прошлых воплощениях и «будущих» (хотя уже и состоявшихся в Великом Сейчас) жизнях.
Но кто из «высших» прочтет эти строки? Посему вернемся к «обычным» душам. Раскадровку позади момента Сейчас зрит память, раскадровку впереди рисует воображение, опираясь одной ногой на опыт, подсовываемый памятью, а другой – на собственное намерение, о чем будет сказано ниже. Но во всем этом Единстве состоявшихся (случившихся) событий того, что уже Есть, имеется ли что-то соединяющее, склеивающее кадры, или меж ними властвует пустота? Что кроется после выдох-события, перед вдохом, как выставить кадр за кадром в непрерывный поток существования? Внимательно слушающий найдет ответ в следующим вопросе: «Случалось ли вам, вдруг, „очнувшись“ среди белого дня, не вспомнить, как вы оказались в данном месте, возможно, отвлекшись на что-либо (мысли, воспоминания, чувства)? Будто часть вашей жизни выпала из осознания, кадры, стоять которым в этой части ленты, затерялись, испарились, и ни память, ни воображение, верные ваши помощники, не могут восполнить случившийся пробел».
Вас посетила, вероятнее всего, пустота. Неужели «змея» разорвалась в своей непрерывности? Вопрос адресуем Времени как энергии. Что встает между кадром-мыслью и кадром-деянием, что приводит к склейке отдельных слоев бытия в линию жизни определенного индивида и в эволюцию сообщества? Что за рука нанизывает кадры на хребет «змеи», как бусинки на нить? Что за слюна смачивает разные проявления характера, превращая разрозненные хлопья в единую, вязкую массу-личность?
Не присутствуй в Мире Творца этого «клея», все сущее было бы дискретным, зернистым. Замысел не вязался бы словом, физические тела не оформлялись бы набором молекул, а душа, частица Бога, рассыпалась бы, подобно бенгальскому огню, холодному и недолгому.
Любовь Творца – «кирпичи» Мира, энергия сотворения и присутствия (существования). Цементом же, склеивающим «кирпичи», является Намерение Творца любить (вечно, все и вся), энергия слияния и жизни. Но, в отличие от энергии Любви, которая есть абсолютная активность, энергия Намерения пребывает в «спящем» состоянии, как в Истине о принцессе, что пробуждается поцелуем любви (тем самым намерением), в случае мироздания, ответным намерением индивида любить Бога.
Намерение любить, векторно совпадающее с Творцом, запускает процессы склеивания, гармонизации бытия (личного прежде всего), намерение не-любви, во всех формах, имеет противоположный курс и ведет к распаду, разладу, хаосу.
Отсюда становится ясно, что разрежения сред, которое люди понимают как пустоту, в Мире Бога не существует. Любая не-заполненность пространства есть продукт намерения-противохода. Расстояние между элементарными частицами физического плана, например, это намерение Не мешать энергии любви располагаться по замыслу Создателя и, напротив, дистанция между людьми (ментальная, эмоциональная) – намерение Не любить друг друга (ближнего, вопреки воле Бога, что изложено в Заповедях).
Любовь (поток энергии) Творец заложил в Человека при сотворении его по образу и подобию своему, а вот намерение любить заблокировано Им с целью воспитания осознанных действий души, для раскрытия (самостоятельного) потенциала, для воспламенения Искры в себе. Эта блокировка именуется Свободой Выбора. Управляй Создатель Сам намерениями Человека, никакого процесса Самопознания не состоится, Мир станет выхолощенным и прилизанным, пресным и не сочным (такие «опыты» имеются в арсенале Бога).
«Направление» намерения души, запертой в воплощенном теле, регулируется, как уже было сказано, Заповедями. Их соблюдение – путь к Богу, вместе с Ним, рука в руке, отрицание – подставление взору Его своей спины. Согрешивший не становится врагом Создателя и получает не меньше любви Творца, чем Святой, но одно дело – принимать дары, подставив раскрытые ладони, а другое – убегать от дарителя, протягивающего руки к тебе.
Любое намерение вполне осязаемо, ощутимо, в общем, материально, ибо рождается у Человека, как правило, либо на ментальном, либо на каузальном теле. Тонкоматериальным намерениям свойственно возникать на высших телах Святых.
Ваше намерение в качестве мыслеформы прекрасно распознают животные, когда юдолью оного стало тело эмоций, минералы, окажись в руке камень нужного семейства, поменяют цвет и температуру, когда намерение появится из ментала, а огонь притянется или отторгнет свое пламя от источника намерения, исходящего от духовных сфер. Умение управлять стихиалями и знать язык зверей и птиц не такой уж великий фокус для Человека, осилившего «определенный Путь».
Но, независимо от альма-матер, намерение возлюбить (ближнего) возбуждает ожидающий поток Любви Творца и, вливаясь ручьем в полноводную реку, открывает душе просторы и богатства Океана Вселенной, познающей себя совокупным намерением населяющих (составляющих) ее частей. Да будет сказанное не пустым звуком, коим кажется лай собаки на пустоту.
Шесть всадников и одна дева
Сидя на холодном, каменном полу (соломы, брошенной в качестве лежанки, едва хватило бы для крысы средних размеров) с переломанными лодыжками и истерзанной раскаленным добела железом спиной, я вдруг размечталась о лесной лужайке, полной самых разных цветов и трав, безбрежном синем небе над ней и солнце, пробивающемся даже сквозь плотно прикрытые веки и разливающемся в сознании сине-белым пульсирующим пятном.
Счастье такого момента неописуемо, не проговариваемо, но ощутимо и проживаемо исключительно в одиночку, ведь поделиться им, как бы этого ни хотелось, невозможно, а в моем положении и не с кем.
Тягучая, ноющая боль во всем теле начинает ослаблять свою хватку, и я погружаюсь в объятия глянцевого ковра душицы, прореженного белыми помпонами клевера и резными листочками кислицы. Нега, покой, отдохновение, тишина…
Далекий, еле различимый сперва, но вот все более ясный, плотный, приближающийся звук вплывает в сознание. Топот копыт не конский: короткий, суетливый, неустойчивый шаг, похож на ослика, но откуда и зачем, мне так хорошо здесь одной. Я открываю глаза: на мою лужайку, раскидав молодые побеги орешника, выскакивает пони, каре-белое мохнатое чудо, оседланное… ребенком. Завидев меня, он радостно вопит: – Мама, – и, пнув ножками пухлые бока своего Буцефала, летит ко мне, вздымая в горячий воздух облака пыльцы, цветочных головок и рассерженных пчел.
Не помню, чтобы у меня было дитя, начинаю рассуждать я, но мальчик не дает задуматься и, едва спрыгнув на землю, повисает на моей шее:
– Мама.
– Сынок, – отвечаю ему, не в силах придумать иного.
А он, уткнувшись веснушчатым носом в мою щеку, шепчет:
– Я так долго ждал тебя, именно тебя.
– Меня? – удивляюсь я и прижимаю детское тельце сильнее. – Но почему?
– Меня пускали к другим, еще к двум, но мне хотелось только к тебе, – мальчик начинает целовать щеку, и я чувствую слезы, наполнившие его глаза.
– Почему ко мне? – снова удивленно вопрошаю я самое дорогое сейчас существо на свете.
– Потому что твоя жертва ради моего прихода самая большая, – загадочно отвечает малыш и, не отрываясь, смотрит своими голубыми глазами прямо в сердце.
Я раздумываю над его словами.
– А те, другие?
Он улыбается прекрасной улыбкой младенца:
– Твоя жертва самая-самая.
– Откуда ты знаешь? – испуганно поражаюсь я его осведомленности.
– Там, где ждешь, – мальчик машет в сторону орешника, – видно все.
Мой сын (ух ты, я уже свыклась с этой мыслью) чмокает меня еще раз и забирается на спину пони:
– Я буду любить тебя так, как возлюбила меня ты, принося себе в жертву.
– Куда ты? – кричу я, видя, что он разворачивает «Буцефала» к лесу.
– Меня ждут те, другие, – отвечает малыш, – я должен извиниться перед ними.
Снова клубы цветочной пыльцы взлетают в воздух и скрывают от меня мое милое, дорогое, любимое чадо.
Я оседаю на траву вместе с успокаивающимися бабочками, неотрывно глядя на опушку леса, где ни один листочек, ни одна иголочка не шелохнется, будто пейзаж, что лежит предо мной, нанесен маслом на холст и живой в нем только один персонаж, я.
Иной раз и не скажешь, на сколько мгновений замер Мир, время – сложная субстанция, кто-то рассматривает наконечник стрелы, вяло вращающийся в своем черепашьем полете. Направленной прямо в сердце с тем, чтобы так же неспешно сделать шаг в сторону и уйти от судьбы, а кто-то, согбенный тяжелым старческим недугом, обернувшись (мысленно) к юным своим годам, не вспомнит, что было между.
Небо надо мной, секунду назад щеголявшее нетронутой синевой, вдруг обрело множество легких белых «овечек», подобно тем очаровательным созданиям, что облюбовали альпийские луга с того самого дня, когда Господь Бог засеял эти склоны сочной травой и напоил ее чистейшей водой горных ручьев. Я стала было вспоминать, на какой же день сотворения мира это произошло, как мысли мои прервались конским ржанием, долетевшим из лесной чащи, хрустом валежника и залихватским свистом. Мгновение спустя на лужайку выплеснулся, по-другому и не скажешь, молодой скакун с не менее молодым наездником. Розовощекий юноша, безусый, широкоплечий, плоский, с дерзким взглядом и горделивой осанкой, осадил коня прямо возле моих ног, заставив вздрогнуть от испуга.
– Не пугайся, прекрасная дева, конь послушнее кошки, – браво заявил он, не сводя глаз с меня.
Его напор, восхищенный взгляд и «прекрасная дева» смутили меня, я ощутила на щеках предательский румянец.
– Я именно так и представлял тебя, – юноша спешился, но остался подле коня.
– Где? – брякнула я от неожиданности.
– В своих снах я вижу тебя каждую ночь, – молодой наездник припал на колено и взял мою ладонь.
– Любовь к ближнему, о которой я помнил там, – он рассеянно махнул рукой в сторону леса, – здесь позабыта, но Он, – юноша положил левую руку на сердце, – дарует возможность ощутить ее, пусть и маленькую толику, через Первую Любовь.
При этих словах молодой человек восторженно смотрел на меня таким чистым взором, что закружилась голова, а сердце то замирало, сжимая горло, то колотилось в груди, рискуя вырваться наружу, чего бы это ему ни стоило.
– Ты, – со страстной уверенностью вскричал влюбленный, – моя Первая Любовь.
– А ты уверен? – выпалила я, задыхаясь от волнения.
– Да, эта твоя жертва ради моего воспоминания самая большая, – юноша принялся целовать мне руки.
Припомнив недавнего «сына», я, подумав и немного успокоившись, спросила:
– Был кто-то еще?
Мой возлюбленный (в этом теперь не было сомнений) кивнул головой:
– Еще одна дева, но…
Он запрыгнул на коня.
– Тебе пора к ней? – со знанием дела прошептала я, чувствуя, как все разрывается внутри.
Юноша снова утвердительно кивнул:
– Я должен поблагодарить ее.
– За что? – такое утверждение показалось мне несправедливым и неуместным.
– За то, что ее жертва была слабее, и я познал опыт Первой Любви именно с тобой, – он резко развернул коня и исчез в треклятом орешнике, унося в загадочную чащу вспыхнувшее во мне чувство.
Солнце зашло за тучи, небо хмурилось, а вместе с ним и я, легкость суждений и радужность мироощущения улетучивались под редкими, но крупными каплями дождя, серой пеленой накрывающего все плотнее и плотнее зеленую лужайку. Вот из этой самой водяной стены, невзирая на явное сходство ситуации со Всемирным Потопом, величественно появился на опушке загадочного леса серый в яблоках конь, выдавший свое присутствие глухим позвякиванием боевой сбруи и струями горячего дыхания, покидавшего раздувающиеся ноздри с легким свистом. Оседлан он был воителем, по-другому не скажешь: широкая, мощная грудь, крепкие руки и уверенный в своей правоте и силе взгляд.
– Здравствуй, жена, – произнес он коротко, когда, едва подъехав ко мне, соскользнул с холки своего жеребца и заключил в стальные объятия, вырваться из которых возможно было бы только с помощью стенобитного орудия.
– Ты муж мне? – задыхаясь в тисках его ручищ, пролепетала я, искренне удивляясь своему выбору.
– С тобой познал я любовь к женщине и страсть, не сравнимую ни с жаром вина, ни с горячкой боя, – муж расцепил свои клещи и улыбался, разглядывая мое изумленное лицо: – Стало быть, да.
– Но … – начала я, пытаясь припомнить наши встречи, таинство венчания или хотя бы его имя.
– Никаких «но», – мужчина, не дав закончить фразу, бухнулся предо мной на колено и торжественно, словно его посвящали в рыцари, обратился ко мне: – Благодарю тебя, любовь моя, за твою жертву, столь великую, что не могу понять ее до конца.
– В чем же она, по-твоему, дорогой? – неожиданно для самой себя произнесла я, вдруг начав испытывать к этому человеку нежные и теплые чувства, будто и впрямь знала его давно.
Он не сводил с меня восхищенного взгляда и не собирался вставать с колен:
– Мужу жена жертвует Свободу ради его возможности понять и осознать Смирение, свое через чужое. При этом она (жена) свободу теряет всегда, а смирение он (муж) находит не обязательно.
Воитель поднялся и сразу вырос, как гора, лицо его было мокрым, дождь ли это был или слезы, не суть. Важно, что глаза его светились любовью и почтением.
– Я нашел, – сказал он просто и не торопясь оседлал коня.
– Сколько их? – улыбнулась я ему, и муж понял меня.
– Могло быть еще три.
– Ты уходишь к ним?
– Да, – мой муж кивнул головой. – Перед каждой я склоню колено в благодарность за их отказ, не словесный, но духовный, что позволил оказаться рядом с тобой.
– Ты расскажешь им? – мне было жутко интересно, как все происходит в орешнике.
– Нет, – муж улыбнулся, – достаточно будет молчаливого почтения.
Он тронул поводья, и стена дождя поглотила мое «сокровище». Я помахала вослед рукой и словно дала кому-то, заведующему погодой, некий сигнал – дождь прекратился, небо очистилось, но солнце уже успело пробежать свой дневной маршрут и склонилось к закату, на лужайку «навалился» вечер. Птицы, без устали сновавшие в небесах доселе, затихли на ветвях древ и приумолкли, уступив эфир трескотне сверчков, цветки сомкнули крылья-лепестки в бутоны, а копья-травинки обзавелись крупными жемчужинами росы. Я поежилась, от веселой луговой жизни не осталось и следа. В уже хорошо знакомом мне орешнике раздался хруст, треск и неторопливое, осторожное цоканье, точнее чавканье (во влажной земле), конских копыт.
Представленную мизансцену украсила своим появлением хромая кляча, на спине которой не без труда удерживался Старик. Мне можно было спокойно попытаться уснуть и даже успеть выспаться за то время, пока эта парочка ветеранов преодолевала расстояние от леса до середины лужайки. Прямо передо мной измученный столь долгим вояжем, да еще и грузом на холке, старый конь рухнул на передние мослы, и его несчастный седок, с глазами, полными ужаса, полетел в мои объятия.
Когда его седая голова упокоилась на моих коленях, а длинные, паукообразные ноги перестали дергаться от напряжения, старик улыбнулся и глубоко вздохнул:
– Дорогуша, как я рад, что ты здесь, иначе свернуть мне шею, пренепременно.
– Не стоило так торопиться, милый, – услышала я свой голос и в который раз подивилась самой себе.
– Как не торопиться? – поперхнулся старик. – Время неумолимо, и я должен успеть…
– Что успеть? – спросила я, поглаживая морщинистый лоб с такой нежностью, будто делала это неоднократно.
– С тобой, прожившей рядом всю жизнь, я понял, что есть Прочувствованная Любовь, не придуманная, как в юности, не плотская, как в зрелом возрасте, но как осознанная душой к душе, что возможно только по истечении многих лет, – старик замотал головой, руки непроизвольно задергались, и он попытался приподняться.
– Тише, тише, – зашептала успокаивающе я. – Чего ты задумал? Неужто надо куда-то спешить и кого-то благодарить?
– Нет, – захрипел Старик, с величайшим трудом приподнимаясь сначала на локоть, а затем на бок, – благодарить буду только ту, с которой прожил жизнь.
Он кряхтя встал предо мною на колени, глаза его горели изнутри тем светом, что не оставляет сомнений в своей искренности: – Ты, родная, пожертвовала для меня всем своим воплощением, теми благами и дарами, которые я не смог бросить к твоим ногам, но которые ждали тебя в этом Мире. Благодарю тебя, любовь моя.
После произнесенного Старик пошатнулся и как подкошенный рухнул на мокрую траву.
Я вскрикнула от ужаса, но внимание мое тут же переключилось с новопреставленного на чернеющий в спустившейся ночной тьме орешник. Из сплетения его длинных, тонких пальцев появилось нечто призрачное, прозрачное, едва уловимое, не знаю, почему, но я догадалась, что это была Смерть. Страх не присутствовал во мне, только ощущение приближающегося холода, трава в тех местах, где копыта невидимого коня касались ее, не просто примялась, а увяла, увяла навсегда, покрывшись белесой корочкой льда.
– Ты за ним? – пролепетала я, когда нечто полупрозрачное проявилось в темном небе возле меня.
– Да, – выдохнула Смерть, обдав лицо морозным дыханием. – Но не пугайся, только за ним.
«Пугайся не пугайся, коли придешь, подымайся да следуй за тобой», – подумала я, на что Смерть расхохоталась гулким, утробным смехом:
– Я приношу смерть, ты – даруешь жизнь, но мы не антиподы, мы – сестры.
– Не думала об этом, – выдохнула я, не успев испугаться собственной смелости.
Смерть свесилась из седла, словно айсберг уткнулся ледяным ребром мне в нос:
– Мы пользуемся одними и теми же Вратами, только я увожу отсюда туда, – и она указала, так и хотелось сказать, костлявым, черным пальцем, но он был прозрачным, в сторону орешника, – а ты приводишь оттуда сюда. И в обоих случаях наши подопечные испытывают страх, я пугаю плотное тело, проводя его в тонкие миры, а ты, наоборот, страшишь тонкое встречей с тобой.
Я подумала, что при появлении Смерти не было ни грозного топота копыт, ни треска веток-костей, ни тяжелого храпа взмыленного коня, может, и впрямь не стоит пугаться ее прихода.
– Сегодня все посетители лужайки благодарили меня, неужто и ты, Неизбежная, принесла слова благодарности?
– И смерть бывает благодарной, – ответила «ледяная глыба». – Я, Смерть, благодарю тебя за то, что ты готова принести себя в жертву и отдать тело свое мне в руки ради жизни другого существа. Изначально я, Смерть, так не могу, только Женщина способна отворить свои врата (впустить доверившуюся ей душу в новое тело) и одновременно войти во врата Смерти (закрыть за собой дверь). Ты, Женщина, научила меня такому «фокусу». Именно твоя жертва дала (энергетически) мне возможность, открыв свои врата, захлопывать их.
Я догадалась, что речь о клинической смерти.
– Я благодарна тебе, Женщина, за такой опыт самопознания, – Смерть, полупрозрачная форма коня со всадником, развернулась к лесу и исчезла во мраке ночи, утянув за собой тело несчастного Старика. Его кляча мирно паслась чуть в сторонке, вяло пережевывая отвисшими губами сочный клевер. Я подошла к ней и обняла за шею, чувствуя, как пульсирует под дряблой кожей кровь в утомленной вене. От прикосновения к живому существу тело мое наполнялось теплом, я на секунду закрыла глаза, а когда вновь открыла их, над лесом уже вставало солнце. Его появление птицы ознаменовали громким щебетанием, а трудолюбивые пчелы дополнили ровным, деловитым гулом, поляна ожила.
Какая радость охватила меня, закружила, поглотила целиком, со всеми страхами и печалями, не церемонясь ни со скромностью, ни с задумчивостью, словами не описать, и солнце, такое яркое… Стоп, восходящий над лесом диск будто бы померк, лучи, не дававшие возможности долго смотреть на него, исчезли, а нестерпимо желтый лик светила побледнел, позеленел и притух до состояния печеного яблока, чудом зацепившегося за верхушки елей. За моей спиной, на западной опушке леса, среди зарослей «родного» орешника, выдававшего мне нежданных гостей, одного за одним, воссиял Свет, затмивший все вокруг. Я обернулась и зажмурилась, мою голову заполнили сияние и Голос:
– Здравствуй, дитя, я Бог.
– Здравствуй, Бог, – ответила я, не находя в себе ни страха, ни радости, но будучи наполненной абсолютным спокойствием.
– Я здесь в благодарность о твоей жертве, – произнес Голос внутри, и я ощутила единение с ним, со Светом, окутавшим меня, со всем, что было вокруг, и вообще со всем, что мог вообразить мой разум.
Состояние высшего блаженства поглотило меня, словно тело окунули в облако созвучия, гармонии, восхищения и счастья, а Голос тем временем продолжал:
