Рина Оре
Гибель Лодэтского Дьявола. Первый том
– Как не помнить короля помойки, ваше величество, – улыбнулась Маргарита и присела в «почтительном» поклоне (она не боялась Гюса, полагая, что он пришел побить яйца). «Ну и пусть… – решила она, посмеиваясь в лицо Аразаку. – Не приниживаться же перед подлецом из-за курьих яиц».
Шатен достал из соломы яйцо и кинул его в Маргариту. Та юрко увернулась, но оказалось, что ее просто отвлекали – Гюс Аразак резко бросился вперед и схватил ее двумя руками за голову, закрыв ей ладонью рот. Слишком поздно Маргарита попыталась закричать – лишь сдавленное, еле слышное мычание донеслось из курятника в пустой дворик Доли. Шатен с другой стороны от Гюса выкрутил девушке руку за спину.
Маргариту потащили на воздух. Она сопротивлялась, но ее, невысокую и легкую, исхудавшую за восьмиду работы в кухне, играючи волокли два амбала. Они целиком засунули ее в тунну – в ту бочку, что стояла открытой, в ту, что не была полна водой, в ту, что не проглядывалась с нижних этажей. Вода в тунне едва поднялась от веса девушки – ни капли воды не упало на крышу хлебной кухни, где сейчас раздавала объедки Хадебура.
«Они нарочно топят меня как крысу», – мелькнула в голове у Маргариты догадка, когда под водой Гюс убрал руку от ее рта.
Девушка заглотнула воды вскоре, как оказалась в бочке, но отчаянное желание жить не позволяло сдаться без борьбы. Свободная левая рука Маргариты шарила вверху и наткнулась на камзол Гюса: мужчина встал на приступку, нависнув над широкой бочкой, и одной рукой топил свою жертву, а другой опирался на край тунны. Свой камзол он небрежно застегнул только на среднюю пуговицу, рукава же заранее засучил по локоть.
Пытаясь что-то сделать Гюсу, Маргарита нащупала рукой его кошелек и вспомнила, что рядом еще должен был висеть короткий нож для еды. Она рванулась чуть выше, нашла кожаные ножны и рукоять. Гюс свободной рукой стал ей мешать достать клинок, но мокрая ладонь Маргариты стала скользкой, и ей удалось вырвать свою кисть вместе с оружием, полоснув туповатым лезвием Гюса по пальцам. И она сразу же наугад ткнула ножом в руку, что удерживала ее голову под водой. Гюс дважды тонко заорал: несмотря на мужественное обличье, боли он совсем не терпел.
Сверху более ничего не прижимало, и Маргарита вынырнула, выливая воду изо рта и шумно заглатывая воздух. Она попыталась напасть с ножичком на шатена, но тот навалился на нее и опять погрузил голову своей жертвы под воду. Вскоре и Гюс Аразак пришел в себя. Одной рукой он сжал запястье Маргариты, другой рукой содрал с ее головы чепчик и головную повязку, больно схватил ее за распущенные волосы и, помогая шатену, надавил, опуская девушку на колени. Кровь сочилась из обеих его рук, но пострадал Гюс несильно. Нож же упал на дно бочки. Крикнуть Маргарита так и не успела. Больше удачи не предвиделось – две ее руки были схвачены убийцами, голова полностью ушла под воду, Гюс держал ее за волосы. В ее памяти замелькали не лица родных, а видение извивающейся под водой крысы.
«Прости меня, крыса, – искренне попросила Маргарита в последнюю минуту жизни. – Утопнуть в дурацкой бочке, когда впереди цельная жизнь. Ты детишек народить сбиралася. И я бы хотела детей… прости… Наверное, это мне возмездие за то, что я так поступила с твоим бедным тельцем. Прости…»
Она смирилась, что умрет, как вдруг услышала гул голосов:
– Придержи его с минуту, – сказал Гюс Аразак шатену. – Он слепой.
Шатен отошел от бочки, и правая рука Маргариты оказалась свободной. Из мира, где можно было так просто и сладко дышать, раздался новый гул. «Тут вроде утопница», – отчетливо услышала Маргарита.
Неожиданно представив себе, как крыса ухитряется забраться по палке, что должна была ее погубить, и бросается в лицо Ульви, Маргарита нашарила на дне бочки нож. Превозмогая боль, она повернула голову, чтобы посмотреть вверх. Ее замутненный от близкой смерти разум одновременно видел и кусочек оголенной по локоть мужской руки, и глуповатое лицо Ульви, она чувствовала нож в ладони, но ощущала себя крысой, думала о Гюсе Аразаке и нетрезво мыслила о том, что Ульви всё-таки не выйдет замуж за Нинно, потому что будет обезображена. После чего Маргарита резко выбросила кулак с ножом.
Кровь хлынула в воду фонтаном, а Гюс дико заорал и, отпрянув от бочки, упал с приступки.
– Омхиее… – вынырнула Маргарита, одновременно пытаясь кричать и глотать воздух. У нее вышла смесь гортанного хрипа в начале слова «помогите» и сипения в конце.
Шумно кашляя и собираясь с силами для нового призыва о помощи, Маргарита увидела, что клинок попал Гюсу выше кисти и застрял меж двух костей: вся его правая рука стала красной – кровь стекала с нее ручейком на крышу, на серую поливную плитку. И еще она видела, как Гюс с безумными от ярости глазами, выпрямляясь, вытаскивал из своей руки ножичек, – и понимала, что он намеревался ее зарезать, но что делать, она уже не знала.
– Гюс Аразак! – донесся снизу медвежий рев. – Стой на месте или будешь казнен! Если сделаешь хоть шаг – виселица!
И Гюс, достав из руки нож, оцепенел – страшный рык испугал и отрезвил его. Он выронил оружие, быстро расстегнул поясной ремень, скинув с него кошелек и ножны; стал затягивать предплечье выше ранения. Шатен в это время застыл у края крыши. Приставная лестница заскрипела посреди жутковатой тишины.
Дрожавшая в бочке Маргарита наблюдала, как на крыше сначала появляется черная тока, затем глаза-щелки, а после и борода «клинышком» в разводах седины. Зрение у Ортлиба Совиннака было неважным, но ему хватило полвзгляда, чтобы понять произошедшее. Меж тем работницы Доли, шушукаясь и побаиваясь, тихонько заполняли галерею и дворик.
– Отойди! – рявкнул Совиннак шатену. Тот сделал четыре шага назад и оказался рядом с курятником.
Когда грузный градоначальник залез на крышу, то сперва он подошел к шатену и одним мощным ударом свалил его с ног – совсем как Нинно ударил Оливи. Шатена, потерявшего сознание, отбросило на стену курятника – да так, что домик пошатнулся и куры внутри возмущенно раскудахтались. Градоначальник-медведь медленно и осторожно начал приближаться к рослому южанину Гюсу.
– Ложись лицом вниз, – приказал Ортлиб Совиннак. – Отделаешься плетью, взысканием и заключением. И изгнанием из города тоже… Сможешь хоть раз вытерпеть удар плети, Аразак? – прищурил до узких прорезей глаза градоначальник, вглядываясь в ранение своего услужника. – Орал ты как пятилетняя девчонка.
Ортлиб Совиннак остановился в пяти шагах от Гюса. Тот поначалу сделал вид, что ложится, но затем схватил свой кошелек, дернулся вправо и, когда градоначальник шатнулся к нему, побежал в другую сторону, к краю крыши. Неповоротливый и толстый градоначальник не успел его поймать.
Гюс Аразак не стал тратить время и спрыгнул вниз, на второй этаж. Маргарита услышала перекаты женских ахов и вскриков, а Ортлиб Совиннак смотрел с края крыши, как Гюс неистово продирается сквозь толпу женщин, которые были бы рады заранее уступить ему дорогу, если бы успели сообразить, что происходит. Аразак, стремительно удаляясь, отталкивал и отшвыривал всех перед собой. Прачки и уборщицы с визгом бросились врассыпную с первого этажа еще до того, как беглец его достиг. Одной из тех, кто попался на пути Аразака, стала Марили – ее он столкнул с середины лестницы, и кудрявая красавица, перевернувшись на перилах, приземлилась лицом на камни, в солому и грязь. Гюс Аразак даже не посмотрел на «возлюбленную» – он пронесся через дворик к выходу из Доли и скрылся в подворотне – затем послышался стук ворот. Среди женских возгласов раздался громкий плач Марили, похожий на глас обиженного дитяти.
Маргарита слышала, как градоначальник сказал вслед своему услужнику:
– Беги-беги, зайчишка… Да долго тебе не пробегать…
– Всем немедля разойтись! – уже громко скомандовал Ортлиб Совиннак, обращаясь работницам. – Всем, кроме Нессы Моллак! Живее! Чтобы через минуту никого здесь не было!
Женщины, шумно переговариваясь, начали разбредаться. Марили поднялась по лестнице последней и скрылась в одной из комнат. Она прихрамывала, и идти ей помогала девочка, чистившая уборные. Разбитые нос, подбородок и губки-бантики Марили сочились кровью.
Градоначальник развернулся и направился быстрым медвежьим шагом к Маргарите, которая и так от пережитого ужаса вся тряслась. У нее, несмотря на нестерпимую жару и солнечный полдень, как от холода, стучали зубы.
Девушка отодвинулась к дальней стенке бочки и присела от страха перед близившимся градоначальником-медведем – над водой остались ее широко распахнутые, зеленые сиренгские глазищи: и яркие, и глубокие, и прозрачные в солнечном свете. Ортлиб Совиннак, поднявшись на приступку и разглядев Маргариту, опешил: ее светлые, чистые глаза и плавающие по воде золотистые волосы сделали красавицу точь-в-точь похожей на русалку, какую он себе представлял в ранней юности, когда жил на юго-восточном побережье Лиисема и слушал рассказы тамошних моряков. Он не удивился бы, если бы в бочке заплескался рыбий чешуйчатый хвост.
Не обнаружив такого, Ортлиб Совиннак пришел в себя, снова стал важным градоначальником, но красота девушки сделала его благодушным.
– Давай помогу, – ласково сказал Маргарите градоначальник. – Из этой бочки тебе самой не выбраться, – протянул он к ней руки. – Не бойся…
Пока в ней видели русалку, Маргарита еще представляла себя крысой. Глядя на градоначальника и туманно гадая, он ли ее спасительная палка, она несмело подала ему руку. Ортлиб Совиннак притянул девушку ближе и, не обращая внимания на то, что намочил рукава рубашки, стал помогать ей выбраться. Его объятия оказались такими же, как у дядюшки Жоля, и Маргарита, не вполне придя в себя, сама обхватила грозного градоначальника за шею да зарыдала в его мягкую, уютную грудь, столь знакомую ей и родную.
– Ну-ну, деточка, всё уже позади… – окончательно размяк от ее слез Ортлиб Совиннак. – Ты его здорово порезала. Без лекаря ему не обойтись – у них его и схватим… Пошли, – поднял он девушку на руки, вытащил ее из тунны и понес к лестнице. Маргарита беззвучно рыдала, дрожала и тяжело всхлипывала.
Совиннак не выпустил свою ношу даже на шаткой приставной лесенке. Он приказал Нессе Моллак держать ее, а сам всего одной рукой нес Маргариту – она же крепко овила его плечи и шею, боясь выпустить свою «спасительную палку». Градоначальник не возражал. Более того: он донес «русалку» до ее тюфяка, а так как она всё еще дрожала, мужчина снял свой бежевый плащ для верховой езды и укрыл им девичье тело, неприлично облепленное мокрым платьем. Маргарита невнятно лепетала ему о крысе и пыталась поцеловать руки своего спасителя, чем сильнее распаляла великодушие этого строгого человека. Прежде чем выйти из спальни прислуги, Ортлиб Совиннак по-отечески погладил Маргариту по золотистым волосам.
Оставшись одна, она сразу забылась тяжелым сном. С этого дня Ортлиб Совиннак, замкнутый и суровый градоначальник, которого не любили и которого страшились все в Элладанне, стал для чудом избежавшей смерти Маргариты идеалом благородства и высоты души.
________________
Пока Маргарита спала, ее будущее решалось в домике управителя замка: Огю Шотно, Ортлиб Совиннак и Несса Моллак спорили в гостиной. К тому времени шатена уже отправили в тюрьму, Гюса Аразака разыскивали, участь Хадебуры еще не выяснилась – кухарка божилась, что не знала об истинных планах племянника и, оправляя Маргариту в курятник, полагала, что тот спрячет лестницу, дабы посмеяться над тем, как его обидчица будет пытаться спуститься с крыши. Позапрошлая посудомойка так сломала ногу, покинула замок, а на ее место взяли Ульви.
– Девай хоть кудова энту беду с моей кухни! – кричала Несса Моллак Огю Шотно. – За двадцать летов такогого еще не было́! Травили – энто да, было́, но чтоб топляли! Да чужаки! А ежели у них поспелось бы, кого б оговорили? Слабоумного Илю! У меня тама щас бунт накипает – все прачки вздыбились, а иные бабы боятся, что за ей еще придут. Иль потравят кой-то из них заместа ею! Ежели не уберешь свою сестрицу, бабы не стихнут, а с оравой голосящих баб я никому вязаться не нажелаю, господин Огю Шотно!
– Да куда?! Не могу я никуда ее деть из замка! Чертов Иам! Всё, абсолютно всё, что принес мне Иам Махнгафасс – это лишь беды и несчастья!
– Почему же твоя сестра не может жить у тебя? – спросил Совиннак.
Огю гаденько ему улыбнулся.
– Потому что всё, что принес мне Иам Махнгафасс, – это беды и несчастья! – вскричал управитель. – И эта его жена – достойная чета ему, разве уже не ясно?! А ты поселишь в свой дом беду и несчастье, Ортлиб?!
Градоначальник, ничего не отвечая, нахмурился.
– Потравят ее всё равно тама, в Доле! Чуды, что еще не потравили! Супружнице чяго скажешь? – погрозила Несса Моллак пальцем Огю Шотно. – Жену ее любимого братца не сберег?
Огю не успел ответить, потому что на пороге гостиной появилась Марлена в широкополой соломенной шляпе на голове и с корзинкой в руке. Так как Несса Моллак разговаривала очень громко, то она слышала все ее слова.
– Огю, ты мне лгал?! – изумленно спросила Марлена супруга.
– Для всеобщего блага, бесценная… – стал юлить Огю.
– Жизнь моей сестры в опасности? – обратилась Марлена к Нессе Моллак. – Давно?
– Да уж больше́е триады! Говорю же: чуды, что живая! Вот щас чуть ее не утопли. Девчонка смоглася отстоять себя, но опосля ей уж не свезет!
– Вот, бесценная моя! – воскликнул Огю. – Всё же замечательно… – стал он сбиваться под неласковым взглядом жены. – Замечательно я решил: пусть она немного поживет с нами – помогает тебе по хозяйству, как ты хотела. Поучишь ее тому, как угодить твоему бестол… твоему озорному братцу. Я же вовсе не лгал тебе, когда говорил, что у нашей сестрицы всё тихо и добро… Я всё проверял, всё знал и всем управлял…
Несса Моллак красноречиво хмыкнула.
– Но за всё поручиться никогда нельзя, – добавил Огю. – Народец в Доле подлый, завистливый, вздорный: бабы бессемейные, – ядовито посмотрел он на Нессу Моллак, – что тут еще добавишь… Итак, решено: сегодня же супруга твоего брата переедет к нам.
– Драгоценный мой супруг, мне важно, чтобы это шло от твоего сердца, – строго произнесла Марлена.
– О, не тревожься, – натянуто улыбался Огю. – Мое решение неумно – значит, оно из самого сердца.
– Тогда я удаляюсь приготовлять обед, – посветлело лицо Марлены. – Но мне надо вдвое больше набрать овощей для обеда, – поглядела девушка-ангел в свою корзинку. – Или еще больше… Эта бедная девочка всегда такая голодная! Господин Совиннак, не желаете ли остаться на вечернюю трапезу?
– Благодарю, но не располагаю временем… – поклонился Марлене градоначальник. – Однако я бы с удовольствие принял приглашение на обед сорокового дня, сразу после медианы, в день луны.
Несса Моллак и Огю Шотно обменялись многозначительными взглядами.
________________
Хозяйка хлебной кухни разбудила Маргариту в два часа пополудни и сказала, что внизу ее ждет управитель замка. Пока Маргарита собирала в мешок свои скромные пожитки (лавандовое и серое платья, белье, расческу Ульви, лохматую зубную кисть и зеркальце без стекла), старуха с интересом ее разглядывала, будто видела впервые.
– Градначальник Совиннак часто навещает дом Шотно, – сказала Несса Моллак, не сводя внимательных темных глаз с девушки, всё еще укутанной бежевым дорожным плащом. – Может, даже чаще́е станется, чем прежде. Попомни, милая, Ортлиб Совиннак могёт казаться хорошим. Могёт даж бываться таковым, но лишь на время, а опосля сызнову станется тем, кто он и есть. И не зря его никто не любвит. И он николи никого не любвил и не слюбвит, окромя себя, чего бы он ни говорил и чяго б ни делывал.
Маргарита не отвечала. Намеки хозяйки хлебной кухни ее отвращали. Еще ей было мерзко оттого, что кто-то, кого не спросили, говорит об Ортлибе Совиннаке гадости, словно ни о чем другом нельзя было поговорить.
«Кем бы ни был градначальник для всех, – думала Маргарита, надевая на ноги еще влажные кожаные башмачки, а на голову чепчик – для меня он тот, кто вступился за посудомошку, спас ей, то есть мне, жизнь. Я сейчас только и намечтыватаю себе, как упло́тить добром этому замечтательному человеку».
– Чего молкнешь?! – не отставала от Маргариты Несса Моллак. – Наквасила мне бедов и даж не повинишься? Так и пойдешь?
– Повиниться?! За чего?! Это меня хотели убить! – возмутилась Маргарита.
– Не лезла б не в свои делы, не подлаживала бы крысы Аразаку – ничто бы не было́! Тебя-то он не трогал! Заступилася за дурочку – и получила! Сама виноватая – так я скажу! А щас, чего мне делывать? – с неприязнью смотрела старуха на Маргариту. – Самой всё стряпать велишь? Знай, я пред Хадебурой горою встануся! Из-за каковой-то Ульви я ее в обиды не дам! Так что даже не тщись наговорить на нее, покедова для Совиннака будёшь юбу назадирать!
– Мое имя Маргарита! – разозлилась девушка и сильнее запахнула на себе плащ градоначальника. – И вот чего… Хер тебе, Несса Моллак! И кухне твоей – хер! И Хадебуре скажи, что и ей – хер! Я так и сделаю, как говоришь! Ноги у меня красивые – можно и юбку разок задрать! Не стыдно!
– Так, вся задранная, мужа и совстречашь? – ехидно спросила кухарка. – Авось кто его сестре шепшнет, что ты ложилася со всеми поварями с общей кухни? Майрта, Петтана да Галли подтвержжат.
– Да как не стыдно… – оторопела Маргарита. – Совесть у тебя есть?
– Есть! Но раз тебе не стыдно́, то мне и подавно, Ульви!
Хлопая глазами, Маргарита растерянно смотрела в темные глаза старухи и будто видела свою тетку, а та, понимая, что побеждает, начала улыбаться.
– Герцог Альдриан целуется с первым поваром крепче́е, чем с женой, – неожиданно для самой себя проговорила Маргарита. – Так в хлебной кухне кто-то чересчур болтливый мелет своим старым языком, какой давно надобно подрезать! Вдруг кто-то, кого напрасно обидели, тоже шепнет тому, кому надо? Думаю, Майрта, Петтана да Галли и это «подтвержжат»: ведь Галли не откажется статся новой Хадебурой, а Хадебура, о каковой ты так печешься, – Нессой Моллак!
Старуха перестала улыбаться, нахмурилась, снова с интересом посмотрела на Маргариту, а затем устало махнула рукой.
– Шотно уж небось назаждавался тебя, – спокойно сказала она. – Поди с миром, Ульви. Никто из нас не выиграл и не выиграет, ежели будёт врать и наушничать то, чего не было́.
– Маргарита я! – поправила старуху девушка.
– Маргарита, – усмехнулась Несса Моллак и направилась к двери. – Чертвовая ты милка, а не маргаритка…
Больше старуха ничего не сказала и даже не оглянулась, но Маргарита почувствовала внезапный прилив сил: она покидала Долю если не победительницей, то уж точно не проигравшей Самой Нессе Моллак.
________________
Управитель замка прибыл на маленькой, нарядной, двухколесной повозке, запряженной мулом. На таких двуколках-колесницах грузы не возили: спереди была двухместная скамейка со спинкой, сзади – ящик для поклажи.
В душный, знойный день и разгар жары, Маргарита продолжала кутаться в плащ градоначальника. Она села рядом с Огю Шотно на скамейку, а когда двуколка тронулась, то, оглядываясь, с удовольствием смотрела, как увитая плющом, мощная ограда Доли остается позади. Никто из работниц не пришел проститься с Ульви, опасаясь, что Хадебура выкрутится.
«Мне так и не удалось тута статься своею, – размышляла Маргарита. – Но раз Ульви никому не жалко и никому она и не моглась понравиться, то хер всем вам, как я сказала… Да чего же это со мною? Я себя не признаю… Я никогда не бранилась грязными словами и завсегда чтила пожилых людей, чего бы они не говорили. Я столько гадких и обидных шуток наслушалась от деда Гибиха – и не сосчесть… Я словно другая. Я боролась за свою жизнь и победила, а те, кто проиграл, – те не стоют ни жалостей, ни пониманий. И все, кто идут на их сторону, как Несса Моллак, идут против меня! Не знаю, что будется, но… чего за разница? Уже не страшное… Даже на улице очутиться не страшно, главное: живая… Главное: дышу… – закрыла она глаза, глубоко вздохнула и почувствовала себя легкой, зыбкой – будто часть ее отмирала, стремительно становясь сухой листвой, срываемой ветром с дерева и уносимой прочь; она одновременно ощущала слабость, но и силу; мир вокруг дрожал, качал ее, как в колыбели. – Я будто новонарожденная, голая… – пронеслось в ее голове. – Похоже, не только Новая Ульви сгинула в той бочке, но и прежняя Маргарита… Теперь я – не я, я – кто-то другая…»
Возле Южной крепости двуколка завернула за угол; Маргарита улыбнулась и стала смотреть вперед – там скоро должен был появиться двухэтажный домик из ракушечника и его хозяйка: милая, светлая, любимая всеми Марлена, порой строгая, но все равно добрая, – совсем как людская заступница, Пресвятая Меридианская Праматерь.
