Радовика
Воспоминания о снах
МНОГОМЕРНОСТЬ
Сновидец: Horrible_person
Волшебность сна в деталях, в мелочах, в чувствах, которые просто невозможно передать словами. Слова всего лишь отчасти отражают внутренние переживания, внутренний восторг.
Иногда, оказываясь в глубоком лесу, начинаешь размышлять о многомерности времени. Задумчиво хмуришься, медленно переступая с одного камня на другой и внимательно рассматривая каждую встречающуюся на пути ветку или растение.
«Существует ли та самая параллельная реальность, о которой так часто упоминают в фильмах? Можно ли повернуть время вспять и исправить роковую ошибку? И если всё это возможно то, как это сделать?»
Человеку свойственно задумываться о подобных недействительных реальности вещах, ведь каждый из нас – в какой-то степени мечтатель. Ребенок, запертый в теле взрослого человека, который каждый день доказывает самому себе, что давно перерос страхи, оставил глупые выдумки позади и стремится к чему-то большему: работе, самодостаточности и семье. И действительно ли это стоит того?
«Может, не так сильно и важны нормы и приоритеты, навязываемые обществом? Может, в первую очередь стоит задуматься о том, к чему у тебя лежит душа?»
Каждый камушек под ногами не похож на предыдущий, и, наверняка, имеет какую-нибудь историю. Сколько времени он здесь находится? Сколько людей обращали на него внимание, да и обращали ли вообще?
Это искусство – видеть в мелочах нечто большее, и смотреть на них не просто так, а через призму творчества и вдохновения. С помощью такой ценной особенности наверняка никогда не бывает скучно, каждая вещь или растение выглядит особенно и, с какой-то стороны, сказочно. Зависит от того, в какую сторону работает воображение.
Так и для меня сейчас мир словно обрел новые краски, и я совсем не могу понять, что именно поменялось. Я не знаю, где нахожусь и как вообще мог сюда попасть. Мне несвойственны даже подобные мысли, я точно помню, что никогда не интересовался чем-то таким. В какой-то момент меня охватывает паника, но совсем быстро это липкое ощущение сменяется умиротворением, навеянным легким осенним ветерком. Еще совсем теплым, именно таким, который обычно бывает в самом начале сентября. Я делаю глубокий вдох, прикрывая глаза и, наверное, впервые за долгое время прислушиваюсь к себе и к своему телу.
Внутри всё трепещет, а сердце, словно играя в какую-то незамысловатую игру, замирает. На губах растягивается искренняя улыбка, а в голове возникает ненавязчивое предположение:
«Ощущается так, словно мне снова пятнадцать, и я впервые влюбился».
Жизнь как будто началась с чистого листа, несмотря на то что, вроде, уже есть семья, карьера и постоянное место жительства. Сейчас всё это отходит на второй план, ведь теперь и именно здесь, в неизвестном до этого момента лесу, я наконец-таки живой.
Через пару минут безмятежной прогулки, тропа выводит на небольшое озеро, полностью заросшее камышом. Вроде бы, ничего особенного, но закат, ярко отражающийся в озере, превращает этот момент в поистине невероятный. Вода, окрасившаяся в розовый цвет, завораживает. Подойдя к самому берегу, замечаю в нескольких метрах от себя небольшой пирс. Вблизи он выглядит немного странно лишь потому, что сама площадка, на удивление, выполнена из каменной кладки, а что из себя представляет его основание остается только гадать. Внутри зарождается ненавязчивый вопрос:
«Не слишком ли много лет прошло со дня постройки?». Первый шаг вышел весьма неуверенным, но я, почувствовав твердое сооружение под ногами, тут же оставляю эти мысли.
Время остановилось.
Ветерок больше не колышет невысокую траву, солнце не садится в отражении озера и где-то вдалеке не щебечут птицы. Я смотрю на свое отражение в озере и не могу поверить своим глазам – на меня в ответ смотрит далеко не мужчина, а совсем еще мальчик, который даже не перешел порог юности.
Сердце снова проваливается куда-то в пятки, а я лишь, издав непонятный звук, отпрыгиваю от воды. Что со мной произошло? Где я нахожусь и почему время пошло вспять?
Бросив взгляд на закат, понимаю, что всё так и стоит на месте. Становится совсем не по себе. Я вскакиваю на ноги и устремляюсь в другую часть леса, где не был до этого. Остервенело оглядывая каждое дерево и куст, пытаюсь найти что-то, но сам не могу понять, что именно. Страх застилает глаза, всё усиливаясь, словно пытается добить меня. Всё вокруг словно окончательно погибло, окрестности начинают тускнеть, а время так и стоит на месте.
Такая неестественность пугает, а внутри помимо страха начинает расцветать чувство… Дежавю.
С каждой секундой всё вокруг сильнее сгущается, а моё дыхание становится чаще. Я, наверное, уже в сотый раз спотыкаюсь об коряги и корни могущественных деревьев, но каждый раз заставляю себя подняться, несмотря на кровоточащие ссадины. Где-то внутри чётко горит осознание того, что если я сейчас остановлюсь или просто без сил останусь под одним из деревьев, то это будут мои последние воспоминания. Ещё никогда природа вокруг не была столь зловещей и угнетающей.
Несмотря на дымку перед глазами, уже на последнем дыхании я замечаю неестественный для такой местности блеск. Подойдя ближе, я понимаю, что это рукоятка какого-то странного кинжала.
Я, не веря своим глазам, осторожно беру его в руки. Вся спешка уходит на второй план, а мне наконец-таки становится легче дышать. Кинжал находится в очень аккуратном, неестественно новом чехле. На свежей коже изображены непонятные символы, обрамленные резными узорами. Он кажется мне до ужаса знакомым, но я не могу понять почему.
Любопытство берет вверх и я, открывая застежку, достаю клинок из чехла. Яркая вспышка застилает глаза, отправляя меня в беспамятство. За секунду передо мной проносится моё детство, наполненное эмоциями, ярким, палящим солнцем и запахом костра. Бабушка снова улыбается, взбивая молоко на кухне, а дедушка почти всё время проводит на огороде. Город совсем не близко, а
свойственная ему суматоха и подавно. Открываю глаза, словно совсем и не спал, понимая, что нахожусь в своей спальне. В голове просто не укладывается, что именно со мной произошло. Это не было похоже ни на сон, ни на воспоминание, настолько реальными показались происходившие со мной события. Откидываю одеяло в сторону, с целью рассмотреть собственные колени. Никаких свежих царапин и ран даже близко не видно, но есть шрамы, оставшиеся еще со времен бурного детства в деревне.
Окончательно успокоившись и списав всё на глупый сон, вызванный постоянным стрессом из-за работы, встаю с кровати и направляюсь в сторону кухни. Если верить доносившимся оттуда звукам, Маша и Костя собирались завтракать. Сегодня выходной, а поэтому наверняка совсем скоро они собираются снова пойти гулять. Кажется, на днях они обсуждали новую программу в цирке.
На кухне, как и всегда, невероятно солнечно, а пестрая настенная плитка переливается всеми возможными цветами.
– Доброе утро! Как спалось? – как и всегда спрашивает Маша, приятно щурясь от солнечных лучей. Костя небывало спокойно сидит на высоком стульчике, внимательно рассматривая представленную перед ним тарелку с овсянкой и вареньем из черной смородины. Наверное, для меня это всё же самый вкусный и легкий в приготовлении завтрак.
– Сны снятся непонятные, а так всё отлично, – немного без эмоционально отвечаю я, обнимая Машу за талию и мимолетно целуя её в щеку. Я благодарен ей за вечно искрящиеся из неё эмоции, особенно в те моменты, когда нам тяжело. Она всегда умела подбадривать меня и держать на плаву несмотря ни на что.
Краем зрения замечаю на некогда пустой однотонной стене нашей столовой что-то тёмное. Поворачиваясь, понимаю, что это тот самый кинжал, подобранный мной из-под какого-то колючего куста во сне. Выглядит он абсолютно точно так же, как ночью, с теми же символами и резными узорами. Единственное, что изменилось – теперь он висит на небольшом кожаном ремешке, пришитым к чехлу.
– Что это? – спрашиваю я, внимательно рассматривая новую деталь интерьера, которая, если быть честным, немного пугает меня.
– А ты разве не помнишь? – Маша удивленно вскидывает брови, – Мне недавно звонили ваши соседи из деревни, сказали, что совсем скоро придет посылка с какими-то вещами. Дом ведь пустует, видимо, всё же кто-то решил разобрать эти залежи, – увлеченно рассказывает она, параллельно уже занимаясь чем-то другим.
Даже не дослушав её, я вспоминаю, что действительно видел этот кинжал раньше, и он точно висел в нашей гостиной, исполняя роль украшения. Дедушка говорил, что мне нельзя его трогать, учитывая, что я всегда искал себе приключения и был весьма любопытным ребенком, который наверняка мог порезаться.
Внутри что-то переворачивается. Со мной никогда прежде не случалось столько странных совпадений. И всё это же было ради чего-то? Что мне хочет сказать моё подсознание?
В эту же секунду сон, словно вновь поглощает меня, окрашивая все окружающие предметы в ярко-розовый цвет. Статуэтка на ближайшей тумбе теперь не кажется обычным пылесборником, картина на противоположной стене обретает новые краски, словно оживая. А подойдя к ней поближе, готов поклясться, можно увидеть, как ветер медленно перебирает траву на лужайке. Все чувства и мысли снова обострились, а я, точно так же, как во сне, ощущаю невероятный прилив эмоций и сил.
«Что случилось? Я сплю?» – в голове возникает куча вопросов, и легче всего на них ответит, на удивление, моё отражение в зеркале.
В ванной я увидел перед собой себя настоящего, уже достаточно взрослого мужчину. Где-то внутри стало легче, ведь до последнего во мне трепетал страх снова застать в отражении лишь мальчика. Только одна вещь всё же изменилась, и первые несколько минут я не мог понять, что именно со мной не так.
– У меня… горят глаза? – вслух произношу я, удивленно рассматривая себя в зеркале. Я не помню, когда в последний раз я замечал в себе ту самую искорку, которую каждый день вижу у жены и сына. Именно такая мелочь делает человека совсем другим, возвращает его к собственным истокам и следует из личных побед. Обычно она говорит о том, что человек действительно счастлив и является самим собой. Наверное, это действительно достижение, ведь суметь сохранить её будучи уже совсем взрослым, и именно в те моменты, когда судьба не раз ставила тебе палки в колеса, жизнь знакомила со смертью близких, ломала тебя, насколько это вообще возможно, словно специально стараясь изжить из тебя всё светлое. Именно то, что ведет тебя к мечте и делает живым. Всё в этом мире взаимосвязано, и наверняка любое для взрослого безумство становится возможным для человека, который в душе всё ещё ребенок. Важно лишь не загубить в самом себе свою мечту и не променять её на навязываемые окружающими ложные ценности. Это разрушает всю искренность и создает из тебя словно робота, который сначала учится на той специальности, на которую отдали родители, потом не вылезает из офиса, в который тебя направили после учёбы, а ты лишь всю свою жизнь стремишься к стабильности, из которой состоит этот мир. Только почему никто не понимает, что стабильность – это не всегда хорошо? Это не обязательно спокойствие и уверенность в завтрашнем дне, это в том числе серость и однотипность. И она, словно опухоль или сыпь, постепенно распространяется по всему твоему телу, а когда достигнет предела, вырваться из тьмы уже не получится.
– А я ведь всегда очень любил рисовать, – думаю я, вспоминая, как вечерами сидел около костра, пытаясь его нарисовать. Я помню, как старался сделать его живым на бумаге, передать все те краски и пламенные порывы, вырывающиеся из его жерла обычными карандашами и фломастерами, потому что ничего другого у меня раньше не было. Не сказать, что я жил как-то бедно и мне постоянно чего-то не хватало, просто в деревне было достаточно сложно достать подобные вещи. Но именно рисование приносило мне те эмоции, которые некогда покинули меня, и, наверное, покинули бы навсегда, если бы не сон.
Голова сама по себе опускается вниз, ближе к раковине, но вовсе не от навалившейся тяжести. Внутри меня словно каждая клеточка загорается, излучая яркое свечение и согревая всё вокруг. Я буквально ощущаю это тепло, а пальцы рефлекторно сжимаются от удовольствия.
Совсем скоро, выходя из ванной и переступая порог, я почувствовал себя другим человеком. Не тем представившимся мне во сне мальчиком, да и даже не мужчиной, которого я видел ещё вчера.
– Пора вернуться к истокам? – вслух произношу я, заранее зная ответ на этот вопрос. Кинжал, красиво расположившийся на стене, теперь снова будоражит моё воображение – совсем как детстве. Завитки, обрамляющие кожаный чехол, кажутся ещё более изящными, чем прежде.
Где-то внутри меня наконец-таки поселяется искреннее осознание того, что теперь всё на своих местах.
АЛАЯ ЛУНА
Сновидец: Эмили Эллер
Обворожительное небо, обворожительные звезды и луна. Она такая огромная, что, кажется, будто её можно достать рукой.
Глухой лес пронизан страхом. Ночь, которую освещает лишь луна. Она светит, но не белым светом давая надежду, а алым. И сияет так обворожительно, что можно засмотреться и умереть. Кровавая луна, название самое подходящие.
Сверчки и насекомые шуршат в кустах, нарушая смертельную тишину, которая недавно стояла в лесу. Одежда на мне не походила к месту, где я находилась. Красное свадебное ханьфу, украшения из серебра и золота. В лесу грязно, наряд мог испачкаться, но меня мало волновало.
Я пошла вперед, не желая идти, как будто кто-то управлял мной. Тело мне не принадлежало, теперь я видела его лишь со стороны. Позади меня девушка, облаченная в белые одежды, ее лица не видно из-за спадающих волос, они закрывают обзор и не дают разглядеть загадочную особу, да и при свете луны разглядеть проблематично, слишком далеко. Тело остановилась. А взгляд неотрывно лежал на луне.
Она медленно начала приближаться, я не могла бежать, было страшно, крик глухо вырывался из груди. Я видела себя со стороны, видела темный лес, и "я" смотрела на кровавую луну и не двигалась. Попытка потрогать свое тело не увенчалась успехом. Меня словно нет в этом месте. Нет возможности помочь "себе". Девушка же всё шла и шла, всё ближе и ближе, и с каждым шагом лес содрогался. Она начала бежать… это конец.
Провалившись в пустоту, я падала… падала… падала…
НОЧЬЮ
Сновидец: Ёжик на луне
Не всегда сны ведутся от первого лица, сновидец не участник, а скорее наблюдатель. При этом и его можно удивить внезапным поворотом сюжета.
Городской парк закрывается в двенадцать ночи и открывается в шесть утра. Ровно шесть часов здесь нет никого, кроме сторожа, который спит, и бомжей, которые чаще всего тоже спят. В прошлом году бомжи украли и сожрали лебедя. После этого зону, где лебеди могут плавать, огородили, а на калитку, ведущую к их домику, повесили замок. Теперь это лебеди-арестанты, и добросить им хлеб можно только имея некоторую физическую подготовку.
Так или иначе, дети, а также их родители, не должны находиться в парке после двенадцати, независимо от намерений по отношению к лебедям. Девочка об этом знала. Днём она часто приходила сюда с бабушкой или родителями и видела табличку над главным входом, сообщавшую график работы всем неравнодушным и недостаточно наглым или пьяным, чтобы лезть через изгородь.
Девочка не помнила, как оказалась в парке. На ней был домашний пушистый халат для душа и босоножки. Из оранжевого халат почему-то перекрасился в тёмно-синий, а завязки сменились на пуговицы. Между тем, девочка была уверена, что это именно её домашний халат, в котором она сушила волосы вчера вечером.
Небо над головой было непривычно звёздным, как в деревенском поле, и очень низким, но на аллеях царила непроглядная темнота. Фонари не горели, а деревья обступали плотно, как в лесу. Парк выглядел заброшенным, заросшим и незнакомым. Девочка шла вперёд, но не помнила, куда. Среди деревьев иногда попадались здания. Вот трёхэтажный банк. Он должен стоять через три улицы от парка, на Бахметьевской, но сегодня он здесь. А вот магазин мороженого. Перед ним бегает мужчина в костюме белки и кричит «Виноград для мышей! Виноград для мышей! Лучшие косточки!». По другую сторону дороги огромная, в человеческий рост, мусорка, вспучившаяся кверху горой разноцветных фантиков. В кустах за мусоркой, почти сливаясь с деревьями, сидит старуха в платке и невнятно поёт.
За подкладкой халата, вдруг что-то зашевелилось. Девочка расстегнула верхние пуговицы. Снизу на неё уставились большие жёлтые глаза, а потом показалась мордочка. Это было пушистое чёрное существо с ушами до того развесистыми, что им мог позавидовать слон. На ощупь существо оказалось таким же мягким и приятным, как халат, но когда девочка попробовала достать странного зверька, ей в руки вцепились острые длинные когти.
Девочка не вскрикнула и не заплакала, ей не было больно. Она разглядывала зверька, держа на вытянутых руках: он выглядел как очень шерстистая мартышка с шестью лапами. Умные жёлтые глаза, совершенно человеческие, смотрели в ответ.
«Ему плохо. Он не сердится на меня, но ему плохо», – подумала девочка, и опять спрятала зверька под халатом. Она пошла к выходу из парка.
Там их уже искали. Возле ворот собрались полицейские. Чуть в отдалении стояли их служебные машины, ярко перемигиваясь красными огнями на крышах. Нельзя сказать, сколько именно машин было. Много, это точно, очень много. Они стояли друг к другу вплотную, как толпа школьников перед экзаменом, абсолютно сливаясь на фоне себе подобным, словно единый шумный организм. Девочка свернула влево, на боковую аллею. Здесь был старый проход к частным домам, который заделали пять лет назад. Теперь на его месте лежала глухая кирпичная кладка из больших, словно распухших, блоков. Когда девочка подходила, эта кладка на секунды мелькнула впереди серым размытым пятном на заборе, а потом растаяла. Подойдя вплотную, девочка обнаружила широкую неровную дыру, совсем такую, как пять лет назад. Через неё девочка вылезла на улицу и пошла дворами, а потом вышла на ярко-освещённую улицу.
Зверёк затаился. Пока они были в парке, под халатом виднелся бугор, делавший очевидным, что девочка что-то несёт, но стоило выйти из парка, бугор исчез.
По дороге иногда попадались люди. На девочку они не обращали внимания. Их лица были размытыми, неясными, подёрнутыми чем-то клубящимся-серым.
Подойдя к своему дому, девочка опять увидела полицейских, а рядом с ними своих родителей. Мама заметила её и подошла.
– Ты нашла его? – спросила мама.
Девочка притворилась, что плачет.
– Нигде нет.
Полицейские не подходили близко, но девочка знала, что они слушают.
Ей разрешили вернуться в квартиру. Пройдя мимо полицейских, девочка зашла в подъезд вместе с мамой. Сделав вид, что сильно расстроена, девочка попросила оставить её одну, и мама ушла. Приехал старенький скрипучий лифт с замыленным зеркалом. Девочка нажала кнопку последнего этажа несколько раз, с разными интервалами, считая между нажатиями секунды. Немного подумав, лифт поехал. В шахте над ними и внизу пронзительно выл ветер, от чего казалось, что они не едут, а летят. Зверёк высунул мордочку из халата и понюхал воздух, зарычал, но, как только они проехали восьмой этаж, успокоился.
Двери разъехались с протяжным тоскливым скрипом, напомнившим оханье старухи. На этаже было много кадушек с цветами, даже маленькая пальма в углу. Зверёк спрыгнул на пол, осмотрелся. Его шерсть позеленела.
– До завтра, – сказала девочка и пошла к лестнице. Если он пересидит ночь и вернётся в квартиру, как будто сам нашёл дорогу, взрослые не догадаются. Жаль, что придётся идти на свой этаж по лестнице, но лифт теперь точно не заработает.
Спустившись на два этажа, девочка увидела в широком пыльном окне на лестничной клетке, что ночь кончилась. На улице было что-то среднее между сумерками и ранним осенним рассветом. Небо затянуло сплошным неподвижным серым, вдали слабо громыхало.
Между стёклами билась муха, дёргаясь то внутрь, то наружу, и отчаянно дребезжа. В частном доме напротив надрывалась собака. Важно было услышать посторонний звук сейчас. В подъезде сильное эхо, и собственные шаги могут заглушить чужие. Поначалу он ступает тихо, а потом приближается за секунды. Если не знаешь, когда началась охота, не убежишь.
Ток крови, сердце, дыхание.
Между рамой окна и стеной есть тонкая щель, оттуда в подъезд со свистом дует ветер.
Щелчок замка. Это на пролёт выше. Руки и ступни похолодели.
Девочка сделала пару робких шагов, а потом продолжила спускаться, постепенно ускоряясь. Сразу идти быстро нельзя, иначе он поймёт и побежит. Надо ждать, увеличивая разрыв.
Сверху уже доносилось эхо шагов, шарканье, всё более сильное, как будто с каждой ступенью идущий набирал вес или отращивал новые ноги. Никто никогда не видел то существо, так что всё могло быть правдой.
Человек обычно чувствует, что за ним идёт опасность, но не сразу. Ему может стать не по себе от хлопка двери пролётом выше, но он не предаст этому значения, а когда побежит, ему уже не хватит времени. Некоторые, ещё до того, как их поймают, ломают себе ноги или шею. Страх заставляет прыгать через десятки ступеней и, конечно, кто-то падает. Само существо не наносит повреждений телам. Если они не калечатся по своей вине, то жертв находят целыми, без следа того, что их убило.
Эхо топота неслось за девочкой несколько пролётов. На одной из лестниц, когда она ухватилась за поручень, чтобы быстро развернуться на повороте, что-то холодное коснулось её руки.
Почти поймал.
Пытается напугать, чтобы запнулась, закричала, сбив дыхание, обернулась – тогда вцепится.
Добежать до выхода на первом этаже у неё бы не получилось, а в доме от него не спрятаться. Он так думает, поэтому не торопится, хочет сильнее напугать. Страх является частью его пищи.
Нужная дверь появилась поздно, только на третьем этаже. Она выросла на месте голой стены и встала так, будто всегда здесь была. Девочка влетела в неё, с силой захлопнула и сползла на пол. Щеколда на двери с металлическим лязгом вошла в пазух, а верхний замок провернулся на три оборота.
Девочка чувствовала себя пробежавшей марафон собакой, у которой вот-вот пойдёт пена. Страх, плотно вцепившийся в подъезде, отпускал медленно. Эта тварь как-то воздействует на мозг.
Зажглась верхняя лампа. Со светом стало чуть легче.
– Спасибо, – пробормотала девочка. В этом месте она была в безопасности, хотя любое другое живое существо – нет.
Пройдя по коридору вглубь квартиры, девочка вошла в зал. Свет в прихожей, когда она ушла оттуда, погас, а здесь зажегся. Перед ней стоял богато накрытый стол, как для десятка гостей, но вокруг никого не было. От блюда с индейкой поднимался вкусный горячий пар, будто её только достали из духовки.
На полке шкафа тихо играло радио.
Девочка села по левую руку от места во главе стола. К ней подлетела тарелка с индейкой и картофельным пюре.
– Благодарю. А остальные ещё не пришли? – спросила девочка, и некоторое время сидела, смотря на место справа. – Пускай выздоравливают. Тёте Марине от меня привет, я не буду её ждать.
Снова ей никто не ответил, но девочка просто кивнула и приступила к еде: та была немного горячее, чем надо, приходилось постоянно дуть на вилку. Иногда девочка с интересом поглядывала на стены: на них вместо картин висели пышные большие веера, красивые, как хвосты павлинов. Рядом с ними, неизвестно как закреплённые, блестели расписные тарелки, а посередине тикали часы с кукушкой в обрамлении искусственных цветов. Всё вместе это выглядело очень ярко, отчасти избыточно, но внушающе.
После еды девочка вернулась в коридор, где висело зеркало в человеческий рост. Раньше она его не заметила, но теперь знала, что это именно то, что нужно. Отражение подрагивало, как взбаламученная вода; в нём появлялась то взрослая девушка, то пятилетняя малышка в жёлтой панаме. В какой-то момент в зеркале мелькнула старуха.
Девочка подошла вплотную и слегка подула на поверхность. Всё зеркало мгновенно запотело. Прижав к нему ладонь, девочка попросила: «Пусти» и её рука стала медленно входить внутрь, будто затягиваемая зыбучим песком.
Пора проснуться.