Редакция журнала «Позитивные изменения»
Позитивные изменения, Том 3 №1, 2023. Positive changes. Volume 3, Issue 1 (2023)
This situation may occur in the calculation of Current Liquidity ratio in absence of short-term liabilities, and in calculating the Financial Sustainability ratio – in absence of borrowed funds. And here, compared to a pure business model for a social enterprise, we have to make an exception from the general rules.
In the standard business model, the existence of short-term liabilities and loans indicates the expansion of the financial resource raised, through the use of money provided by partners or banks, which is considered the right decision for business development. In the case of a social enterprise, however, maximizing profits by borrowing funds is not the key. The key is to have the resources for pursuing one’s social mission.
If the denominator in the Current Liquidity or Financial Sustainability indicators equals zero, it was decided that for social entrepreneurs these indicators can be counted as meeting the standard. A score of one is assigned on these indicators. It makes financial sense. If the current liquidity is within the standard value, this means that the company has no problems meeting its obligations (liabilities are paid-up and equal zero). The standard value of the Financial Sustainability ratio means the organization uses only its own funds in the capital structure, which translates to zero risk of default on loans.
Next, we calculate the final score by using the following formula:
S = 0.4 * CL score + 0.3 * FS score + 0.3 * ROS score
Based on the final economic sustainability score, enterprises can be divided into 3 classes in terms of subsidies:
• first-class organizations – there are no doubts about subsidizing these;
• second-class organizations – subsidies require a balanced approach;
• third-class – subsidizing these is related to excessive risk.
The final score S affects the organization’s rating:
The score of 0.7 to 1.0 means a social enterprise of the first class of economic stability;
The score of 0.4 to 0.6 means the second class of economic stability;
The score below 0.4 means the third class of economic stability.
To improve stability, we analyze which indicators contributed to reduced scores, so we can affect them during the next reporting period.
A good compensation for low (or absent) economic stability score can be a solid theory of change for the indicators involved in the evaluation.
CASE STUDIES
Let’s discuss the application of this evaluation using the example of organizations receiving consultations as part of the launch of the methodology. The balance sheet data below is based on the actual data of the organizations, but shows the actual indicator values.
CASE 1
The organization has been manufacturing and selling products for people with disabilities for several years, and it is planning to expand the business, but no investments have been made towards the expansion so far.
We use the balance sheet data to calculate three ratios (see Tables 5, 6, 7).
Table 5. Current liquidity ratio
Table 6. Financial sustainability ratio
Table 7. Return on sales ratio
We then use these ratios to calculate the final score and determine the economic stability ratio (see Table 8).
Table 8. Calculated economic stability ratio
S = 0.4 * CL score + 0.3 * FS score + 0.3 * ROS score = 0.4 * 0 + 0.3 * 1 + 0.3 * 1 = 0.6
Conclusions on the calculated economic stability ratio:
Current liquidity falls outside the standard range of values, exceeding the upper limit due to the volume of inventories (large volume of finished products and materials for production). This ties up money unreasonably. To improve the indicator, the organization needs to improve efficiency of inventory management, cutting stocks by half at least. The high stocks level may be indirectly caused by the scheduled business expansion, but this requires further checks. If the overstocking is indeed the result of one-off management decision, the following periods will bring the current liquidity ratio towards the standard value by increasing the turnover.
The company falls into the second class of economic stability (S = 0.6); improving this score requires a specific action plan to increase current liquidity.
CASE 2
The organization opened a second office in 2022, where people with disabilities provide services. The first office has been up and running successfully for several years. The second office required major financial investment at the beginning of the year, for renovating and equipping the premises. It opened towards the end of the year.
We use the balance sheet data for 2022 to calculate three ratios (see Tables 9, 10, 11).
Table 9. Current liquidity ratio
Table 10. Financial sustainability ratio
Table 11. Return on sales ratio
We then use these ratios to calculate the final score and determine the economic stability ratio (see Table 12).
Table 12. Calculated economic stability ratio
S = 0.4 * CL score + 0.3 * FS score + 0.3 * ROS score = 0.4 * 0 + 0.3 * 0 + 0.3 * 1 = 0.3
Conclusions on the calculated economic stability ratio:
Current liquidity falls outside the standard range of values, having fallen below the lower limit due to the liabilities exceeding the assets. The company took a loan to open the second office, and the current financial situation is forcing it to find the funds to repay the debt, which is indeed a risk for the social enterprise, as the office renovation was unexpectedly delayed and the launch had to be postponed. To improve this indicator, the second office needs to be run very efficiently.
For the same reason, financial sustainability falls outside the standard values, as borrowed funds exceed shareholders’ equity.
The company falls into the third class of economic sustainability (S = 0.3); a specific action plan to reduce debt is needed to improve the rating.
CASE 3
The organization has been operating for several years, developing tourism for people from a vulnerable social category. In addition to grants that allow adding social context to trips, much of the income is built on the sale of services.
We use the balance sheet data to calculate three ratios (see Tables 13, 14, 15).
Table 13. Current liquidity ratio
Table 14. Financial sustainability ratio
Table 15. Return on sales ratio
We then use these ratios to calculate the final score and determine the economic stability ratio (see Table 16).
Table 16. Calculated economic stability ratio
S = 0.4 * CL score + 0.3 * FS score + 0.3 * ROS score = 0.4 * 1 + 0.3 * 1 + 0.3 * 1 = 1
Conclusions on the calculated economic stability ratio:
All ratios are within the standard values. The company currently falls into the first class of economic stability (S = 1).
SCOPE OF THE METHODOLOGY
In the case of self-evaluation, this methodology is recommended for use primarily by social entrepreneurs at any stage of organizational development. It will allow the evaluator to see the stability of the client’s economic situation and its dynamic over time. The methodology supports developing solutions to strengthen the economic status of the enterprises. These ratios can also be used for self-evaluation by any commercial organization, as a basic element of financial analysis of its operations.
On the other hand, the methodology can be used by donors to assess the potential of participants in grant competitions, using the expert review procedure. Sourcing data from the balance sheet allows selecting more economically stable organizations in the preliminary stage, reducing the economic risks to the project. Of course, only applicants whose operations are based on a valid business model can be fully evaluated. The evaluation does not apply to non-profits that do not have a business model in their operations.
Законным путем. Оценка фактического воздействия в части социальных инвестиций в России и мире
Иван Смекалин
DOI 10.55140/2782–5817–2023–3–1–58–65
Социальные инвестиции начали набирать популярность во всем мире в прошлом веке, однако до сих пор не получили чёткого законодательного обеспечения. В данной статье рассматриваются практики правового регулирования в области социальных инвестиций, то есть какие правовые конструкции существуют для оформления и регулирования этой сферы в России и в мире, а также определяются механизмы и функции оценки фактического воздействия с последующим выявлением основных направлений для совершенствования.
Иван Смекалин
Аналитик Фабрики позитивных изменений, магистрант Высшей школы социальных наук (Париж)
СОЦИАЛЬНЫЕ ИНВЕСТИЦИИ: ОПРЕДЕЛЕНИЕ
Социальные инвестиции, которые также называют преобразующие инвестиции, инвестиции социального воздействия, импакт-инвестиции (Квон, 2020, стр. 24; Mackevičiūtė et al., 2020; ЦИГОиНС НИУ ВШЭ, 2020), направлены на максимизацию создаваемой объектами инвестирования социальной стоимости. В мире этот тип инвестиций стал известен еще в 20 веке, и несмотря на то, что в России этот термин используется все чаще, федеральный закон «О социальных инвестициях» или определение в Гражданском кодексе пока не появилось. Под широкую рамку социальных инвестиций подпадают разные правовые конструкции, например статус социального предпринимателя и налоговые льготы для общественно полезной деятельности.
Говоря о важности совершенствования механизмов государственного регулирования социальных инвестиций, можно обратиться к данным опроса сотрудников финансовых компаний, банков и фондов, проведенного Центром исследований гражданского общества и некоммерческого сектора НИУ ВШЭ в 2019 году. По результатам исследования, около трети опрошенных называют законодательную и нормативную базу, ограничивающую возможности применения социальных инвестиций, барьером на пути их развития (Иванова, 2020).
РОССИЙСКИЕ И ЗАРУБЕЖНЫЕ ПРАКТИКИ ПО ОЦЕНКЕ ФАКТИЧЕСКОГО ВОЗДЕЙСТВИЯ В ОБЛАСТИ СОЦИАЛЬНЫХ ИНВЕСТИЦИЙ
Оценка фактического воздействия нормативных правовых актов (НПА) – это экспертиза действующего законодательного акта, направленная на устранение нечетких формулировок; выявление положений, приводящих к избыточным издержкам для предпринимательской и инвестиционной деятельности, а также бюджетной системы РФ.
Отличием оценки фактического воздействия (ОФВ) от оценки регулирующего воздействия (ОРВ), является то, что ОФВ проводится после принятия нормативного акта и интерпретирует достигнутые изменения, в то время как ОРВ – до его принятия. Иными словами, ОФВ как анализ последствий установленного регулирования, по сути, является оценкой регулирующего воздействия ex post, то есть после свершившегося факта (Алексеева, 2017).
В России практики оценки фактического воздействия появились в 2015 году и определяются профильными специалистами как правовой механизм, позволяющий оценить воздействие нормативно-правовых актов, затрагивающих интересы бизнеса и инвесторов (Арзамасов, 2019). В основном ОФВ применяется Министерством экономического развития Российской Федерации. Обращаясь к приказу Минэкономразвития России об утверждении методики оценки фактического воздействия НПА, при ОФВ анализируются такие данные как: расходы субъектов экономической деятельности на соблюдение регулирования; расходы и доходы бюджетной системы от реализации НПА; сведения о нарушениях регулирования. В качестве методов сбора предложений называются заседания экспертных и рабочих групп, а также опросы представителей заинтересованных лиц. Таким образом, в соответствии с методикой и согласно отчётам о состоянии оценки фактического воздействия, предметом оценки являются только вопросы предпринимательской и инвестиционной деятельности. Вопросы социальных последствий правового регулирования не являются предметом оценки.
Чтобы проиллюстрировать механизм оценки фактического воздействия в России, можно обратиться к порталу «Оценка регулирующего воздействия»[35]. На нём можно найти описание процедуры ОФВ, которая включает такие шаги, как публичное обсуждение, заседание рабочей группы Министерства экономического развития Российской Федерации и Министерства юстиции Российской Федерации и формирование отчёта соответствующим федеральным органом исполнительной власти. Здесь же представлены перечни лучших практик оценки фактического воздействия, из которых видно, что социальный аспект воспринимается в контексте минимизации рисков, а не оценки эффективности и позитивного воздействия.
Первые практики регулирующего воздействия на региональном уровне появились раньше, чем на федеральном – так, Правительство Москвы ввело ОФВ одновременно с ОРВ, причем именно оценки фактического воздействия стали проводиться в первую очередь. В докладе 2018 года (Голодникова и др., 2018) говорится о таких проблемах оценки, как наличие возможностей для обхода через аппараты ведомств, через внесение законопроектов в обход Правительства, недостаточность баз данных и низкий уровень вовлечённости адресатов регулирования. С 2015 года, как отмечают авторы доклада, сужался предмет ОФВ – исключались НПА в рамках национальных проектов и инициатив. Также отмечается аппаратное сопротивление процедуре оценки.
В качестве конкретных практик оценки можно обратиться к «Аналитическому вестнику» Государственной Думы за 2020 год[36]: в оценке фактического воздействия законодательства о развитии малого и среднего предпринимательства используются крайне формальный подход, который принимает во внимание формулировки НПА, виды отчётности и информированность граждан. В этой оценке не приводится ни экономических расчётов, ни какой-либо эмпирической информации о социально-экономическом эффекте регуляций.
В части зарубежных практик ОФВ можно отметить, что в США и Канаде оценке подлежат только те законодательные акты, которые разработаны органами исполнительной власти. При этом в США существует отдельное подразделение для мониторинга реализации законов и федеральных программ – Бюджетное управление Конгресса (Голодникова & Цыганков, 2015). Методика Еврокомиссии устанавливает следующие критерии для оценки воздействий: права человека, влияние на отдельные сектора экономики, экономических игроков, группы населения, культуру и окружающую среду (Там же). Однако наличие единой государственной системы работы с оценкой социальных последствий принятия законодательных актов в области социальных инвестиций не характерно для стран Европейского союза (Орехова, 2022): в ФРГ оценка проводится в региональном разрезе с акцентом на поиск финансовых рисков и формирование правовой среды; во Франции финансовые законы подлежат обязательной оценке, но именно в экономической плоскости.
Таким образом, оценка социального воздействия проектов социального инвестирования не является общей практикой при оценке фактического воздействия ни в России, ни в странах Евросоюза.
Впрочем, законодательно установленные практики оценки фактического воздействия в сфере социальных инвестиций всё же можно найти. Они относятся к проектам социального воздействия (social impact bonds). Так, в Великобритании социальный инвестор, чтобы получить возврат вложенных средств, должен доказать наличие позитивного социального эффекта, оценка которого проводится независимым агентством (медиатором). Стоит отметить, что эта практика находится на стыке всех тех позитивных инструментов, которые были рассмотрены ранее:
• отдельный государственный институт для социальных инвестиций;
• наличие независимой организации-оценщика;
• ориентация на доход и налоговые льготы для инвестора;
• использование методологии для исследования социального импакта[37].
Оператор проектов социального воздействия – госкорпорация ВЭБ.РФ – приводит следующий список участников: исполнитель, инвестор, государственный орган, независимый оценщик и оператор[38]. Этот список можно соотнести с описанными Urban Institute[39] тройкой «государство-инвестор-подрядчик» и двойкой медиаторов. Так, в российской модели роль медиатора несколько ограничена по сравнению с традиционными экспертными медиаторами – не указано, что он проводит экспертизу и оказывает помощь в составлении дизайна проекта до его запуска. Также в российской модели нет лица, которое гарантирует интересы инвестора, кроме самого инвестора.
ОСНОВНЫЕ НАПРАВЛЕНИЯ СОВЕРШЕНСТВОВАНИЯ РОССИЙСКОГО МЕХАНИЗМА ОЦЕНКИ ФАКТИЧЕСКОГО ВОЗДЕЙСТВИЯ В ОБЛАСТИ СОЦИАЛЬНЫХ ИНВЕСТИЦИЙ
Обсуждая российский опыт социальных инвестиций, стоит сосредоточиться на трёх способах их правового оформления:
• проекты социального воздействия;
• статус социального предпринимателя;
• государственно-частное партнёрство для инвестиционных проектов по созданию социальных учреждений.
В России одной из законодательных инициатив по внедрению социальных инвестиций эксперты называют пилотную апробацию проектов социального воздействия (social impact bonds, SIB). В рамках соответствующей государственной программы[40] осуществляется привлечение средств инвесторов для финансирования социальных проектов, которые, в случае успешного достижения социального воздействия, получают от государства компенсацию вложенных средств.
Второй рассматриваемый инструмент для правового оформления социальных инвестиций в России – это статус социального предпринимателя. В обзоре существующих льгот статуса социального предпринимателя рассматривается набор преимуществ, который даёт этот статус (Умнов, Плюхина & Матвеев, 2018). В частности, Налоговый кодекс РФ устанавливает льготный налоговый режим для организаций, реализующих социально полезную деятельность (освобождение от налога на добавленную стоимость или от налога на прибыль в разных сферах деятельности). Также на социальных предпринимателей ориентирован ряд государственных программ (вроде программы «Социальная поддержка граждан»), условия которых предполагают, что социальные предприниматели могут быть задействованы в их исполнении. В заключительной части статьи особенности российского правового статуса социального предпринимателя рассмотрены в больших деталях как одно из основных направлений для совершенствования.
Третьим способом правового оформления социальных инвестиций можно считать государственно-частное партнёрство для создания социальной инфраструктуры. Эксперт Национального центра государственно-частного партнерства и платформы «Росинфра» Андрей Бедняков указывает, что только 8 % средств в рамках российских проектов ГЧП направляются в социальную сферу (Бедняков, 2022). При этом доля частных инвестиций в инфраструктуру составляет 2 % от общего объёма в России. Он делает общий вывод о низком уровне развития соответствующих институтов развития, а также об отсутствии эффективной системы регулирования в виде прозрачных конкурсных процедур. Отсутствие внедрения эффективной методологии оценки проектов (например, не используются такие метрики эффективности, как коэффициент возврата инвестиций) можно выделить как основополагающую характеристику российского кейса. В противоположность эксперт приводит пример Канады, где на законодательном уровне для проектов ГЧП введена необходимость наличия методологии оценки и независимого оценщика. Важность метрик для развития социальных инвестиций будет также рассмотрена ниже.
Одной из черт социальных инвестиций, которые отличают их от просто благотворительности, является обязательное измерение достигнутых социальных результатов.
Одной из черт социальных инвестиций, которые отличают их от просто благотворительности, является обязательное измерение достигнутых социальных результатов. Такое условие используется лишь в меньшей части финансируемых государством социальных проектов. В частности, ни статус социального предпринимателя, ни механизм государственно-частного партнёрства для поддержки инвестиционных проектов по созданию социальных учреждений не предполагают измерения социального воздействия. Это является главным недостатком действующих механизмов.
Социальные инвестиции можно определить как вложение средств для получения позитивного социального результата. Если предприниматель вкладывает деньги и рассчитывает получить выручку или даже прибыль (как в случае государственно-частного партнёрства) – это не социальные инвестиции, а традиционные коммерческие инвестиции в социальном секторе. Отличием социальных инвестиций является то, что при вложении отдача в первую очередь носит не экономический, а социальный характер, который необходимо доказать через оценку социального воздействия проекта социального инвестирования. Отсутствие механизма оценки смешивает импакт-инвестиции с инвестициями для извлечения прибыли, как это происходит в российских моделях социального предпринимательства и государственно-частного партнёрства.
В соответствии с текущим законодательством, в этих моделях сам факт осуществления деятельности в социальной сфере трактуется как, во-первых, социально ориентированная деятельность, а во-вторых, как успешная деятельность. Обращаясь к ФЗ от 26.07.2019 г. № 245-ФЗ «О внесении изменений в Федеральный закон «О развитии малого и среднего предпринимательства в Российской Федерации» в части закрепления понятий «социальное предпринимательство», «социальное предприятие», можно увидеть, что включение в реестр социальных предпринимателей возможно по нескольким равнозначным признакам.
Часть признаков носит содержательный и оценочный характер – например, обеспечение занятости сотрудников из социально уязвимых категорий[41], способствование реализации продукции, которую произвели такие сотрудники, или производство товаров для социально уязвимых групп. Действительно, деятельность в этом направлении сама по себе будет обладать ненулевой социальной полезностью, но её эффективность всё равно остаётся под вопросом. С другой стороны, группа критериев, на основании которой в реестр включено большинство предприятий, перечисляет сферы деятельности, действуя в которых предприятие автоматически считается социальным. Например, к таким сферам относятся услуги в сфере дополнительного образования, отдыха и оздоровления детей, культурно-просветительская деятельность. В этом случае без дополнительных оценок невозможно сказать даже о наличии самого факта социального воздействия.
Поскольку принципом социальных инвестиций является доказательность социальных изменений, представляется продуктивным учесть необходимость оценки на уровне законодательства. В частности, внедрить практики оценки социального воздействия для включения в реестр социального предпринимательства или подтверждения статуса в нём. Так законодательная среда позволит стимулировать более обоснованный и доказательный подход к социальным инвестициям на примере социального предпринимательства.
Обращаясь к отчёту Департамента политики в области экономики, науки и качества жизни Европарламента (Mackevičiūtė, R. et al., 2020) с обзором лучших практик социальных инвестиций, нужно сказать, что в России с разной долей успешности принята большая часть перечисленных в отчете мер обеспечения:
• создание государственных структур, ответственных за фасилитацию рынка импакт-инвестиций (ВЭБ.РФ как оператор проектов социального воздействия);
• обеспечение правовой базы и правового статуса социальных предпринимателей;
• наличие налоговых стимулов.
Однако в настоящий момент, за исключением механизма проектов социального воздействия, отсутствуют регуляторные меры – в частности в виде введения стандартизированных систем измерения социального воздействия и отчетности. Именно этот неотъемлемый элемент правового обеспечения социального инвестирования предлагается к внедрению в российских условиях.
Аналогичные практики оценки социального импакта важны в других российских правовых конструкциях в сфере социальных инвестиций – в проектах государственно-частного партнёрства, которые в настоящий момент не проходят оценку социального эффекта, и в проектах социального воздействия по модели SIB, в которых наблюдается потребность в оценке результатов проекта со стороны медиатора.
Подводя итог, нужно сказать, что и в России, и за рубежом оценка фактического воздействия в области социальных инвестиций, являясь неотъемлемым элементом определения этого вида инвестиций, постепенно начинает обретать свои очертания как в практиках, так и в законодательстве.
СПИСОК ИСТОЧНИКОВ
1. Mackevičiūtė, R., Martinaitis, Ž., Lipparini, F., Scheck, B. C., & Styczyńska, I. (2020). Social Impact Investment-Best Practices and Recommendations for theNext Generation. Policy Department for Economic, Scientific and Quality of Life Policies Directorate-General for Internal Policies, European Parliament. Retrieved from: https://www.europarl.europa.eu/RegData/etudes/STUD/2020/658185/IPOL_STU(2020)658185_EN.pdf. (accessed 07.02.2023).
2. Алексеева, М. (2017). Мониторинг в рамках институтов оценки регулирующего воздействия и оценки фактического воздействия в Российской Федерации. Государственное и муниципальное управление. Ученые записки, (2), 20–25. https://doi.org/10.22394/2079–1690–2017–1–2–20–25.
3. Арзамасов, Ю. Г. (2019). Оценка регулирующего воздействия и риски в праве: опыт России и континентальной Европы. Право. Журнал Высшей школы экономики, (S5), 4–31. http://doi.org/10.17323/2072–8166.2019.5.4.31.
4. Бедняков, А. С. (2022). Государственно-частное партнёрство как модель развития публичной инфраструктуры. Вестник МГИМО Университета, 15 (1), 143–176. https://doi.org/10.24833/2071–8160–2022–1–82–143–173.
5. Голодникова, А. & Цыганков, Д. (2015). «Таргетирование» оценки регулирующего воздействия: международные подходы и российская практика. Вопросы государственного и муниципального управления, (4), 7–40.
6. Голодникова, А., Ефремов, А., Соболь, Д., Цыганков, Д., & Шклярук, М. (2018). Регуляторная политика в России: основные тенденции и архитектура будущего. Доклады ЦСР, (1), 1–191.
7. Иванова, Н. (2020). Инвестиции социального воздействия: международный опыт. Информационно-аналитический бюллетень о развитии гражданского общества и некоммерческого сектора в России. 1(18).
8. Квон, Г. (2020). Оценка социального воздействия преобразующих инвестиций: проблемы и подходы. Вестник экономики, права и социологии, (4), 24–28.
9. Орехова, Н. (2022). Оценка регулирующего и фактического воздействия нормативных правовых актов: международный опыт и перспективы в России. Юридическая наука, (11), 169–175.
10. Умнов, В., Плюхина, А., & Матвеев, М. (2018). Анализ системы государственной поддержки социального предпринимательства в России. Вестник РГГУ. Серия «Экономика. Управление. Право», (3 (13)), 77–89. https://doi. org/10.28995/2073–6304–2018–3–77–89.
