Роберт Льюис Стивенсон
Сент-Ив

– Вы превращаете жизнь в страшную лотерею, мисс Гилькрист, – произнес он. – Но я не впаду в отчаяние. Быть честным и простым – вот по-прежнему мой лозунг.

Следует сознаться, что в эту минуту он был удивительно хорош, хотя до смешного походил на одну из тех мраморных статуй с поднятыми носами, о которых я только что упоминал.

– Я не понимаю, почему мы заговорили обо всем этом, – заметила Флора.

– Причиной была война, – ответил Чевеникс.

– Все дороги ведут в Рим, – объяснил я. – О чем же ином мы могли бы говорить с мистером Чевениксом.

Уже некоторое время в комнате, находившейся за моей спиной, слышался шум, но я не обращал на него особенного внимания, хотя, быть может, мне следовало принять его к сведению. Вдруг лицо Флоры заметно изменилось. Она несколько раз выразительно обмахнулась веером и умоляющими глазами взглянула на меня. Очевидно, молодая девушка о чем-то просила меня, мне казалось, что Флора требует, чтобы я ушел, очистив поле действий для моего соперника. Я же, конечно, не желал оставлять с ней Чевеникса. Наконец Флора нетерпеливо поднялась со стула.

– Мне кажется, вам пора проститься, мистер Дьюси, – шепнула мне она.

Я не понимал, почему и высказал ей это. Тогда она произнесла страшные слова:

– Моя тетка выходит из игральной комнаты.

Скорее, чем можно передать это словами, я поклонился Флоре и ушел. В дверях я на мгновение обернулся и имел счастье увидеть профиль старой мисс Гилькрист и ее золотой лорнет. Благодаря взгляду на тетушку, показавшуюся из соседней комнаты, у меня как бы выросли крылья, и через мгновение я уже шел по Замковой улице. Наверху блестели освещенные окна, и неопределенные тени гостей, оставшихся у Робби, мелькали через четырехугольники света, лежавшие под моими ногами.

Глава XXIX
Вторник. В тенетах

Вторник начался с неожиданности. На столе за завтраком я нашел письмо, адресованное Эдуарду Дьюси, эсквайру. Это поразило меня. Совесть превращает нас в трусов! Распечатав конверт, я увидел, что в нем лежала только записка от адвоката и билет на бал в четверг. Позавтракав, я сел у окна, успокаивая волнение сигарой; Роулей, окончив ту небольшую долю уборки, которая теперь составляла его обязанность, сидел недалеко от меня и с одушевлением играл на дудочке, с особенным увлечением выводя высокие ноты. Вдруг совершенно неожиданно в комнате очутился Рональд. Я предложил ему сигару, придвинул стул к камину и усадил на него моего гостя (чуть было я не написал «спокойно усадил моего гостя», между тем Рональд был неспокоен). Он был как на иголках и не знал, взять ему сигару или отказаться от нее, взяв же ее, он недоумевал, должен ли он закурить ее или отдать мне обратно. Я ясно видел, что ему хотелось что-то сказать мне, и при этом я чувствовал, что он будет говорить с чужих слов, и именно со слов майора Чевеникса. Последнее казалось мне вполне несомненным.

– Вот и вы здесь, – вежливо и радушно заметил я, решившись не выводить моего юного друга из затруднительного положения. «Если он пришел ко мне с поручением от моего соперника, – думалось мне, – я предоставлю ему свободу действовать, но не окажу ни малейшей помощи».

– Дело в том, – начал юноша, – что мне хотелось бы говорить с вами наедине.

– Понятно, – ответил я и прибавил: – Роулей, вы можете пройти в спальню. Мой дорогой, – продолжал я, обращаясь к Рональду, – ваши слова предвещают нечто серьезное. Надеюсь, не случилось ничего дурного?

– Буду откровенно говорить, – сказал Рональд. – Я очень рассержен и расстроен.

– Держу пари, что я знаю причину вашего неудовольствия, и что мне будет легко успокоить вас!

– О чем вы говорите? – спросил он.

– Вероятно, вы попали в несколько затруднительное положение, – проговорил я, – и могу только заметить, что вы пришли именно туда, куда вам следовало прийти. Если вам нужна сотня-другая фунтов или иная маленькая сумма в этом роде, прошу вас не стесняться. Мой кошелек к вашим услугам.

– Вы очень добры, – сказал Рональд, – и хотя я не знаю, как вы могли угадать истину, но я действительно в несколько стесненном положении. Однако я пришел не затем, чтобы говорить о деньгах.

– Да и не стоит говорить о них! – воскликнул я. – Однако, Рональд, вы должны понимать, что я отношусь к вопросу о ваших денежных затруднениях совершенно иначе, нежели относитесь к нему вы. Вспомните, что вы оказали мне одну из тех услуг, которые поселяют в душе человека чувство вечной дружбы… Теперь я получил довольно значительное состояние и считал бы себя счастливым, если бы вы смотрели на него как на свою собственность.

– Нет, – сказал Рональд, – я не могу взять от вас денег, право, не могу… кроме того, я пришел по другому делу… я хотел говорить с вами о моей сестре, Сент-Ив, – и юноша с угрозой повернулся ко мне.

– Право, – настаивал я, – в вашем распоряжении около пятисот фунтов. Во всяком случае, помните, что как только деньги понадобятся вам, вы их найдете у меня.

– Ах, замолчите пожалуйста! – вскрикнул Рональд. – Я пришел, чтобы сказать вам много неприятных вещей. Но решусь ли я на это, раз вы отнимаете у меня положительно всякую возможность начать вас упрекать! Как я уже заметил вам, я пришел сюда, чтобы говорить о сестре. Вы сами понимаете, что необходимо изменить положение вещей. Вы компрометируете ее, и ваше знакомство с нею не может привести ровно ни к чему. Вдобавок я не согласился бы, чтобы какая-либо из моих родственниц сближалась с человеком вроде вас (вы сами должны это чувствовать). Мне очень неприятно говорить вам такие вещи. Знаете, мне все кажется, что я бью лежачего, и я даже сообщил майору о моем чувстве. Между тем я должен был вам высказать правду, дело сделано и нам незачем снова поднимать этот вопрос.

– Я компрометирую вашу сестру, знакомство со мной не может привести ни к чему… люди вроде меня… – задумчиво повторил я. – Мне кажется, я понимаю вас, и мне следует поскорее официально объясниться с вами.

Я поднялся со стула, отложил сигару в сторону и, поклонившись, произнес:

– Мистер Гилькрист, в ответ на ваши вполне естественные замечания я имею честь просить у вас руки вашей сестры. Я ношу титул, во Франции мы довольно легко смотрим на титулы, но, кроме того, я происхожу из очень древнего рода, что ценится решительно везде. Я могу указать вам на тридцать два поколения моих предков, незапятнанных ни единым позорным деянием. В будущем я рассчитываю обладать богатством, которое, конечно, превысит размер среднего состояния. Доходы моего внучатого дяди, кажется, равняются тридцати тысячам фунтов в год, хотя я и не справлялся об этом. Скажем, что они не менее пятнадцати и не более пятидесяти тысяч фунтов.

– Подобные вещи легко говорить, – сказал Рональд, улыбаясь с выражением сострадания. – К сожалению, все это так… в воздухе.

– Прошу прощения, не в воздухе, а в Бекингэм-шире, – заметил я с усмешкой.

– Я хотел сказать, дорогой Сент-Ив, что вы не в состоянии доказать ваших слов, – продолжал он. – Все, что вы говорите, может быть совершенно ложно, – вы слушаете меня? – вы ничем не можете подтвердить справедливость ваших утверждений.

– Постойте! – крикнул я, вскочив и подбегая к столу. – Постойте.

Я написал адрес Ромэна.

– Вот на кого я ссылаюсь, мистер Гилькрист. Пока вы не напишете Ромэну и не получите от него отрицательного ответа, вы должны обращаться со мной как с джентльменом.

Мои слова подействовали на Рональда.

– Прошу извинить меня, Сент-Ив, – сказал он, – поверьте, я не хотел оскорбить вас. Но вот в чем беда: я не могу сказать ни слова возражения, ни обидеть вас; простите меня, я делаю это неумышленно. Во всяком случае, вы сами видите, что вашего предложения невозможно принять… Оно не имеет смысла. Наши страны воюют. Вы – пленник.

– Один из моих предков во времена лиги, – возразил я, – женился на гугенотке. Он проехал двести миль по враждебной стране, чтобы увезти свою невесту. И они были очень счастливы.

– Ну… – начал было Рональд, но замолчал, опустив глаза.

– Что же? – спросил я.

– Ну… а Гогела?.. – произнес юноша, смотря в камин на уголья.

Я так и подскочил, вскрикнув:

– Что, что вы говорите?

– История с Гогелой, – повторил он.

– Рональд! – произнес я. – Вы говорите не по собственному побуждению. Я знаю, кто вам подсказал эти слова, – низкий человек шепнул их вам.

– Сент-Ив, – возразил юноша, – зачем вы стараетесь сделать этот разговор еще тяжелее для меня? Зачем вы оскорбляете других людей? Я не могу принять предложения человека, на котором лежит чересчур тяжелое обвинение! Вы сами должны понять это. Ваше намерение жениться на моей сестре – самая нелепая вещь в мире.

– И только потому, что я дрался на дуэли, только потому, что эта дуэль окончилась несчастливо, вы – юный солдат или почти солдат, отказываете мне в руке вашей сестры? Так ли я понял вас? – спросил я.

– Милый мой, – жалобно произнес Рональд, – конечно, вы можете превратно истолковывать мои слова. Вы говорите, что это была дуэль… Я же не могу сказать вам, что… я не могу… мне кажется… вы сами видите, в чем заключается вопрос. Это была дуэль? Я не знаю.

– Я имел честь сказать вам, что дрался на дуэли, – произнес я.

– Видите ли, другие утверждают иное.

– Они лгут, Рональд, и я докажу это.

– Одним словом, тот человек, который так несчастлив, что о нем говорят подобные вещи, не может быть мужем моей сестры! – крикнул Рональд.

– Вы знаете, кто на суде будет первым свидетелем в мою пользу? Артур Чевеникс, – сказал я.

– Мне все равно, – произнес юноша, встав со стула и принимаясь ходить взад и вперед по комнате. – Чего вы хотите, Сент-Ив? О чем мы говорим? Я как во сне! Вы сделали предложение, я отказал вам. Мне оно не нравится, мне его не нужно. Кроме того, не во мне вопрос: моя тетка ни за что и слышать о нем не захочет! Разве вам недостаточно этого?

– Помните, Рональд, что мы с вами играем обоюдоострым оружием, – сказал я. – Предложение руки – щекотливый предмет. Вы отказали мне и привели множество причин вашего отказа. Прежде всего вы называли меня обманщиком, затем напомнили о войне, далее вы сказали, что я бесчестно убил Гогелу, или что на меня возводят подобное обвинение. Ну, милейший мой, все это жалкие причины для отказа! Если бы кто-либо другой говорил со мной таким образом, я был бы страшно возмущен; полагаю, вы сами понимаете это. Но в настоящем случае у меня связаны руки. Не говоря уже о том, что я люблю вашу сестру, я настолько благодарен вам за прошлое, что вы можете вполне безнаказанно оскорблять меня! Мне приходится жестоко страдать, не имея возможности защищаться.

В начале моей речи Рональд порывался перебить меня, но, когда я замолчал, он долгое время стоял, не произнося ни слова.

– Сент-Ив, – сказал наконец Рональд, – полагаю, мне лучше уйти. Все это ужасно раздосадовало нас обоих. Право, я не желал обижать вас, и я прошу у вас прощения. Я уважаю вас как джентльмена. Мне хотелось только сказать вам, почему я считаю невозможным принять ваше предложение. Будьте уверены в одном: «я» и не подумаю предпринимать что-либо против вас. Вы пожмете мне на прощанье руку? – пробормотал он в заключение.

– Да, – подтвердил я, – действительно, этот разговор раздосадовал нас обоих. Ну, что прошло, то прошло! Прощайте Рональд!

– Прощайте, Сент-Ив, мне очень грустно, что все произошло таким образом, – и он ушел.

Окна моей гостиной выходили на север, но входной коридор освещался со стороны сквера, а потому я мог следить за печальным отступлением Рональда. Вскоре к нему подошла какая-то фигура, в которой я узнал майора Чевеникса. При виде встречи двух друзей я чуть не захохотал: я предвидел, какой разговор начнется между ними, и даже мысленно слышал замечания: «Я вам говорил», или «Но я же не говорил вам!», звучащие, как лязг мечей. Без сомнения, они немного выиграли от визита Рональда, но мое положение было еще хуже, нежели положение моих противников, и вдобавок беседа с юным Рональдом произвела на меня удручающее впечатление. Рональд закусил удила и окончательно отказал мне. Это не представляло для меня неожиданности, но все же я не мог причислить к хорошим новостям отказ брата Флоры. Теперь я твердо знал, что когда я уеду во Францию, будет сделано решительно все, чтобы заставить любимую мной девушку отказаться от навязчивого француза и принять предложение майора. Конечно, Флора устоит, но мысль о тех просьбах и доводах, которыми будут осаждать бедняжку, была мне неприятна, и я решил, что ее необходимо предупредить и подготовить к борьбе.

Я считал бесполезным стараться увидеть Флору днем, но задумал сегодня же рано вечером попытаться пробраться в Суанстон. Мне следовало также подумать и о путешествии во Францию. Тут, в Эдинбурге, море было всего в четырех милях от меня; я мог явиться наудачу к рыбакам, держа в одной руке шляпу, а в другой нож, однако подобное предприятие показалось мне таким отчаянным, что я решил лучше вернуться к дому Берчеля Фенна и вторично постучаться в его двери. Для этого мне были нужны деньги. Отдав Флоре бумаги, я сохранил у себя тысячи полторы фунтов, но эта сумма и была у меня, и не была: после завтрака в доме Робби я, удержав тридцать фунтов, отнес остальные деньги в банк на Джордж-стрит и положил их на имя мистера Роулея; в то время я думал оставить их моему слуге, если мне придется поспешно уехать. Теперь мне самому понадобилась эта сумма, и я отправил в банк моего юного слугу, с его кокардой и прочей амуницией, приказав юноше взять обратно полторы тысячи фунтов. Роулей долго не возвращался, а когда снова явился ко мне, его лицо горело. В руке Роулей держал квитанцию.

– Дело не подходящее, мистер Анн, – сказал он.

– Как так?

– Я нашел банк, сэр, и все как следует, – продолжал юноша. – Но, Боже Ты мой, как я перепугался! У дверей стоял вкладчик. И знаете, мистер Анн, кто это был? Тот самый красножилетник, с которым я завтракал близ Эйльсбери!

– Вы не ошиблись?

– Нет, наверно не ошибся, – отвечал Роулей. – Я не говорю, что это был мистер Лавендер, нет, я узнал бывшего с ним товарища и подумал: «Это неладно».

– Да, неладно, – согласился я.

Я в раздумье ходил по комнате. Конечно, этот сыщик лондонской полиции мог случайно быть в Эдинбурге. Однако, конечно, странное стечение обстоятельств заставило его разговаривать с моим слугой в трактире «Зеленого Дракона» и теперь привело в Шотландию, как раз к дверям того банка, в котором хранились деньги Роулея!

– Роулей, – сказал я, – он не видел вас?

– Не бойтесь, – проговорил Роулей, – поверьте, мистер Анн, сэр, если бы он заметил меня, вы меня больше не видали бы! Ведь я не осел, сэр.

– Ну, мой мальчик, вы можете спрятать в карман эту квитанцию и представить ее в банк только тогда, когда совершенно отделаетесь от меня. Смотрите только, не потеряйте бумажку. Это ваша доля из волшебной рождественской шкатулки – тысяча пятьсот фунтов.

– Простите меня, мистер Анн, сэр, но зачем мне эти деньги? – сказал Роулей.

– Чтобы открыть харчевню, – продолжал я.

– Извините меня, сэр, но у меня нет призвания открыть трактир, сэр, – гордо ответил он. – Мне кажется, сэр, я слишком молод для этих денег. Я ваш слуга или никто.

– Ну, Роулей, – заметил я, – я скажу, за что даю вам эти деньги. Я дарю их за оказанную вами услугу, о которой я не хочу и не смею говорить, за вашу честность относительно меня, за вашу душевную свежесть и бодрость, мой друг. Я предназначаю эти деньги вам. Так как сыщик ждет подле банка, деньги должны лежать в кассе, пока я не уеду.

– Пока вы не уедете, сэр? – повторил Роулей. – Могу вам сказать мистер Анн, сэр, что куда бы вы ни направились, я не оставлю вас.

– Милый мой мальчик, – проговорил я, – нам придется расстаться в очень скором времени, вероятно, завтра. Это нужно, нужно для меня, Роулей. Поверьте, сыщик стоит подле банка не ради вас! Каким образом они могли так скоро узнать о вложенной мною в банк сумме, я не понимаю! Вероятно, какое-нибудь странное стечение обстоятельств выдало им меня. Однако факт налицо. Теперь мне не только нужно будет проститься с вами, но и попросить вас до последней минуты не выходить из дому. Помните, мой мальчик, что только этим путем вы будете в состоянии оказать мне услугу.

– Раз вы это говорите, сэр, так и будет, – с жаром произнес Роулей. – Ничего не делать вполовину – вот мой девиз. Я ваш телом и душой, в счастье и в беде, я готов для вас жить и умереть!

До заката приходилось бездействовать. Я видел только один выход из своего положения, а именно: мне следовало как можно скорее найти возможность поговорить с Флорой, моим единственным банкиром, но до наступления темноты нечего было и думать об этом. В ожидании вечера мне приходилось сидеть дома, развлекаясь чтением «Каледонского Меркурия», сообщавшего о неудачах французов и передававшего запоздалые известия о нашем отступлении из России; порой при чтении газеты чувство гнева и обиды прогоняло мою сонливость, порой я дремал, читая бесплодные разглагольствования о внутренних делах страны. Вдруг я совершенно случайно натолкнулся на заметку:

«В отель „Дембрек“ только что прибыл виконт де Сент-Ив».

– Роулей, – позвал я.

– Что прикажете, мистер Анн? – ответил почтительный юноша, опуская трубку.

– Взгляните-ка на это, – сказал я, протягивая к нему газету.

– Батюшки, – вскрикнул Роулей, – это он, наверное он!

– Наверное, Роулей, – подтвердил я. – Он напал на наш след и настиг нас. Я готов поклясться, что виконт и этот сыщик приехали вместе. И теперь в Эдинбурге вся охота: дичь, охотники, собаки!

– Что же вы теперь будете делать, сэр! Предоставьте мне все заботы, сэр, пожалуйста! Подождите одну минуту, я переоденусь и проберусь в этот Дем… в отель и посмотрю, кто из них там. Поверьте мистер Анн, я очень осторожен.

– Нет, нет, Роулей, не забывайте, вы пленник, я тоже пленник или нечто вроде этого. Если вы выйдете на улицу, это будет для меня равняться смерти.

– Как вам угодно, сэр.

– Кроме того, – продолжал я, – вам нужно простудиться или нечто в этом роде. Нехорошо возбуждать подозрения миссис Мак-Ранкин.

– Простудиться? – вскрикнул он, сейчас же развеселившись. – Я могу отлично сыграть комедию.

И мой юный слуга принялся чихать, кашлять и сморкаться так, что я невольно улыбнулся.

– О, я умею проделывать такие штуки, – с гордостью произнес он.

– Ну, они теперь пригодятся, – сказал я.

– Мне кажется, я должен показаться старухе, правда? – спросил Роулей.

Я сказал ему, что это будет хорошо, и он сейчас же исчез из комнаты с таким радостным лицом, точно спешил играть в футбол.

Я взял газету и стал невнимательно читать ее, но вдруг мне снова на глаза попались многозначительные строки:

«По поводу недавно случившегося ужасного убийства в замке, – гласила газета, – мы можем довести до сведения общества следующее: предполагают, что солдат Шамдивер находится вблизи от Эдинбурга. Он немного ниже среднего роста, лицо его приятно, манеры до крайности изысканны. Как говорят, в последний раз его видели в жемчужно-сером платье и в сапогах с желтоватыми отворотами. Его сопровождает слуга лет шестнадцати. Шамдивер говорит по-английски без малейшего акцента. Когда его видели, он называл себя Раморни. Тому, кто захватит его, правительство обещает награду».

Через мгновение я уже был в соседней комнате и с бешенством стаскивал с себя жемчужно-серое платье.

Сознаюсь, я страшно волновался. Трудно спокойно смотреть на то, как сеть окружает вас, и я был доволен, что Роулей не видел моего смущения. Краска залила мне лицо, я дышал с трудом. Мне кажется, никогда в жизни не волновался я более, нежели в эти минуты.

А между тем мне приходилось ждать в полном бездействии, обедать и разговаривать с вечно словоохотливым Роулем как ни в чем не бывало! Если бы мне не казалось необходимым беседовать с миссис Мак-Ранкин, все было бы еще ничего! Но Бесси! С моей квартирной хозяйкой случилось что-то особенное. Почему она все время упрямо молчала? Почему ее глаза краснели от слез? Почему я слышал звук ее долгих молитв? Конечно, она прочла статью и узнала роковую жемчужно-серую одежду! Теперь я вспоминал, с каким многозначительным видом она положила газету на мой стол, с каким не то полным сострадания, не то вызывающим сопением она сказала: «Вот вам „Меркурий“».

Однако с этой стороны мне не грозила неминуемая, немедленная опасность. Трагическое поведение миссис Мак-Ранкин доказывало, что она волнуется. По-видимому, моя квартирохозяйка боролась с совестью, и битва еще не пришла к концу. Меня волновал вопрос, что делать? Я боялся касаться сложного и таинственного механизма, составлявшего душу миссис Мак-Ранкин. От одного слова она вся могла запылать, и было трудно предсказать, какое направление примет ее горячность. Она походила на плохо приготовленный фейерверк! Я хвалил себя за то, что сумел расположить ее к себе, но решительно недоумевал, какое принять решение. Я считал одинаково опасным настаивать на обычных проявлениях наших дружеских отношений и пренебрегать ими. Одна крайность могла показаться несносным бесстыдством, другая – была равносильна полному признанию вины. Вообще, когда стало темнеть и на улице раздался голос сторожа, я почувствовал облегчение и вышел из дому.

Я пришел к коттеджу, когда не было еще и семи часов. Входя на подъем, ведущий к садовой стене, я с удивлением услышал лай собаки. И прежде на меня лаяли собаки, но тогда лай их доносился из деревушки, стоявшей на горе выше коттеджа. Теперь же пес был, очевидно, в суанстонском саду. Я слышал, как он прыгал и рвался с цепи. Я подождал, чтобы гнев чудовища несколько поубавился, затем стал осторожно подкрадываться к садовой ограде. Однако как только моя голова показалась из-за вала, снова раздался еще более бешеный лай. Почти в то же мгновение дверь коттеджа отворилась и на пороге дома показались Рональд и майор с фонарем в руках. Они были близко от меня, и я слышал их разговор. Майор успокоил собаку, которая перестала лаять, но тихо ворчала и время от времени тявкала.

– Хорошо, что я привел Тоузера, – сказал Чевеникс.

– Да где же этот негодяй? – произнес Рональд, то поднимая, то опуская фонарь, вследствие чего тьма и свет в саду сменялись самым прихотливым образом. – Не сделать ли мне вылазку? – прибавил брат Флоры.

– Нет, – возразил Чевеникс. – Когда я согласился явиться снова и превратиться в часового, я поставил несколько условий, мастер Рональд, не забывайте этого! Военная дисциплина, мой друг! Мы должны обойти дом по этой дорожке, и только. Тише, Тоузер! Ну, ну, хороший пес, тише же, тише! – продолжал он, лаская проклятое чудовище.

– Только подумать, что этот бродяга, быть может, слышит нас в это мгновение! – крикнул Рональд, отошедший на несколько шагов.

– Это просто невозможно, – ответил майор. – Вы здесь, Сент-Ив? – прибавил он отчетливо, но сильно понизив голос. – Скажу вам, что вы сделаете лучше, если уйдете домой. Мистер Гилькрист и я усердно караулим коттедж.

Я проиграл игру.

– Beaucoup de plaisir, – ответил я так же тихо. – Il fait un peu froid pour veiller; gardez vous des engelures^[22].

Вероятно, припадок неукротимого бешенства затуманил рассудок майора, и вот, несмотря на добрый совет, данный Рональду им же самим, Чевеникс спустил собаку с цепи; она как стрела бросилась ко мне, я отступил, поднял булыжник весом фунтов в двенадцать и приготовился к обороне. Одним прыжком Тоузер очутился наверху ограды. Почти в ту же минуту мой камень попал в морду пса. Собака глухо взвизгнула и упала в сад; я слышал, что вместе с нею упал и мой двенадцатифунтовик.

– Будь проклят он! – странным голосом крикнул Чевеникс. – Неужели он убил мою собаку?

Я понял, что мне следует поспешить прочь.