Поль д'Ивуа
Неуловимый корсар
– Постой-ка! Что это такое? – вскричал вдруг матрос, стоявший возле митральезы. – Какое-то заграждение!
Джеймс поднял голову и увидел целый ряд предметов, похожих на стволы деревьев, перегораживавших реку от одного берега к другому. Такое заграждение было неожиданностью среди девственного леса, и капитан с нескрываемым удивлением смотрел на это сооружение.
Шлюпки продолжали идти вперед, несколько замедлив ход. Они подошли уже на несколько метров к заграждению, как вдруг все стволы сразу же скрылись, погрузившись в воду.
– Крокодилы! – вскричал матрос. – Что же они делали?
– Они добывали себе пищу, – ответил Джеймс. – Вероятно, река здесь переполнена какими-то отбросами, до которых они большие охотники. Я помню, заметил это уже в Азии и в Африке. Прибрежные жители бросают в воду все, что им не нужно, и крокодилы это знают. Поэтому они нередко собираются на реке несколько ниже деревни и ждут, когда течение принесет им пищу.
– В таком случае, – заметил матрос, – мы теперь недалеко от деревни даяков.
Джеймс даже вздрогнул. Матрос был совершенно прав, деревня, находящаяся так далеко от берега, могла быть только поселением даяков.
Он инстинктивно окинул взглядом реку. На поверхности там и тут виднелись какие-то темные предметы. Когда шлюпка подошла поближе, он узнал в этих предметах рисовые листья, клочки окровавленной шкуры, одним словом, всякие остатки, которые у нас обыкновенно выкидывают в помойную яму.
Не подлежало сомнению, что недалеко отсюда была деревня. Джеймс сразу же преобразился. Отвага и хладнокровие, основные черты его характера, снова вернулись к нему.
– Стоп! – скомандовал он.
По его знаку другая шлюпка стала рядом с ними. Он объяснил, в чем дело, Пэдди.
– Пристанем к берегу и спрячем шлюпки, – заключил он. – Я пойду на разведку с двумя матросами. Если нас захватят, я выстрелю. Тогда плывите вверх к деревне и начинайте ее бомбардировать.
– Слушаюсь, капитан. Но к какому берегу вы пристанете?
– К левому. Видите, вся дрянь плывет возле левого берега.
Пэдди кивнул головой с видом человека, вполне удовлетворенного таким объяснением. Шлюпки пошли к небольшой группе сикомор и пристали там. Джеймс с двумя матросами выскочил из лодки, и, сделав Пэдди прощальный знак рукой, они скрылись в чаще.
Пройдя вперед шагов двадцать, они уж не видели реку, скрывшуюся за густой сетью лиан и ветвей. Медленно, со всеми предосторожностями отряд стал продвигаться вперед, вскоре они набрели на узкую тропинку, вьющуюся между деревьями. Идти стало легче, но пришлось удвоить внимание, так как она указывала на близость деревни.
И скоро они заметили сквозь деревья около сотни хижин, вокруг которых толпились группами воины, женщины и дети. Но Джеймс напрасно высматривал глазами тот домик, где были пленники: ни одна хижина не охранялась.
Это огорчило его. Эти ли именно люди похитили его друзей? А может быть, жертвы уже принесены?
– Надо узнать, – сказал он вполголоса. – Необходимо добыть «языка». Пэдди служил когда-то здесь и понимает язык даяков.
Но им нечего было и думать выхватить «языка» прямо из деревни. Джеймс еще раздумывал, как поступить, как вдруг увидел, что из одной хижины вышел безоружный даяк, одетый в тигровую шкуру, и направился к лесу. Это был «врач», признавший годными в пищу тех, кого Джеймс пытался сейчас спасти.
Ничего не подозревающий дикарь дошел до опушки леса и пошел по тропинке. По его решению пленники должны были быть зарезанными сегодня ночью, и теперь он шел собирать ароматические травы, годные для приправы человеческого мяса.
Он прошел всего в двух шагах от европейцев, притаившихся за кустом. Тотчас же европейцы вскочили и, пригнувшись к земле, бесшумно бросились за туземцем. Сей искусный «врач» шел, срывая время от времени листья с кустов и складывал их в висевший на его поясе мешок. Но в то время, когда он нагнулся за каким-то мохом, росшим у подножия эбенового дерева, на его спину навалилось какое-то тяжелое тело, ему тут же втиснули в рот платок и связали руки за спиной. Туземец в ужасе оглянулся и увидел двух матросов и Пака, который стоял между ними, кричать и сопротивляться было немыслимо, туземец ясно понял это и покорно последовал за европейцами через лес. Было уже почти темно, когда маленький отряд довел пленного туземца до реки.
Когда у него вытащили платок изо рта, Пэдди медленно обратился к нему на языке даяков:
– Слушай. Тебе нечего бояться, если ты скажешь мне правду. Но горе тебе, если ты солжешь и твой язык раздвоен. Ты тогда будешь казнен, как осквернитель солнца.
– Я угрожаю ему смертью оскорбителей солнца, – прибавил он по-английски, обращаясь к капитану. – Эта казнь состоит в том, что осужденному вырывают по одному все зубы, ногти, волосы и потом маленькими кусочками сдирают с него кожу. При умелом исполнении эта операция длится около десяти часов, и казненный может еще прожить после нее целый день. Ни одному народу, кроме этих негодяев, не могла бы прийти в голову подобная казнь.
«Врач» побледнел и крикнул по-английски:
– Я же понимаю по-английски! Говори, и я буду отвечать, я врач племени. Меня не учили, как воинов, переносить всякие мучения.
Он дрожал как лист, колени его стучали друг о друга. Очевидно, он теперь не мог бы солгать. Тогда заговорил Джеймс Пак:
– Воины твоего племени похитили неделю назад белых недалеко от берега?
– Да, – пролепетал тот, – но меня с ними не было.
– Это все равно. Все племя будет истреблено, если им будет сделано хоть малейшее зло.
– Нет, нет, они живы. Их принесут в жертву лишь на рассвете.
– Однако их нет в деревне.
– Нет.
– Где же они?
– В «лесу тех, кого ждут зубы».
Все вздрогнули, услышав такое дикое название.
– Их стерегут многочисленные воины?
– Нет, только двое.
– Ты лжешь, мерзавец! В числе пленников два белых воина, которые уже давно бы управились с твоими негодяями.
– Белые воины пьяны от запаха камфоры.
– Что-о?
– Они в лесу камфорных деревьев. Они уже ничего не сознают, часовые сменяются каждые два часа, а то бы и они заснули.
– Можно ли добраться до того леса, не проходя через деревню?
– Да. Они на берегу Тайримуз.
– Этим именем ты зовешь реку?
– Да.
Нельзя было терять ни мгновения, так как пленники должны были умереть сегодня ночью. Джеймс Пак наскоро посоветовался с Пэдди, и было решено продолжать путь по реке вверх против течения, пока туземец не покажет, где нужно выйти.
Тотчас же были заряжены обе митральезы, люди зарядили ружья и сели по местам. Джеймс Пак посадил туземца рядом с собой и держал револьвер наготове, предупредив его, что при малейшем подозрении в измене он размозжит ему голову. Эта угроза прекрасно подействовала, и пленник сидел тише воды ниже травы.
Луны еще не было, но ночь была не очень темной, так что править шлюпками было нетрудно.
Через полчаса они вышли к открытому месту, где находилась деревня. Шлюпки подошли к противоположному берегу и миновали ее незамеченными. Вскоре почувствовался запах камфоры.
– Здесь, – проговорил туземец, показывая на левый берег.
Лодки пристали к указанному месту, и десять матросов выскочили на берег. Двоим было приказано стеречь туземца, который пошел впереди под их конвоем. Из предосторожности ему опять заткнули рот. Он шел уверенным шагом, как человек, привыкший к ходьбе по лесу. Джеймс с трепещущим сердцем следовал за ним.
Вдруг между деревьями блеснул свет, и до слуха европейцев донесся шум голосов. Они остановились и ползком стали подбираться к освещенному месту. Пак едва не закричал при виде зрелища, которое представилось его глазам.
Ограда, куда заключили пленников, была уже разобрана, и они сидели на земле с бессмысленными, ничего не выражающими лицами. Их окружало человек двадцать дикарей, вооруженных треугольными ножами. Воткнутые в землю факелы освещали эту сцену кровавым светом.
Один из дикарей подошел к Маудлин, взял ее за волосы и откинул ей назад голову. Казалось, он только искал, куда лучше ударить свою жертву. Но вдруг он выпустил жертву из рук. Джеймс Пак зарычал, как тигр; грянул выстрел, и дикарь упал на землю с раздробленным черепом.
Прежде чем дикари успели оправиться, европейцы кинулись на них из своей засады. Около десятка дикарей осталось на месте, сраженные пулями европейцев, остальные бросились врассыпную.
Пак бросился к Маудлин, схватил ее на руки и крикнул своим:
– Берите остальных и живо к шлюпкам!
В одну секунду матросы подхватили пленных, не способных сделать ни одного движения, и через несколько минут все уже были в шлюпках. Но на этот раз им не удалось так легко миновать деревню. Бежавшие из леса даяки сообщили уже своим о похищении европейцев, которые должны были послужить украшением пира. Воины схватились за оружие, на берегу зажглись факелы, и пироги, полные гребцов с оружием, отплыли от берега. Бешенство туземцев не имело границ. Мало того, что их застали врасплох, их еще лишили возможности полакомиться человеческим мясом!
Но, несмотря на их боевой пыл, бой был непродолжителен.
По команде Джеймса обе шлюпки бросились прямо на врага, две пироги, перерезанные пополам, пошли ко дну вместе со своим экипажем, в то время как митральезы с оглушительным треском изрыгнули град снарядов на нападающих.
Все это произошло быстрее мысли. Раздался хор оглушительных воплей, несколько пуль просвистело в воздухе, стрела впилась в обшивку шлюпки, которой командовал Джеймс, – и все было кончено. Шлюпки миновали открытое пространство перед деревней и плыли теперь между покрытыми густым лесом берегами.
Тотчас же зажгли фонари. Теперь, когда не нужно было захватывать врага врасплох, можно было и осветить путь.
Отдав все нужные распоряжения, Джеймс занялся своими друзьями. Но только спустя двенадцать часов они пришли в себя и поняли, что с ними случилось.
Еще не совсем оправившись, Маудлин благодарно взглянула Джеймсу в глаза и протянула руку.
– Благодарю вас. Вы спасли меня, – тихо промолвила она.
– Нет, не благодарите меня, – невольно вырвалось у него. – Не вас, а самого себя я спас от смерти.
– Себя?.. Почему? – краснея, спросила она его.
– Потому что в случае неудачи я приговорил себя к смерти.
И тотчас же, стараясь замять этот разговор, он начал представлять своим друзьям орангутанга и рассказывать, как, играя шляпой Лавареда, обезьяна послужила для их спасения.
Все смеялись, одна Лотия была серьезна.
– Вы уже дали ему какое-нибудь имя? – спросила она.
– Нет еще.
– Позвольте мне назвать его. Этот орангутанг соединил тех, которые надеялись свидеться. Кто знает, не соединит ли он и тех, которые уже потеряли эту надежду.
Никто не ответил. Печальное замечание египтянки согнало с лиц улыбки. А девушка, гладя обезьяну, которая смотрела на нее живыми глазками, тихо проговорила:
– Будем называть ее Хоуп.
– Надежда, – перевел с английского Робер.
– Да, Надежда… Надежда…
Как бы поняв, что речь идет о ней, обезьяна схватила руку девушки и стали лизать ее, весело повизгивая, как разыгравшийся у груди матери младенец.
Глава 7. Подводный кабель из Сиднея в Батавию
После стольких треволнений путешественники собрались наконец снова в салоне судна № 2. Джеймс все время оставался с ними, сдав Пэдди команду над судном № 1.
В настоящую минуту они спешили удалиться от острова Борнео, который встретил их так негостеприимно, впрочем, справедливость требует заметить, что Робер исполнил свое обещание и перед отъездом к рулю крейсера было прицеплено около ста фунтов дичи.
Судно шло опасным Макассарским проливом, отделяющим восточный берег Борнео от Целебеса. Пролив этот особенно богат кораллами, и сквозь стеклянные люки путешественники вдоволь могли любоваться живыми лесами, выросшими на красных утесах.
Маудлин не расставалась с корсаром. Она постоянно беседовала с ним, беспрерывно находила предлоги, чтобы быть возле него. А так как Джоан, в свою очередь, не расставалась с дочерью, то все трое были вместе. Арман и Оретт, счастливые, довольные, что избавились от зубов даяков, также не отходили друг от друга. Только Робер и Лотия держались в отдалении друг от друга и лишь украдкой обменивались грустными взглядами.
Между ними встало непреодолимое нравственное препятствие, олицетворенное мрачной тенью Ниари, которая беспрестанно вырастала перед их глазами. Фанатик точно следил за своими жертвами. Во всех коридорах и на палубе они беспрестанно встречали горящие, как угли, глаза египтянина. Но только на дочь Хадоров эти глаза смотрели с тихой грустно, а при виде Робера загорались глубокой ненавистью. Очевидно, в глазах Ниари Робер был ответствен за чувство, удалявшее Лотию от исполнения того долга, который, по мнению Ниари, лежал на молодой девушке.
Обезьяна Хоуп особенно привязалась к жениху и невесте и свирепо скалила зубы, когда к ним приближался Ниари. Казалось, животное понимало, что происходило между этими тремя людьми. Большую часть времени обезьяна проводила около люка, внимательно вглядываясь в подводные пейзажи, проносившиеся перед ее глазами. Что-то похожее на удивление светилось при этом в ее глазах при виде зрелища, так не похожего на то, что она видела в родном лесу. Подводное судно приближалось к Яве, но, вместо того чтобы идти прямым путем, оно делало длинные обходы, то поднимаясь ближе к поверхности, то опускаясь на значительную глубину и как будто что-то разыскивая. Арман обратил на это внимание Джеймса.
– Вы правы, – сказал тот, на минуту отрываясь от разговора с Маудлин. – Я действительно ищу тут одну вещь.
– Не будет нескромностью спросить, что вы тут ищете?
– Нисколько, я тут ищу телеграфное бюро.
Этот ответ был произнесен с таким удивительным хладнокровием, на которое способны одни только англичане. Француз остолбенел от удивления.
– Из этой шутки я могу заключить только, что вы не хотите отвечать мне, – проговорил он несколько обиженным тоном.
– Вы ошибаетесь, – с улыбкой проговорил Джеймс. – Я и не думаю шутить. Как вы назовете то место, где записаны депеши и где я могу взять их, как не в телеграфном бюро?
– Да, но на дне океана…
– Правда, прежде не было необходимости, но последняя поневоле развивает изобретательность.
– Мы с мужем прекрасно знаем это, – с улыбкой заметила Оретт.
– Дело в том, что, ведя борьбу с английскими властями, я должен знать все, что они против меня предпримут. Ввиду этого я устроился таким образом, чтобы получать все телеграммы, передаваемые по подводным кабелям, соединяющим Сидней с остальным миром.
Арман даже глаза вытаращил.
– Как! – воскликнул он. – Значит, вы прерываете сообщение между метрополией с колониями?
– Извините, этого я не говорил. Прервать сообщение было бы нецелесообразно. Через неделю открылось бы, что передача депеш прекратилась, предположили бы, что кабель где-то испортился, снарядили бы экспедицию для поисков места повреждения, и, таким образом, вся моя комбинация была бы открыта.
– Совершенно справедливо. Но раз вы получаете депешу, то тот, кому она предназначена, ее не получает?
– Ошибаетесь. Ведь я вам сказал, что власти не должны знать об этом, и они действительно ничего не знают.
– В таком случае я ничего не понимаю, – сердито проговорил Арман, – впрочем, мне пора бы уже привыкнуть. С тех пор как я познакомился с вами, я все время вращаюсь в области необъяснимого.
При этих словах Маудлин неудержимо расхохоталась. Ее веселость была так заразительна, что вслед за ней стали хохотать и Джоан, и Оретт, и даже сам Арман.
Наконец девушка немного справилась с душившим ее смехом.
– Джеймс Пак, – проговорила она с гордостью, – очень ученый человек, и не вы один, сэр Лаваред, удивляетесь его изобретательности.
– Нет, войдите в мое положение! – воскликнул Арман. – Ведь я положительно страдалец! Подумайте, каково это для журналиста по призванию жить среди невиданных вещей и не написать ничего, не понимая обстановки, не отправить ни одной корреспонденции. Прямо можно из окна выброситься от отчаяния. Да и из окна-то не выбросишься, какие тут, под водой, окна! Ведь какое дикое положение: нельзя даже высказаться как следует, потому что обычные выражения оказываются совсем не пригодными в этой обстановке!
Действительно, на человеческом языке не было слов, чтобы передать впечатление этого путешествия, в котором чудесное, необычайное встречалось на каждом шагу. Маудлин была очень польщена этим замечанием Робера, которое являлось новым комплиментом тому, которому она всем была обязана, и в порыве благодарности она невольно крепче сжала в своих ручках руку корсара.
– Сейчас я объяснюсь, – проговорил тут Джеймс. – То, что так вас удивляет, не что иное, как простое приложение телеграфирования без проволок. У вас во Франции приписывают это изобретение Маркони. Прежде всего, я считаю справедливым восстановить истину. Маркони, в сущности, ничего не изобрел. Он просто построил по принципу, выработанному двумя учеными: немцем Герцем и французом Бранли. К тому же во Франции есть один техник по имени Дюкретэ, аппараты которого работают ничуть не хуже аппаратов Маркони.
Арман и Робер поклонились с видом удовлетворения.
– Герц, – продолжал Джеймс, – сделал доступным то, что названо по его имени электричеством Герца. Что это за электричество? Постараюсь объяснить вам это как можно подробнее.
– Представьте себе, – начал он снова, рисуя чертеж в своей записной книжке, – представьте себе два шара А и А-1. Оба шара наэлектризованы, но не настолько, чтобы между точками В и В-1 могла явиться искра. Очевидно, что, соединив эти точки проводником, электричество объединится. Если теперь вы возьмете проводник С, соедините его концы с шарами и введете в цепь гальванический элемент, то на одном шаре будет скапливаться положительное, на другом отрицательное электричество. Напряжение электричества на том и другом шаре будет все возрастать и, наконец, дойдет до такого предела, что между точками В и В-1 появится искра. Во время существования искры она является проводником, и электричества шаров соединяются. Таким образом, происходит ряд электрических разрядов, отстоящих друг от друга по времени на величину, равную промежутку между искрами. Герц доказал опытным путем, что такой разряд производит в воздухе электрическую волну, которая ощущается на известном расстоянии без всяких проволок. В том и состояло открытие Герца.
– А в чем же состояло открытие Бранли? – спросила Оретт.
– А Бранли открыл приемник для таких волн. Трубка с железными или серебряными опилками, подобная трубке ZZ-1, является плохим проводником электричества. К глубокому удивлению, она стала хорошим проводником, будучи введенной в сферу действия электрических волн Герца, и сохранила свою проводимость и после прекращения волны, если только не подвергалась ни малейшему сотрясению. Это и послужило основанием для устройства приемника. Трубка с опилками вводится в гальваническую цепь и пропускает через себя ток каждый раз, как на нее воздействует волна Герца. Для устранения последующей проводимости трубка эта в промежутке между волнами подвергается ударам колеблющегося молоточка, такого же, как в электрическом звонке. Таким образом, если как производитель волн, так и приемник соединить с аппаратами Морзе, то депеша, выстукиваемая на одном аппарате, без всякого посредства проволок воспроизводится на другом.
Маудлин с блестящими глазами слушала это объяснение, доставлявшее ей видимое удовольствие. Но Арман был не из тех, кто мог покончить с вопросом, не исчерпав его до дна.
– Прекрасно, – сказал он, – вы понятно изложили теорию телеграфа без проволок. Но я все еще не вижу связи между этим открытием и… перехватыванием депеш.
– А это изобретение сэра Джеймса! – вскричала Маудлин.
Все невольно взглянули на девушку, и она вспыхнула и поникла головой. Джеймс поспешил заговорить снова, чтобы отвлечь от нее всеобщее внимание.
– Сейчас я отвечу на ваш вопрос, сэр Лаваред, – начал он. – Моя задача состояла в том, чтобы действием электрического тока, проходящего по кабелю, получить волны Герца. Этого я достиг так. – Он снова взял карандаш и начал чертить в своей книжке. – Вам известно, как устроен подводный кабель. Необходимо, во-первых, изолировать проводник от морской воды, которая тоже проводит электричество, а во-вторых, придать кабелю достаточную прочность, чтобы он от трения об утесы не оборвался или еще от каких-либо причин. Поэтому кабель состоит из трех частей, центральная представляет собой проводник, по которому идет ток, и состоит из семи проволок, прикасающихся друг к другу. Эта часть окружена изоляционным слоем гуттаперчи или другого изолирующего вещества. Наружный слой состоит из стальной проволоки, обмотанной пенькой, и служит для предохранения проводника и изолирующего слоя от механических повреждений. Мое приспособление состоит из следующих частей: сквозь предохранительный слой я пропустил конический клин, острие которого проникнет на две трети в слой гуттаперчи. В клин я поместил небольшую бобину. Электрический ток, проходя по кабелю, возбуждает через влияние тока в бобине, который приводит в движение молоточек или, выражаясь технически, колебатель, помещенный, как и задняя часть бобины, в непроницаемом для воды ящике из толстого стекла. Колебатель, пока на него действует ток, замыкает проводник Герца, вследствие чего получаются электрические волны. Эти волны могут распространяться и через воду, а также обладают свойством проникать сквозь стекло. Таким образом, они доходят до другого ящика, помещенного на некотором расстоянии от первого. В этом втором ящике заключается несколько усовершенствованный мною приемник Дюкрете. Прерывающийся ток в телеграфном кабеле возбуждает точно такой же ток в волнообразователе, этот ток воспринимается приемником, к которому приспособлен аппарат Морзе, который и записывает депешу. Самая же депеша благополучно доходит по адресу. Вот и вся тайна. Теперь я приказал разыскать эти аппараты, чтобы снять их.
– Снять?
– Разумеется. Свидание, назначенное мною английскому флоту, уже решено в принципе принять. Следовательно, мне аппараты больше не нужны.
В эту минуту корабль резко остановился и замер.
– Что это? – спросили пассажиры.
Джеймс подошел к люку.
– Место найдено, – проговорил он. – Не хотите ли взглянуть, как работают мои молодцы?
Все подошли к окнам. Морское дно все было залито светом судовых фонарей. Подводный кабель, шедший из Сиднея в Батавию, извивался, как огромная змея. Неподалеку виднелся стеклянный ящик, около него суетились матросы в скафандрах. Это было какое-то странное, сказочное зрелище.
Пользуясь тем, что никто не обращал на нее внимания, Джоан отозвала в сторону Маудлин.
– Можно мне задать тебе один вопрос?
– Конечно. Разве нужно об этом спрашивать?
– Нужно, дитя мое. Ты так недавно со мной, что мне не хотелось бы делать тебе неприятно.
– От вас мне все приятно, мама.
– Ты говоришь искренне, я вижу это по твоим глазам. Так скажи мне: ты не невеста Джеймса?
Яркая краска залила щеки девушки.
– Нет, мама, – прошептала она.
– Однако я вижу, что ты относишься к нему не совсем равнодушно. Ты выдаешь себя каждую минуту.
– Это правда, мама. Да и может ли быть иначе?
– Я и не думаю упрекать тебя. Но иногда ты грустишь, задумываешься… Почему?
Девушка обвила шею матери руками и тихо прошептала:
– У меня нет от тебя тайн, мама, а он все от меня что-то скрывает. Я знаю, я чувствую, что я для него все, что он меня любит больше жизни, а между тем он всегда говорит так, будто, когда он закончит свое дело, нам придется расстаться. А я не хочу этого, мама, не хочу! – прибавила она уже сквозь слезы.
Долго еще шептались обе женщины и не заметили даже, как все работы кончились, и Джеймс объявил, что теперь можно плыть прямо к Золотому острову. На чем решили они? Бог весть. Можно думать, однако, что Маудлин заключила тайный союз с матерью. С этого времени леди Джоан стала расспрашивать матросов, с которыми ей только приходилось встречаться. Она интересовалась, где они познакомились с корсаром, как поступили к нему на службу и кем его считают. И каждый раз она слышала какой-нибудь восторженный рассказ, все эти люди были обязаны своему командиру или жизнью, или честью. Всякий из них был живым свидетелем храбрости и великодушия корсара, все они принадлежали ему душой и телом, но никто не знал, кто он. Они на него смотрели, как на своего спасителя, и со скромностью, свойственной простым людям, не пытались проникнуть в тайну своего начальника. Казалось, эти люди находили, что этот человек сделал так много добра, что имел право хранить свою тайну.
Это соображение приходило в голову и леди Джоан, но она упорно продолжала свои расспросы. Впрочем, ею руководило не простое любопытство. Она была матерью и хотела знать, что мешает счастью ее дочери.
* * *
Дни проходили. Оба подводных судна шли теперь вместе, проносясь с головокружительной быстротой по узким проливам Океании. Они миновали Яву, Тимор, Новую Гвинею, обогнули мыс Йорк, прошли через Торресов пролив, где погибло столько судов, пересекли во всю длину коралловое море, пронеслись между островами Лоялти и Новыми Гебридами, употребили целый день, чтобы пройти по извилистым проливам архипелагов Тонги и Вити, и вошли, наконец, в Полинезию, эту страну, где острова рассыпаны, как пыль, по меткому выражению чилийского историка Педро да Бальма.
Наконец, поднявшись на поверхность, они очутились возле острова Атиу, крупнейшего из островов архипелага Кука. Джеймс собрал всех на верхней палубе и указал на острую вершину, поднимавшую вдали.
– Золотой остров, друзья мои, – сказал он. – Через час мы будем дома.
Пассажиры с любопытством смотрели на этот остров, затерянный в океане, среди необозримой Тихоокеанской равнины, островок, куда их таинственный хозяин приглашал военные суда Великобритании. По мере того как они приближались к берегу, все яснее и яснее вырисовывались подробности. Остров представлял собой нагромождение утесов в форме полумесяца, в вогнутости которого свободно могли поместиться все флоты мира. Только вход в эту гавань был не совсем удобен. Вдоль берега шел ряд рифов, а с океаном они соединялись узкими проходами между скалами.
– Центральный гранитный конус вулканического происхождения, а наружные рифы – постройка кораллов. Они окружают остров настоящим атоллом, – объяснил Джеймс.
Суда вошли в центральный проход, шириной метров в двести и глубиной метров в пятнадцать. Справа и слева волны, шумя и пенясь, разбивались о камни. Среди белой пены ровный и гладкий, как зеркало, канал походил на почерневшую дорогу, пролегающую по снежному полю. На всем его протяжении не было ни одного рифа, ширина его всюду была одинакова. Это явление довольно частое, кораллы нередко возводят свои постройки с такой правильностью, как лучшие инженеры. Суда вошли в пролив.
– Прошу всех сойти вниз, господа. Корабль сейчас опять погрузится в воду.
– Зачем? – удивился журналист.
– Вход в мое жилище расположен под землей, – просто отвечал Джеймс.
– Под землей?
– Да, Золотой остров такой же потухший вулкан, как и Тенерифский пик. Когда-то в его пещерах кипела лава. Но однажды морская вода хлынула в образовавшуюся трещину. Завязалась страшная борьба между двумя стихиями, но в результате вода победила, и на месте кратера, где когда-то сверкала расплавленная лава, образовалось внутреннее озеро. Здесь природа устроила для меня убежище и заложила золотые жилы, которые указал мне бедный рудокоп. Здесь она приготовила неисчерпаемые сокровища, которые дали мне возможность начать борьбу во имя справедливости и истины. Но спускайтесь, господа, – спокойно прибавил он.
Через минуту все уже были в салоне и стояли перед люками, корабль медленно опускался, пока не достиг темневшего отверстия, сквозь которое смутно виднелся подземным проход. Послышался звонкий удар колокола.
– Я извещаю так о моем прибытии, – проговорил Джеймс. – Сейчас нам осветят дорогу.
Действительно, не успел он договорить, как зеленоватый сумрак сменился ослепительным светом. Электрические лампы, висевшие под сводом этого подземного туннеля, загорелись разом, и корабль смело двинулся вперед.
– Но ваш Золотой остров – это какой-то дворец «Тысячи и одной ночи»! – вскричал Арман.
– Да, – проговорил Джеймс, нахмурившись, – тысячи и одной ночи страданий, горя, труда… Тысячи и одной ночи ради правосудия!..
В его словах каждый почувствовав скрытую драму. Все умолкли. Вдруг проход сразу расширился, корабль замедлил движение и всплыл на поверхность, где и остановился.
– Можно выходить, господа, – проговорил Джеймс.
Пассажиры с понятным любопытством кинулись по лестнице и поспешно поднялись на палубу. При виде зрелища, которое им представилось, у всех вырвался невольный крик восторга.
Корабль стоял посреди громадной пещеры, залитой светом электрических ламп. По стенам тянулись ярко-желтые полосы, как будто слои золота чередовались с темными слоями гранита.
– Золотоносный кварц, – проговорил Джеймс.
Невдалеке виднелись башенки двух других судов; на берегу находилась группа матросов, составлявших экипаж судна номер три, прибывшего сюда несколько ранее остальных. Из пещеры в разные стороны расходились освещенные галереи, все это производило впечатление чего-то сказочного.
От берега отделились шлюпки и подошли к судам.
– Прошу садиться, господа. Милости простим. Сейчас я вам покажу тот природный дворец, где в течение трех недель нам придется ожидать английский флот.
Пассажиры быстро разместились по лодкам и скоро уже входили в одну из галерей.
