Роман Воронов
Мой Армагеддон
Калейдоскоп
Когда горячее, юное сердце не просто бьется в груди, а готово выскочить из нее от избытка чувств и желаний, и шаги даются ногам легко и свободно, да столь сильна и упруга поступь, то кажется, вот-вот взлетишь. Иное дело теперь: глухие удары утомленной мышцы соизмеряются с ритмом больных, подагрических коленей, меняющих положение ступней одна относительно другой с великим трудом и такими же великими паузами. Старик, согбенный невеселыми думами, неспешно шаркал по мостовой, часто останавливался, давая отдых дряхлому телу, а мыслям, разбегающимся друг от друга под влиянием отдышки, собраться в одном месте, желательно в той части усыхающего мозга, которая все еще позволяла обмениваться импульсами с органами, входящими в опорно-двигательную систему, и громко сморкался в грязный, ужасного вида, более походивший на ветошь из кузнечной мастерской носовой платок.
Солнце, казалось, вопреки законам движения небесных тел, не собиралось покидать зенита и беспощадно низвергало всю свою радиоактивную мощь на узкие улочки, размазывая по комнатам, подворотням, паркам и прочим тенистым местам жителей города тонким, ленивым слоем. Наш же герой, давно позабывший отсутствие скрипа в суставах, вынужденно стойко сносил, хотя уже и не помнил причину своего выхода на улицу, ультрафиолетовый шторм, орошавший морщинистый лоб крупными каплями пота.
Неподалеку от очередной «остановки», из облупившейся, серой стены дома на кованом крюке торчала вывеска – медная табличка в виде бараньего рога с подтверждающей его догадку (что подслеповатые глаза видят именно рог) надписью «Рог Изобилия». «Из всего изобилия Вселенной мне сейчас нужна только тень», – и двинулся, пусть и кряхтящий, но воодушевленный, к спасительной, как ему виделось, двери.
Помещение, куда он ввалился, взмокший и обессиленный, подобно несчастному, выброшенному на пустынный берег после кораблекрушения, представляло собой овальную комнату без окон (сразу за вожделенной входной дверью, под медяшкой, изображающей Рог изобилия, ступени вели вниз, в цокольную часть здания), со стеллажами, стоящими вдоль изгибающихся стен, что создавало явное неудобство для их строгих, прямых ореховых спин, и одиноким стулом по центру, на котором восседал ребенок, мальчик пяти-шести лет на вид.
Посетитель изумленно озирался по сторонам, старательно пытаясь совместить в своей голове название заведения и абсолютно пустые полки. Это умственное упражнение, спустя некоторое время, забрало все его душевные силы, ноги затряслись, и старик опустился на последнюю ступень, блаженно выдохнув и прикрыв слезящиеся глаза.
Юный хозяин странной комнаты, не проронив ни слова, смотрел на вошедшего без интереса, выжидая, видимо, когда тот сам объявит о причине своего визита. Наконец, отдышавшись, старик выудил из кармана пиджака знакомую нам «ветошь» и, протерев лоб и лицо, обратился к мальчику:
– Взрослые есть или ты один?
– Входя сюда, вы искали тень, причем единственную из всего изобилия Вселенной, и речи о наличии взрослых не было, – спокойно ответил мальчик.
Старик вздрогнул: на обочинах жизненных дорог то и дело валяются бесхозные чудеса, иной раз они заметны, а иногда и не очень. Чем дольше пылишь по своему Пути, тем больше привыкаешь ко всему, с годами горящий взор меркнет, сердце черствеет, улыбка искривляется в гримасу, душевность оборачивается цинизмом, но вот сейчас, и не на обочине, а прямо перед ним сидит ребенок, читающий его мысли, да еще и на приличном расстоянии. Это поражало и … раздражало.
«Наглец», – подумал старик, не сообразив, что это тут же стало достоянием маленького хозяина «Рога Изобилия».
– Обычная реакция человека на правду, – отметил мальчик, не моргнув глазом.
Жизненный опыт, в основе которого наличие старательно скрываемых от окружающих набитых шишек и выпячивание собственных, порой весьма сомнительных успехов до размеров подвига, посыпался ко всем чертям перед способностями этого ребенка.
Старик насупился, не понимая, как себя вести, да и вообще, что здесь делать.
Мальчик сам помог ему:
– Коли ты, путник, набрел на «Рог Изобилия» и получил, как того и хотел, тень, можешь пожелать от щедрот Вселенной что-нибудь еще, но только один раз.
– Да ведь тут пусто… – начал прокручивать в голове старик, но сразу же осекся.
– Не думай, почему так, – подбодрил его маленький хозяин, – думай, что нужно.
«А чего я не видел в жизни? – размышлял старик. – Чего не было у меня? Все видел, и все было. То, чего не узрели глаза мои, не существует для меня, а чего не держала рука моя, но желал разум, осязало сердце. Я лицезрел многих, но еще больше лицезрели меня, ибо, когда шел, смотрел под ноги или на свое отражение, а те, что были вокруг, смотрели на меня. Видимо, мир устроен так, что вещь в себе знает о себе меньше, чем все, что находится вовне, о ней. Вот бы увидеть себя со стороны», – вдруг пришла мысль, захватившая воображение: – «То, чего я никогда не видел в жизни, это я сам, со стороны».
Старик открыл рот, а мальчик, улыбаясь, показал рукой на стеллаж справа. Там, на средней полке, из ниоткуда возник сигарообразный, бронзового отлива предмет, напоминающий морскую подзорную трубу.
– Что это? – старик был явно поражен удивительной материализацией.
– Это Калейдоскоп, – подмигнул мальчик, – то, что вам нужно.
– Я увижу себя со стороны, взглянув в старую подзорную трубу? – усмехнулся посетитель «Рога Изобилия».
– В Калейдоскоп, – поправил мальчик.
Старик бросил недоверчивый взгляд на него.
– Вся человеческая жизнь, – не смущаясь, продолжил юный философ, – в смысле событий во времени для Создателя есть акт свершенный, состоявшийся одномоментно, и, соответственно, Он может наблюдать, Здесь и Сейчас, любую точку Вселенной в любое время события.
Челюсть, частенько подводившая старика мелким подергиванием и нежеланием открываться, на сей раз совершенно по-юношески грохнулась вниз. Распахнутый настежь рот обнажил редкие, полусгнившие зубы и высохший от регулярного жевания табака язык. Мальчик бросил взгляд опытного стоматолога и протянул:
– Да, беда.
Опомнившийся старик, помог рукой вернуть подбородок на место и просипел:
– А причем тут калейдоскоп?
– У Бога (а Он пользуется им для наблюдений) свой, а у тебя – свой, – скороговоркой произнес мальчик.
– У меня? —пролепетал старик.
– Ага, – кивнул ребенок со взглядом мудреца, – этот, на полке, именно твой.
Старик приподнялся со ступеней:
– Как же он…
– Действует, – подсказал хозяин диковинной вещицы. – Это хранилище всего, чего Вселенной известно про тебя.
Мальчик едва заметно мотнул головой, и Калейдоскоп, только лежавший на полке, самым непостижимым образом оказался в руках старика.
– Видишь сверху рычажок? – продолжил мальчик, с улыбкой взирая на оглушенного посетителя. – Это переключатель. Вправо – события этой жизни, влево – любого твоего воплощения.
У старика, неожиданно поверившего во все эти небылицы, задрожали от нетерпения руки, он уже было засобирался щелкнуть пружинкой вправо, «проверить» свое будущее, как раздался серьезный, предупреждающий голос хозяина заведения:
– Ты не спросил о цене.
Старик одернул руку:
– Взглянуть на себя чего-то стоит?
– Все на свете чего-то стоит, – вполне обыденно заметил мальчик: – И Господь Бог оплачивает свои просмотры.
Озадаченный посетитель вытаращил бесцветные глаза на легко жонглирующего философскими гиперболами ребенка.
– Дедушка, – лениво промолвил с явной издевкой маленький нахал, – вам не приходило в голову, что военачальник, отправляющий на смерть своих солдат, страдает всей совокупной болью отнятых (для подчиненных – в будущем, для него – уже сейчас) жизней?
– Хочешь сказать… – старик поморщился от резкого укола в пояснице…
– Хочу сказать, – нетерпеливо перебил мальчик, – что, насколько велик Он перед человеком, настолько же увеличивается каждое человеческое страдание для Него. Ты скривился от комариного укуса, а Всевышний (Его Мир) получает гигантскую волну (энергетическую), сметающую крупные объекты во вселенной. Познание себя (и для Бога, и для Человека) – процесс энергообмена, намеренное выведение изучаемой системы из равновесия. Хочешь познать движение вод, суть волн, брось камень, ничего не делаешь ты – все (вода) остается неподвижным.
Старик никогда не рассматривал Всевышнего с такого ракурса, в основном человеки глядят на Него снизу. Конечно же, он понимал, что мать, видя царапину у ребенка, страдает более малыша, но помыслить о том, как он, простой смертный, связан с Богом, и, получая в свою сторону только и исключительно Любовь, отдает наверх…
Здесь старик остановил поток мыслей. Все, содеянное, озвученное или сокрытое от других, принимает на себя Отец Небесный. Он поежился: тень, которую обрел изможденный солнцем путник в «Роге Изобилия», начинала его морозить, словно бы тело было обложено льдом. «Ни капли любви Ему», – подумал старик, и слеза сама смочила нижнее веко.
– Вот и определились с платой, – радостно сообщил мальчик, торгующий индивидуальными калейдоскопами.
Старик согласно кивнул головой и взял прибор в руки:
– Как он работает?
– Смотришь в него – видишь себя Сейчас, повернешь колесо по часовой стрелке – покажет будущее, назад – прошлое, все очень просто.
Некоторое время старик разглядывал «подзорную трубу», как бы примериваясь к диковинному инструменту, но все еще не решался воспользоваться им. Наконец, наигравшись, он спросил:
– И у Бога такой же?
– Побогаче, – серьезно ответил мальчик и, оценив произведенный эффект, рассмеялся: – Шутка. Ему не надо прикрывать один глаз, чтобы взглянуть другим.
– Почему? – искренне удивился старик.
– У Него их тысяча, он же Тысячеликий, – мальчик лукаво уставился на полностью обескураженного посетителя.
– У Бога тысяча глаз? – восхищенно прошептал старик, и его очи (в количестве двух штук) медленно поползли из орбит.
– Снова пошутил, – затрясся маленький проказник. – У Всевышнего много больше глаз, на каждое событие во Вселенной свой. Точнее сказать, всякий новый акт, сгенерированный живым существом, рождает ответный импульс любви, новое око Господа, поэтому Ему не нужно крутить свой Калейдоскоп, именно по этой причине Он – Всевидящ.
– Как тут не вспомнить Арнольда Амальриха с его «Убивайте всех, Господь узнает своих», – горько усмехнулся старик.
– Крутани Аббат Калейдоскоп в следующее воплощение, забрал бы свои слова обратно, – невозмутимо отреагировал мальчик.
Темное стекло Калейдоскопа, подобно входу в пещеру Алладина, манило блеском таинственных сокровищ и одновременно пугало опасностями, поджидающими на пути к ним.
– Значит, я имею возможность заглянуть во время через отдачу любви? – начал осторожно старик.
– Я бы сказал, каждый способен «отменить» Время за счет генерации энергии под названием Любовь, – нравоучительно произнес мальчик. – Но в самом общем смысле – да, ты прав. Именно так существует Бог, а значит, и Вселенная. Он подобен солнцу (вернее, наоборот), раздающему свои лучи и не иссякающему в своей благости при этом.
– Но рано или поздно звезды гаснут? – возразил старик, старательно пытаясь удержать свое внимание на логике рассуждений пятилетнего ребенка.
– Гаснут, – согласился мальчик, – но жизнью своей создают жизнь других.
«Крутить в прошлое, только расстраиваться, смотреть в будущее – страшно, – думал старик, – а поставить переключатель на воплощения, так вообще ничего непонятно – буду видеть чужих людей, которые есть Я, и так голова слабая».
– Я отказываюсь, – уверенно сообщил он и протянул прибор владельцу.
– Жалко любви? – откликнулся тот, разглядывая ногти на пальцах правой руки.
– Не нахожу я ее в себе, – вздохнул старик, – что же жалеть того, чего нет, нечем мне расплачиваться с Богом.
– Для этого-то и нужен Калейдоскоп, – мальчик оторвался от ногтей и пронзительно посмотрел на посетителя «Рога Изобилия», – забирай, он твой, заглядывай в него почаще, глядишь, и отыщешь любовь, а заодно и себя.
Старик выполз на улицу, кряхтя от напряжения, необычный подарок не был тяжел, но создавал некоторое неудобство (одна рука была занята им). Солнце, смилостивившись над горожанами, на пару градусов склонилось к горизонту, обогатив узенькие улочки бахромой теней, еще не длинной, но уже заметной глазу. Старик, немного помявшись у входа под медным «бараньим рогом», решительно вдохнул теплого воздуха и, направив калейдоскоп прямо на солнечный диск, прильнул к нему глазом. Синие, желтые, рубиновые и изумрудные стекляшки, улегшись на своем зеркальном ложе определенным манером, образовали причудливый узор, радужный цветок несуществующего сада. Рука дрогнула, заставив кристаллики перестроится, и цветок пересыпался в снежинку, сменив превалирующую окраску сердцевины с желтого на зеленый. «Где здесь я? – подумал старик. – Обычная детская игрушка, маленький насмешник обманул меня».
Он крутанул трубу влево, и разноцветные стеклышки выстроились в круг, разлетевшись к самому краю зеркальной камеры. В центре оказались глаза старика, смотрящие восторженным взором ребенка.
– Ух ты, – выдохнул пораженный наблюдатель, и цветные «лепестки» осыпались, «похоронив» ребенка. Оператор фантастического прибора засуетился, движения рук стали резкими, нетерпеливыми, но все попытки восстановить видение оказались тщетны – «ребенок» искусно прятался в узорах, цветах и снежинках. Бедный старик опустился на мостовую и расплакался, то, что на миг открыла ему медная труба, заполненная кусками обыкновенного, крашеного стекла, было давно искомое, утерянное, искреннее Я.
«Господи, – прошептал старик, – как же тебе удается удерживать себя в неисчислимом многообразии Мира, живущего порой не по твоим законам, а вопреки им?»
Дверь за спиной скрипнула, на пороге стоял мальчик, пяти- или шестилетний ребенок, с глазами того же самого чистого, голубого цвета, что мгновение назад смотрели на старика из Калейдоскопа.
– Что бы не произошло в твоем мире (окружении), посылай любовь (реагируй на все исключительно вибрациями этой энергии), то есть возлюби ближнего, как себя, ибо ты и есть ближний твой, и тогда возникает процесс самопознания, в противном случае ты (человек) встаешь на Путь саморазрушения, – мальчик улыбнулся открытой, детской улыбкой и обнял старика.
Вне Рода, вне Времени
Мы сидели на песчаном берегу, уткнувшись подбородками в колени, и смотрели на плавные изгибы черной ленты реки, бесшумные и тягучие, отражающие звездную россыпь северного полушария и наши мечты, уже не смелые и почти забытые…
Сначала я был один. Он возник из ниоткуда, я вдруг услышал приближающийся скрип песчинок, шаг, другой, или, может, мне это все лишь показалось. Сумерки к тому моменту галантно накинули темно-серую вуаль на плечи, и сознание, давно болтающееся где-то в стороне от поникшей головы, не успело вернуться в свою юдоль, чтобы оценить происходящее, я просто ощутил мягкое прикосновение к плечу.
Единение с самим собой – процесс тонкой настройки, ювелирной балансировки и абсолютной отрешенности. Мне почти удалось ступить в эти воды, но… скрипящий песок без труда разрушил мост в безвременье, а контакт с телом захлопнул дверь в зазеркалье.
– Ну? – почти прорычал я незнакомцу, не желая открывать глаз и поворачиваться к нему.
– Хорошее местечко, – невозмутимо ответил мой незваный сосед.
– Есть и получше, – буркнул я в надежде на его понимание и скорейший уход: – Ниже по течению.
– А мне нравится это, – голос таинственного собеседника звучал оптимистично.
– Отчего же? – недовольно поинтересовался я, решая, что, судя по всему, убираться придется мне.
– Оттого, что ты здесь, – прозвучал ответ, заставивший меня открыть глаза.
Рядом никого не было, буквально. Берег, песок, река, ветер и я – больше никого.
– Интересно, с кем я разговаривал и кто толкал меня в плечо? – произнес я вслух, удивляясь играм разума, устраивающего внутренний диалог столь натуральным образом.
– Со мной, – последовал ответ не из моих уст, и волосы зашевелились на голове, определенно выдавая панику всего моего существа. Видимо, чтобы несколько успокоить разыгравшееся воображение, пустота снова толкнула (вот бы знать, чем) меня в бок.
– Ладно, – сказал я в темноту ночи, предполагая, что в моей жизни впервые случился опыт общения с призраком: – Мы не на ринге, успокойся.
– Согласен, – ответил Он. – Я и сам сейчас не в лучшей форме.
«Ух ты, – подумал я, – невидимка-то с чувством юмора», и поинтересовался у пустоты:
– А вообще, ты кто?
– Твой родственник, дальний.
Судя по плотности, а точнее, полному ее отсутствию, весьма дальний, решил я, все еще с трудом осознавая необычность или абсурдность происходящего, но вежливо переспросил:
– И кем я тебе прихожусь?
Пустота обняла меня за плечи:
– Я из двенадцатого колена, по материнской линии.
«Призрак не только с юмором, но еще и враль», – пришла в голову мысль, и я улыбнулся.
– Зря ты так, – неожиданно всколыхнулась пустота. – Думай, что хочешь, но знай: я все слышу.
«Волна стыда накрыла его с головой» – так обычно пишут в романах, но ничего подобного со мной не произошло. «Родственничек-то обидчивый…» – завел свою «песню» мой мозг и тут же осекся. Нет смысла во внутреннем разговоре, как правило, оценочном, с самим собой, если рядом находится некто, и он все слышит.
– Расскажи о себе, – попросил его я.
– Я землепашец, но смерть принял в рядах воинов великого Зимри-Лимы, – не без гордости произнесла пустота. – Да, славная была битва, мне размозжили череп…
– Не хочу знать, чем тебя били по голове, – прервал я разошедшегося призрака. – Скажи лучше, зачем ты здесь?
– Я это ты, – ухнул Он, и, клянусь своим Ангелом-Хранителем, если бы у пустоты имелись глаза, они смотрели бы на меня сейчас выжидающе.
– Так я и поверил, особенно после вранья про Зимри, – я отпихнулся от теплого ночного воздуха в том месте, где предположительно расположился родственник.
– И не думал врать, – не смущаясь, парировал призрак. – Если считать в линейном времени, да, я в тридцать шестом колене, но я, а значит и ты, возвращаюсь в Род через каждые одиннадцать поколений, поэтому, считая циклами, я по отношению к тебе из двенадцатого колена в третьем круге.
– Удивить не удивил, но запутал, – сказал я предку, упорствующему по поводу нашего единства, подумывая о том, что же все-таки ему надо.
– Я хочу разорвать цикличность, – подал Он голос, естественно, зная мои рассуждения. – А для этого мне надобно объяснить тебе, что такое Род и как он живет.
– Зачем? – возмутился я, чувствуя вскипающий внутри гнев. Эта «капля смолы» упала мне на голову, и всяческая попытка избавиться от нее только сильнее запутывала волосы, а значит, и мысли.
– О небо, какой же я упрямый! – возопил призрак, явно намекая на меня.
– Черт с тобой, валяй, – сдался я, сетуя в душе на то, что разговор человека с самим собой – дело обычное, конечно, если процесс происходит мысленно, а вот дискуссия вслух с пустым местом, на берегу реки, в поздний час смахивает на помешательство и, ей-богу, я слишком близко подошел к этой черте.
– Ну, наконец-то, миссия начинается, – радостно выдохнула пустота, а я решил безропотно отдаться процедуре сумасшествия в надежде, что с первыми лучами солнца все прекратится.
– Поговорим о нашем Роде.
– Нашем? – поморщился я, начиная тихо ненавидеть соседа, величающего себя мной.
– Наш Род, – бодро затараторил прилипчивый невидимка – наш на одно воплощение. Его задача – энергетически обогатить или обеднить, что, по сути, одно и то же, Идущего по своему Пути.
– Туман, – задумчиво произнес я, разглядывая седое покрывало, плюшевым облаком садящееся на воду.
– Ничего подобного, – отреагировал по-своему призрак. – Все очень просто. Это как обучение в школе, ты посещаешь разные классы (входишь в разные Роды), по различным наукам, с разными учителями, сидящими за разными столами в классных комнатах со стенами разного цвета. Входишь ты одним, выходишь – другим, при этом класс становится родным (по необходимости) на время урока.
– В общем, понятно, – хмыкнул я.
– Тогда, надеюсь, тебе ясны последствия отказа от Рода, – призрак, войдя в роль, перешел на учительский тон. – Ты вышел в коридор, не выполнив домашнего задания, или тебя вывели, например, за недостойное поведение – урок пропущен, теорема Ферма или химическая формула воды остались за пределами твоего разума.
– Спорная аллегория, – сказал я раздраженно, выпустив изо рта облако пара: становилось прохладно. – Но какое знание несет Род?
– Нюансы, из которых сотканы твои физическое, эмоциональное и отчасти ментальное тела, – загадочно ответил призрак.
Я улыбнулся:
– У учителя есть мел и доска – донести до ученика истину, а что у Рода?
– Розги, – гаркнул что было мочи призрак и захохотал.
– Очень смешно, – оскорбился я.
– У Рода есть кровь, та самая, что бежит в твоих венах, – невидимый Он (или я) снова пихнул меня в плечо. – Все родовые коды внутри.
Я молчал, прислушиваясь к биению сердца, гоняющего по мне какие-то коды разных мужчин и женщин, живших задолго до меня. Надо признаться, ощущение не было приятным. На фоне выраставшей во мне необъяснимой печали я неожиданно спросил пустоту:
– А что будет, когда я умру?
– После смены воплощений имя (твое), оставшееся в Роду для потомков как их предок, привнесший их крови свою примесь, энергетически не «отклеится» от «пирамиды», связь останется.
Пустота наполнилась тишиной на несколько мгновений и продолжила:
– Душа способна вернуться в пирамиду при акте «Родовое Вече» посредством эфирного двойника, одномоментно во все, прожитые ею пирамиды. При этом Искре Божьей не требуется дробление себя на части (не мысли категориями физического мира для осознания этого факта), ибо пребывание вне Рода есть состояние вне Времени.
«Вне Рода, вне Времени», – завертелось в моей голове, рисуя в воображении странную картину – пышнотелую, напудренную и вызывающе ярко накрашенную дамы с огромным веером в руке. Ее необычное опахало, усеянное ликами людей, среди которых в самой вершине, у рукояти, я узнал себя и родителей, описывало нервные движения, загоняя немыслимые массы воздуха в бездонное декольте, а черные, маслянистые глаза с завитыми до лобных долей ресницами с ужасом смотрели на часы. И всякий раз, когда из своего перламутрового гнезда выскакивала фарфоровая кукушка, веер-Род замирал на месте, а слоновья шея матроны тут же покрывалась крупными каплями пота. Вне Рода, вне Времени, вне Рода, вне Времени…
– Хочешь что-то спросить? – услышал я Его голос, и видение растворилось в ночном небе.
Я было покачал головой, но потом, одумавшись, сказал:
– Пересекаются ли Рода, бывшие «моими» и, конечно же, будущие, в разных воплощениях?
– Да, в той или иной степени, – призрак с готовностью продолжил: – Плотность их переплетения зависит от Владык Кармы, «главных ткачей» родовых узоров. Можешь допустить случай, когда пересечения постоянны, из жизни в жизнь, и наоборот, ни одного узелка, никогда. На все воля Божья.
– Скажи, почему мы воплощаясь, не осознаем своей зависимости от Рода?
– Так задумано, – призрак покачался возле моего уха. – Представь, что тебя наняли на судно, но подпись в контракте ты ставил не глядя, а на борт поднимался безлунной ночью, посему состав команды и цель похода тебе неясны, не говоря уже о статусе ходящей ходуном под ногами посудины – военный корабль или обыкновенный «торговец». Как говорится, добро пожаловать на борт (или в Род).
Призрак хохотнул:
– Но вот наконец долгожданное утро сменяет бессонную ночь, и ты понимаешь, что попал не на фрегат Ее Величества, не на сухогруз и даже не на рыболовецкую шхуну, а на пиратский галеон.
– Почему пиратский? – удивился я, передернув плечами от холода.
– Род как команда (не бери во внимание временные разрывы, они исключительно в сознании физического тела, для тонкоматериальных сутей Род, в котором ты пребываешь в качестве участника, «собран» вместе Здесь и Сейчас) занят поисками сокровищ (энергии, необходимой для удержания союза разрозненных сущностей), но, подпитываемый воплощенными (в данный момент) душами, то есть живущий за счет находящихся в физическом мире, а не пребывающих в тонких планах, подвержен их человеческим понятиям об этом процессе, а именно, искать не внутри себя (созидать), а вне (потреблять). В этом смысле Род-корабль является флибустьерским, пытающимся обрести нечто, отняв (забрав) это у других.
Призрак устало выдохнул, а я, наоборот, воодушевленно подхватил:
– Каким образом?
– Через будущее потомство. Новый член Рода (проявленный) рассматривается как «привноситель» энергии посредством интерференции другого Рода в твой (брак и деторождение). Отсутствие наследников ослабляет (энергетически) твой Род, оставляя размеры «пирамиды» на прежнем уровне до следующего воплощения одной из душ, входящих в «пирамиду». Корабль не потоплен, но попадает в штиль.
– Зачем столько суеты около этой самой сущности, по имени Род? – мне начинало казаться, чем ближе становился рассвет, тем отчетливее я различал белесое облачко рядом с собой. Чтобы проверить свою догадку, я вытащил из песка высохший сучок ивы и ткнул им в призрака.
– Эй, – вскрикнул Он, – сейчас обижусь.
– Больше не буду, – примирительно произнес я и бросил отвалившийся «палец» ивы в воду.
– Род желает усилить себя за счет «взошедшего на вершину», пытается привлечь Царь-душу, энергетическую звезду, взять на борт юнгу, мечтающего и способного стать капитаном.
– А юнга, что – должен припереть на борт с собой Царь-пушку? – съязвил я и рассмеялся собственной шутке.
– Ты почти прав, – колыхнулся в ответ призрак. – Только сильный Род не тот, что хранит в себе кровь властителей, воителей и потомков Мидаса, а тот, чей сын взойдет на Крест.
– Имеешь в виду Христа? – поинтересовался я у пустоты, выискивая глазами на ночном небе знакомые созвездия, которые, к этому моменту начали заметно бледнеть.
– Имею в виду, – возмутился призрак моему пренебрежительному тону, – что, случись тебе взойти на свою Голгофу и вознестись, то вознесется с тобой и весь Род твой, вплоть до двенадцатого колена, правда, не на уровень вибраций Христа (Учителя), а на уровень Апостолов (Учеников).
Я вновь поймал себя на мысли о разговорах вслух с самим собой, начинавших попахивать медицинским диагнозом. Тем не менее я с удовольствием «покачивался на волнах» этой ситуации и снова обратился к невидимке:
– Ну а что даст массовое вознесение человечества?
– Вы узрите своих прародителей, Адама и Еву, в их истинном облике, – эхом отозвалась пустота.
Предок с разбитой головой явно уводил меня в такие дебри, откуда выбраться самостоятельно не представлялось возможным. Начинало светать, я и не заметил ночи в безумном разговоре, и не получил ответа на вопрос, зачем Он пришел. Какова роль человека, вброшенного в Род без ведома и согласия, к чему отсылка ко Христу и как Род «касается» Времени? Задавая себе эти вопросы, я не лукавил, хотя абсолютно запамятовал, что Он их «слышит», и обращался только к себе.
Призрак же моментально среагировал (по всей видимости, лучи восходящего солнца подгоняли его):
– Пусто чрево жены будет, как и семя мужа, предавших Род.
– У них не будет детей?
– Род занимается зачатием новой жизни, вся его энергетическая сила направлена на это, – пустота возле моего уха вздымалась, как живот тяжело дышащей роженицы.
– Продолжай, – сказал я успокаивающе.
– Муж, намеренно сменивший герб Рода (фамилию) и взявший на знамена свои новый, выдуманный, будет изгнан из Рода, как Адам из Рая, то есть «отключен» от энергии Рода.
– Вот это уже интересно, – воскликнул я, начиная сожалеть о раннем восходе. – Неужто Адам отказался от Рода Бога?
– В пользу рода человеческого, – отрезал призрак, – но то был План самого Бога.
– А роль Евы? – мне не терпелось продолжать.
Пустота смягчила тон:
– Связав себя узами брака и взяв фамилию мужа, женщина примиряет враждующие стороны, усиливая их обе.
– Белый платок на скрещенные мечи, – заметил я.
– Можно трактовать и так, – Он, как мне показалось, был удовлетворен.
– А Христос и Вознесение по теме Рода – можешь подробнее?
– Христосознание это освобождение от Рода, от нанесенных кодов, от поднятия на борт (для чего ходящему по воде паруса?), от посещения классных комнат, если ты сам есть Учитель. Подъем на Голгофу (в тонком смысле) – отбрасывание родовых пятен, очищение кожи под одежды Света, – пустота начала наполняться криками проснувшихся в лесу птиц.
– А почему «вне Рода, вне Времени»? – я догадался, что встреча с самим собой подходит к завершению.
– Потому что войти в проявленный план ты, человеческая душа, можешь только через Род, рождением, путем вынашивания физического плода. Ребенок – принадлежность Рода от момента появления на свет, – пустота стала прозрачной, трепещущей на свежем утреннем ветре.
– Род – своеобразный переключатель из безвременья во Время, он есть проявитель всех качеств физического человека, пребывающего в соответствующем измерении с энергией времени. Иисус, как Сын Божий, был вне Времени и вошел в ясли, минуя Род, непорочным зачатием.
– А…? – начал было я, но песок заскрипел под невидимыми стопами, и ощущение присутствия чего-то рядом исчезло. Судя по всему, мой далекий, изуверски искалеченный предок по материнской линии сказал все, что хотел, оставив меня одного на вершине «пирамиды» под названием Род, возможно, именно для того, чтобы перестать быть одиноким.
