Раф Гази
Иса Утрау – остров Исы
3
Всякий дом хозяином держится, говорят яхудеи. Но братья совершенно отбились от дома, особенно Андри. Кифасу, как главе большего семейства, нужно было кормить своих домочадцев, и он время от времени спускал свою латаную–перелатаную лодку на воду и уходил в море. А младший брат настолько привязался к своему усто, что бегал за Исой, как ниточка за иголкой.
Но в тот день оба брата были дома. Не погодилось, накрапывал мелкий дождь. Киннереф хмурился и шумно бился пенящимися волнами о прибрежные камни. Мы сидели в сенях под навесом, я помогал Кифасу чинить порванную сеть, а Андри натирал бархатной тряпочкой и без того блестящую мезузу[18]– латунный оберег, прибитый к дверному косяку.
Мне было грустно, можно сказать даже тоскливо. Поскольку наш рыбный промысел из‑за частых отлучек братьев почти свернулся (без Кифаса и Андри я не мог самостоятельно рыбачить), мои накопления тоже прекратились. Получилось точно по пословице: работать есть где, а заработать негде. А раз нет заработков, значит, и нет дня отъезда.
Если кому интересно, скажу, что я принадлежу к древнему роду утигов–ханифов[19] а в аль–Джалиль[20]меня привели торговые дела. Я и раньше часто отрывался от домашнего очага, и привык скитаться по свету, мне это даже нравилось – новые страны, новые люди, новые впечатления. Последнее же мое путешествие мало того, что сильно затянулось, оно меня полностью разорило. Но главное – я начал скучать по своим родным и близким. Я давно не видел больного отца и так преданно ухаживающую за ним мать, которая тоже перед моим отъездом, словно предчувствуя долгую разлуку, все чаще стала жаловаться на здоровье, хотя никогда прежде этого не делала. Вот привезти бы к ним Ису, он бы вмиг их вылечил, неожиданно подумал я, украдкой смахнув случайно набежавшую слезу рукавом пропахшей морем рыбацкой накидки. Но я даже не знал, живы ли мои родители или их души уже унеслись в мир иной. Хорошо, хоть я не женат, и у меня нет детей…
Братья на этот раз молчали, не спорили, каждый думал о чем‑то своем. И тут к нам в сени ворвался Варнав, вспугнув мирно воркующих на потолочной балке голубей своим громовым басом:
– Иса едет в Кану![21]Его пригласили на свадебный пир! Собирайтесь, мы тоже туда пойдем.
Голуби, шурша крыльями, в беспокойстве вспорхнули к потолку. Услышав имя своего любимого усто, взволновались и братья.
– Нас на пир не приглашали, как же мы туда попадем? – засомневался однако Кифас.
Вопрос был резонным – кто допустит рыбацкую голытьбу на богатую яхудейскую свадьбу! Варнав был братом Аристоила, дочь которого взял в жены Кифас, то есть, Варнав приходился ему двоюродным тестем. Варнав жил зажиточно, и часто ходил по пирам.
– Свадьба уже заканчивается, после нее и вы сможете увидить Ису, – обнадежил рассудительный Варнав. – Собирайтесь, пойдем вместе.
Братьев долго упрашивать не пришлось. Меня тоже живо начало волновать все, что связано с Исой, поэтому я увязался за ними, хотя меня, чужестранца, уж точно на кошерной свадьбе никто не ждал.
Ису в его походах по аль–Джалилю и Яхудеи почти всегда сопровождали шакирды. Иногда это была небольшая группа, в которую чаще других Иса призывал Кифаса, Яхъю и Андри. Иногда собиралась команда побольше. А иногда за Исой народ валил целой толпой, в которую незаметно старался втесаться и я. Несмотря на то, что одевался я теперь в полном соответствии с местными обычаями, не забывая покрыть голову яхудейской кипой[22], я все равно боялся, что моя не совсем характерная для здешних мест физиономия вызовет чье‑то неудовольствие. Правда, по яхудейским городам и весям свободно расхаживали представители других племен и народов, например, гордые римляне и чванливые еллины[23] Однако первые, как завоеватели Яхудеи, относились к управляющему сословию, а вторые – к ученому и торговому; и ни те, ни другие так тесно, деля с ними пищу и кров, не общались с яхудеями. В первое время в толпе сопровождавших Ису лиц римско–еллинских профилей я что‑то не замечал. Они замелькали гораздо позже, когда Иса приобрел широкую славу искусного лекаря.
Когда мы из Байтсайды пришли в Кану, одновременно с нами, так чудесным образом совпало, прибыв из Насары, со своими родственниками в город вошел и Иса. Все были одеты по–праздничному. Впереди, рядом с Исой шли его отец Юсуф, грузноватый мужчина с кучерявой бородой и мать Марьям, женщина с легкой фигурой и удивительно светлым ликом. Позади двигались его младшие братья – Якуп (тезка байтсайдского рыбака, приближенного шакирда Исы), Юсуф (третьего сына назвали именем отца), Шимун (так раньше звали Кифаса) и Яхуд(тезка Яhуда Искариота[24], который впоследствии предаст Ису). Народ расступился, давая долгожданным гостям дорогу.
– Иса пришел, Иса пришел! – заголосили ребятишки и, чтобы предупредить хозяев, вбежали во двор, где были накрыты свадебные столы и пир шел горой.
Бывали ли вы когда‑нибудь на яхудейской свадьбе? Я нет, но слышал и видел издали, как весело и шумно она проходит! Сколько здесь цветов, музыки, танцев! Какими изысканными яствами потчуют тут дорогих гостей! Вам нигде, как только на яхудейском пиру, не удастся испробовать щедро сдобренный луком, чесноком и хреном нежнейший адумит[25] – фаршированную красноватую рыбу, источающую свой терпкий аромат на всю округу. А сколько на этом хмельном пиру бывает выпито вина!
Кстати, о вине. Свадьба длилась обычно неделю – после шабата и до шабата[26] и когда Иса со своими родственниками прибыл на пир, он уже подходил к концу. Все вино к тому времени было выпито.
На этой свадьбе, говорят, Иса преподнес жениху отличнейший подарок. Когда Марьям указала своему старшему сыну на то, что у хозяев закончилось вино, Иса отреагировал на это довольно странно.
– Не настал еще мой час, – ответил он матери.
Та, кажется, не поняла смысла этих слов, но повелела распорядителю пира следовать приказаниям сына. Иса же, похоже, никаких указаний давать сначала не хотел, но потом передумал и попросил наполнить до верха водой шесть огромных кувшинов, которые стояли в углу двора. Каждый из сосудов вмещал по 15–20 литров. Когда слуги натаскали воды, Иса… внимание, это очень важно! – Иса превратил эту воду в вино! Сразу, мгновенно! Причем, кувшины до сего момента были пустыми, там не было ни грозди винограда, ни капли перебродившего сока. Вообще, в кувшинах этих вино никогда и не хранилось, они предназначались совсем для другого – для ритуального омовения рук. Поскольку гости гуляли кряду уже несколько дней, и их было много, то иссякло не только вино, но и вода для омовения, которую также использовали еще и для миквы[27]– ритуального окунания невесты.
Слуги черпали ковшами жидкость из кувшинов и разливали гостям, но Иса запретил говорить, откуда они приносили вино. Иначе мог возникнуть скандал из‑за того, что винный напиток был разлит в неподобающие для этого ритуальные сосуды. Когда распорядитель пира пригубил это новое вино, то от удивления причмокнул языком и одобрительно кивнул головой в сторону Марьям – матери Исы. Вино было отменного качества! И он тут же, отдернув полотно, отделявшее женскую часть столов от мужских, и отыскав глазами отца жениха, побежал делать ему замечание – яхудейская свадьба проводилась или в доме жениха, или в доме отца жениха. Дело в том, что согласно неписанным правилам свадебного этикета в первые дни пиршества следовало подавать на столы лучшее вино, а в последние дни – худшее. Тут же произошло все наоборот.
Шесть огромных кувшинов отборного вина – вот какой царский подарок к концу свадьбы припас Иса для новобрачных!
Это было первое публичное чудо, совершенное Исой. Его шакирды долго потом пережевывали эту историю, ища в ней какой‑то тайный, скрытый смысл. Говорили, например, что загадочные слова Исы «не настал еще мой час» нужно понимать в том смысле, что на свадьбе в Кане он не хотел еще являть миру свои сверхъестественные способности, он планировал сделать это позже, но потом передумал и все же явил. А что касается вина, почему новое вино оказалось вкуснее прежнего – этим Иса якобы хотел сказать, что его учение лучше старого закона Мусы.
Что касается меня, не хочу кощунствовать, но мне кажется, что гости просто перепились и не могли отличить воды от вина…
Вообще, забегая несколько вперед, я должен признаться, что у меня сформировалось… как бы это помягче выразиться… несколько скептическое отношение к чудесам, которые творил Иса. Возможно, это от того, что сам я не все эти чудеса видел своими собственными глазами, а лишь слышал о них в пересказе других. Наверное, чудес было и больше, но мне известно только о семи «знамениях» Исы. Ах да, вспомнил, при мне Иса одним прикосновением руки снял горячку с тещи Кифаса. Это уже восьмое чудо. Об одном из них – превращении воды в вино – я уже рассказал. Перечислю оставшиеся.
Насыщение пяти хлебами и двумя рыбинами 5000 человек вблизи Киннерефского озера, хождение по воде на море аль–Джалиль, воскрешения Лазаря из мертвых, излечение сына высокопоставленного чиновника в Капернауме, излечение больного в купальне у Овечьих ворот и возвращение зрения слепому в Иерусалиме. Некоторым чудесам исцеления – я сам свидетель, и могу под присягой подтвердить, что они на самом деле случились, это сущая правда! В том, что Иса – величайший лекарь у меня ни капли сомнения нет.
А остальные «знамения»… Не могу сказать, не видел, не знаю. Может, были, а может, и шакирды придумали, чтобы придать еще более веса и значимости своему горячо любимому учителю.
4
Приближался главный яхудейский праздник Песах – исход из Мисра[28] В доме Кифаса, как и в жилищах других рыбаков, шла генеральная уборка – все драилось и очищалось, из самых дальних углов выметался мусор. Вместе с нежными весенними лучами солнца в раскрытые окна врывался свежий морской воздух, освежая дыхание наступающего Песаха.
Старик Ион в сопровождении внука и внучки торжественно обходил все комнаты, тыкая своей клюкой во все закоулки в поисках хамеца[29]– остатков какой‑либо мучной выпечки из старой закваски. Хотя все знали, что дома хоть шаром покати, что все крошки хлеба давно найдены и съедены, обряд поиска хамеца все равно неукоснительно исполнялся.
Как разъяснил мне Кифас, обряд этот очень древний, и связан с поспешным бегством яхудеев из Мисра. Беглецы так быстро собрались в дорогу, что испекли хлеб из муки, которую не успели заквасить. В память об этом, яхуды на Песах готовят пресный хлеб – мацу[30] и освобождаются от хамеца.
Мацу на Песах готовила теща Кифаса с невесткой по особому рецепту – главное, не передержать тесто, иначе маца будет некошерной[31] Кошерную мацу съедают во время праздника вместе с Курбан Песах[32]– жертвенным ягненком, обязательно приправленным марором[33]– горькой травкой. Вкус марора должен напоминать благоверным яхудеям о горьких годах рабства в древнем Мисре, пока наби Муса[34]не вызволил их из плена. Еще один непременный атрибут Пасеха – красное вино. Каждый взрослый яхудей, вне зависимости от того, беден он или богат, должен осушить во время праздничного молебна 4 полные чаши.
Совершив необходимые приготовления, оставив дома стариков, женщин и детей, Кифас с Андри отправились в в Иерусалим. Они надеялись встретить там своего любимого Усто. Паломничество к Иерусалимскому храму в дни празднования Пасеха было если не обязательным, то весьма желательным для всех верующих. Поэтому вероятность того, что там будет и Иса, была очень высока. С братьями в Иерусалим напросился и я, клятвенно заверив, что во внутрь храма не зайду (неяхудеям вход туда был строго воспрещен), а только постою в отдалении.
Когда мы пришли в Иерусалим, столичный град, как муравейник, кишмя кишел паломниками, съехавшимися сюда со всей Яхудеи и других стран. Все подходы к главному храму были забиты повозками, запряженными, в зависимости от благосостояния их хозяев, волами, лошадьми или ослами. А паломники из пустыни прибыли в Иерусалим на верблюдах, которые оглашали всю округу своим испуганным ржанием. Воздух был насыщен запахом лошадиного корма, густым животным потом, ослиной мочой и пометом… Со двора храма, обставленного строительными лесами (здание его было еще не достроено) доносилось жалобное блеяние ягнят, приготовленных для жертвенного заклания.
Согласно поверью, те дома яхудеев в Мисре, которые хозяева обмазали кровью ягнят, обошла Божья кара, и они остались целыми и невредимыми. Слово «пасех» так и переводится «мимо». С тех пор появился обычай на Пасех приносить в жертву годовалых ягнят.
Помимо ягнят во дворе храма, превращенного в большую базарную площадь, торговали скотом – овцами и волами, птицей – голубями и другой всякой всячиной. Рядом стояли столы менял. В пределах храма ходила своя монета, то есть, чтобы купить какой‑то товар, нужно было обменять собственные деньги на храмовые. Естественно, менялы имели при этом свой процент.
Интересно, а можно ли у них получить деньги в рост, подумал я, то есть взять, например, 100 динарий, а через год вернуть 150? Наверняка можно – все менялы занимаются ростовщичеством. Я направился к ним, чтобы узнать, дадут ли они мне ссуду и на каких условиях – деньги мне были нужны для того, как вы понимаете, чтобы выехать на родину. А через год я бы вернулся и выплатил долг и набежавшие проценты, пусть и грабительские – я так соскучился по родным и близким, что согласен был на всё!
Я уже подошел было к ближайшему столику менялы, как случилось нечто небывалое! На базарную площадь вихрем ворвался человек в белом хитоне и начал стегать торговцев толстым веревочным бичом. Бич взмывал в воздухе и тут же с шипящим свистом опускался на плечи и головы перепугавшихся торгашей, которые, прикрываясь руками, пытались защититься от больно жалящих ударов.
Кто же был этим храбрецом? Иса, конечно же, это был Иса!
– Вон из храма! – в исступлении кричал он, продолжая стегать торговцев по их убегающим спинам.
Затем Иса подскочил к менялам и, перевернув столики, начал и их лупцевать своим безжалостным бичом:
– Вертеп разбойников! Порождение Иблиса!
Немножко поостыв, Иса подошел к продавцам голубей и приказал:
– Забирайте своих птиц и больше здесь не торгуйте.
Народ застыл в оцепенении, не понимая, что происходит. Я перевел взгляд на Кифаса и Андри, их лица выражали высшую степень изумления. Праздник, похоже, был испорчен.
Из толпы вышли старейшины и, хмуря брови, спросили Ису:
– По какому праву ты творишь сие беззаконие?
– Беззаконие – это то, что творится здесь! А я пришел, чтобы установить закон! – гордо ответил Иса.
– Тогда покажи нам знамение, что у тебя есть на это право.
– Разрушьте ваш храм и я воздвигну его в три дня, – насмешливо произнес Иса.
– О чем ты говоришь, безумец! Сей храм строят уже 46 лет и до сей поры не могут построить. А ты хочешь воздвигнуть его в три дня!
Шакирды долго потом обсуждали этот, мягко говоря, странный поступок своего учителя. Особенно странным было его заявление о том, что за три дня может заново выстроить храм. Как это можно сделать – не укладывалось в голове. Кстати, на суде, который позже состоится над Исой, его обвинят также и в том, что он якобы намеревался разрушить главную святыню Иерусалима. Хотя учитель не высказывал такого намерения, напротив, Иса, я сам это слышал, сказал буквально следующее: «если вы разрушите храм, то я его восстановлю». Похоже, Иса просто шутил или говорил иносказательно, подразумевая под храмом не молельню, а что‑то другое. Некоторые из его шакирдов, к примеру, Яхья, который тоже был в это время со своим братом Якупом в храме, выдвигали такие фантастические гипотезы, что мне даже неудобно их повторять…[35] А вот что касается бичевания торговцев – здесь все более–менее ясно. Самые начитанные шакирды вспомнили, что где‑то в древних яхудейских книгах написано о том, что однажды в храм придет некий наби[36] и проведет очищение веры. Многие яхудеи это поняли тоже, не одни верные шакирды. Поняли и отвернулись от Исы. Потому что от учителя ждали не очищения веры, а избавления от римского владычества. Многие думали, что Иса поднимет восстание и поведет народ против кайсара Рима Тиберия[37]
Но как мне думается – позволю высказать и свою робкую догадку по этому поводу, – Ису волновала не одна только вера, но и торговая система, которая сложилась в Яхудеи, в Риме да и в других странах тоже. Его ярость и гнев были направлены не против торговцев и торговли вообще (отпустил же он с миром продавцов голубей), а против несправедливой торговли. А конкретно – против рибы[38] то есть ссудного процента, которым менялы и ростовщики, как удавкой, еще со времен Шумера и Вавилона задушили весь мир и диктовали ему свои грабительские правила. Я сам в своей торговой практике не раз с этим сталкивался: иногда приходилось брать ссуду под такие немыслимые проценты, что оставался на бобах – ростовщики съедали почти всю вырученную мною прибыль!
Никакой рибы, никакого судного процента, никаких денег в рост – дал взаймы 100 динариев, получи обратно те же 100! Вот в чем, на мой взгляд человека, принадлежащего к купеческому сословию, состоял главный смысл бичевания Исой менял и торговцев на базарной площади возле Иерусалимского храма.
