Раф Гази
Иса Утрау – остров Исы
5
Шакирды, сопровождавшие Ису из Иудеи в аль–Джалиль, немало удивились, когда их Усто избрал не привычную восточную дорогу, а пошел через Самарею[39] Да, путь, через Самарею, которая находилась в центре Фелистина[40], был, конечно, короче, но им из‑за ненависти к самарейцам яхудеи не пользовались. Самарейцев считали отступниками от веры и полукровками.
Иса, естетсвенно, об этом знал, но выбрал все же именно эту дорогу.
Неподалеку от городка Сухар[41] находился колодец, это был известный колодец, переданный еще в давние–предавние времена Якупом в пользование своего сына Юсуфа[42] Иса притомился и сел отдохнуть возле колодца, а шакирды тем временем отправились в город раздобыть кой–какой провизии. Денег особых у них не было, жили они на подаяние и милостыню. Вопреки утверждению Гемары[43], «врач, который не берет платы, не заслуживает ее», Иса принципиально плату за исцеление больных не брал.
К колодцу за водой тем временм спустилась какая‑то женщина.
– Дай мне попить, сестрица, – попросил Иса.
– Как ты, яхудей, просишь у меня, самарейки, воды и называешь меня сестрою? Вы же, яхудеи, нас презираете и с нами не общаетесь, – женщина изумленно раскрыла свои большие черные глаза.
Здесь требуется пояснение. По яхудейскому обычаю, мужчине вообще нельзя было заговаривать с незнакомой женщиной, а с самарейкой – тем более. Нельзя было также пользоваться и ее посудой, это могло привести к осквернению. Но Иса нарушил все древние заповеди, поэтому женщина так сильно удивилась.
Я тут должен заметить еще вот что. Я ведь жил с яхудеями в одном доме, пусть в отдельном пристрое, но практически под одной крышей. Да, как чужестранца, человека другой веры хозяева меня близко к себе не подпускали, не вели со мной откровенных разговоров, отстраняли от праздничной кошерной пищи… Но я не могу сказать, чтобы ко мне относились, как к рабу или слуге, высказывали какую‑то особую неприязнь. Нет, я бы даже сказал, что отношение ко мне было, когда дело не касалось напрямую каких‑то религиозных моментов, вполне дружелюбное и миролюбивое, особенно, со стороны хозяина дома Кифаса, которому я обязан самой жизнью.
А вот с самарейцами у яхудеев была застарелая вражда, которая не позволяла им выстроить нормальные добрососедские отношения. Хотя Самарея, как и Иудея, и аль–Джалиль, и весь Фелистин управлялся одним и тем же римским наместником, и у всех был один общий враг – могучая Римская империя.
Иса ломал все устоявшиеся стереотипы.
– Если бы ты знала, кто пред тобой, – ласково обратился Иса к самарейке, – то ты бы сама у меня попросила напиться.
– О чем ты говоришь, господин! – опять удивилась женщина. – Колодец глубок, а у тебя нет ни веревки, ни ковша, чтоб зачерпнуть воды, как же ты можешь дать мне напиться?
– А я о другой воде говорю, о живой.
Иса часто говорил притчами, которые нельзя было сразу понять, и каждый толковал их по–своему. Мне трудно судить, что имел в данном случае Иса, но мне кажется под «живой водой» он подразумевал истину. И говоря, «я напою тебе водою живой», он хотел сказать «я познакомлю тебя со своим учением».
– Кто будет пить живую воду сию, – продолжал меж тем Иса, – вовек не будет испытывать жажды.
– Дай мне тогда такой воды, господин! – обрадовалась самарейка.
– Иди, позови сначала мужа своего.
Дева задумалась, не зная, что ответить. Говорят, женщина может врать, даже когда молчит[44]
– У меня нет мужа, – наконец выдавила она из себя.
– Сейчас ты сказала правду: человек, с которым ты теперь живешь – не муж тебе. Но у тебя было пять мужей.
– О, Господи, откуда ты об этом знаешь? Ты – наби?
Иса был не только искусным лекарем, но и ясновидцем. Мне много раз приходилось в этом убеждаться, когда он угадывал мысли своего собеседника, какие‑то детали его личной жизни или предсказывал ход дальнейших событий.
– Если ты наби, – увлеклась женщина «ученой» беседой, – тогда скажи мне, почему мы молимся Господу вон там, – она указала рукой в сторону горы Герезим[45] – а вы, яхудеи, – на горе Сион[46] Чья молитва скорее дойдет до Господа?
– Поверь мне, что скоро Отцу Небесному не нужно будет молиться ни в Иерусалиме, ни на горе сей.
Опять загадка. Самарейка ничего не уразумела, но чтобы показать, что не теряет нить разговора, сказала:
– Я знаю, что скоро придет масих и все нам разъяснит.
К этом моменту как раз поспели и шакирды с провизией. Они не мало были поражены, завидев, как их учитель мирно беседует с «нечистой» самарейкой. Но никто, разумеется, не осмелился спросить «усто, почему ты разговариваешь с этой женщиной?»
А женщина, забыв про свой кувшин, быстрыми шагами направилась в сторону Сухара.
Прибежав на базарную площадь, самарейка стала вещать:
– О, люди, послушайте меня! Там у колодца Юсуфа сидит наби, он все про меня рассказал, он все знает о том, что было и что будет. Пойдите и посмотрите, может быть, он масих?
Женщина так убедительно вопила, что многие самарейцы решили проверить, что за «гусь» к ним пожаловал. Однако, пообщавшись с Исой, они поняли, что их землячка не врала и попросили учителя погостить у них в городе со своими шакирдами хотя бы пару дней.
Иса с удовольствием принял приглашение, и стал лечить больных и проповедовать свое учение.
Лед, который, казалось бы, навеки сковал яхудейско–самарейские отношения, был наконец растоплен.
6
Свидетелем предыдущей истории я не был, и рассказал ее со слов Яхъи. Но как обошелся Иса с другой женщиной, не с самарейкой, а с падшей яхудейкой по имени Марьям Магдала[47] пусть и не полностью, я видел и слышал собственными ушами.
Дело было так.
Книжников и фарисеев[48] очень беспокоили проповеди Исы, которые приобретали все большую популярность среди простого люда. А фарисеи считали его за самозванца и хотели вывести на чистую воду. Для этого привели к нему женщину, обвиняемую в прелюбодеянии. Даже широкий серый балахон, больше похожий на мешок, чем на платье, в которой была облачена любительница плотских утех, не мог скрыть ее высокой груди и пышных бедер. Фарисеи, видимо, рассуждали промеж собой так: «Если он ее оправдает, то нарушит закон Мусы; а если осудит, то это будет супротив его учения, так как он проповедует милосердие. Тут‑то мы его и уличим».
И вот привели они к Исе блудницу и говорят: «Эта женщина взята в прелюбодеянии. Муса заповедовал побивать таких камнями, а что ты скажешь?»
Иса молчал и что‑то чертил прутиком на песке. Все напряженно ждали ответа, грешница, потупив взор, стояла ни жива–ни мертва. Наконец, Усто кончил рисовать, выпрямился и, указывая прутиком на свой рисунок, произнес:
– Кто из вас без греха, пусть первым бросит в нее камень!
Я протиснулся сквозь толпу и стал заглядывать через спины фарисеев, чтобы получше рассмотреть, что же он там нарисовал. Мне показалось, что на песке (правда, песок выглядел как‑то странно, он стал похожим на белый пушистый снег, каким покрываются поля на моей родине) было написано имя Бога «Алах». Книжники и фарисеи в ужасе отшатнулись и один за другим стали поспешно удаляться от Исы и приведенной ими блудницы, спотыкаясь о заранее припасенные камни, которыми они хотели забить свою соплеменницу. За ними ушли и остальные зеваки, в том числе и я, и стоящий рядом со мной Варнав.
Что так напугало фарисеев?
Спустя несколько дней, когда Варнав в очередной раз приехал в Байтсайду навестить свою племянницу, мы обменялись с ним впечатлениями об этом случае. Варнав сказал мне, что и он углядел на песке имя Бога, только он прочитал его, как «элохим». Варнав удивился:
– А как ты мог прочесть, ты же не можешь читать и писать по–нашему?
– Я учусь, – ответил я, – хотя, действительно, пока плохо разбираю ваши буквы. Но я видел не буквы, я узрел на песке образ Бога в форме «Алах», он без букв сам сразу возник в моем уме.
На что Варнав сказал, какие буквы, точнее цифры, видел он, и назвал мне их: 1+30+5+10+40.
– Ты же говорил, что Иса написал на песке слово «элохим»? – запутался я.
– А это и есть слово «элохим» (אלהים) – под каждой буквой в нашем алфавите скрывается определенная цифра. Если сложить 1+30+5+10+40, то получится 86. Это и есть имя Бога.
– А есть другие слова, сумма цифр которых тоже равнялась бы 86?
– Есть. Например, «природа» (הטבע, ха–Тева) – 5+9+2+70 равно 86.
– Но тогда получается, что Бог – это природа, – заключил я.
– Нет, нет, не богохульствуй, как варвар, – замахал на меня руками Варнав. – Сначала был Бог, а затем он создал Мироздание и все остальное, об этом и в Писании сказано.
Варнав взял прутик и тоже, как Иса, стал что‑то чертить на песке. Он написал, без заглавных букв (в яхудейском алфавите их просто нет) следующие слова:
ха–эрец ве–эт ха–шамаим эт элохим бара бе–решит
Это переводится как:
землю и небо бог сотворил в начале
Однако яхуды пишут слева направо, поэтому читать следует наоборот:
бе–решит бара элохим эт ха–шамаим ве эт ха–эрец
То есть:
в начале сотворил бог небо и землю
– С этих слов начинается Танах[49]– наш закон, – торжественно объявил мне Варнав.
– Хорошо, я все понял, – устав от яхудейских премудростей, согласился я, хотя на самом деле ничего не понял. – Но ты так и не объяснил, чего так испугались фарисеи? Допустим, они тоже видели эти цифры и тоже догадались их сложить, и прочитали слово «элохим». И что с того? Неужели их это так напугало?
– Все гораздо проще, я сейчас объясню. Но прежде скажи, а кроме букв ты больше ничего не видел?
– Нет, не видел.
– А я видел! Я видел образы. Наверняка видели их и фарисеи. Они увидели все свои прегрешения, воровство, убийство, обман, блуд… Иса, как в зеркале, показал им их собственные жизни. Поэтому, когда Иса сказал «Кто из вас без греха, пусть первым бросит в нее камень», фарисеи испугались и убежали.
Кому‑то это может показаться странным, и он углядит тут даже какое‑то чудо, которое заставило фарисеев глядеться в некое Божественное зеркало… Я же думаю, никакого чуда не было. Просто Иса – не только искусный лекарь и ясновидец, как я уже имел смелость утверждать, но и сильный, как мне кажется, гипнотизёр. Я могу предположить, что это была сцена массового гипноза, попав в поле которого, каждый увидел что‑то свое: я – снег и буквы, Варнав – цифры и образы. А к фарисеям, я думаю, Иса применил целенаправленное воздействие и заставил их заглянуть в свое подсознание, грязное и страшное от черных дел.
Однако меня волновала еще и судьба той падшей женщины, как с ней поступил Иса? Может, Варнав об этом знает.
– Да, я нашел потом Марьям, и расспросил, что было дальше, когда все ушли, а она осталась наедине с Исой, – подтвердил мой собеседник.
– И что, что Иса ей сказал? Расскажи же и мне, – сгорал я от любопытства.
Варнав не стал ничего от меня скрывать.
Когда все ушли, Иса поднял глаза на грешницу и спросил:
– Где обвинители твои?
Женщина закрыла лицо руками и горько зарыдала:
– Они ушли, господин! Можешь ли ты простить меня именем Господа? Клянусь тебе, больше я не стану грешить.
– Иди с миром, – сказал ей Иса, – и впредь не греши, ибо не за тем я пришел сюда, чтобы кого‑то судить.
Самое интересное в том, что отпустив покаявшуюся грешницу, Иса даже формально не нарушил древний закон Мусы. Как разъяснил мне Варнав, если нет свидетелей и обвинителей (они все убежали), то грех не наказывается за его недоказанностью.
7
Сумерки спустились на Байтсайду. Небо темнело, на нем зажглись первые звездочки, на чернеющем небосклоне высветился желтый диск луны. Я сидел на пороге своей комнаты, слушал шум морского прибоя и грустил.
В окне хозяев замерцали огоньки – это теща Кифаса по древнему яхудейскому обычаю зажгла две свечи. «Благословен Господь, Владыка Вселенной, повелевший нам зажигать субботние свечи», – громко прочитала старуха традиционную молитву и пожелала всем домочадцам «Шабат шалом! – Мирной субботы!»
Вообще‑то, шабат наступал только завтра, но все приготовления к празднику, включая заготовку кошерного вина для кидуша[50]и хала[51], начинались накануне с заходом солнца. Ибо, в субботу правоверный яхуд должен отдыхать и предаваться благочестивым размышлениям, ему нельзя ничего делать, даже зажигать огня. Поэтому все готовится заранее.
Мне нравился этот обычай, когда он соблюдался без фанатизма. В погоне за хлебом насущным, в будничной суете человеку некогда остановиться и подумать о чем‑то другом, о своей душе, например, о своих родных и близких, живых и умерших, о своем истинном предназначении, наконец – зачем‑то ведь мы пришли на эту грешную Землю! Очень жаль, что на моей далекой родине не отмечается шабат. Сердце опять сдавила тоска по родному краю, по просторным степям, прозрачным рекам, густым лесам и по–настоящему белому пушистому снегу, какой никогда не выпадал в Байтсайде. Я никак не мог привыкнуть к здешнему жаркому и сухому, несмотря на близость водоемов, климату, хотя мои далекие предки тоже когда жили на границах с Филистином.
Боюсь, что кто‐то из моих читателей может подумать, что автор сего повествования – страшный безбожник. Спешу уведомить, что это не так. Просто мне не нравится Бог книжный, а верую я в Творца живого, который сотворил все сущее, и Землю, и Небо, и весь Космос, и самого человека. Глупо жить в этом мире и не видеть, как в нем все взаимосвязано и гармонично устроено. Само по себе, без Высшего Разума, так сложиться не могло. Посмотрим на ту же Луну, как всё на Земле связано с ней – морские приливы и отливы, землетрясения, поведение крыс и волков, и даже моя беспокойная тоска. Если бы Луна постоянно и предано не вращалась по своей орбите вокруг Земли, охраняя ее от внешних космических сил, то наша планета давно бы прекратила свое существование. Мне глубоко в душу запало откровение Варнава о том, что число Бога и Природы одинаково и равняется 86. Я думаю, что Бога нужно искать не в храме, а в собственном сердце.
Мысли мои постепенно перешли к событиям последних дней. Так получилось, что я был в толпе, встречавших Ису во время его очередного перехода из Яхудеи в аль–Джалиль. Мне довелось быть очевидцем одного чудесного исцеления.
Исцеление случилось в Кане, в городе, где Иса когда‑то гулял на свадьбе, а если быть более точным, исцеление состоялось в Капернауме, но врач в это время находился в Кане. Дело в том, что у одного важного сановника из Капернаума тяжело заболел сын. Заслышав, что Иса вернулся из Иерусалима, царедворец бросился к знаменитому лекарю с нижайшей просьбой:
– Усто, прошу тебя, пойдем со мной скорее в Капернаум, помоги моему сыну, пока он еще жив.
– Возвращайся домой, твой сын здоров! – ответил Иса.
Сановник в тот же час выехал из Каны в Капернаум. По дороге его встретили слуги с радостными воплями:
– Ваш сын выздоровел, господин! Он теперь совершенно здоров!
– Когда это случилось? – спросил счастливый отец.
– Вчера в час пополудни.
Надо ли говорить, что именно в это время у сановника состоялся разговор с Исой. Даже дальнее расстояние не могло служить преградой Исе, когда он начинал врачевать, посылая в пространство свои исцеляющие импульсы!
Еще одно чудесное исцеление, о котором я узнал от Яхъи, произошло в Иерусалиме, возле Овечьих ворот, где Иса поставил на ноги больного, который страдал каким‑то странным недугом на протяжение последних 38 лет. Хотя я сам при этом и не присутствовал, но возле этой купальни у Овечьих ворот мне бывать приходилось, и я очень хорошо представляю себе это место. Оно находилось рядом с Овечьим рынком, где покупали жертвенных животных и перед тем, как вести их в храм на заклание, отмывали в бассейне.
Здесь всегда толпились какие‑то калеки, хромцы, слепцы, прокаженные, надеясь, что если они первыми окунутся в мутные воды купели, то на них снизойдет благодать Божья, и они исцелятся. Существовало поверье, что в купальню временами сходит ангел Господень и начинает возмущать воду, и тот, кто первым нырнет в эту возмущенную воду, сразу выздоровеет, какой бы болезнью не был одержим.
Я думаю, это полная чушь! Нечто подобное, я наблюдал в Хиндистане, где бывал по торговым делам. Там тоже люди прыгали в мутные воды Ганга, исполняя какой‑то священный ритуал. Сплошная грязь и дикость!
Правда, говорят, на другом конце Иерусалима есть еще один бассейн, в котором не купают жертвенных животных, и больные собираются именно возле этой купальни…[52]
Но как бы там ни было, Иса исцелил больного, не пригибая ни к помощи ангелов, не окуная его ни в какую купальню.
– Хочешь ли быть здоров? – спросил он больного.
– Хотеть‑то хочу, – ответил тот, – но кто меня спустит в купальню, когда в ней возмутится вода? Я только соберусь, как меня обязательно кто‑нибудь да опередит.
– Встань, возьми постель свою и ходи!
И что за чудо! Больной, который 38 лет не мог нормально передвигаться, встал и пошел походкой совершенно нормального человека.
Все бы ничего, да дело было в субботу, а во время шабата яхудею, как известно, под страхом смерти запрещено совершать какие‑либо активные действия. Вряд ли это записано в законе Мусы, но яхудейская традиция гласила: ежели кто в в субботу перенесет какую‑либо вещь из общественного места, тот будет побит камнями. А исцеленный больной взял свою лежанку из общественной купальни и преспокойно отправился с ней к себе домой. И получается – нарушил закон!
И потому фарисеи учинили «вероотступнику» допрос:
– Ты не должен был брать своей постели! Кто тебя этому научил?
– Человек, который исцелил меня, он сказал «возьми постель свою и ходи».
– А кто тот человек, который сказал тебе «возьми постель свою и ходи»? – продолжали допытываться фарисеи.
Бедолага не знал, что ответить, так как Иса, сделав свое дело, сразу скрылся в толпе…
