Питер Вронски
Женщины – серийные убийцы: как и почему они становятся монстрами
Детская травма
Психологические травмы, полученные в детстве, – реалии многих мужчин-серийников: 42 процента из них испытывали физическое насилие, 74 процента – психологическое, 35 процентов признавались, что в детстве были свидетелями сексуального насилия, а 43 процента – что сами подвергались сексуальному насилию. О «травмирующих ситуациях, связанных с сексом» сообщили 73 процента преступников, убивавших на сексуальной почве, а 50 процентов признались, что первые фантазии об изнасиловании появились у них в возрасте двенадцати-четырнадцати лет.
Все без исключения женщины-серийницы (семь из семи опрошенных) в исследовании Кини-Хайда признавались, что переживали физическое, психологическое и сексуальное насилие в детстве, а 71 процент – в подростковом возрасте. Четыре женщины (57 процентов) указали, что их обидчиками были не родственники, а две женщины (29 процентов) подвергались насилию со стороны родственников.
В исследовании содержатся данные о группе из восьми женщин – серийных убийц, пять из которых подвергались сексуальному насилию (63 процента), причем четверо пережили насилие, когда им еще не было восемнадцати. Четыре из восьми признавались, что к ним применялось физическое насилие (50 процентов), а две – что стали свидетелями сексуального насилия или жестокого обращения в семье (25 процентов).
Триада Макдональда: жестокое обращение с животными, тяга к поджогам, энурез
Жестокое обращение с животными, тяга к поджогам и ночное недержание мочи – набор поведенческих характеристик (называемый триадой Макдональда), который чаще всего фигурирует в рассказах о детстве серийных убийц. Наличие у ребенка всех трех признаков – серьезный звоночек, указывающий, что с большой долей вероятности он может вырасти садистом. Один из самых распространенных детских маркеров будущих серийных убийц – издевательство над животными и их убийство. Исследование, проведенное ФБР, это подтверждает: 36 процентов преступников мужского пола жестоко обращались с животными в детстве, а 46 процентов – в подростковом возрасте.
Судя по всему, вопросом о проявлениях триады Макдональда в детском возрасте у женщин-серийниц никто не занимался, но в исследовании Шурман-Кауфлин упоминаются случаи жестокого обращения с животными со стороны женщин, которых она опрашивала. Две из них признались, что вешали кошек, две – что душили, одна топила их, одна выпотрошила кошку ножом. Еще одна рассказала, что забила камнями крошечного терьера своей матери.
Природа агрессии у девочек
Одна из причин, почему мы не наблюдаем классической поведенческой триады у девочек и девушек-подростков, состоит в том, что женская агрессия в юности, а затем и во взрослой жизни принимает другую форму. Женщины часто проявляют агрессию опосредованно – манипулируя людьми и вынуждая их прибегать к насилию или подстраивая все так, чтобы намеченная жертва пострадала тем или иным образом.
Недавно обнародованные исследования женской агрессии в обществах разного типа, как примитивных, так и современных, показывают, что девочки дошкольного возраста не уступают мальчикам в жестокости. Чтобы добиться своего, они точно так же готовы толкаться, драться и применять физическую силу. Но по достижении десяти-одиннадцати лет, как показывает практика, уровень их физической агрессии понижается.
Это не значит, что агрессия в этом возрасте сходит на нет, просто она начинает проявляться иначе, чем у мальчиков. Мальчишеская среда поощряет публичные агрессивные выходки, в то время как девочки уже начинают пользоваться недавно освоенными языковыми и социальными навыками, проявляя агрессию завуалированно. Они отдают предпочтение косвенной, или «замаскированной», агрессии, настраивая людей друг против друга или используя социальные связи, чтобы навредить предполагаемой жертве [73]. Распространение сплетен, взаимные оскорбления, изгнание из компании, клубы хейтеров, недавно возникшие веб-сайты хейтеров – обычные способы выражения агрессии у девочек-подростков, которые могут приводить к серьезным физическим последствиям.
Антрополог Ильза Глейзер отмечала, что в Израиле и Замбии женщины, занимающие высокое положение, склонны сплетничать и обвинять во всех грехах других амбициозных женщин из числа своих подчиненных, тем самым оттесняя их от власти. В соседней Палестине нередки случаи, когда отцы или братья убивают женщину, «защищая честь семьи». Эти убийства, как удалось выяснить Глейзер, часто провоцируют сами женщины, распуская грязные слухи и тем самым заставляя мужчин действовать [74]. Девушки порой становятся подстрекательницами и в молодежных бандах Северной Америки: они целенаправленно злоупотребляют сплетнями, вынуждая бойфрендов прибегать к насилию. Все это приводит нас к давно известному понятию женской «замаскированной преступности», когда женщин, нарушивших закон, считают подстрекательницами или вдохновительницами насилия, а не непосредственными участницами [75].
Лишний вес, одиночество и фантазии у женщин – серийных убийц
Шурман-Кауфлин также отмечает, что все без исключения преступницы, с которыми она разговаривала, упоминали, что в детстве страдали от лишнего веса, а 43 процента – от подросткового акне. Сегодня лишний вес – явление широко распространенное, но, когда эти женщины были детьми, этот фактор, наряду с акне, мог усугубить их социальную изоляцию.
Пережитая в детстве социальная изоляция – одиночество – пожалуй, самая типичная черта серийных убийц – как мужчин, так и женщин. Будущих убийц, оторванных от сверстников и товарищей по играм, одолевают навязчивые фантазии, напрямую связанные с их низкой самооценкой, в которых они мстят и верховодят. И ключевое звено тут – фантазии. Изучая досье мужчин, убивавших на сексуальной почве, ФБР не нашло подтверждения гипотезе, что причинение смерти другим – это защитная реакция на пережитый ранее опыт насилия. Проблема тут в том, по мнению аналитиков ФБР, что не все серийные убийцы, с которыми они беседовали, подвергались в детстве жестокому обращению. ФБР пришло к заключению, что в детские годы серийные убийцы, зацикленные на своих прогрессирующих фантазиях, привыкали видеть себя убийцами и сами себя «запрограммировали».
Погруженность в мечты в паре с навязчивой мастурбацией – одна из характерных особенностей серийных убийц в детские годы, которая распространяется и на подростковый возраст, и на годы зрелости. Под погруженностью в мечты в исследовании понимают «любую когнитивную деятельность, которая отвлекает внимание от реальных дел». Под фантазией понимают детализированное размышление, основанное на способности мечтать, полностью поглощающее сознание, которое может выражаться как в образах, так и в одних ощущениях [76]. Согласно исследованию, 82 процента преступников много мечтали в детстве. И те же 82 процента признавались в навязчивой мастурбации (которая, возможно, была связана с их мечтами) [77]. В подростковом возрасте, а затем в молодости и зрелости количество мечтающих и мастурбирующих уменьшилось всего на один процент.
Фантазии помогают снизить чувство тревоги и страха, и в той или иной форме мечтам подвержены все. У ребенка, пережившего насилие, срабатывает понятный механизм – появляются агрессивные фантазии, в которых он видит себя сильным и способным уничтожить обидчика. Но далеко не всегда такие фантазии возникают как реакция на жестокое обращение или насилие: даже относительно рядовые события, вроде развода родителей, болезни родственника или неприязни друзей, могут вызывать у ребенка чувство тревоги, страха и утраты контроля и, как следствие, будить у него агрессивные фантазии как способ справляться со стрессом.
И вот тогда начинают проявляться другие факторы, характерные для детства серийных убийц. Ребенок, не испытывающий привязанности и лишенный общения с окружающими, уходит в свои мечты, не всегда понимая разницу между воображаемым и реальным. Живя в своем мире, он возвращается к одним и тем же фантазиям, детализируя их, находя в них утешение и постепенно сужая зазор между фантазией и реальностью. Опрашивая убийц, ФБР установило, что 71 процент из них в детстве чувствовали себя одинокими. По мере взросления чувство одиночества лишь усиливалось и в подростковом возрасте было характерно уже для 77 процентов [78]. Повышенная социальная изоляция только обостряет желание спрятаться в мечтах, ища в них замену живому общению. По данным Шурман-Кауфлин, 100 процентов опрошенных ею женщин упоминали, что в детстве, юности и зрелом возрасте жили очень обособленно и что, оставаясь в одиночестве, давали волю воображению.
Развитие такой личности начинает больше зависеть от вымышленной реальности, чем от социальных контактов. Ребенок сбегает в мир мечты, который полностью контролирует. Постепенно развивается привыкание, особенно если его реальная жизнь – сплошной стресс.
Иногда в фантазии вклиниваются насилие, месть или убийство, становясь неотъемлемым компонентом привыкания, и на этой почве в сочетании с мастурбацией развивается сексуальный элемент фантазии. Причина этого процесса кроется во взаимосвязи между повторяющимися выдуманными образами и оргазмом, в результате чего фантазирование приобретает эротический оттенок. Насилие и сексуальное влечение, сливаясь, перерастают в одержимость смертью, и эту одержимость, как правило, держат в строгом секрете. Как признался агентам ФБР один убийца, чье имя не называется: «Никому не было дела до моих проблем, никто не знал, что творится у меня в голове».
О чем фантазируют женщины – серийные убийцы, известно очень мало, еще меньше данных о взаимосвязи между фантазированием и мастурбацией у девочек-подростков. Но что точно известно: семь женщин, фигурирующих в исследовании Шурман-Кауфлин, признавались, что в детские годы в их фантазиях присутствовало убийство. По мнению исследовательницы, фантазии занимают очень важное место в детстве женщин-убийц, и они не столько результат одиночества, сколько его причина. Как отметила Шурман-Кауфлин, по крайней мере одна из опрошенных ею женщин отдавала себе отчет, что ее фантазии о смерти других людей носят неадекватный характер, и поэтому еще больше ограничивала социальные контакты [79]. Это подтверждает, что у женщин-серийниц нет никаких иллюзий, они прекрасно понимают характер своих фантазий.
По сведениям Шурман-Кауфлин, у многих женщин все начиналось с простых абстрактных фантазий, в которых они видели убийство человека вообще. Правда, способ убийства фигурировал конкретный. По словам пятерых женщин, они воображали, как душат жертву, одна – как стреляет из оружия, а еще одна отказалась рассказывать что-либо конкретное о своих видениях. На первых порах знакомые люди в таких фантазиях не фигурировали. Жертвы представали в самых общих чертах: просто дети, мужчины, старики, женщины и так далее. Но по истечении нескольких месяцев, как признавались преступницы, на смену анонимным персонажам все чаще приходили конкретные люди, обычно хорошо им знакомые [80].
Чем больше женщина погружалась в мысли об убийстве, тем более детализированные и замысловатые видения ее посещали. В конце концов воображение подсовывало и реальный метод, который должен был гарантировать, что убийство не будет раскрыто, а все улики уничтожены. Фантазии повторялись, приобретая все более жестокий, детальный, навязчивый характер, и постепенно превращались в план. Когда выдумывать и дорабатывать было больше нечего, преступница переходила к следующему этапу – реализации своих фантазий.
Некоторые из женщин, ставших объектом исследования, сообщали, что глубоко интересовались судебной патологоанатомией, процедурой расследования и криминальной психологией. По их словам, после нескольких успешных убийств у них повышалась самооценка: они делали то, что не удавалось никому другому.
Но, как это обычно происходит со всеми серийными убийцами, та эйфория, которую они испытывали после успешного убийства, в конечном итоге сходила на нет под натиском ежедневных забот. Снова депрессия и одиночество, снова – поиски утешения в фантазиях. И новый цикл, ведущий к убийству.
Исследование Шурман-Кауфлин не дает исчерпывающей картины: она располагала данными только о семи женщинах, то есть речь идет о вероятности всего 14 процентов, что не дает точного процентильного показателя. Кроме того, не все эти женщины были серийными убийцами – как минимум одна (а может, и больше) осуждена за массовое убийство, за которым стоят совершенно иные психологические процессы, имеющие больше общего с суицидом, чем с серийным убийством.
Вызывает вопросы и исследование Кини-Хайда, так как они оперировали информацией о преступницах из официальных протоколов и репортажей в СМИ. Но в любом случае эти два труда, посвященные женщинам-серийницам, – лучшее, чем мы располагаем. На сегодня нет ни одного исследования о женской природе убийства, сопоставимого с тем, которое провели агенты ФБР, подробно опросив двадцать девять мужчин – серийных убийц.
Хотя женский и мужской вариант серийного убийства изучены неодинаково, гендерные особенности не должны помешать нам разобраться с женщинами-серийницами. Несмотря на ряд серьезных отличий, психопатология женщин-убийц имеет много общего с психопатологией мужчин, поэтому все, что мы знаем о мужчинах, часто помогает понять и женщин-серийниц.
Как превращаются в серийных убийц
Мы знаем, что подавляющее большинство серийных убийц пережило в детстве травматический опыт, чаще всего – физическое и сексуальное насилие. Это относится как к мужчинам, так и к женщинам (за исключением партнерш мужчин-серийников). Этот факт не оправдывает серийного убийцу – множество детей сталкивается с жестоким обращением, не становясь впоследствии убийцами. Однако важно понимать, что у детей, подвергавшихся насилию, могут развиваться психологические состояния, играющие ключевую роль в формировании серийного убийцы, – например, психопатия, на которой я подробнее остановлюсь ниже.
Неупорядоченная, непредсказуемая жизнь в родительской семье – обычная история многих серийных убийц. Большинство из них выросло в неблагополучных семьях, и их родители чаще всего злоупотребляли алкоголем или наркотиками, имели проблемы с законом.
Помимо жестокого обращения, к хроническим поведенческим расстройствам может привести нарушение физической и эмоциональной связи малыша с матерью и даже с отцом в первые годы жизни. Известны случаи, когда усыновленные дети, выросшие в крепких любящих семьях, все равно становились серийными убийцами. Непоправимый вред был причинен им еще до усыновления, в младенческом возрасте. Но, опять же, ни один из этих факторов сам по себе не дает исчерпывающего объяснения, что происходит в голове у серийного убийцы. Есть сотни тысяч усыновленных детей, которые не начинают убивать.
Агрессивные поведенческие модели могут развиваться вследствие черепно-мозговых травм; многие серийные убийцы в детстве получали травмы головы, некоторые были травмированы незадолго до первого убийства. И опять-таки, жажду убивать травма сама по себе не объясняет, часто имеют место и другие поведенческие проблемы. Большинство людей, перенесших травму головы, убийцами не становятся.
У серийных убийц в организме часто наблюдается аномальный уровень химических веществ, служащих маркером депрессии или компульсивного поведения, таких как моноаминоксидаза (МАО) и серотонин. Среди биохимических или физиологических факторов, отмечаемых у серийников, можно назвать замедление активности коры головного мозга, аномалии ЭЭГ [81], наличие дополнительной Y-хромосомы[11] и повышенный криптопиррол – «масло для огненного тепла» (или желчь) – редкий биохимический маркер, признак тяжелых психических расстройств. Это естественный органический продукт метаболизма, химическое строение которого напоминает искусственные вещества типа ЛСД [82].
Имеются также данные о врожденных генетических аномалиях, от которых страдает головной мозг. Они зафиксированы у многих серийных убийц. Исследователи выявили двадцать три физических изъяна, характерных для серийных убийц, в том числе: выпуклые ногти, тонкие или очень жесткие и непослушные волосы, специфическая макушка, окружность головы, не соответствующая норме, деформация ушной раковины, искривление мизинца, высокое арочное нёбо, единая поперечная ладонная складка, третий палец на ноге такой же длины, как второй, или длиннее, а также аномалии зубов и кожных покровов [83].
Наконец, одиночество, неспособность наладить отношения со сверстниками, неприятие социумом и обособленность в сочетании с агрессивными фантазиями – так выглядит детство большинства серийных убийц. И снова возникает дилемма, как в истории про курицу и яйцо: что первично – отторжение сверстниками, которое приводит к поведенческим нарушениям, или нарушения поведения, из-за которых становятся изгоями? Или это круговой процесс? И повторюсь: не все одинокие дети становятся серийными убийцами, некоторые заканчивают тем, что пишут про них книги.
Сегодня многие придерживаются следующей теории: существует шаткий баланс между неупорядоченной семьей, жестоким обращением, нарушением привязанности к родителям и связей со сверстниками – и биохимическими факторами, которые могут спровоцировать агрессивное поведение. Здоровая социальная среда способна повлиять на нарушенные биохимические процессы, снижая предрасположенность к преступному поведению; и, наоборот, нормализация биохимических процессов может уберечь человека с проблемным детством от перспективы стать убийцей.
Когда баланс между элементами полностью или существенно нарушен, тогда и появляется жестокий преступник. Эта теория в значительной степени объясняет, почему не все, у кого было трудное детство, становятся серийными убийцами, и не все, кто перенес травму головы, встают на путь преступления. Помогает теория разобраться и с классификацией и профилированием новых серийных убийц: это напоминает настройку низких и высоких частот в аудиосистеме. Одни убийцы уверены в себе и очень дисциплинированны, другие болезненно застенчивы и неорганизованны. Разные сочетания перечисленных факторов в зависимости от степени их проявления не только формируют серийного убийцу, но и влияют на то, каким именно убийцей он или она станет.
Как диагностировать серийного убийцу: психопатия и АРЛ
Подавляющее большинство серийных убийц обоих полов – психопаты. В современной медицине психопатию принято называть антисоциальным расстройством личности (АРЛ), хотя некоторые считают, что это два разных диагноза. Психопат – это просторечное определение, которым пользуется также полиция, а не официальный психиатрический диагноз, фигурирующий в DSM-IV[12].
Психопата следует отличать от психотика, страдающего бредовыми расстройствами, паранойей и органическими заболеваниями ЦНС, например, шизофренией. Серийные убийцы с психотическими расстройствами встречаются крайне редко, потому что совершать убийства в течение длительного времени в состоянии психоза малореально. Психотики – больные с клиническим диагнозом, невменяемые с юридической точки зрения; если они и представляют опасность, то скорее для себя, чем для других. Психотик не отдает себе отчета в происходящем, не осознает своих поступков, к действию его побуждают галлюцинации или голоса в голове. Некоторые симптомы можно контролировать с помощью лекарственных препаратов. Психотик едва ли способен долго носить так называемую «маску здравомыслия» – создавать видимость нормальности, без которой серийному убийце не обойтись в перерывах между убийствами.
Психопат
Психопат – это нечто совершенно другое. Психопаты четко осознают реальность. Они прекрасно понимают, какие тяжелые последствия могут иметь их поступки, но им все равно. Если что-то и роднит психопата с сумасшедшим, то это его фантазии и неспособность устоять перед желанием их реализовать. Но это не бредовые видения. Серийные убийцы отдают себе отчет, что то, о чем они мечтают, – это преступление, причем несущее смертельную угрозу.
Психопаты, в сущности, не способны испытывать обычный диапазон эмоций, но проблема не только в этом: когда им нужно, они могут симулировать эти эмоции. Он умеют убедительно проявлять сочувствие, любовь, привязанность и заботу. Это и есть так называемая «маска здравомыслия». Психопаты овладевают целым репертуаром фальшивых эмоций, которых от них ждут, сами при этом ничего не чувствуя или испытывая совершенно противоположные чувства. Это крайне важно для понимания женщин – серийных убийц, так как их жертвами часто становятся люди, с которыми у них номинально близкие отношения. Женщина может полностью симулировать эту близость.
Психопатию как специфическое расстройство идентифицировали без малого три столетия назад. В конце 1700-х во Франции Филипп Пинель, которого часто называют отцом современной психиатрии, обратил внимание на то, что некоторые пациенты вели себя импульсивно и деструктивно, хотя и осознавали, что их поступки иррациональны и будут иметь пагубные последствия. Мыслительные способности у таких пациентов, судя по всему, не были нарушены, и Пинель назвал это расстройство manie sans delire (мания без бреда).
Признание невменяемости
В уголовном судопроизводстве попытки строить линию защиты, апеллируя к невменяемости, восходят еще к Средним векам. Современное право пользуется определением, сформулированным в Англии в 1843 году. Речь идет о Правиле Макнотена, названном по имени психически больного Дэниела Макнотена, которого обвинили в убийстве, но признали невиновным – по причине невменяемости – и поместили в психиатрическую лечебницу. Сегодня для установления невменяемости этим правилом пользуются суды многих западных стран, в том числе и США. Правило гласит: чтобы защита могла строиться на невменяемости,
«должно быть ясно доказано, что во время совершения деяния обвиняемое лицо находилось под таким влиянием умственной болезни, что не могло сознавать природу и качество деяния, то есть отличать добро от зла» [84].
Правило Макнотена описывает явно не психопатов – те полностью осознают «природу и качество деяний», которые совершают. Тем не менее был период, когда суды защищали психопатов, апеллируя к их невменяемости, причем главный аргумент состоял в том, что они страдают от «патологического аффекта», толкающего их на убийство. В XIX веке психопатию рассматривали как «нравственное помешательство», или «моральную идиотию», которые исключали вменяемость.
К началу 1970-х суд присяжных в США, столкнувшись с участившимися случаями серийных убийств, все реже брал во внимание состояние аффекта, опасаясь, что со временем таких убийц начнут выпускать из психиатрических лечебниц. После оправдания в 1984 году «невменяемого» Джона Хинкли, который стрелял и ранил президента Рональда Рейгана, конгресс принял закон о реформе защиты со ссылкой на невменяемость. Состояние аффекта окончательно перестало считаться достаточным основанием для признания невиновным.
Последний громкий процесс над серийным убийцей, которого пытались оправдать, состоялся в 1992 году. Джеффри Дамер, обвинявшийся в убийстве пятнадцати мужчин и мальчиков, хранил у себя в холодильнике отдельные части тел и время от времени ел их. Из черепов убитых он сооружал алтари, а останки трупов растворял в бочках с кислотой, которые держал у себя в спальне. Некоторых из жертв, пока они были еще живы, он пытался превратить в секс-зомби, просверливая им черепа и вводя в мозг аккумуляторную кислоту. Казалось бы, если это не помешательство, то что тогда считать помешательством? Именно такую тактику защиты выбрал его адвокат. Это не сработало.
Насколько нам известно, ни одна современная женщина-серийница даже близко не пыталась так же жестоко расправляться с жертвами, как Джеффри Дамер. Состояние аффекта сегодня очень редко упоминается в судах над серийными убийцами, как мужчинами, так и женщинами, какими бы ужасными или «безумными» ни казались их действия. Тем не менее женщины, убившие несколько человек, иногда пытались смягчить приговор, ссылаясь на синдром избиваемой женщины, который приводил к «временному помешательству».
Так кто же такой психопат?
Принятое сегодня определение психопата восходит к исследованиям Херви Клекли, профессора психиатрии Университета штата Джорджия. В 1941 году он опубликовал книгу «Маска здравомыслия», которая до сих пор не утратила актуальности. Психопат по своей сути, как считает Клекли, человек заносчивый, достаточно черствый и поверхностный, который любит производить впечатление и манипулировать другими. Психопаты часто несдержанны, быстро начинают скучать, не способны формировать прочные эмоциональные связи с другими людьми; они не испытывают эмпатии, чувства вины и раскаяния, их поступки часто импульсивны, безответственны и нарушают социальные и правовые нормы.
В первых изданиях книги Клекли утверждает, что психопатия – это, по сути, форма психоза, юридически не доказуемая, хорошо скрываемая под сохранившимися внешними функциями – «маской здравомыслия» – и проявляющаяся только в поведении. Тезис был поставлен под сомнение в 1950-е. Как писал один из его критиков Ричард Дженкинс:
Психоз – это тяжелое психическое расстройство. У психопата же мы видим не расстройство личности, а скорее, некий изъян, вокруг которого развивается целая система защиты. Изъян касается самой основы человеческой личности – ее социальной природы. Психопат – это по своей сути асоциальный, или антисоциальный, индивид с недоразвитой функцией homo domesticus (человека домашнего) [85].
В диагностическом руководстве, изданном Американской психиатрической ассоциацией в 1952 году, термин «психопат» был заменен на «социопатическую личность», и психопат стал неофициально называться социопатом. На тот момент одна из основных проблем дифференциации между психопатом и социопатом заключалась в том, что за рамками рассмотрения остались преступное поведение и использование термина в правовой системе. Под эти понятия подпадали не только серийные убийцы и сексуальные маньяки, но и действующие главы бизнес-компаний, врачи, судьи, политики, кинозвезды и множество других внешне вполне «успешных» членов общества. Клекли признал эту проблему:
Не следует забывать, что даже на самой тяжелой стадии, граничащей с нетрудоспособностью, психопаты демонстрируют все формальные признаки здравомыслия, часто совмещая их с высоким интеллектом, и какое-то время, иногда и довольно продолжительное, преуспевают в бизнесе или в профессии. При поверхностном взгляде они могут показаться вполне успешными членами общества, компетентными юристами, врачами или руководителями, и тем не менее это не то преуспевание, которое приносит удовольствие или удовлетворение от собственных достижений. Да и сами они не находят его в обычных делах, как показывают их истории. Под обычными делами мы понимаем отнюдь не только то, что среднестатистическому человеку представляется нравственным или приличным, но и любые формы асоциальной и даже преступной деятельности… [86]
Поскольку единое определение этого расстройства так и не удалось выработать, в 1990-е годы был введен еще один термин: антисоциальное расстройство личности (АРЛ). На данный момент это официально принятое в психиатрии определение диагноза, который мы привыкли называть психопатией, описанного в стандартном «Диагностическом и статистическом руководстве по психическим расстройствам, издание IV» (DSM-IV), и включающем следующие симптомы:
A. Преобладающая модель поведения – игнорирование и нарушение прав других людей, формирующееся с пятнадцатилетнего возраста, о чем могут свидетельствовать как минимум три из указанных признаков:
1. Неподчинение социальным нормам и противоправное поведение.
2. Лживость, подтверждаемая неоднократными случаями вранья, использования вымышленных имен, мошенничества из корыстных соображений или для развлечения.
3. Импульсивность или неспособность планировать наперед.
4. Раздражительность и агрессивность.
5. Бездумное пренебрежение безопасностью, как своей, так и других лиц.
6. Хроническая безответственность, которая проявляется в неоднократных нарушениях рабочей дисциплины или финансовых обязательств.
7. Отсутствие угрызений совести – полное безразличие или выдумывание рациональных оправданий причинению боли, жестокому обращению или кражам у других лиц.
B. Возраст не меньше восемнадцати лет.
C. Такое поведение наблюдается не только при шизофреническом или маниакальном эпизоде.
D. Доказанное начало поведенческих нарушений в возрасте до пятнадцати лет [87].
Проблемы выявления психопатии и АРЛ
Ряд психиатров считает, что диагноз АРЛ слишком ориентирован на поведение и игнорирует устойчивые черты характера. В психиатрии есть направление, рассматривающее AРЛ как расстройство, которым страдают отдельные психопаты, другими словами, видящее в нем один из симптомов психопатии, а не само расстройство. Канадский психолог Роберт Хаэр в 1970—1980-е годы вернулся к дефинициям Херви Клекли, изложенным в «Маске здравомыслия», и обнаружил, что всем психопатам можно поставить диагноз АРЛ, однако не все, кому диагностировали АРЛ, действительно психопаты.
Хаэр разработал собственный диагностический тест, позволяющий отличить психопатию от АРЛ, который нашел широкое применение в психиатрическом тестировании. Известный как оценочный лист психопатии исправленный (PCL-R), он опирается не столько на ответы, основанные на самооценке симптомов, – по мнению Хаэра, психопаты могут выучить правильные ответы и подтасовывать их, – сколько на оценочную шкалу, фиксирующую наблюдения терапевта, которые он проводит и анализирует, не нуждаясь во взаимодействии с объектом наблюдения.
Тест Хаэра оценивает вероятность психопатии на основе следующих критериев: словоохотливость, поверхностное обаяние, гипертрофированная уверенность в собственном величии, патологическая лживость, склонность к мошенничеству и манипуляциям, отсутствие раскаяния или чувства вины, поверхностность эмоциональных реакций, черствость или отсутствие эмпатии, неспособность отвечать за свои поступки, потребность в постоянном психическом возбуждении, склонность к скуке, паразитический образ жизни, слабый поведенческий контроль, проблемы поведения в очень юном возрасте, неспособность к реалистическому долгосрочному планированию, импульсивность, безответственность, правонарушения в подростковом возрасте, нарушения условий испытательного срока, беспорядочные половые связи, частая смена партнеров, разнообразие уголовных правонарушений.
Каждый из перечисленных признаков оценивают по шкале от 0 до 2 баллов (0 = признак не наблюдается, 1 = наблюдается частично, 2 = наблюдается в полной мере). Если в сумме набирается от 30 баллов и выше, значит, есть основания диагностировать психопатию.
