Пётр Пигаревский
Теннисистка
Глава 7
Ранним утром в субботу, незадолго до побудки, маленькая угловатая тень быстро проплыла по стене коридора и исчезла за дверью туалета. Через несколько минут дверь скрипнула, осторожно открылась, в коридоре послышалась приглушенная дробь семенящих шагов, затем все стихло.
В это субботнее утро Детский дом на Вяземской улице внезапно проснулся от истошного крика: "Горим! Пожар! Дым!" Охранник дядя Коля, взлетев на третий этаж и очутившись в длинном коридоре, мгновенно оценил ситуацию и бросился к телефону. От волнения пальцы слушались его плохо, и он с трудом набрал две цифры – 01. Прокричав необходимое, дядя Коля бросил трубку и помчался по коридору. Он с треском распахивал двери комнат и орал не своим голосом: "Не одеваться! Вещей не брать! Спускаться на первый этаж и быстро на улицу! Без паники, не толкаться!" С другой стороны коридора, тоже распахивая двери, бежали дежурная с первого этажа и уборщица. Криков и паники почти не было, дети, почувствовав опасность, делали так, как им говорили, и горохом сыпались вниз по лестнице, но, не сбивая друг друга. Из-под щелей двери туалета валил густой, черный дым.
Даша и Лена вместе со всеми выскочили на улицу в тот момент, когда все пространство заполнил душераздирающий вой пожарных сирен. Примчалась целая вереница красно-белых чудовищ, которые влетели в настежь открытые ворота и резко затормозили перед крыльцом. Из них начали выскакивать люди в касках. Одни тут же стали разматывать длинные трубы брандспойтов, а другие устремились к центральной двери детдома. "Где возгорание?!" – не останавливаясь, отталкивая персонал детдома, крикнул один из них. "Дети есть еще в здании?" – послышался вопрос другого. Тяжелый топот пожарных доносился уже с третьего этажа. Вскоре высокие рамы старинного окна с треском распахнулись, и из него по пояс высунулся здоровяк пожарный с круглым, загорелым лицом. "Отбой! -закричал он. – Сворачивайте брандспойты! Мусорное ведро в туалете загорелось, только дыму от него на десять пожаров хватит! В общем, порядок, все загасили, спускаемся".
Когда пожарные выходили из центральной двери здания, к воротам подъехала серая "Волга" и с визгом затормозила. Из нее выскочил директор детдома Иван Иванович Поленов и, неуклюже размахивая руками, побежал по аллее. Он схватил за брезентовый рукав здоровяка в каске и, задыхаясь, прошептал:
– Дети целы?
– Жертв и разрушений нет, – весело ответил пожарный.
– А что случилось? Мне сказали, детдом горит.
– Ну, это они погорячились немного. Не Детдом, а урна в туалете. Хорошо, что у вас полы кафельные, а не деревянные. Пацаны, наверное, курили и бросили не затушенный окурок, вот вам и возгорание. Да и нас бы вызывать не пришлось, если бы не резина в урне, от нее все едким дымом и заволокло.
– Какая резина?
– Кусок автомобильной покрышки. Видно, кто-то с улицы притащил.
– Странно, раньше такого никогда не было. Зачем им покрышки в туалет тащить…
– Ну, мы поехали. Вы распишитесь вот здесь, что все в порядке, возгорание устранено. Отлично, а сотрудников своих не ругайте, правильно, что нас вызвали, детдом все-таки.
Шланги были свернуты, заурчали моторы. К директору подошли охранник, дежурная и уборщица.
– Где Олимпиада Александровна, вы ей звонили? – взволнованно спросил Иван Иванович, беспомощно разводя руки, и сокрушенно качая головой.
– Звонили несколько раз, но нигде не можем ее найти, телефон молчит. – Ответила дежурная.
– Обязательно дозвонитесь, а теперь покажите, где все произошло. Николай, после того как уедут машины, закрывайте ворота, собирайте детей и ведите их скорее в комнаты, они же все голые, могут замерзнуть.
Глядя на притихших детей, никто не обратил внимания на одну особенность. Все они были почти раздеты, только в трусиках и маечках. Все, кроме одной.
Даша стояла между оградой и деревом, прижимаясь к его шершавому стволу. Она старалась быть незаметной. На ней были синяя рубашка безрукавка, коричневая плиссированная юбочка и физкультурные тапочки. Взбудораженные дети, как и взрослые, не заметили этого. Ей здорово повезло, что не было Олимпиады Александровны: та бы все увидела, не упустила бы ни одной детали.
Рядом с Дашей, прижимая к груди кота Икара, стояла Ленка.
– Сейчас проедут машины и ворота закроют, – шепнула она на ухо Даше. – Давай беги, другой возможности не будет, ну давай же!
Когда с ними поравнялась красная, пузатая машина, Даша тихонько выскользнула из ворот и побежала, не оглядываясь и ни о чем больше не думая.
Глава 8
Она бежала долго. Наконец из-за деревьев показалась заветная железная решетка. У Даши отлегло от сердца. Больше всего она боялась, что не увидит Кротова: мало ли, заболел или перенес занятия на другие корты. Слава Богу, нет. Несмотря на раннее утро за оградой маячили линялая синяя майка и оранжевая бейсболка. Детей на кортах было еще мало, а взрослых не было вообще. Скрипучая калитка надсадно взвизгнула, и Даша ворвалась внутрь.
– Привет, ты где пропадала? – спросил Кротов, отбивая очередной мяч.
Запыхавшаяся Даша подбежала к скамейке и плюхнулась на нее. Одышка мешала ей говорить. Спустя мгновение она вскочила, подошла к сетке и спросила прерывающимся голосом:
– Андрей Владимирович, можно мне с Вами поговорить?
– Потом поговорим. Формы у тебя снова нет, ну хоть тапки надела и то хлеб. Давай, бери ракету и выходи на корт, посмотрим, что у тебя получится. Стенка – это одно, а площадка совсем другое. Ваня, встань с Женей, а я с ней попробую. Даша, давай скорее! Вон ракетка, вынь ее из сумки и беги сюда.
Даша растерялась и чуть не расплакалась. Она настроилась совсем на другой прием. Хотела без утайки сразу все рассказать и надеялась, что Кротов ее выслушает и поможет, а тут: "Бери ракетку". Ведь ей дорога каждая минута, скоро ее спохватятся, скоро найдут Олимпиаду… Даша умоляюще глянула на Кротова, но он смотрел совсем в другую сторону и что-то кричал игрокам на соседнем корте. Она вытащила ракетку из его сумки и поплелась на площадку.
Кротов стоял напротив нее, они были разделены сеткой, больше никого на корте не было. Он подбросил мяч и несильным ударом направил его в сторону Даши. Она растерялась, не успела замахнуться, и мяч неспешно пролетел мимо.
– Внимательней смотри на мяч! Как только я ударил, ты сразу должна отвести ракетку для замаха, иначе не успеешь ответить, вспомни, как ты играла у сетки. – Сделал замечание Кротов.
Не сумев отбить еще несколько мячей, Даша мало-помалу сосредоточилась на игре и не заметила, как все мысли сначала отошли на второй план, а затем и вовсе улетучились. Теперь перед ее глазами была только ракетка Кротова, с которой срывался мяч и летел в ее сторону. Нужно было отпрыгнуть вправо или влево, замахнуться и нанести ответный удар. И самое главное, сделать все вовремя. Секунда промедления – и мяч становился неуловимым. Даша металась по всему корту. Самое удивительное заключалось в том, что в большинстве случаев она успевала делать все, как надо, или почти как надо.
Наконец, даже Кротов не выдержал:
– Молодец! Похоже, не зря я обратил на тебя внимание. На площадке с первого раза мало у кого вообще что-либо получается. У стенки бывает, да и то редко, только у Васи Кирпича сразу пошло, а чтобы на площадке, не помню…
Слева сейчас не бей, там нужно менять хватку, этому мы позже научимся, бей пока только справа. Вот так, правильно, попробуй сильней, молодец!
Все эти вовремя сказанные доброжелательные замечания вдохновляли Дашу, она носилась по корту, как сумасшедшая. Она чувствовала, что у нее все получается, и ей хотелось продолжать и продолжать играть до бесконечности.
– Слушай, а ты не обманываешь, что раньше никогда не играла, не брала ракетку в руки? – неожиданно спросил Кротов.
Даша остановилась как вкопанная. Словно огромной волной, жестокая реальность вновь захлестнула ее. Она замотала головой, положила ракетку на красноватый песок и со всех ног бросилась к сетке, которая отделяла ее от Кротова. Добежав, Даша схватилась за верхний трос, подняла голову, покраснела, губы у нее задрожали, она силилась, но не могла вымолвить ни слова.
– Что с тобой? – обеспокоено спросил Кротов. Потом осторожно взял ее за плечо и, тихонько подталкивая, повел к скамейке. – Пойдем, присядем, ты сейчас мне все расскажешь.
Они сели.
– Ну что случилось? Говори, не волнуйся, я все пойму.
Дашу трясло, как в лихорадке. Внезапно в горле, будто что-то прорвалось, и она начала говорить. Говорить сумбурно, запинаясь, перескакивая с одного на другое. Ей хотелось сказать все сразу, поскорее расстаться с тяжестью и болью, которые камнем лежали у нее на душе.
Кротов не перебивал, внимательно слушал, он смотрел то на нее, то куда-то далеко поверх деревьев, в бесконечную синеву неба.
Она рассказала ему все, как могла, как помнила, начиная с раннего детства и по сегодняшний день. Не рассказала только про пожар и про то, как ей удалось сбежать из детдома.
– Андрей Владимирович, – в конце попросила Даша, -ну, пожалуйста, поговорите с ними, пусть они разрешат мне тренироваться. Я ведь без тенниса больше не смогу, мне теперь в жизни ничего другого не надо.
Кротов положил свою огромную руку на ее голову и тихонько погладил.
– Да, поговорить надо, – задумчиво произнес он. – Сегодня у нас суббота, вот в понедельник с утра приеду и пойду к твоим директору и страшному завучу.
Даша отчаянно замотала головой.
– Андрей Владимирович! В понедельник меня, может быть, и не будет уже там, может быть, меня увезут.
– Куда увезут? – изумился Кротов.
– В колонию, – еле слышно вымолвила Даша.
– В какую колонию?
– Для несовершеннолетних преступников.
– Это еще что такое?! – голос Кротова сорвался.
И тут Даша рассказала ему все, ничего не утаив. О том, как они с Ленкой имитировали пожар, как ее подруга в мусорном баке нашла кусок старой автомобильной покрышки, чтобы дыму было побольше, как приехали пожарные и как, благодаря всему этому, она сумела выскользнуть незамеченной и прибежать к нему.
Кротов был поражен. Долго не мог вымолвить ни слова. Затем встрепенулся.
– Вы что сумасшедшие?! Вы что не знаете, что при пожаре не меньше огня, а, может быть, даже больше, опасен дым? Ведь от окиси углерода легко задохнуться, сколько детей могло погибнуть! Идиотки!
Кротов почти кричал, он так разволновался, что не заметил перемен в поведении Даши. Ее плечи содрогались от рыданий. Она понимала, что теперь все кончено. "Прощай теннис! Прощай Кротов! Разве станет он иметь дело с отпетой уголовницей, которая чуть не загубила сотни детей. Эх, Ленка! Говорила же я ей, но поддалась на ее уговоры, потому что так снова хотелось сюда!" – в отчаянии корила она себя.
– Слушай, перестань реветь! Директор сейчас там?
– Там, – сквозь всхлипывания пролепетала Даша.
– А завуча, как думаешь, нашли?
– Может быть, не знаю.
– Ладно, вставай, поехали, ехать надо сейчас. Эй, Миша, Анюта пришла? Позови ее ко мне.
С заднего корта прибежала стройная женщина лет двадцати пяти.
– Анюта, остаешься за старшую, мне сейчас нужно уехать, когда вернусь, не знаю. Будет подходить народ, расставляй их, как я, по парам на половинках кортов. Старайся более опытного ставить с менее опытным, ну, вобщем, сама все знаешь. Да, новичков веди к стенке и показывай им первые движения, а “чайники” пусть играют между собой на четвертой площадке. Ну все, пока.
Кротов подтолкнул заплаканную Дашу к машине и открыл переднюю дверцу.
– Полезай быстро, у нас с тобой сегодня много дел.
Даша села, успев заметить на заднем сидении гору сломанных ракеток, мотки струн, корзинки, наполненные истертыми мячами. Все было свалено в гору и лежало в полном беспорядке. Мотор завелся только с третьей попытки, и видавший виды "Запорожец", надсадно урча, устремился вперед.
Глава 9
Когда они вышли из машины, к запертой калитке подбежал охранник дядя Коля. Обращаясь к Кротову, он заговорил быстро и возбужденно:
– Спасибо, что вы ее привезли. Представляете, за последние две недели уже второй раз сбегает, никакой управы на нее не найти. У нас тут пожар случился, так она чертовка воспользовалась тем, что для пожарных открыли ворота, и только ее и видели. Вы где ее нашли?
Кротов проигнорировал вопрос и спросил сам:
– Директор на месте?
– Вы, из милиции? А то давайте девчонку, я сам ее до начальства доведу.
– Нет, это сделаю я, – отрезал Кротов. – Отпирайте калитку, не будем терять время.
Его решительность и лаконичность возымели действие – замок противно скрипнул. Кротов, придерживая Дашу за плечо, широкими шагами направился к зданию. Не поспевая за ними, сзади семенил охранник. В вестибюле навстречу им вышла дежурная.
– Проводи их к директору, – не то сказал, не то приказал дядя Коля.
– Ну, ты, Дашка, доиграешься! – всплеснула руками растерянная дежурная. – После пожара всех стали пересчитывать, тебя не досчитались и начали искать.
Что-то еще бормоча себе под нос, она повела их по длинному, неярко освещенному коридору, который заканчивался массивной резной дверью.
Кабинет директора был просторным, но производил странное впечатление. Добротная мебель, казалось, стоит не на своих местах, книги и множество толстых папок разбросаны повсюду беспорядочными кучками, а одинокий фикус с поникшей листвой печально склонился в углу, он явно был здесь никому не нужен.
При их появлении Иван Иванович Поленов поспешно встал и протянул руку Кротову.
– Ну, слава Богу, спасибо большое, что привели нашу беглянку. Вы из милиции? – Неуверенным голосом спросил директор, разглядывая спортивный костюм Кротова.
– Нет, не из милиции.
– Вы ее родственник? – Поспешно продолжил Поленов.
– Нет. Простите, вы не будете возражать, если я более подробно расскажу, кто я такой и почему здесь оказался, это займет немного времени.
– Конечно, – ответил заинтригованный и несколько сбитый с толку директор.
Кротов обернулся к Даше и мягко сказал: "Даша, подожди, пожалуйста, за дверью".
– Иван Иванович будет лучше, если я сразу перейду к сути. Дело в том, что ваша воспитанница Даша Воронцова – редкий талант. Уж поверьте, я много повидал на своем долгом тренерском веку, но с таким явлением сталкиваюсь впервые.
– Простите, я не совсем понял, на каком веку вы сказали?
– Тренерском, – Кротов улыбнулся, – я по профессии теннисный тренер.
Глаза Ивана Ивановича округлились.
– А как же вы сумели рассмотреть ее способности, если она из детдома никуда не уходит, у нас режим… – Директор внезапно осекся. – Так, теперь я начинаю понимать причину исчезновений Воронцовой.
– Да, все верно, – Кротов решил с самого начала не юлить и не скрывать правду, – но, поверьте, девочка не виновата в этих долгих отлучках. В этом, скорее, виноват я. Знаете, когда она выходит на площадку, она преображается и из обычного ребенка превращается в индивидуальность. На корте она так увлечена, что не замечает уже ничего вокруг. Ну, как бы вам объяснить, -Кротов на мгновение задумался, – все дело в том, что у Даши есть врожденное чувство мяча и поэтому, если у нормального ребенка на правильную отработку удара уходят месяцы, то у нее это происходит сразу, и мяч, послушный движению ее руки, летит быстро и точно.
Кротов так увлекся, что плавно провел ладонью по воздуху, имитируя удар. Поленов тоже увлекся вдохновенным рассказом, он во все глаза смотрел на тренера и молча продолжал слушать.
– Когда у человека есть талант, какая-то изюминка, то грех его не заметить и не попытаться развить. Такому человеку можно многое простить. Поэтому я прошу вас, как директора детского дома, разрешить Даше Воронцовой посещать тренировки, пусть в виде исключения, но посещать.
При последних словах Кротова Иван Иванович как-то сжался, втянул голову в плечи и начал без всякой на то причины перекладывать стопки бумаг с одного места на другое. Он делал это быстро и старался не смотреть в глаза Кротову, который обратил внимание на внезапную перемену в поведении директора. Через некоторое время Поленов нехотя и с натугой произнес:
– Вы знаете тут не так все просто. Сейчас, к сожалению, нет нашего завуча Олимпиады Александровны, день-то выходной. Правда, у нас ЧП случилось, и, возможно, она скоро подъедет. Она за дисциплину в детдоме отвечает, да и за многое другое тоже.
Понимаете, дети у нас все равны, а режим строгий, детдом все-таки, не шутки, слабину давать нельзя. Дай одному поблажку, вмиг все разбегутся. Хотя, если честно, теперь после вашего рассказа мне многое стало понятно. Вы только не беспокойтесь, наказывать девочку за ее побеги мы не будем. Но согласитесь, случай с Воронцовой совсем не простой. Вам бы лучше по этому поводу поговорить с Олимпиадой Александровной, глядишь, может как-нибудь все и образуется, – директор прихлопнул пухлую стопку бумаг и с каким-то внутренним облегчением еще раз повторил, – может быть, все и образуется.
Кротов с удивлением посмотрел на Ивана Ивановича и подумал: "Если бы я был директором, то сам бы решил такой вопрос, без всяких завучей. Пусть положительно, пусть отрицательно, но сам, а тут…" Досада охватила Кротова, и он принял решение – идти до конца и идти сегодня же.
– Знаете что, – примирительно махнув рукой, сказал Поленов, -приезжайте-ка лучше к нам в понедельник, там и поговорите с Олимпиадой Александровной, а то у нас сейчас такое творится.
– А можно я все-таки дождусь ее сегодня, в понедельник у меня соревнования, будет не выбраться? – Соврал на ходу Кротов.
– Ну, как пожелаете, подождите тогда в вестибюле, с ней уже связались и она скоро должна подъехать. Рад был познакомиться, всего доброго.
Кротов сел на клеенчатую скамейку в мрачноватом квадратном вестибюле, рядом с ним примостилась Даша.
Она не выдержала и спросила:
– Андрей Владимирович, ну как?
– Пока никак, будем разбираться с вашим завучем.
У Даши упало сердце. Она прекрасно понимала, что с Олимпиадой договориться не удастся, но Андрею Владимировичу ничего не сказала.
Кротов сидел в задумчивости, его искренне удивила нерешительность и несамостоятельность директора. Удивила, потому что сам он был другим человеком и потому что многого еще не знал.
Иван Иванович Поленов всю жизнь подвизался на педагогическом поприще. Сначала учителем в обычной школе, затем директором, потом перешел работать в РОНО и вот под конец карьеры очутился в детдоме. Надо заметить, что сам процесс преподавания Ивану Ивановичу никогда не нравился, не нравилось ему и кем-нибудь руководить. Он любил сидеть в просторном кабинете, иногда водить пером по бумаге и ни о чем особенно не думать. Покой и тишину Поленов ценил более всего. Наверное, поэтому он никогда не был женат и сейчас жил со своей престарелой матерью, к которой был очень привязан. Иван Иванович всегда побаивался принимать мало-мальски серьезные решения и был счастлив, когда это делали за него. Вместе с тем человеком он был невредным и малозаметным. Эти последние качества его натуры вышестоящее начальство всегда ценило особенно высоко.
Вообще-то директором детского дома на Вяземской улице должна была стать Олимпиада Александровна. Сколько сил и изобретательности она употребила в свое время для этого. Тоже, будучи завучем, Олимпиада сумела снять сильного и умного директора Валентину Николаевну Суматрову. Произошло это несколько лет назад, но о ней вспоминали до сих пор и воспитатели, и детдомовцы. Суматрова была педагогом с большой буквы. Многие помнили, как она часто приходила к воспитанникам и засиживалась в их комнатах до позднего вечера, объясняя им трудные задания или рассказывая необыкновенные истории о путешествиях и путешественниках. Была у нее еще идея облегчить жизнь детдомовцев, сделать ее более интересной и свободной, позволить выходить им за ограду не только в организованном порядке, но и самостоятельно. Вот на этом-то и сыграла Олимпиада. Представила дело так, что Суматрова собирается нарушить священные циркуляры и предписания, а детдом превратить в притон или ночлежку. Оповещены были все инстанции, включая РОНО. Нагрянули бесчисленные проверяющие. Столько наслушалась и натерпелась Валентина Николаевна, что нервы у нее, в конце концов, не выдержали, и она подала заявление. В РОНО нашлись неглупые люди, которые понимали, какого педагога они могут потерять. Стали уговаривать Суматрову остаться, но было уже поздно, принципиальных решений она не меняла никогда.
Вот и настал миг торжества Олимпиады Александровны, она его так долго ждала! Какие могли быть сомнения, директором детдома теперь станет она. Но случилось непредвиденное. На пороге ее царства появился безликий тюфяк Иван Иванович Поленов. Преодолев шоковое состояние, она помчалась в РОНО. Однако все оказалось тщетным. Кто-то ее боялся, кто-то презирал. Свои люди пытались помочь, но общее негативное отношение перевесить не смогли. В результате, завуч так и остался завучем. И решила тогда несгибаемая Олимпиада Александровна все-таки стать директором, если не юридическим, то фактическим.
Ничего этого не знал Кротов, терпеливо дожидавшийся в пропахшем хлоркой вестибюле загадочного завуча. Наконец двери отворились, дежурная вскочила со своего стула, встал и Кротов с Дашей, но Олимпиада Александровна их даже не заметила и быстрыми шагами устремилась к кабинету директора.
Вышла она оттуда не скоро, минут через сорок. Кротов приказал Даше сидеть на месте, сам встал и решительно направился к завучу.
– Здравствуйте, Олимпиада Александровна.
– Здравствуйте.
– Меня зовут Андрей Владимирович Кротов. Вы не уделите мне немного времени?
– Мне сейчас совершенно некогда, сами видите, что у нас творится.
– Извините, но вопрос у меня неотложный, он касается одной из ваших воспитанниц.
– Приходите в понедельник.
– На следующей неделе мне, возможно, придется уехать, а вопрос действительно срочный.
– Если вы о Воронцовой, то директор мне в общих чертах описал ситуацию. О том, что вы просите, не может быть и речи.
Кротов смотрел на сухую, поджарую, неприступную Олимпиаду и думал, что подход к ней будет найти сложно, если вообще возможно.
– Кстати, – она продолжила чеканить слова, – способствовать побегам наших детдомовцев, нарушать раз и навсегда установленный режим нашего учреждения вам никто не позволит, и еще неизвестно, как к таким выходкам отнесутся в вашем спортобществе. Это все. А сейчас, извините, мне нужно разбираться, почему возник пожар и кто его мог устроить.
В эту самую напряженную минуту Кротов, вопреки всякой логике, вдруг широко и дружественно улыбнулся.
– Олимпиада Александровна, да Бог с ним со всем. Простите, если как-то подвел вас. Даша Воронцова, поверьте, ни в чем не виновата, виноват только я. Но давайте сейчас не будем об этом. Вопрос, который я хочу затронуть, важен не столько для меня, сколько для детдома в целом и лично для вас.
Завуч не ожидала такой перемены в поведении Кротова. Она была уверена, что последуют пререкания и расставание на скандальной ноте, поэтому сейчас она несколько озадаченно посмотрела на него. А Кротов, не выпуская инициативы из рук, продолжил:
– Если вы не возражаете, давайте не будем стоять в коридоре, наш разговор займет не более пяти минут, пройдемте в ваш кабинет.
При этих словах своей твердой рукой деликатно, но настойчиво он взял Олимпиаду за локоть. Она же, сама не понимая почему, поддалась то ли его силе, то ли мужскому обаянию, и они направились на второй этаж.
В аскетичном кабинете, очень похожем на самого завуча, Кротов постарался еще более энергично и ярко, чем перед Поленовым, описать достоинства и талант Даши. И затем, не давая себя прервать, сказал:
– Олимпиада Александровна, поверьте, через сравнительно короткое время эта девочка сможет прославить ваш детдом. Все увидят, в том числе ваши высшие инстанции, каких детей вы воспитываете. Кроме того, сейчас теннис не тот, что был раньше. В этом виде спорта, как ни в каком другом, выплачиваются очень крупные призовые деньги. Чемпионам, конечно, а Даша как раз и станет чемпионом, в таких вопросах я не ошибаюсь.
Кротов так увлекся, что не заметил, как лицо Олимпиады пошло красными пятнами.
– Вы что меня подкупаете? Думайте, что говорите! – Ее глаза сузились. – И не принимайте меня, пожалуйста, за идиотку. Если бы даже так действительно все случилось, то вся слава, деньги и не знаю что там еще пошли бы вашему спортобществу, вам лично, но никак не детдому. Мы здесь детей теннису не обучаем, у нас обычные уроки физкультуры.
Кротов не ожидал такой вспышки гнева и такого решительного отпора. Он немного смутился, но нашел в себе силы улыбнуться.
– Олимпиада Александровна, вы не так меня поняли. Ни о каких взятках речи не идет. Но вы же слышали, наверное, что даже не имеющие никакого отношения к детским домам спортсмены выделяют на их нужды средства. Я только это имел в виду. А в данном случае Даша сама воспитанница детдома, ей сам Бог велел отплатить добром за добро. Воронцова, кстати, производит впечатление очень отзывчивого ребенка. Что касается славы, тут я с вами не согласен, она волей-неволей затронет детдом тоже.
– Слушайте, когда это будет и будет ли вообще? – В голосе Олимпиады послышалась ирония. – Мое решение, несмотря на все ваши доводы, остается отрицательным. А сейчас, извините, мне нужно работать, до свидания.
Кротов вышел из кабинета в подавленном состоянии. Пролетом ниже, присев на ступеньку лестницы, его терпеливо дожидалась Даша. Он медленно спускался и, когда поравнялся с ней, их глаза встретились. От этого пытливого, беззащитного взгляда ему стало нестерпимо больно. Даша не спросила ничего. И вдруг, еще до конца не осознав, что собирается делать, Кротов резко развернулся и со словами "Нет, я не сдамся" вновь пошел вверх. Он без стука открыл дверь. Олимпиада в крайнем удивлении вскинула брови.
– Я же вам… – начала она было раздраженным голосом, но Кротов ее оборвал.
– Олимпиада Александровна, у вас есть дети?
Завуч не ожидала услышать ничего подобного, поэтому растерялась и машинально ответила:
– Есть.
Но тут же спохватилась и строго спросила:
– А какое это имеет отношение к делу?
Кротов не мог и подозревать, какой разящей силы удар он нанес в этот миг по непробиваемой Олимпиаде. Он просто хотел предпринять последнюю попытку достучаться до нее и действовал от отчаяния и по наитию. Однако пущенная им стрела стремительно приближалась к цели.
У завуча был сын, ее единственный ребенок. Кроме него, близких людей у нее не осталось. С мужем она рассталась вскоре после рождения Павла, другие родственники постепенно отошли в мир иной, так что теперь было не сыскать даже какой-нибудь захудалой троюродной племянницы или племянника. Среди этого царства мертвых жить продолжали только она да Паша. Бывший муж сгинул совсем и за долгие годы не только ни разу не появился, но даже не позвонил по телефону. "Бог весть, может быть, и он умер" – иногда думала про себя Олимпиада. Чем был для нее тринадцатилетний сын, обсуждать излишне. Правду говорят в народе, что даже у самых черствых и бессердечных людей в закоулках их темной души можно отыскать светлое пятно или хотя бы пятнышко. У Олимпиады таким пятнышком и одновременно ахиллесовой пятой был ее сын.
Кротов проигнорировал вопрос завуча и спросил сам:
– У Вас дочка или сын и сколько им лет?
– Послушайте… Сын, тринадцать.
– А он вам никогда не говорил, что хотел бы заниматься теннисом?
– Не помню. Про футбол говорил. Нет, про теннис тоже говорил.
– Так вот, – при этих словах Кротов начал медленно приближаться к столу, за которым сидела завуч, – а вы не боитесь, что у него тоже обнаружится талант, может быть, к теннису, может быть, к какому-нибудь другому делу, а на него не обратят внимания, не заметят, не захотят заметить? В результате парень останется обездоленным по самому большому счету – будет маяться каким-нибудь бухгалтером или библиотекарем и проклинать все и вся за свою серую жизнь. Подождите, дайте мне договорить! – Кротов повысил голос.
Он оказался уже рядом со столом Олимпиады. Она инстинктивно вжалась в спинку кресла, подсознательно чувствуя, что этого человека теперь не остановить, что он, как танк, способен вдребезги разбить любые препятствия, любую броню.
– Решать судьбы чужих людей конечно легко, тут ошибки не так страшны. Все правильно, зачем нарушать спокойствие детдома, ритм его однообразной, отлаженной жизни, зачем вешать на себя лишние хлопоты, зачем обращать внимание на неординарных детей! А вы попробуйте правильно определить судьбу своего сына и при этом не ошибиться. Прозевать способности и талант ребенка легко, а вот вовремя заметить и взрастить сложно. Если ваш парень хочет попробовать себя в теннисе, надо дать ему такой шанс, иначе какой же вы тогда педагог, к чертовой матери! -Кротов был неудержим, Олимпиада онемела. – Олимпиада Александровна, вы знаете, сколько сейчас стоят занятия теннисом с тренером? Не отвечайте, по глазам вижу, что не знаете. Если грубо сказать, то вашей зарплаты госслужащей только на пять ударов по мячу хватит. Я предлагаю обучать вашего сына бесплатно. Он будет, также как и Даша, приходить на корты, и я буду с ним заниматься. Обижен он ничем не будет, я работаю со всеми детьми одинаково, гадких утят у меня не бывает. Можете в своей подозрительности воспринимать это, как взятку, как еще какую-нибудь чертовщину, мне наплевать. Все что мне нужно, чтобы вы отпускали на тренировки Воронцову, пока три раза в неделю, а дальше посмотрим.
Олимпиада Александровна хранила долгое молчание, а затем тихо произнесла слова, которые меньше всего ожидал услышать Кротов:
– А он у меня немного полноватый.
Андрей впервые с начала беседы широко и искренне улыбнулся.
– Был полноватый, был, Олимпиада Александровна. Как только мы начнем заниматься, он превратится в тренированного, мускулистого парня, а жир сгорит, как будто его никогда и не было. Поверьте, даже если у него не обнаружится таланта к теннису, время все равно не будет потеряно даром. Он узнает, что такое спорт, окрепнет, станет настоящим мужиком и всегда будет вспоминать эти дни. Теннис – это великая игра!
Самое удивительное заключалось в том, что Олимпиада Александровна поверила этому незнакомому, лысоватому человеку. Она смотрела на его огромные, загорелые руки с выпирающими бицепсами и чувствовала, что без опасений может доверить им самое дорогое, что у нее есть. Просто чувствовала и все. Она робко подняла глаза на возвышающуюся над ней громаду, откашлялась и произнесла:
– Можно я подумаю, поговорю с Павлом. Слушайте, а как же Даша будет добираться до ваших кортов? – при этих словах у Кротова отлегло от сердца: перелом в отношениях был налицо.
– Об этом не беспокойтесь, я могу за ней заезжать на машине. А вообще корты находятся рядом с детдомом, на Каменном острове, ей только раз дорогу перейти, она может и сама добежать. Но это вам решать. Наше спортивное общество называется "Буревестник". – Кротов второй раз за это утро с удовольствием улыбнулся.
