Роксана Миллер
Под слоем пустоты
– И в мыслях не было. Хочешь, буду держать дверь этой комнаты, чтобы она не закрывалась? Ты будешь всегда видеть, что выход есть. И выйдешь, когда будешь готова.
Я заставляю себя поднять взгляд на Рому. Как же тяжело смотреть в глаза. Внутри разливается тепло, но совсем не от вина, а от того, что впервые в жизни кто-то сумел хотя бы на миг коснуться настоящей меня.
Я слишком долго путала желание умереть с усталостью, а желание быть сильной – со стремлением доказать собственную нужность этому миру. Смерть казалась мне единственным способом отдышаться, побыть в домике, сбежать от проблем и от себя (особенно от себя). Прошлой осенью я узнала, что у неё есть один существенный минус: она необратима.
Слово «необратима» ещё долгие месяцы горькой таблеткой перекатывалось на моём языке после бабушкиных похорон. Мне до сих пор снится, что она жива. Просыпаюсь с мокрыми щеками, но счастливая – хотя бы так повидались.
Я пробыла на стажировке три месяца, а потом мне предложили работу. На новом месте непросто, но спокойно и предсказуемо. Это так непривычно, что я вот уже полгода в общей сумме каждый день жду, когда на голову свалится какой-нибудь сюрприз. Но этого не происходит. Я точно заслужила?
Весной мама навестила меня в Москве. Было бы странно, если бы наши две недели под крышей скромной однушки обошлись без единой ссоры, но в целом присутствие члена семьи, от которого я привыкла слушать преимущественно критику, не разрушило мою крепость. Даже почти не пошатнуло. В моменты, когда взрыв казался неизбежным, я вспоминала день, когда видела её уязвимой. В этой слабости было больше силы, чем я могла представить: из раза в раз она растворяла разгоравшуюся в пылу ссоры ярость. В прошлом её вспышки могли за мгновение сжечь и меня, и всех попавших в радиус поражения.
Прослойка пустоты медленно превращалась в вещество иной, непривычной консистенции. Оно замедляло слова-искры, как толща воды, и это давало немного времени на то, чтобы подумать и дать более сдержанную реакцию.
Я бросила курить. Отпала необходимость искать повод, чтобы не возвращаться домой или на работу. А на никотин я так и не подсела.
Ещё я узнала, что достойна близости. Правда, всё ещё учусь в ней быть и не паниковать. Но у меня хороший учитель. Сейчас он шагает со мной по пыльной кладбищенской дороге и показывает пальцем на двух смешных чёрных котят, которые греются на полуразрушенном памятнике. До сих пор не могу поверить, что Рома выбрал мой родной город в качестве места для отпуска. И что больше всего ему в нём интересны места, которые для меня важны.
Мы доходим до нужного поворота и находим нужный памятник.
Солнце падает на гранит с чёрно-белой фотографией бабушки, которую я ретушировала сама, потому что никому на свете не могла такое доверить, а над головой с писком носятся ласточки. Вспоминаю, как бабушка улыбалась и звала меня «ласточкой». Мне страшно, что однажды я могу забыть её голос, так что стараюсь прокручивать его в голове почаще.
– Ты бы ей понравился.
– Думаешь?
– Точно знаю. Она мне как-то на суженого гадала на картах. По описанию вышел вылитый ты. Эй, что смешного? Я серьёзно! Только сейчас вспомнила.
– Хорошо. Тогда завтра поедем тебе кольцо выбирать.
– Я не это имела в виду…
– Значит, поедем, когда будешь иметь в виду это. Только предупреди хотя бы за пару часов.
Внутри меня автоматически поднимаются заградительные барьеры, но их механизмы скрипят и клинятся. В них что-то попало, что-то, не дающее выверенной годами защите сомкнуться куполом над моей головой. Наверное, это чувство нужности, доказанной как факт – вроде того, что Земля круглая. И чувство свободы от того, что больше нет тем, обнесённых колючей проволокой.
Такие непривычные, но пьянящие чувства.
В высокой полусухой траве застрекотал кузнечик. Почему-то очень хотелось жить – как минимум для того, чтобы подольше задержать в памяти мира прекрасные моменты, которые кроме меня помнить больше некому. Например, веер карт на выцветшей скатерти и хитрую улыбку на бабушкином лице, будто она рассказывает очередную сказку. Или то, как нежно лежит на моём плече рука героя из этой самой сказки.
Надо обязательно жить, чтобы всё это помнить. Кто знает, как отформатирует в следующей жизни.
То, что не убивает – не делает сильнее.
То, что меня не убило, раздробило мне личность, выжгло умение доверять, научило мастерски чуять угрозу за пять километров (иногда даже там, где её нет), содрало эмоциональную кожу, отняло кучу лет и может, в каком-то смысле лучше бы убило.
Сильнее меня сделали любовь близких и их готовность принять меня в том виде как есть. А ещё собственная любовь к себе и готовность сращивать сломанное, не быть там, где не хочется, не бежать, потому что все бегут.
Сила – в вещах, максимально далёких от концепции «убивать». В обратное верить отказываюсь.
