Петр Вяземский
Моя исповедь
Не помню когда, но проект, у нас составленный, был поднесен Государю, В приезд мой в Петербург, в лето 1819 года, имел я счастие быть у Государя императора в кабинете его на Каменном острове. Велено мне было приехать в четыре часа после обеда, за письмом Н. Н. Новосильцову. Государь говорил со мною более получаса. Сначала расспрашивал он меня о Кракове, куда я незадолго пред тем ездил, изъяснял и оправдывал свои виды в рассуждении Польши, национальности, которую хотел сохранить в ней, говоря, что меры, принятые Императрицею Екатериною при завоевании Польских областей, были бы теперь несогласны с духом времени; от политического образования, данного Польше, перешел Государь к преобразованию политическому, которое готовит России; сказал, что знает участие мое в редакции проекта Русской конституции, что доволен нашим трудом, что привезет с собою доставленные бумаги в Варшаву и сообщит критические свои замечания Новосильцову, что надеется привести непременно это дело с желаемому окончанию, что на эту пору один недостаток в деньгах, потребных для подобного государственного оборота, замедляет приведение в действие мысль для него священную; что он знает, сколько преобразование сие встретит затруднений, препятствий, противоречия в людях, коих предубеждения, легкомыслие приписывают сим политическим правилам многие бедственные события современные, когда, при беспристрастнейшем исследовании, люди сии легко могли бы убедиться, что сии беспорядки проистекают от причин совершенно посторонних.
Предоставляю судить, какими семенами должны были подобные слова оплодотворить сердце, уже раскрытое к политическим надеждам, которые с того времени освятились для меня самою державною властью. Здесь должно прибавить еще, что в самый тот приезд мой в Петербург был я соучастником и подписчиком в записке, поданной Государю (по предварительному на то его соизволению) от имени графа Воронцова, князя Меншикова и других, в которой всеподданнейше просили мы Его о позволении приступить теоретически и практически к рассмотрению и решению важного государственного вопроса об освобождении крестьян от крепостного состояния. Государь, говоря после с Карамзиным о том, что желание освобождения крестьян разделено многими благомыслящими помещиками, назвал ему в числе других и меня. Тут Карамзин и узнал о поданной нами бумаге и о участии моем в ней, потому что мы обязались держать попытку нашу в тайне, пока не последует на нее решительно Высочайшего согласия. Генерал-адъютант Васильчиков, сперва подписавший эту бумагу и на другой день отказавшийся от своей подписи, вероятно был главнейшею причиною неудачи в деле, которое началось под счастливым знаменованием.
Сим кончается пора моих блестящих упований. Вскоре после того политические события, омрачившие горизонт Европы, набросили косвенно тень и на мой ограниченный горизонт. Государь приехал в Варшаву; открыл второй сейм. Он уже не был празднеством для Польши, ни торжеством для Государя. Разными мерами, нерасчетливою государственною пользою внушенными, привели Польские умы в некоторое раздражение, поселили недоверчивость в Государе. Поляками управлять легко, а особливо-же Русскому царю. Они чувствуют свое бессилие. С Поляками должно иметь мягкость в приемах и твердость в исполнении. Они народ нервический, щекотливый, раздражительный.
Наполеон доказал, что легко их заговаривать. В благодарность за несколько политических мадригалов, коими он ласкал её самохвальное кокетство, Польша кидалась для него в огонь и в воду.
Благомыслящие из Польских либералов говорили мне, что Поляки должны иметь всегда на виду, что царь конституционный в Польских преддвериях, дома, в России император самодержавный. Эта истина была слишком очевидна и служила достаточно уроком и обеспечением. Как бы то ни было, но видно посредники между Государем и Польшею поступали ошибочно: верно, ни Государь. не хотел размолвки с нею, ни, еще того вернее, она не хотела размолвки с Государем, – но между тем в речи Государевой, при закрытии второго сейма, размолвка огласилась и разнеслась с высоты Престола по Европе, которая всегда радуется домашним ссорам в России, как завистливые мелкопоместные дворяне радуются расстройству в хозяйстве богатого и могучего соседа.
