Поль д'Ивуа
Вокруг света с десятью су в кармане
© ООО ТД «Издательство Мир книги», оформление, 2010
© ООО «РИЦ Литература», 2010
Духовное завещание кузена Ришара
– Итак, ваш ответ?
– Я уже вам сказал, господин Буврейль: никогда!
– Подумайте еще, Лаваред!
– У меня уже все обдумано. Никогда, никогда!
– Да поймите, вы ведь в моей власти, и если выведете меня из терпения, то завтра же вся ваша обстановка будет продана и вы останетесь без крова!
– Прибавьте еще: и без гроша.
– А между тем, если вы согласитесь – вам предстоит прекрасная партия, состояние, независимость.
– И вы воображаете, что я, сделавшись зятем господина Буврейля, бывшего полицейского доносчика и агента по сомнительным делишкам, – не перестану уважать себя?
– Вы, жалкий журналист, должны гордиться тем, что на вашу долю выпадает честь сделаться зятем такого богача, как я! Уж не говоря о том, что дочь моя, Пенелопа, вас любит, что я даю за ней в приданое двести тысяч франков, а в будущем и еще больше…
– Дело не в вашей дочери: меня отталкивает не женитьба и не ваша дочь, а ее отец.
– Нельзя сказать, чтобы вы были очень любезны, господин Лаваред.
– А мне это совершенно безразлично, Буврейль.
У нашего богача был еще последний аргумент. Буврейль стал медленно раскладывать и пересчитывать белые и синие подлинники и копии гербовых бумаг.
– Вот, кроме трех просроченных квитанций, еще и ваши векселя, которые я скупил, чтобы иметь вас в своих руках. Все ваши долги погашены.
– Как это любезно с вашей стороны! – заметил иронически молодой человек.
– Да, но зато теперь я ваш единственный кредитор. Если вы женитесь на Пенелопе, я возвращу вам все ваши долговые обязательства. В случае же отказа я буду вас преследовать по суду.
– Сделайте одолжение… сколько угодно!
– Ведь здесь векселей на двадцать тысяч франков, а с моими издержками сумма эта скоро удвоится…
– Однако и делец же вы!
– Прошу вас решить немедленно, так как мне необходимо ехать в Панаму, чтобы навести справки на месте по поручению акционерного общества.
– И нашло же это общество кому доверить свои интересы… Что касается моего решения, то оно вам уже достаточно хорошо известно, чтобы больше к нему не возвращаться. Итак, покончим, нам не о чем больше говорить. Можете обращаться к вашим судебным приставам, поверенным, адвокатам. Идите, наслаждайтесь вашими гербовыми бумагами, это ваша любимая пища, а я ее не перевариваю… До свидания.
Буврейль собрал бумаги, надел шляпу и, хлопнув дверью, вышел. Он был недоволен.
Как видно из предыдущего разговора, Буврейль был одним из тех людей, которые не только не брезгают никакими средствами для своего обогащения, но еще и требуют всеобщего к себе уважения.
Что же касается до нашего героя, Лавареда, то с ним надо познакомиться поближе.
Арман Лаваред родился в Париже. Отец его был южанин, а мать бретонка. От отца он унаследовал смелость и энергию, а от матери – ее спокойный, рассудительный характер. Кроме того, как дитя Парижа, он отличался живым, насмешливым умом, которого ничем не удивишь и не озадачишь.
Оставшись рано сиротой, он воспитывался у своего дяди Ришара, причем заботы дяди о его воспитании ограничивались платой за уроки и не распространялись на нравственное развитие мальчика.
У дяди Ришара и без того было много забот о своем собственном сыне – Жане, кузене Армана Лавареда. Характеры двоюродных братьев были совершенно различны. Насколько Арман был цветущим, веселым и расточительным, настолько Жан был болезнен, грустен и расчетлив.
Жан был немного старше Армана. В 1891 году первому было около 40 лет, а второму 35. Жан продолжал солидно поставленное большое торговое дело отца и быстро обогатился. Будучи слабого здоровья и тяжелого характера, он кончил тем, что возненавидел даже Париж, Францию, своих друзей и родственников и поселился в Англии, в Девоншире.
Богатством своим он обязан был случайной коммерческой сделке, когда взамен уплаты за нагрузку хлопка в Америке он получил прекрасное имение. При своей необщительности он был вполне доволен, что может жить в стране, где у него не было знакомых.
Тем временем смелый, предприимчивый, любивший разнообразие Лаваред порядком растратил свой капитал.
В 1870 году, еще юношей, он поступил волонтером в армию генерала Шанси, где впервые узнал, что значит храбрость. Затем он снова принялся за науку, попробовал заняться медициной, но, познав близко людские недуги, получил к ним отвращение. Затем он принялся за морские науки, побывал в плавании и даже получил некоторые познания в области кораблестроения. Но как только морское дело перестало быть для Армана загадкой – он охладел к нему и отдался новым увлечениям.
По возвращении в Париж Лаваред отправился военным корреспондентом на русско-турецкую войну, где пробыл все время кампании, был свидетелем осады и взятия Плевны, пробрался в Азию и в конце концов почувствовал, что нашел свое призвание. Из него вышел прекрасный корреспондент. Его можно было встретить в Тунисе, Египте, Сербии, России, Италии и т. д. – словом, везде, где парижская пресса имеет своих представителей. Обладая живым умом, энергией, крепким здоровьем и имея некоторое понятие о всех науках, Лаваред сделался журналистом.
В начале этой главы мы и застаем его в роли журналиста за неприятным разговором с Буврейлем.
Из нашего описания его характера ясно, что Лаваред, тратя деньги без счета, не думая о завтрашнем дне и ставя выше всего свою независимость, не мог быть богатым. Он зарабатывал, правда, много, но не откладывал и жил широко.
Однако разговор с Буврейлем заставил его призадуматься.
«Это животное, – думал он не без основания, – наложит арест на мое жалованье. Он способен наделать мне массу неприятностей, до продажи моего имущества включительно. Но так как он не успеет сделать этого ранее, чем через двадцать четыре часа, то, значит, сутки я еще могу быть совершенно спокоен».
И в самом деле, в этот вечер он заснул сном праведника и проснулся лишь тогда, когда на следующий день его разбудила старушка Дюбуа, относившаяся к нему очень сочувственно:
– Вам письмо, господин Арман. Его принесли от нотариуса. Ваш адрес не был точно известен посланному, и ему пришлось пробегать весь вечер. Где он только не побывал: и в редакции, и в ресторане; в конце концов он пришел сюда очень поздно и поручил мне передать вам письмо рано утром.
– Благодарю вас. Вы уверены, что это от нотариуса?
– Да, по крайней мере, он мне так сказал.
– Я боюсь, как бы это не было от судебного пристава. Не проделки ли это Буврейля!
Лаваред был настолько беспечен, что даже не распечатал письма; он прочел утренние газеты, оделся, отправился завтракать и только по дороге решился, наконец, его вскрыть. Действительно, это было письмо от нотариуса.
Господин Панабер приглашал его прийти безотлагательно по делу, касающемуся лично Лавареда. Самая обычная, ничего не объясняющая формула приглашения. Позавтракав, Лаваред отправился к нотариусу, так как ему было назначено явиться к двум часам.
По дороге он встретил семью англичан, шедших по тому же направлению. Без сомнения, это были англичане; мужчина лет пятидесяти, с классической выдержкой и неизбежными бакенбардами, в клетчатом костюме и дорожном пальто, по которому легко узнать путешествующего англичанина; старушка-мать или гувернантка, в жалкой круглой шляпе с зеленым вуалем и в длинном бесформенном макинтоше, сопровождавшая молодую девушку. Эта последняя была свежа и красива, с тем чудным цветом лица, который присущ большинству красивых англичанок.
Лаваред невольно взглянул на нее.
В ста шагах от них, на перекрестке Шатоден и Фобур-Монмартр, съехались три кареты с разных сторон. Молодая англичанка не заметила третьей кареты и была бы раздавлена, если бы не Арман, который стремглав бросился к лошадям и остановил их.
Кучер выбранился, лошади заржали, прохожие подняли крик, а молодая девушка отделалась только испугом. Она, правда, побледнела, но была совершенно спокойна. Протянув руку Арману, она поблагодарила его крепким пожатием.
– Не за что, мисс, право, не за что…
Отец и гувернантка подошли также к Лавареду и поочередно пожали ему руку.
– Вы меня благодарите так, как будто я действительно спас вам жизнь, – скромно проговорил он. – А между тем наши извозчичьи лошади так спокойны, что вы, конечно, успели бы пройти.
– Тем не менее вы оказали мне большую услугу; не так ли, папа? Не правда ли, миссис Гриф?
– Конечно, – ответили оба.
– С этих пор я считаю себя обязанной вам. Я никак не могу привыкнуть к парижским улицам и особенно волнуюсь, когда мне приходится отыскивать дорогу.
– Не позволите ли вам помочь в этом? – спросил любезно Лаваред.
Тогда отец вынул из портфеля письмо и сказал:
– Мы идем к нотариусу…
– И я также.
– Да еще к нотариусу, которого мы не знаем.
– Так же, как и я.
– Он живет в Шатоден.
– И мой тоже.
– Господин Панабер.
– Ну, да, это его фамилия!
– Какое странное совпадение!
– Странное – может быть; но для меня весьма приятное. Вы не откажете мне в удовольствии проводить вас?
Приходят к нотариусу, предъявляют свои письменные приглашения, и всех их вводят в кабинет, исключая гувернантку, которая остается ждать в конторе.
«Значит, мы пришли по одному и тому же делу», – одновременно подумали Лаваред и англичанин.
Какая странная игра судьбы! Люди, никогда не знавшие друг друга, призваны вместе к одному и тому же нотариусу, о существовании которого никто из них до сих пор и не подозревал.
Господин Панабер, не любивший терять времени даром, поклонился и сразу приступил к делу.
– Господин Лаваред, господин Мирлитон, мисс Оретт, – начал он, – честь имею выразить вам свое сожаление по поводу смерти одного из лучших моих клиентов, владельца замка Марсоней в Кот-Доре, двух домов в Париже, на улице Обер и на бульваре Мальерб, и замка Беслет в Девоншире. Имя умершего Жан Ришар.
– Мой двоюродный брат! – воскликнул Лаваред.
– Мой сосед! – проговорил англичанин.
И оба посмотрели друг на друга, хотя без недоверия, но с видимым удивлением.
Между тем нотариус хладнокровно продолжал:
– Согласно воле покойного, я пригласил вас сюда, чтобы прочесть его духовное завещание, написанное собственноручно, занесенное в книгу и скрепленное его подписью.
Он быстро прочел обычное обращение и остановился на следующем:
– «Включая вышеозначенные дома и владения, ренты, акции, облигации и наличные деньги, хранящиеся у моего нотариуса, состояние мое достигает приблизительно четырех миллионов франков. Так как у меня нет ни брата, ни жены, ни детей, ни прямых потомков, то моим единственным наследником является мой двоюродный брат Арман Лаваред…»
– Как вы сказали? – прервал Арман.
– Подождите, – возразил нотариус. – «Но я его назначаю полным наследником при одном условии. Так как он не знает цены деньгам и может попусту растратить мое состояние, как он это сделал во время нашей совместной поездки в Булонь-сюр-Мер (это удовольствие обошлось ему в две тысячи франков, тогда как я истратил сто шестьдесят четыре франка восемьдесят пять сантимов), то во избежание этого я ставлю следующее условие: Лаваред должен отправиться из Парижа с гривенником в кармане, как вечный жид. И подобно ему, с этими деньгами объехать вокруг света. Это принудит его быть экономным. Я даю ему ровно год для выполнения этого условия. Конечно, нужно, чтобы кто-нибудь сопровождал Лавареда для контроля над его действиями; для этой цели я назначаю человека, который лично заинтересован в этом деле и на которого вполне можно положиться. Это мой сосед по Бастль-Кестлю, господин Мирлитон, которого я назначаю наследником всего моего состояния вместо Армана Лавареда в том случае, если последний не исполнит в точности предложенного мною условия…»
– Как – меня? – воскликнул англичанин. – Да я ведь очень мало знаю этого оригинала, и у нас постоянно были с ним тяжбы!..
– «Господин Мирлитон, – продолжал непоколебимо метр Панабер, – хорошо умеет отстаивать свои права. Как только мне делалось скучно, я затевал с ним всевозможные споры: то дело касалось общей стены, то реки, разделявшей наши парки, то сбора плодов с деревьев, росших на границе наших владений. Это меня развлекало и разнообразило мою скучную жизнь. Ввиду этого господин Мирлитон, которому я условно завещаю мое состояние, сумеет воспользоваться своим правом. Само собою разумеется, что в случае недобросовестного отношения к бедному Лавареду, господин Мирлитон лишается наследства. Он должен исполнять свою обязанность честно и бескорыстно. Сознаюсь, что не без злорадства предвижу, как мой милый расточительный двоюродный братец будет лишен наследства».
Это чтение произвело различное впечатление на слушателей. Лаваред улыбался, искренно или принужденно, – сказать трудно. Сэр Мирлитон оставался спокойным. Одна только мисс Оретт была видимо взволнована. Она покраснела, потом побледнела и, взглянув на этих двух господ, мечтавших о четырех миллионах, первая заговорила.
– Отец, – сказала она, – ведь ты не способен обмануть этого молодого человека, не сделавшего тебе ничего худого?
– Дочь моя, – ответил он, – дело есть дело, и, конечно, было бы неблагоразумно упустить такое состояние. Невозможно не только совершить кругосветное путешествие, но и проехать на эти деньги из Парижа в Лондон…
– Итак, вы от этого не отказываетесь?
Нотариус вмешался в разговор:
– Если бы ваш отец и отказался, то все-таки Лаваред не получит наследства, не исполнив данных условий. Но если он откажется сам…
– Вы шутите, – воскликнул Арман, – с неба валятся миллионы, и вы думаете, что я равнодушно буду смотреть на них? Кроме того, то, чего требует мой кузен, не так уже трудно исполнить. Тот, кто привык путешествовать между Бастилией и бульваром Маделен, не имея ни гроша, может съездить к самому черту всего за гривенник!
– Вы хотите попробовать? – сказал англичанин. – Хорошо, сделайте милость. Я постоянно буду следить за вами, и не пройдет двух дней, как я выиграю дело.
– Хорошо, я принимаю вызов, – холодно заметил Лаваред. – Буду ждать вас завтра утром на Орлеанском вокзале!
Затем Арман обратился к господину Панаберу:
– Я вернусь в вашу контору двадцать пятого марта девяносто второго года до окончания занятий.
И он спокойно вышел.
Прятки
Выйдя от нотариуса, Лаваред закурил сигару и шел в продолжение получаса, обдумывая, что ему предпринять. Он нашел свою первую мысль великолепной; ему, как любителю приключений, улыбалась эта поездка за золотым руном. В успехе он не сомневался. Но, обдумывая свой план, он отдавал себе отчет и в тех бесчисленных препятствиях, которые могут ему встретиться. В таких размышлениях он дошел до собора Маделен. Его задумчивое лицо озарилось улыбкой. Он что-то придумал. Но что же? Перейдя улицу, он вернулся в редакцию своей газеты «Эхо Парижа» и там написал для следующего номера заметку, где, обозначив действующих лиц под очень прозрачными псевдонимами, рассказал всю историю духовного завещания. Затем он прошел к кассе, где его ожидало первое препятствие, а именно: по приказу Буврейля ему не выдали жалованья.
– Хорошо, – сказал он, – это начало!
Он отправился к себе. Тут старушка Дюбуа сообщила ему, что приходил судебный пристав и велел вынести всю его обстановку по распоряжению господина Буврейля.
– А мне какое дело, – сказал весело Лаваред. – Завтра я уезжаю на тот свет!
– Боже мой! – вскрикнула добрая старушка. – Надеюсь, вы не собираетесь лишить себя жизни, господин Арман! Не в деньгах счастье, – утешала она его.
– Успокойтесь, – сказал он, смеясь, – тот свет, куда я отправляюсь, – Америка. Там я должен получить от одного родственника наследство в четыре миллиона.
– Ну и напугали же вы меня!
Лаваред нанял извозчика и велел везти себя на Орлеанский вокзал, в бюро отправки товаров большой скорости; он знал одного из чиновников бюро, которому от времени до времени давал билеты в театр. Пробыв с ним несколько минут, Арман пошел на товарную платформу, где находились различные тюки, ящики, корзины и т. д.
Вполне довольный своим осмотром, он вернулся в бюро и написал накладную, которая удивила чиновника и заставила улыбнуться сопровождавшего его друга.
– Это в Панаму? – спросил надзиратель.
– Да, в Панаму, – ответил Лаваред, – большой скоростью. Этот тюк должен быть отправлен завтра утром с экспрессом.
Затем он снова вернулся на платформу, попросил у рабочего кисть и ведро черной краски и на громадном деревянном ящике написал большими буквами слово «Панама». Ящик имел форму рояля. Лаваред стер все бывшие на этом ящике надписи и снял все ярлыки, затем дал на чай помогавшим ему рабочим, дружески пожал руку помощнику начальника, который не мог сдержать своей улыбки.
– Как шутка – это довольно удачно. Но ручаетесь ли вы, что Компания от нее ничего не потеряет? – спросил помощник.
– Я отвечаю за все. Когда я получу наследство, то обещаю вам хороший обед и ложу в опере.
Затем он снова сел в экипаж и, не теряя времени, отправился на бульвар. Заглянув в портмоне, Арман увидел, что осталось еще несколько луидоров. Надо было их истратить в тот же вечер или ночью, что было, впрочем, нетрудно. Он пригласил нескольких товарищей, заказал обильный обед с хорошим вином, провел превеселый вечер, закончившийся тонким ужином с шампанским… Таким образом, к утру у него осталась только монета в два франка.
– Вот все, что мне нужно!.. Полтора франка на извозчика и десять су – на кругосветное путешествие.
В восемь часов утра наш путешественник отправился на Орлеанский вокзал. Правда, он не спал всю ночь, мысленно решив, что успеет выспаться в дороге. Он быстро исчез на багажной станции.
Через некоторое время среди пассажиров скорого поезда появились наши знакомые.
Вот показался и Буврейль в сопровождении своей дочери Пенелопы и ее горничной.
Откровенно говоря, долговязая, костлявая Пенелопа с желчным цветом лица и надменным, самоуверенным видом, конечно, не могла прельстить Лавареда. Она сознавала, что богата, гордилась этим, и отказ Лавареда жениться на ней оскорбил ее самолюбие. Она посоветовала отцу голодом принудить молодого человека сдаться.
Старый хитрец внимательно читал только что вышедшую газету «Эхо Парижа», а именно заметку Лавареда. Он узнал себя в лице господина Шардонера – «птицы из породы коршунов», пробежал всю статью, читая между строк, затем передал газету дочери и высказал ей свое мнение по поводу статьи.
– Как! – сказала она, прочитав ее. – Этот господин, отказавшийся от меня, получит четыре миллиона, если ему удастся совершить кругосветное путешествие без денег?…
– Одно это доказывает, что он сумасшедший.
– Надо надеяться, что это предприятие ему не удастся.
– Будь спокойна, он скоро вернется в Париж, сконфуженный и полный раскаяния. Он так запутался в моей сети векселей, что будет счастлив заключить мир, прося твоей руки.
Пенелопа вздохнула. И без того некрасивая, она становилась прямо уродливой, когда вздыхала.
– А ведь как хорош-то! – сказала она, закатывая к небу глаза цвета помоев.
В это время носильщики перевозили в тачке ящик, форма и размер которого привлекали всеобщее внимание.
– Смотрите, – сказал господин Буврейль, – вот ящик, который отправляется туда же, куда и я.
– Его отправляют в Панаму? – спросила Пенелопа.
– Да, так на нем написано.
– Это, вероятно, рояль.
– Должно быть, какой-нибудь инженер хочет усладить свои досуги среди болот.
– Остерегайся, пожалуйста, лихорадок, папа.
– Успокойся, с деньгами и здоровье купить можно. Кроме того, я там долго не пробуду. Мне только надо осмотреть дровяные склады, проверить расходы и состояние работ. Я сделаю себе только пометки, а на обратном пути на пароходе составлю отчет для Компании. Все это займет не более двух недель.
– Значит, ты будешь в отсутствии приблизительно недель шесть?
– Не более. Я тебе телеграфирую о дне моего прибытия туда и о дне выезда.
Сказав это, Буврейль сел в купе первого класса, куда не замедлили прийти еще двое пассажиров.
Сэр Мирлитон в сопровождении своей дочери мисс Оретт и гувернантки миссис Гриф прибыли на вокзал в назначенный час с точностью, свойственной англосаксонской расе. Они везде искали, но нигде не нашли Лавареда. Этот последний, как нам известно, не мог быть на пассажирской станции.
– Неужели он уж отказался от своего намерения? – спросил англичанин.
– Не может быть, – ответила мисс Оретт.
Между тем время шло, момент отхода был близок, а Лаваред все еще не появлялся.
– О, – недовольно протянул сэр Мирлитон.
– Ты должен его сопровождать.
– Для этого нужно, чтобы он был здесь.
– Но может быть, он нашел более благоразумным уехать из Парижа в Бордо один, без тебя?
– Он, вероятно, это сделал, чтобы я не мог проверить, взял ли он билет, стоящий более гривенника, – прибавил он, смеясь.
Они осмотрели все вагоны, переполненные пассажирами, но Лавареда между ними не было. Вдруг мисс Оретт пришла счастливая мысль:
– В Париже, в этой суматохе, ты можешь потерять его из виду, но, ожидая его в Бордо, ты его наверно не пропустишь. Ведь на пароходе есть только один путь – по трапу. Он сказал, что в Полиаке будет пересадка на пароход, значит, тебе нужно отправиться туда.
– Я англичанин, и мне ничего не стоит сделать эту прогулку.
– Будь так добр и позволь мне проводить тебя туда, чтобы еще раз проститься с тобой перед кругосветным путешествием.
– Но если Лаваред приедет после отхода поезда, как я узнаю, что он опоздал?
– В этом нам может помочь миссис Гриф, которая его видела вчера на улице и у нотариуса. Пусть она здесь останется и подождет его. Она его узнает, конечно, и даст нам телеграмму в Полиак или в контору пароходного общества.
– Отлично.
Гувернантке объяснили все, что она должна была сделать, и взяли два билета. Мисс Оретт с веселостью, свойственной ее двадцатилетнему возрасту, была в восторге от этой короткой поездки.
Миссис Гриф поцеловала ее.
– До послезавтра, не правда ли, мисс?
– До завтра, может быть. Пароход отходит сегодня вечером и даже не остается на ночь в Бордо. Я думаю вернуться с ночным поездом, и всего вероятнее, что приеду завтра, а не послезавтра.
– Я вас встречу здесь.
– А я извещу вас телеграммой.
– Еще одно последнее распоряжение, миссис Гриф, – вмешался отец. – Как только моя дочь вернется, вы покинете Париж и поедете в Девоншир. Я не знаю, как долго продолжится мое отсутствие, это зависит не от меня, а от Лавареда. Во всяком случае, я предпочитаю, чтобы вы были дома, at home, в Англии.
Миссис Гриф почтительно поклонилась. Мирлитон и Оретт сели в единственное почти свободное отделение вагона и очутились против господина Буврейля, которого они не знали. Этот последний вынул из кармана большой блокнот делового человека и в ожидании отхода поезда стал записывать. В то время как Пенелопа искала глазами свою исчезнувшую горничную, Буврейль писал:
ccc
«1) Предпочтительно останавливаться в английских гостиницах, так как в них больше удобства.
2) Избегать французов, кроме инженеров Компании.
3) Ни с кем не говорить о политике.
4) В случае затруднений прежде всего обращаться к французскому консулу».
/ccc
Пока он это писал, Пенелопа вбежала в купе с сияющим, но взволнованным лицом.
– Папа, папа, – сказала она, – новость!
– Что такое?
– Господин Лаваред едет в одном поезде с тобой.
– В этом поезде?… Но я его не видал!
– Да и никто не видал. Он в ящике!
– В каком ящике?
– Ты ведь видел этот большой ящик с надписью «Панама».
– Тот, в котором находится рояль?…
Мирлитон и его дочь не могли не переглянуться.
– А! Господин Лаваред…
– Я тебе говорила.
Когда англичане произнесли имя Лавареда, Буврейль с изумлением посмотрел на них. В то время как кондуктор запирал двери в купе, он высунулся в окно и успел спросить дочь, стоявшую около вагона:
– Откуда ты это знаешь?
– От горничной. Она встретила одного из своих земляков, рабочего на товарной станции, который и рассказал ей, смеясь, что он видел в товарном отделении, как какой-то господин вошел в ящик. По всем признакам, это был господин Лаваред. Помощник начальника пришел закрыть отверстие, служившее дверью, и велел присутствовавшему при этом рабочему молчать.
– Что он и поспешил не исполнить?
– Ну что ж за беда! Ведь он проболтался только своей землячке, и, кроме нее, на вокзале об этом никто не знает.
– Отлично! Теперь он в моих руках! Я его задержу в Бордо, и его четыре миллиона пропали! – заявил Буврейль.
Мисс Оретт и ее отец не упустили ни одного слова из этого разговора.
Свисток, сигнал – и поезд двигается. Буврейль, высунувшись в окно, посылает дочери прощальный привет, и вот все наше общество отправляется в Бордо-Полиак: Лаваред в своем ящике, Мирлитон, Оретт и Буврейль в своем купе. Всем известна привычка англичан никогда не заговаривать первыми с людьми, которых они совсем не знают. Буврейль заговорил первый.
– Простите, мне кажется, вы знакомы с господином Лаваредом, о котором говорила моя дочь? – обратился он к своим соседям.
– Да, мы его действительно знаем, – ответил сэр Мирлитон. – Но с кем я имею удовольствие разговаривать?…
– Буврейль, известный финансист, председатель синдиката панамских акционеров, – сказал он, подавая свою визитную карточку.
– Благодарю вас, милостивый государь, а я сэр Мирлитон, и вот моя дочь Оретт.
– А! Уж не тот ли вы англичанин, который фигурирует в статье «Эхо Парижа» под именем Мирлитона, эсквайра?
– Я не читал этой статьи.
– Вот она, прочтите.
Быстро просмотрев статью, англичанин сказал:
– Да, это я, а птица из породы коршунов – это вы, вероятно?
– Да. Вот негодяй этот Лаваред!
– Как я вижу, вы не из его друзей…
– О нет!
Мисс Оретт перебила их со своей милой улыбкой:
– Однако ваша дочь только что… Разве не было разговора об их свадьбе?
– Моей дочери хотелось бы этого, но он, бездельник, и слышать не хочет.
Перед мисс Оретт встал образ и вся неприятная фигура Пенелопы, и она в глубине души была вполне согласна с Лаваредом. Она решила, что этот молодой человек, спасший ей жизнь, достоин лучшей доли.
Между тем мужчины продолжали разговор.
– Да, – сказал Буврейль, – я лишу его наследства; сегодня же он будет задержан; вы, как соперник, конечно, будете рады этому и поможете мне?
– Я не намерен ничего предпринимать против него, это вопрос чести, предусмотренный в завещании. Я должен только следить за ним, но не делать ему никаких затруднений.
– Что ж, я буду действовать один, и дальше Бордо он не уедет.
Четырнадцать часов спустя багаж был выгружен на пароходную пристань. Буврейль не упускает из виду ящика со своим врагом и, потирая руки, направляется в контору таможни. В то же время раздается стук в доски ящика и слышится нежный голосок:
– Господин Лаваред! Господин Лаваред!
Это была мисс Оретт, которая инстинктивно, не размышляя, действовала в пользу Лавареда, против Буврейля. Поступая так, она действовала и против своего отца, но она не думала об этом.
– Господин Лаваред!
Ответа не было. Она продолжала вполголоса:
– Верьте мне, вам угрожает опасность, и я пришла вас предупредить.
В ответ послышался шепот:
– Это, кажется, голос мисс Оретт?…
– Да, – радостно сказала она, – выходите скорее!
– Я не выйду из своей спальни, пока ее не перенесут на пароход и я не почувствую, что мы отчалили.
– Но ее даже не перенесут, вашу… спальню!..
– Почему же нет? – спросил он, пораженный голосом Оретт, в котором слышалось отчаяние.
– Потому что один господин… я не знаю его имени… птица из хищников…
– Господин Буврейль?
– Вот именно. Он пошел за таможенными чиновниками и рабочими, чтобы захватить вас.
– Захватить меня, черт возьми!..
Говоря это, он открыл дверь и увидел взволнованную мисс Оретт.
– О, – воскликнула она, – он сообщил об этом в разговоре с моим отцом.
– Но что же он тут делает?
– Мой отец?… Он ведь должен вас сопровождать.
– Нет, не ваш отец, а тот…
– Он говорил нам, что едет в Панаму.
– Благодарю вас, мисс… Итак, господин Мирлитон участвует в заговоре?…
– Нет, папа дал себе слово ничего не предпринимать против вас.
– Чтобы дать Буврейлю возможность действовать?
– Он не имеет права ему препятствовать… Но я…
– Вы! – воскликнул господин Лаваред, выскочив на пристань. – Вы, вы мой ангел-хранитель, и вот почему вас Бог создал такой прекрасной!
– Пожалуйста, без комплиментов, мой спаситель, скорее спрячьтесь, так как они идут…
– Благодарю вас, мой добрый гений!
И, послав ей воздушный поцелуй, Арман спрятался за мешки и тюки, сложенные грудой недалеко от него. Мисс Оретт, слегка взволнованная, но со спокойным лицом, увидела приближавшихся Буврейля, таможенного чиновника и железнодорожного служителя. Из предосторожности она закрыла ящик.
– Вот он, – сказал Буврейль с жестом Наполеона при Маренго.
– Тут? Вы говорите, что тут спрятан человек? – спросил ошеломленный чиновник.
Ни тот ни другой не знали, как открыть ящик. Они пробовали открывать его и втроем, но все было тщетно, и мисс Оретт едва удерживалась от смеха. Тогда они стали толкать ящик, и по весу груза убедились, что ящик был пуст.
– Вы сумасшедший, – сказал железнодорожный служащий Буврейлю, – там никого не может быть.
– Он там! – утверждал Буврейль.
– Смотрите, я поворачиваю ящик одной рукой без малейшего усилия.
– Откройте ящик, и тогда мы увидим…
– Во-первых, у нас нет инструментов, а во-вторых, я не имею права взломать ящик без своего начальника. Я пойду за своими товарищами, чтобы перенести этот подозрительный ящик в бюро.
– А я, – прибавил пристав, – пойду за бригадиром, мы будем присутствовать при взломе.
– Вот так-так! – воскликнул раздраженно Буврейль. – Но ведь тем временем разбойник убежит!
– Ну, тогда останьтесь его сторожить, – сказали они ему уходя.
Буврейлю пришлось одному прогуливаться на небольшом пространстве шагов в двадцать между чемоданами, бочками, тюками, корзинами и разного рода товарами, отправляемыми в Америку или вывозимыми оттуда. Он был один, так как мисс Оретт отошла в ту сторону, где был спрятан Лаваред, подававший ей знаки.
– Я вас умоляю, мисс, уйдите, – сказал он шепотом. – Необходимо, чтобы все происходило без свидетелей.
Она молча поклонилась Буврейлю и пошла отыскивать своего отца.
– Ну что, дочь моя?
– Пока ничего особенного.
– А господин Лаваред?
– Я думаю, что ему удастся уехать.
– Тогда я пойду и куплю себе билет.
– Не себе, а нам!
– Ты тоже едешь со мной? – с английским хладнокровием осведомился Мирлитон.
– Да, папа, – так же спокойно ответила она. – Эта маленькая экскурсия в Панаму может быть интересна, а я еще не была в центре Америки.
– Путешествие просвещает молодежь… Но что ты берешь с собой?
– Небольшой чемодан и несессер с туалетными принадлежностями.
– Неужели, по-твоему, этого достаточно?
