Роксана Миллер
Под слоем пустоты
Я много раз слышала эту историю, но сейчас она воспринимается совершенно иначе. Пятнадцатилетний ребёнок пришёл домой и увидел такое… Чёрт.
Тот же самый ребёнок, который чуть ли не с младенчества был вынужден разруливать ссоры родителей, пока старший брат утыкался в книгу, делая вид, что ничего не происходит. Девочка, которая брала на себя роль взрослого, когда настоящие взрослые начинали вести себя как дети. У неё просто не было варианта не создать вокруг себя понятную систему, каждый элемент которой он сможет контролировать. Она слишком хорошо помнит залитую кровью прихожую.
Жаль, что одним из этих элементов стала я.
– Миша, конечно, молодец, – мрачно цедит мама. – Дотянул. Прям в день его приезда бабушки не стало, представляешь?
– Он вообще где сейчас?
– Уехал. Сразу после поминок.
– Вот это да, а прощаться кто будет?
– М-да. Не понимаю. Все три дня вёл себя как будто он тут случайно, будто не у него мама умерла.
– А Артём нас и вовсе присутствием не почтил.
– В голове не укладывается до сих пор. Миша знаешь что сказал? «Зачем Артёму это всё видеть».
– Чего?!
– Представляешь?
Ох, мама. Ты потеряла не одного члена семьи за эти дни. Ни за что ведь не признаешься, как болит от того, что родной брат не помогал с похоронами, открестился от всех хлопот, а после ещё и уехал, не попрощавшись. Более того, ни ты, ни я ещё не знаем, что через пару дней он позвонит и заявит права на часть наследства, законно полагавшуюся тебе, а получив доказательства того, что его циничная схема не прокатит, пропадёт из нашей жизни на много лет.
– Ну их. Лучше расскажи что-нибудь про себя.
Я замолкаю. Хороших новостей у меня нет. Про диагностированные пять месяцев назад депрессию и пограничное расстройство я предусмотрительно умалчиваю. То, что касается жизни и здоровья – точно не сейчас.
– Олег всё. Мы… Он вернулся и почти сразу предложил расстаться.
Мама качает головой. Я сжимаюсь в полной готовности к «я же говорила». Оно сквозило в её голосе ещё год назад, когда я воодушевлённо рассказывала, что выбрала ждать Олега, но так и осталось тактично невысказанным – не было повода. Но теперь… Моя ошибка налицо, и настало время на неё указать. Так у нас было всегда, к какой бы области ни относились ошибки – учёба, работа, мальчики.
– Ну и скатертью дорога. Всё к лучшему, Сашенька, не переживай. Сильно расстроилась?
Я застываю. Мозг рвётся анализировать, разбирать ответ на интонации и подтексты, искать скрытый упрёк, но я усилием воли заглушаю его. Так вот как это происходит… Неважно, всё неважно, подумаю потом. Сейчас надо как можно дольше задержаться в моменте, когда мама меня поддержала и не осудила, как один настоящий человек – другого. В моменте, которого мне не хватало всю жизнь.
Аэропорт бурлит десятками голосов. Зарегистрировавшись на рейс, я провела родителей в дальний угол от стоек, чтобы спокойно поговорить.
– Ну и что, когда ты к нам в следующий раз приедешь? – спрашивает отец. – В гости ко мне так и не зашла.
– Она не хочет. Лучше на природу вместе съездим, – не даёт мне ответить мама.
Вот так она всегда. Я ведь и сама могу отвечать. И по собственной воле не хочу приходить к отцу в гости – не испытываю никакого желания знакомиться с его женщиной.
Я сама, блин.
Можно я сама?
Волна гнева, которая начала подниматься рефлекторно, от одного лишь факта того, что меня в очередной раз лишили собственного слова, пусть и ерундового, резко идёт на нет и сменяется чем-то щемящим. Мои родители – такие разные, с кучей взаимных обид разной степени затаённости и пятью годами в разводе, и всё же собрались тут, чтобы проводить меня туда, где я снова буду одна. Что бы я испытывала на их месте? Каково было бы мне, если бы мой родной человек вместо того, чтобы быть рядом, садился в самолёт и летел туда, где его никто не ждёт?
А когда их не станет, как бабушки… Кто будет ждать меня здесь?
Я думала, что стану сильнее, если научусь держать на расстоянии людей, которые меня ранят. Но на деле я научилась лишь быстро бегать и умело прятаться.
– Вы и сами приезжайте ко мне как-нибудь. Если захотите.
Что я делаю? Что говорю такое?! Как только мама попадёт в мою крепость, её глаз точно зацепится за десятки «неправильностей»: недостаточно чисто, недостаточно комфортно, да и вообще сколько можно снимать в одиночку. Сейчас она может максимум проехаться по тому, как я одеваюсь, но дома, в каждый уголок которого я вложила кусочек своей души…
Неужели я забыла, как было раньше?
Неужели забыла, что надо защищаться?
«Не уходите больше туда, где вы только что были. То, что вы ищете, не там. Будьте здесь. Договорились?»
Голос из динамиков объявляет об окончании регистрации. Колёсики увесистого чемодана перекатываются по гладкому полу. У ларька с сувенирами маленький мальчик слёзно выпрашивает у родителей деревянного оленя.
Я здесь.
Мне ничего не угрожает.
– Ой не, – отмахивается отец. – Я Москву вашу боюсь. Лучше вы к нам.
– А я бы хотела, – вздыхает мама. – Но у меня тут дел пока много. А так очень хочется с тобой погулять. Так что спланируем как-нибудь.
Я смотрю на маму и почему-то больше не вижу строгую учительницу, которая проверяет мою жизнь, как тетрадку с контрольной работой. Но вижу просто потерянного человека, который через пару часов вернётся в пустую квартиру, как и я, и поймёт, что ему впервые в жизни больше некого защищать.
– Ты опять за своё?
Я поднимаю глаза и щурюсь в темноту за мониторами. Из неё выплывает лицо Ромы. Мягкие при свете дня черты заострились – то ли из-за игры теней, то ли при виде моего очередного нарушения Трудового кодекса не в свою пользу.
– Ну да…
– Время одиннадцать.
– Я знаю. Но у меня тут ещё пара задач.
– Ты ела сегодня?
Внезапный вопрос сбивает меня с толку. Кажется, нет. Какой сегодня вообще день?
– Перекусывала.
Осуждение, повисшее в воздухе, начало сгущаться.
– Давай я помогу с… что у тебя там.
– Не надо, правда. Уже поздно, иди.
Рома вздыхает и идёт к двери, а я тихо торжествую. Почему-то отгонять людей приятно. Как будто кокон вокруг становится плотнее и безопаснее. Я снова в своём маленьком стерильном пространстве, где не может произойти ничего непредсказуемого. Демо-версия небытия, в которое мне в последнее время так хочется прыгнуть с разбега, не думая о последствиях.
Я отключаюсь от внешнего мира и ухожу в мир чисел и графиков. Если не добью всё к утру, завтра нарвусь на неприятный разнос от начальницы. Всё меньше поощрений, всё больше манипуляций. На прошлом совещании я чудом не швырнула ноутбук в стену – слишком уж несправедливые обвинения звучали в адрес отдела.
Наверное, было бы здорово уйти. Но как? Куда? Кому я нужна? Здесь знаком каждый метр, предсказуем каждый начальницкий закидон, определены задачи, пусть их и слишком много порой… Здесь я справляюсь. А буду ли справляться на новом месте – не имею ни малейшего понятия.
Я всё вытерплю. Так и становятся сильными.
В шахте взвыл лифт, вырвав меня из рабочего процесса. Шум угрожающе приближается к моему этажу, а чуть позже на весь офис раздаётся писк входной двери. Я сжимаюсь в тщетной надежде, что таинственный посетитель, кем бы он ни был, меня не заметит.
– Рома? Что-то забыл?
Вместо ответа коллега деловито кладёт на мой стол два пластиковых контейнера: в обоих виднеется нечто, напоминающее отбивные с пюре. В животе предательски урчит. Перекус, про который я говорила, был утром и представлял собой бутерброд с маслом.
– Я не знал, что ты любишь. Надеюсь, это подойдёт.
– Не надо, не стоило…
– Погреешь оба? Я пока чай заварю. Вижу, ты свой допила.
– Домой-то собираешься?
– Как только мы закончим с тем, что у тебя тут открыто, – он оценивающе посмотрел в правый монитор. – Хм-м-м… В пятой строке ошибка. Не критично, сейчас вместе поправим.
Я краснею до кончиков ушей и больше всего на свете хочу нажать на кнопку выключения, чтобы ни одна живая душа в мире не смела тыкать меня в ошибки. Я сама их прекрасно найду. Может, часа через два, но всё же…
– Это очень мило с твоей стороны, конечно…
– Саша, я понимаю, что ты пытаешься делать. Но этого никто не оценит. Я проходил это на прошлой работе.
– Это не для оценки, – бубню я себе под нос.
– Знаю, для себя. Чтобы поменьше мозги выносили. Чтобы быть молодцом. Знакомый приём самосохранения.
Краснеть больше некуда, поэтому я вскакиваю с места, хватаю контейнеры и, пряча лицо, мчусь на офисную кухню, к одинокой микроволновке.
– Я вчера снова думала о… Ну вы поняли.
И без того сосредоточенный взгляд Анны становится сосредоточенным до предела.
– После смерти бабушки мне кажется, будто мой дом… он теперь там. На той стороне.
– А что насчёт этой стороны?
– Здесь… Хм. Работа, которая съедает меня живьём. Подруги, у которых своя жизнь. Пустая квартира. Раньше я не замечала, как там пусто. Точнее, замечала и радовалась, но сейчас пустота кажется другой.
– Какой?
– Разъедающей. Мою жизнь будто разъедает кислота. Выжигает самые важные куски. Уже выжгла.
– Со временем пустота обязательно заполнится чем-то новым.
– Не хочу новое. Оно будет уже не то. Мне нужно то.
– И это вы хотите найти на той стороне?
Я утвердительно киваю.
– Но как насчёт этой стороны? Она будет совсем не той без вас.
– Сомнительно, – усмехаюсь я. – Мне здесь неуютно.
– Чувствуете себя беззащитной?
– Наоборот. Слишком защищённой. Как будто между нами прослойка пустоты. Я словно в надувном костюме, внутри которого – она. Такой громоздкий скафандр от недружелюбной флоры и фауны на новой планете. И самое смешное… Я почти не помню свою жизнь без него.
Я подтягиваю колени ко лбу и утыкаюсь в них лицом. Анна привыкла к моим слезам, но почему-то сейчас совсем не хотелось, чтобы она их видела.
– С самого детства я только и слышала: это не трогай, туда не бегай, тут грязно, вымой руки, нет, не так, снова вымой, не ходи там, а то опасно, сиди спокойно и ничего не касайся, опять обтёрлась, в гости нельзя, приводить гостей нельзя… Иногда я думала, что проще посадить меня под стекло, куда не проникнут микробы. Откуда я сама никуда не денусь. Сейчас начинаю понимать, почему так было, но от этого не легче.
– Почему же?
– Мама боялась потерять меня. Она всю жизнь была на грани потери.
Анна одобрительно кивает. Наверняка она поняла это раньше, чем я, слушая мои рассказы вот уже пять месяцев. Ну и ладно.
– Она всегда казалась мне музейным надзирателем, который следит, чтобы экспонат оставался на положенном месте. Моя жизнь рядом с ней всегда была чем-то вроде экзамена. Её поведение – билет, моя реакция – ответ. Не ответила правильно – ссора и упрёки. Она никогда не плакала. Чисто железная леди. Однажды у отца машину угнали, так она поняла, кто, и на разборки ходила, город-то маленький. Но после бабушкиных похорон всё иначе. В горе я увидела обычного человека. А людей я не боюсь.
