Рахиль Гуревич
Болельщик на солнцепёке. Рассказы о любви и спорте
− Ну смотри!
Аляска с Моржом их ждали. Они успели у метро чебуреки купить, жевали с аппетитом. Прошли турникеты. Рядом Стойко пропустил по своему билету Лену. Она улыбнулась. Впереди был эскалатор. Ступили на эскалатор. Стойко стоял с Леной чуть ниже, Наташа напряжённо наблюдала сверху.
− Шею не сломай! – сказал Морозов.
Наташа мило улыбнулась Морозову. Стойко загораживал проход, Наташе хорошо было видно, его периодически отпихивали те, кто спускался бегом. Но Стойко всё равно стоял рядом с Леной. Маркова подошла и встала прямо за Леной. Лена не обернулась, но вся сжалась – Наташа это почувствовала. Рома, оказавшись, на ступени за Наташей, посмотрел на неё снизу вверх, как-то странно, и пошёл вниз пешком. Наташа увидела на парке Лены воду, капельки – растаявшие снежинки. Вот что значит хорошая парка – непромокаемая. Стойко снял перчатки и стряхнул с плеча Лены эти капли.
− Ты что? – отстранилась Лена.
− У тебя тут снег.
− А-аа.., − сказала Лена.
Стойко стал отряхивать парку Лены, смахивать все капли.
И тут Наташа снова захохотала. Лена обернулась, открыто, с ненавистью посмотрела на неё. И Стойко остановился, тоже посмотрел пустыми с поволокой глазами. «А он закрытый чел», − подумалось Наташе. Эскалатор кончился. Последнее, что она слышала: Стойко предложил Лене обменяться телефонами. Лена со Стойко пошли направо, все разошлись, растянулись по перрону. Наташа ехала в вагоне и думала, что, наверное, сейчас Стойко едет с Леной, провожает её, может, даже обнимает. Стойко настойчивый. Нет! Их любви быть не должно. Надо что-то придумать. Надо убить их симпатию в зачатке.
На следующую тренировку Наташа Маркова шла не за тем, чтобы тренироваться, ей надо наблюдать, выведывать и при удобном случае навредить. Морозов заметил это и сказал:
− Не лезь к ним, поняла?
− К кому, Сашенька? − она давно уже называла Морозова Сашенькой, с тех пор как он стал приносить ей воду из кулера. – К кому?
− Сама знаешь к кому. К Паше с Леной не лезь.
− А они уже вместе?
Морозов ничего не ответил и воду в этот день не принёс. Наташа разозлилась, её мучила жажда. Она взяла с лавки чью-то воду, выпила, не смотря на страшные предупреждения мамы-фармацевта не пить из чужих ёмкостей. «Ну погодите, − думала Наташа. – Да шёл бы лесом этот Морозов».
По пятницам они занимались в качалке. Она пошла в качалку и стала, между прочим, рассказывать Лене, что Стойко с рыжим Ромой напились как-то в поезде и только про «баб и разговаривали».
− У них девчонок навалом, − говорила Маркова. – Это они тут только такие одинокие.
Лена легла на лавку для пресса, вытянув ноги. На Наташу напал спасительный смехун:
− Ты смотри! Ты же, как покойник лежишь!
Лена испуганно опустила ноги на пол, оперлась на них. Наташа подала Лене штангу, стала считать жимы. Наташа была очень довольна: Лена расстроена.
Через неделю Аляска сказала:
− Зачем ты сплетни распускаешь?
− Какие сплетни? – с вызовом тряхнула шевелюрой Наташа.
− Про Пашу с Ромой.
− Я? Я распускаю сплетни?!
− Да ты. Лена сказала, что ты наушничаешь по углам. Она же с Пашей Стойко перестала общаться. Морж всё мне рассказал, он слышал ваш с Леной разговор.
Точняк! Как она могла так опростоволоситься?! Морж был тогда в качалке, на дальнем тренажёре, но она думала, что он занят упражнением. А он всё слышал.
− Но Паша же с Леной помирились?
− В том-то и дело, что нет. Они вдрызг разругались. Он орал: кому ты веришь? А она расплакалась и сказала: «Кабелина!»
Наташа Маркова была счастлива! На следующей тренировке, на разминке она пристроилась трусить с Леной, начала болтать с ней о ЕГЭ, о том, что раньше в институт физкультуры надо было писать сочинение. А теперь всё ЕГЭ решает. Или надо быть мастером спорта. Ещё неизвестно, сдаст ли она специализацию.
− Барьеры-то четыреста никто не будет для меня ставить. Вот точно, кроме меня никого не будет на четыреста с бэ…
Лена сказала:
− Да ладно, может будут.
И тут Маркова пошла в наступление:
− Почему ты сказала, что я сплетница?
Лена ничего не ответила, она замялась, покраснела, ей стало очень неудобно – Наташа торжествовала. Лена стала говорить, рассказывать, как у них в классе зверская математичка организует какие-то ужасные «коллоквиумы».
− Это от слова «кол», что ле?
Маркова была довольна. Если Лена не отшила её открытым текстом, если переводит тему, значит хоть чуть-чуть, но поверила в то, что она наплела про Стойко и Рому. Маркова решила добить Лену.
− Вот ты считаешь меня сплетницей…
Лена молчала, ускорила трусцу, и Наташа ускорилась:
− Вот ты всё со своими высотниками, с Татьяной Николаевной в лагерь мотаешься. А не знаешь, что два года назад у нас в лагере с Севной было?
Лена молчала.
− Короче, Рома с Пашей закадрили девочек, баскетболисток из «Тетры», и пошли ночью их в лес выгуливать. А с утра − скандал. С наших ребят как с гусей вода, ну как из тебя с твоей парки капли, когда Пашка их с тебя счищал.
Лена вздрогнула, побежала ещё быстрее, и Наташа – быстрее. Они неслись по разминочному кругу, обгоняя, сметая всех; разминающиеся и заминающиеся шарахались, крутили у виска, показывали палец вниз – мол, отстой.
− Ну вот, − шипела Маркова, говорила быстрее из-за учащённого дыхания. – Ну вот. Замели их. А девчонки рыдают. Всю смену на них, как на шлюх смотрели. Весь лагерь. А Стойко ещё прикалывался: первый раз в жизни повёл девушку в лес, и ничего не было.
Чуть позже, когда уже сняли длинную форму и пошли на вираж делать ускорения, Наташа услышала голос Севны:
− Лена! Чаще! Чаще! Не пробежка же – ускорение!
Наташа следила внимательно, но не видела больше Лену и Стойко вместе. Но Стойко часто смотрел, когда Лена бегала свои дежурные шесть по двести, десять по сто пятьдесят, и никогда – когда она прыгала в длину. Наташа переживала из-за одного – Стойко страдал. Он хорохорился, делал вид, что всё, как раньше, поливал Лену грязью за глаза, презрительно называя «целкой». Это Наташу беспокоило. Если так будет продолжаться, они и помириться могут. Только в мае, уже весной, на стадионе, когда переодевались на лавке, Лена вдруг сказала Стойко зло:
− Чё уставился? – наверное, она тоже страдала, и эти Стойкины осторожные взгляды, наблюдения в спину выводили её из себя.
− Понравилась, − с презрением сказал Стойко, он был растерян, Лена застала его врасплох, спалила перед всеми.
Лена покраснела. Рыжий Рома загоготал – он всегда был готов поддержать друга.
− Быстрее! Быстрее! – каждую тренировку слышался голос Севны. – Ускорение же! Не пробежка! Лена! Ты не слышишь? Что с тобой?
После этой перебранки Наташа поняла: у них всё разладилось навсегда. У Стойко дерьмовый характер, он подличать начнёт, мстить, он не привык проигрывать, он – восходящая звезда. Ещё и Рома его поддерживает. Рома – заходящая звезда. Стойко – не Морозов. Тот будет ходить кругами, меньше, меньше, пока вообще на месте вращаться не начнёт. Морозов всё переживает молча…
Наташа поступила в институт, прошла на бюджет. Последняя стояла в списке. Вот это было счастье. Они с мамой до ночи обновляли список поступивших. Баллов-то у Наташи было всего сто семьдесят. Проходной был выше, но, как всегда бывает, кто-то отказался – доки можно закидывать в пять мест. Бюджет – вот оно счастье!
Маркова, счастливая, поехала в лагерь позже всех. Её удивило, что Лены нет, и Марины Куликовой тоже.
− Они опять к Татьяне Николаевне попросились, − грустно объяснил Возик и странно посмотрел на Маркову: − Из-за тебя у Ленки со Стойкой всё кончилось. И Маринка от меня ушла.
Наташа хотела крикнуть: да где ж она ушла? Она всегда за тобой бегает и будет бегать! Но вместо этого Наташа недобро, по-новому властно, усмехнулась. Возик продолжал смотреть с угрозой, в упор – она с лёгкостью выдержала его взгляд, и выдавила из себя, дрожа от страха:
− Мало-ой?
Она думала, он её сейчас убьёт, но Возик пнул её кулаком в предплечье, и всё. Наташа сделала безразличный вид. В школе и не такое случалось. В школе ей пацан как-то под грудь бил, подкараулил у туалета и ударил – вот это было больно.
Начался новый учебный год. На первой же тренировке Севна отозвала Лену и долго с ней говорила. Маркова, как могла, старалась уловить, что происходит. Издали она видела, что Лена пыталась что-то доказать, а Севна всё больше краснела и всё громче ругалась. Её, цвета красной вишни, причёска-купол колыхалась, то и дело тренер Тюрина поправляла шпильки: вытаскивала и снова вкалывала, ещё и ещё… Маркова выбежала со стадиона, перелезла через ограждение-заборчик, подошла поближе к месту, где стояли тренер и Лена, встала на травку, притаилась, спряталась, если полуметровый барбарисовый куст можно было называть укрытием, прислушалась:
− Ты пойми, девочка, − говорила Севна. − Парень мне в подоле не принесёт, а ты – запросто. И мне с твоими родителями разбираться придётся! Тебе ж ещё шестнадцати нет. Всё! Тренируйся.
Маркова пулей побежала на стадион, подошла к Марине Куликовой.
− Уйди! – сказала Марина, она как раз делала ускорения.
В этот день была «длина» – любимый Севнин вид. Она на нём шестая была на какой-то доисторической олимпиаде. Отмеряли разбег, считали от ямы стопами, на разбеге можно было поболтать33.
− Марин! Чё там у вас в лагере случилось?
− Ничё.
− А чё Севна тогда на Ленку накинулась?
− Ничё.
Марина разбежалась, прыгнула – неудачно, судя по Севниным жестам. Маркова растолкала остальных в очереди.
− Дайте прыгнуть.
Никто не возражал.
Наташа прыгнула − заступ, догнала Марину. Марина считала стопы заново, перепроверяла разбег.
− Марин! А у нас в лагере Возик всё по тебе скучал. Так и говорил…
Марина клюнула. Остановилась, как цапля: одна стопа на другой стоит, сбилась, потом опять пошла к доске отталкивания, стала пересчитывать разбег заново. Наташа не отставала:
− Во-от. Ему говорят: «Андрюх! Ты чего?» А он: « Вали! Я думаю о Марине».
Марина засветилась, щёки пошли отвратительными бордовыми пятнами, она выдохнула:
− Сто шесть с половиной, − поставила на точку разбега кроссовку. – Чё: реал так говорил?
− Ага.
− А у нас – сказала Марина, – такой, Наташ, кошмар в лагере был. Надо мной смеялись, прикинь, обзывали Кукушкиной. Это из-за фильма. В лагере по телеку курутили. Там такая Кукушкина. И правда, на меня похожа. В общем, в карты я тормозила, не понимала, и все ржали: «Я не буду с этой Ку-Ку играть». Приколись?
− И Лена? – осторожно поинтересовалась Маркова.
− Нет. Лена не смеялась. Она всё из-за Паши Стойко переживала. А я из-за Возика. Мы там стали дружить с ребятами из борцов. А Татьяна Николаевна взбесилась на нас. Мы с треньки уходили и шли с ними на татами, ну, или просто сидели и смотрели на их поединки. Ленились. Не тренировались. Ну, настроя не было. Вот Татьяна Николаевна и нажаловалась Севне. Она нам сказала: если бы я знала, что вы такими стали, я бы вас не взяла… Севна со мной не стала говорить, она же знает, что я Возика люблю. А с Ленкой поговорила. Но Ленке по фиг. Ничего же не было. Мы просто с парнями дружили. И знаешь, я после лагеря поняла, как мне умные мужчины нравятся. Как ты думаешь: Возик умный?
Маркова разбежалась, прыгнула – оттолкнулась чисто, без заступа, без недоступа, «прошагала» по воздуху, плюхнулась на попу.
− Пять-сорок! − Севна похвалила.
Наташа была счастлива. Она ещё никогда так не прыгала. Вот что значит – окрылённая. Вот что значит – на бюджет пробиться, учиться на любимую профессию. Да и плевать на всё остальное. Вот Аляска и Морж, пришли как-то на стадион к Севне, болтали с ней, а к ней, Наташе Марковой, даже не подошли. Потом оказалось, они на свадьбу Севну пригласили. Плевать на это! И на Морозова плевать. Шёл бы он, вообще, лесом. У них в универе такие мальчики-пловцы, все в мышцах, в сто раз красивее легкоатлетов, и все эти мальчишки с ней хорошо.
Морозов тоже Наташу не замечал, а Стойко окликал иногда, и всегда, когда Лена рядом была:
− Наташ! Парить не найдётся?
− Неа.
Маркова не могла понять, шутит Стойко или нет, надеялась, что шутит…
Полторашка заканчивала педколледж, тренироваться приходила от случая к случаю.
− Да кому я нужна, − говорила Полторашка. – Если человеку восемнадцать и у него третий взрослый, ему в лёгкой атлетике делать нечего.
− Чушь! – запротестовала Наташа. − У меня в шестнадцать был третий. А сейчас второй, и я на бюджет поступила, и, уверена: результаты будут расти.
− Наташ! – закричала, даже заголосила Полторашка. − Ты мне сама так говорила про третий взрослый, на мою днюху. Помнишь?
− Я? – испугалась Наташа, потом поняла, что вполне могла такое сморозить, и побыстрее переменила тему, похвалилась: − Я потом в нашу спортшколу приду тренером, мне Севна уже обещала.
Полторашка посмотрела на Наташу как-то пристально, как и многие в их группе за последний год, тяжело посмотрела, почти презрительно, почти с ненавистью и сказала:
− Мне Косов из армии фотки прислал. Прям по настоящей почте, прикинь, в конверте.
− Обалдеть. Ну ты их сканируй и выложи в сеть, я тоже посмотрю.
− Неа, − сказала Полторашка. − Не буду. Сглазить боюсь.
− Да ладно.
− А чё ладно? Ты-то Лену с Пашей Стойко сглазила.
− Это тебе Ленка сказала?
– Нет.
− Я никого не сглазила. Ленка сама в лагере с парнями-борцами ему изменила, спроси Марину.
Полторашка ничего ни у кого спрашивать не стала. Она к зиме вообще перестала ходить. Не пришла даже на соревнования поболеть. А соревнования были хорошие. Соревнования были замечательные. Просто супер-соревнования! Молодцова сошла: остановилась перед первым барьером. Как маленькая девочка, которая только-только начинает бегать детские барьеры. Наташа смотрела забег с упоением, подошёл на трибуны и Морозов.
−Чего, Саша? – ласково сказала.
− Стерва, – коротко отозвался Морозов. Он с сентября всё ходил и ходил кругами, положит кроссовку и ходит, и ходит вокруг неё, отбегает задание, и опять ходит – думает. Это выводило Наташу из себя, напоминало о прошлом, об их, пусть и никаких, но отношениях.
После соревнований Лена больше не ходила на тренировки. Наташа сдружилась с Мариной. На следующий год в армию забрали и Моржа, и Рому со Стойко. В группе оставались только Возик с Морозовым. Один раз Наташе показалось, что она видела Лену в метро. Они с Мариной ехали на эскалаторе вниз, а вверх вроде бы ехала Лена, парка точно её было. Вроде бы в глазах Лены даже мелькнула брезгливость, а может это была и не Лена. Наташа почему-то похолодела, ей стало почему-то очень страшно… Наташа вспомнила капельки растаявшего снега на парке, и как Рома стоял за ней, а потом пошёл вниз по эскалатору, несмотря на то, что ноги у него сильно болели… Марина болтала о своём ненаглядном Возике, она ничего и никого не заметила.
***
В группу стали приводить совсем мелких детей. Севна набирала группу младших.
− Это, Наташенька, я беру в расчёте и на тебя. Закончишь бакалавриат, и вот они у тебя подросшие будут, подготовленные.
− Угу, − говорила Наташа. – И оценивающе, с видом великой спортсменки, авторитетно смотрела на мелюзгу. Они все ей казались на одно лицо. Только у одной девочки глаза и всё выражение лица были живые, не напуганные и кого-то отдалённо напоминали.
Наташа подошла к девочке и спросила:
− А ты чего? Все разминаются. И ты давай. Там Татьяна Николаевна со всеми разминку проводит.
− Беговые упражнения, − поправила Севна.
− Да, упражнения, − Наташа скривилась: какая детям разница – разминка-упражнения. − Ты беги. Что ты не разминаешься? Тут надо слушаться.
Но девочка продолжала стоять, она думала о своём, она смотрела на высокий вираж манежа. Наташа поняла: девочка любуется, вираж её завораживает. Девочка спросила:
− Почему с виража то быстро сбегают, то не очень быстро, то в костюмах, то в трусиках?
− Если не быстро и в длинной форме − это пробежки, просто надо свободно бежать, разогреть мышцы. А если быстро несутся, в топиках и трусах − это ускорение, это в полную силу надо метров двадцать-тридцать бежать. Стремглав. Поняла?
Девочка кивнула, послушно, как отличница. «Она, сто пудов, и есть отличница», − подумала Маркова.
− Там разгон на вираже, понимаешь? – добавила она.
− Понимаю, − сказала девочка. – Надо разогнаться и лететь, а на пробежке не летают, только в трусиках летают.
− Да. Верно. На пробежке не летают, но и в длинной форме можно быстро бежать, − Наташа Маркова ухмыльнулась. Ухмылка была кривая, недобрая. Наташа торжествовала. Уже набирают детей в группу, которую она будет вести. Эта девочка будет во всём её слушаться. Скоро никто не посмеет её не замечать, с ней не здороваться, обзывать, толкать в прредплечье. Иначе пожалеют об этом, горько пожалеют.
Девочка обернулась, посмотрела внимательно на Наташу – Наташу вдруг кольнуло, как тогда в троллейбусе, она почему-то вспомнила вспышку на проводах, вспомнила,7 как обернулась и увидела вместе Лену со Стойко… От предчувствия Маркову стало знобить, напал настоящий тряхун, мороз по коже. Она узнала девочку! Узнала! Девочка откинула назад косу и сказала:
− У меня сестра тут тренировалась. Лена. Меня Дашей Молодцовой звать. А вас?
Ровно сутки быстрым пёхом
Если вы думаете, что врождённый подвывих бедра может помешать стать чемпионкой города и призёром страны в суточном беге, то вы ошибаетесь.
У неё был врождённый подвывих тазобедренного. Она лечилась всё детство. Когда ей стукнуло пятнадцать, неврапотолог ортопедической больницы сказал:
− Всё, что можно, сделали. Теперь просто следить за походкой.
В пятнадцать она смогла и бегать – ничего не было заметно, никакой хромоты. Но в классе продолжали её дразнить «хромоножкой», больше по привычке. Ну и за икс-образные ноги продолжали высмеивать; «икса» пришла на место подвывиху. Но это в сто раз, в миллион раз лучше, чем хромота. Вон, Оксанка из Полушкинской больницы (они там постоянно с ней лежали) так и хромает, и прохромает всю жизнь, а она, Лиля Новожилова, больше никогда не будет хромать. За походкой будет следить всегда, постоянно будет себя контролировать. И ещё она, Лиля Новожилова, пойдёт заниматься спортом.
В школе была секция рукопашного боя, Лиля собралась с духом, напялила самые свои широкие спортивные штаны (широкие штаны скрывают «иксу» и несимметричное бедро) и пришла в секцию:
− Возьмите меня!
Тренер, ветеран афганской войны, седой и плотный, похожий на консервную банку из-под томатной пасты, сказал после первой тренировки:
− На кимоно деньги есть? А штанов этих чтоб больше не видел.
Она восприняла это как одобрение и разрешение заниматься дальше. Надо кимоно? Будет кимоно. В зале она с удовольствием тренировалась и на татами, и на платформе с пневмогрушей, и с группой. Ей нравились перчатки-краги, ей нравилась и обыкновенная груша на растяжках, и настенные подушки нравились − всё нравилось. Сила! Нужна сила? Будет сила, обязательно будет. Она освоилась в секции. Она участвовала и в соревнованиях. Она даже пацанов побеждать стала. Теперь она могла гордиться тонкой талией и кубиками пресса, тонкими сильными руками. Но страшными, мясистыми, совсем не тонкими ногами она гордится не могла. Ну ничего, хотя бы половиной тела. Она стала приходить на тренировку в топике.
Тренер советовал ей поступать в юридический универ на оперативника или в колледж полиции. Она так и сделала. Поехала на экзамены по физподготовке. Но кросс и бег-восьмёркой не сдала. Уж она терпела, прихромывала, думая только о том, чтобы догнать спины бегущих впереди… На беге восьмёркой она грохнулась на вираже – перестаралась. Хорошо, что она была в своих широких спортивных штанах – складки ткани не смягчили удар, но позволили не расквасить колени. Но синяк на колене ещё долго не проходил. «Да и потом, − успокаивала она себя, диагноз «врождённый подвывих» в медсправке стоит… Всё равно не взяли бы». Это бы было обиднее всего: сдать кроссы и не пройти по здоровью.
Она выбрала медицинский колледж. После одиннадцатого готовили медсестёр широкого профиля, включая процедуры и кабинеты ЛФК. Помогать людям лечебной физкультурой – это ей подходит. Она и успокоить может, если что, никакие курсы психологии ей не нужны, она на собственной шкуре всё это вынесла, в Полушкинской ортопедической больнице.
И она стала работать медсестрой ЛФК. Не сразу, но смогла достучаться до главного врача: в кабинете ЛФК должна работать только она. Она, Лилия Новожилова, больше других подходит на эту должность.
У Лили была младшая сестра Роза. Роза тяжело заболела. Свинкой. Её рвало, она похудела, стала похожа на смерть, но с жирной шеей как у мопса. Выздоровела, выписали, и опять – рвота. Оказалось – панкреатит, осложнение после свинки − это Лиля предположила, порывшись в учебнике детских болезней. Нет! Ну надо же! Подхватить свинку в подростковом возрасте. Стал «скакать» сахар. Думали, диабет, обследовали в больнице. Слава Богу, пронесло! Из школы Розу вынудили уйти: школа была хорошая, а сестра училась плохо, после болезни вообще тормозила. Физику и химию за время болезни выдуло начисто, по математике и ИКТ дела обстояли лучше, но этого было недостаточно. Пришлось переводиться в обычную школу, недалеко от дома.
Через две недели после «перевода в новое место учёбы» Роза, уравновешенная, спокойная, в меру упрямая, упёртая как и сетра (это у них семейное), попросила:
− Лиль! Научи меня реагировать на первый удар.
Лиля подняла большие чёрные глаза, Лиля белокожая и с чёрными волосами – как Белоснежка, Лиля была прекрасна. Она посмотрела внимательно на сестру: они с сестрой похожи, но Лиля повыше, покрупнее, сестра – миниатюрная. Вот только ноги… Лиля смотрела на ноги Розы, плотные, ровные, здоровые и понимала, что такие ноги могли бы быть и у неё, если бы… Ой, да что теперь говорить.
Лиля стала перезаплетать косу, она так всегда делала, когда сестра заводила разговоры о парнях из старой школы, которые её бросили после болезни.
− Зачем тебе?
− Достают, − Роза потупила глаза, ну да: пол – самое интересное в комнате.
− На первый удар среагировать тебе нереально.
− Ну, приёмам научи.
− В рукопашке нет приёмов. Есть базовые элементы.
− Покажи базовые.
− Это надо грушу идти пинать.
Вместо груши выступил плюшевый ушастый тролль, которого сестре подарил бывший парень из бывшей школы на день святого Валентина. Тролль был огромный, держал в лапищах сердечко с английским признанием «ай лавью». Его посадили на кровать. Лиля показала как бить в подбородок, в шею, в колено, в красное сердечко:
− Ростом с тебя – мочи по куполу. Выше тебя – целься в печень. Желательно в кулак что-то зажать, какой-то предмет, тогда удар сильнее, и всё тело в удар вкладывай, обязательно всё тело.
Они тренировались до вечера, вместо татами втащили с балкона в комнату зимний ковёр, и боролись, боролись, пока Роза не обессилела совершенно и не смогла подняться. Ситуация была критическая. Сестре реально грозили расправой. За что? Да не за что. За то, что новенькая, за то, что молчит и на вопросы гоп-компании, заводил класса, не отвечает. Не последнее место играла и внешность сестры. Они с Лилей носили толстые косы и непокорные чёлки – тоже повод «наездов» одноклассников на Розу.
На следующий день Роза героически отмахалась от пятерых обидчиков… школьной сумкой.
− Молодец! Просто отлично! – похвалила Лиля. – В рукопашке главное тренировка, привычка нападать. А в твоей ситуации портфель – оригинальный выход и самый безопасный.
− Да я случайно. Я сумку в руках держала, а они наступать начали, в коридоре. И никого нет, уроки-то закончились. Я и давай махать, лупить по куполу, в бочину – куда придётся…
Больше Розу в школе не трогали, меньше стали и задирать.
Лиля по-прежнему ходила в секцию рукопашки. На соревнованиях она повредила колено, больная нога, щёлкнула в суставе – Лиля неудачно приземлилась. Бой был проигран. Колено лечила долго, восстановилась через полгода, но навсегда осталась боль в колене и без того больной ноги.
Лиля давно заметила: чем тяжелее ей передвигаться, тем больше хочется двигаться. Когда смогла потихоньку трусить, Лиля пришла в клуб бега. Клуб бега находился в здании раздевалок, рядом с центральным стадионом.
− Возьмите меня, − сказала Лиля директору Тамаре Бобышевой. Бобышева была сухопарая, подтянутая, женщина без возраста, загорелая и зимой и летом, с ящериными глазками, с короткой седой ежиной стрижкой. Но удивительное было не это. Удивительными были востренькие эльфийские уши Бобышевой. Уши были аккуратные, не лопоухие, но вытянутые вверх. В сочетание с худым лицом и короткой стрижкой уши казались нереальными, волшебными… Бобышева пошевелила ушами – во всяком случае, Лиле так показалось, и спросила:
− Из пяти выбегаешь?
− Из каких пяти?
Женщина, сидящая за компьютерным столом, повернулась на кресле и уставилась на Лилю, презрительно улыбнулась и вежливо спросила:
− За сколько километр бежишь?
− Один километр? Не знаю… Вот я на вступительных в колледж два бегала…
− Да нет, − ещё вежливее подала голос женщина из кресла. Лицо у неё было ухоженное, женственное, и в то же время лицо воина… − Десятка как у тебя по раскладке?
− Какая десятка? − опешила Лиля.
− Десять километров, − зашевелились эльфийские ушки. – Ты же в клуб бега пришла, дорогуша, а не в клуб знакомств. Мы на пробегах выступаем и в кроссах участвуем, сами пробеги организуем. Ветеранские. Поняла?
− Угу.
− Угу −это не разговор. Точно бегать-то будешь?
− Точно! – закивала Лиля. – Клянусь!
− А лет сколько?
− Двадцать семь.
− Ой, − вздохнула Бобышева. – Такого добра нам не нужно. Нам ветераны нужны. Тридцать пять и старше. Женщины-ветераны нужны для побед.
− Так мне всего семь лет до ветеранов осталось. Как раз будет время потренироваться.
− Ну давай тогда, подруга. Заполняй анкету.
Лиля заполнила анкету, ей выдали пропуск на стадион.
− Тренировка когда? – поинтересовалась Лиля.
− Да когда хочешь. Приходи и бегай. И учти! В нашем клубе одни чемпионы. Нам управа бесплатно автобус на соревнования представляет. Не опозорь нас.
И Лиля стала приходить на стадион. Бегала, когда никого не было. Если кто-то был, хоть один человек, Лилю прогоняли в парк, на асфальт. Скоро Лиле надоело, что её прогоняют, и она стала приходить на стадион пораньше, до работы. Раздевалки были закрыты, но сторожиха пускала Лилю к себе в будку – переодеться после пробежки.
Бобышева будто и не замечала Лилю, она ходила по стадиону, как хозяйка, обнималась с какими-то пузатыми дядьками и поджарыми, похожими на сухофрукты, бабками. Милая женщина с лицом воина, которая сидела за компом, оказалась мастером спорта Татьяной Ершовой, победительницей, чемпионкой мира и так далее – ей было за сорок.
Однажды Лиля подошла к Бобышевой и спросила:
− А когда соревнования?
− Ну даёшь! – возмутились эльфийские ушки. – Пусть тебе Танюха программу распечатает.
Принтер выплюнул листочек − Танюха передала его Лиле и спросила:
− У тебя подвывих?
− Да, − кивнула Лиля и покраснела. – У меня ещё колено…
Лиля хотела рассказать про рукопашный бой и неудачный поединок, но Ершова перебила:
− Инвалидность есть?
− Нет, − замотала головой Лиля.
− Жаль, − вздохнула Татьяна Ершова. – Могла бы быть в призах среди инвалидов.
− Да я и так буду в призах, − сказала Лиля.
− Ты?! – Татьяна чуть не рассмеялась.
− Я.
− Да ты за шесть минут километр, дай бог, пробежишь.
− Ну и что. Я в суточном беге в призы войду.
− Ну да, ну да, − усмехнулась Ершова. – Суточный бег – это перегрузки хуже, чем у космонавтов, а у тебя – тазобедренный, да ещё колено разбито.
− Раздроблено, − поправила Лиля, и уставилась в пол: ну да, пол же – самое интересное место в жизни.
На стадионе раз в два года проходил чемпионат по суточному бегу. Как член клуба Лиля помогала в обслуживании этого экстрима, она изучала из года в год протоколы и знала: абсолютно реально стать чемпионкой города, женщин «на сутках» мало.
И Ершова, будто читая мысли, сказала совершенно серьёзно:
− Теоретически на суточном ты можешь быть в призах. Но зачем тебе это надо? Это гробить организм.
− Но вы же гробите!
− Дорогая! – рассмеялась Ершова. – Бег – это моя жизнь. Я с семи лет тренируюсь. И потом – я же старая, у меня муж и ребёнок, мне терять нечего, понимаешь? А ты молодая! Ты должна организм беречь. Тебе же ещё семью создавать.
− Кто ж за меня посватается? – сказала Лиля и сама поразилась старомодному стилю вопроса.
− Посватаются, − успокоила Ершова. – Куда ж они денутся. – На тебя уже половина марафонцев заглядывается. Но предупреждаю: они мужья никудышные, один бег на уме, все деньги на кроссовки тратят и поездки по миру, на заграничные марафоны, понимаешь? В общем, я тебя предупредила. А ты – как хочешь. Сама решай. Хочешь гробить здоровье, беги сутки.
У Лили не было даже сомнений в том, что рано или поздно она пробежит «сутки». Лиля стала ездить с клубом на пробеги и кроссы – жаль, что из-за работы не всегда получалось выбираться. Лилю иногда снимали с дистанции за превышение лимита времени. Особенно на горном беге. Да и на равнинных пробегах Лиля, путалась в развилках трассы – она всегда бежала последняя, не в группе, и подсказать было некому. На марафонах после тридцать пятого километра бежать становилось больно: колено жгло, пылало изнутри, неприятно противно щёлкало. Лиля пугалась и переходила на шаг. Постепенно Лиля выработала свой личный беговой стиль. Стиль назывался «быстрый пёх». Это Бобышева так Лилин «бег» прозвала.
− Ну ты со своим быстрым пёхом ничего сегодня протащилась, − сказала Бобышева на пятый год Лилиного членства в клубе. – Устала?
− Нет, − замотала головой Лиля. – Просто колено… Пешком, если иду, не болит.
− Ну ладно, – сказала Бобышева. – Ходить на пробегах не запрещено. Можно и ходить, будто бежать. В общим, беги быстрым пёхом, у тебя хорошо получается.
Как-то бежали вместе на пробеге, посвящённом Девятому мая. Лиля уже могла тянуться за Бобышевой, не отставать.
− Ну даёшь, Новожилова, давай-давай, не вешай нос, руками работай, раз ноги подкачали, как на лыжах, − советовала Бобышева, не сбавляя темп. – Если уж ты не отстаёшь, значит я древняя совсем. Десять лет подряд, из года в год, сама себе по три минуты проигрываю. Это, Лиля, называется старость. И это конец, ты ничего не можешь изменить. Время ещё никто не победил, оно всегда против нас, всю жизнь оно против нас… до самой смерти, − Лиле показалось, что Бобышева всхлипнула, а эльфийские её ушки трагически повисли вниз.
Лиля не раз вспоминала эти слова и потом, когда резко начала сдавать Ершова. Ершова входила в число сильнейших бегуний мира среди ветеранов, и даже среди молодёжи побеждала. Но вдруг – заболела, стала меньше бегать. Плотные сильные ноги Ершовой превратились в две рыхлые кадушки. Но даже в таком состоянии Ершова бегала намного быстрее Лили.
