Павел Павлович Гусев
Историйки с 41-го года. Верность
Крылья авиатора
Родился Дима после окончания Великой Отечественной войны. Отца он не помнил и как-то спросил об этом маму:
– А где мой папа?
Она посмотрела на него с изменившимся лицом, будто сожалела, что он задал этот вопрос. После этого Дима никогда ее об этом не спрашивал.
Учась в пятом классе, он старался ее ни в чем не расстраивать. Все предметы давались ему легко. Но он чувствовал в себе один недостаток: стоило ему немного поволноваться, как глаза у него начинали косить и он, понимая это, еще больше стеснялся и терялся перед собеседником. Мама сводила его ко врачу. Тот посоветовал избегать стрессов. Сказал, что это результат какого-то испуга, и успокоил, что с возрастом пройдет.
Однажды в выходной день рано утром Диму разбудил стук швейной машинки.
«Наверное, мама решила перелицевать мои штаны», – зевая, не выспавшись, подумал он.
Мама заметила, что он проснулся, и сказала:
– Сынок, приведи себя в порядок и позавтракай.
Дима знал, откуда эта еда на столе. Мама работала в столовой посудомойкой, а официанты доставляли ей тарелки, временами на них была каша, картошка, макароны, а то и кусочки мяса, не тронутые посетителями, и она приносила это домой.
От горячей воды ее руки были постоянно красные, все хотела приобрести меховые варежки, но каждый раз себя останавливала: «Это для меня непозволительные траты». Зарплата у мамы была маленькая и расходовалась только по необходимости: на квартплату, на приобретение домашней утвари и на одежду. Зная, как ей все тяжело достается, денег на свои развлечения он никогда не просил.
Дима, позавтракав, поинтересовался:
– Мама, тебе надо чем-нибудь помочь?
– Иди гуляй и не забудь про уроки.
Он вышел во двор, сел на лавочку и стал ждать приятелей. Первые лучи солнышка уже добрались до него и ласково пригрели. Высоко в небе пролетали самолеты. «И как они летают?» – эта мысль никогда не покидала его. Он долго провожал самолеты взглядом, чуть прикрыв веки, чувствуя, что не выспался. Тут появился сосед Митя и побежал, весело крича:
– Иду на утренний кинофильм, пойдем вместе?!
– Да я с удовольствием, но денег нет!
– Ну, как знаешь, – проговорил Митя и умчался.
Диме, конечно, хотелось посмотреть фильм, но не было возможности. У приятеля же мама в управе работала, а папа в магазине, они могли ему на развлечение денег дать. И тут он неожиданно услышал над собой голос:
– Слышу, хочешь в кино сходить? – и Дима увидел Витьку «Длинного», так его прозвали за высокий рост. Он тоже учился в пятом классе, но часто пропускал уроки, и два года его не переводили в следующий класс (говорили, что он состоит на учете в милиции).
– Хочу! – грустно отозвался Дима. – Только вот не на что!
– Так этому делу можно помочь, – загадочно произнёс Витька. – Тут недалеко склад соорудили со старыми шмотками: шинели, гимнастерки, фуражки, сапоги – все это пойдет на ветошь или на утилизацию. И никому не будет жалко, если мы что-то возьмем и продадим. Мне только через щель в заборе не протиснуться, а ты маленький – проскочишь.
И правда, Дима был небольшого роста и щупленький. Мама о нем не раз сокрушалась: «И когда ты, сынок, подрастешь и жирком обрастешь?»
Выслушав Витьку, он подумал: «Если это старье, и правда никому не нужно, можно и помочь что-нибудь взять», – и согласился.
Идти было не так далеко. Склад был окружен временным деревянным забором, кое-где в досках виднелись небольшие щели, через которые можно спокойно пролезть внутрь. Дима юркнул сначала в щель, а потом в помещение, покрытое брезентовой крышей. Там стоял сильный запах, пахло кожей и прелой шерстью. Кругом валялись кучи небрежно сваленного старого обмундирования. Ухватив одну шинель, он оттащил ее к забору, где ждал его Витька, но, услышав приближающиеся голоса, Дима испугался, спрятался в груде вещей, накинув на себя что-то из хлама. Разговор людей еще долго слышался рядом, и он, не то от душного запаха, не то от того, что ему стало уютно в этой мягкой свалке, крепко заснул. Разбудил его усатый дядя в военной форме в погонах старшины.
– Ты что тут делаешь, малец? – удивленно спросил он. – Если бы не твои потоптанные сандалии, торчащие здесь, я тебя и не заметил бы.
У Димы от волнения глаза расползлись в разные стороны.
– Я, дяденька, украл у вас шинель, – робко произнес он.
– Так просто и украл? – переспросил его старшина.
– Да!
– И куда ты ее подевал?
– За забор сопроводил.
Старшина посмотрел на косившего мальчика, казалось, искренне сожалевшего о своем поступке. «Конечно, тут на складе одни старые обноски, их не жалко, но воровать-то нехорошо!» – подумал он и сердито пробасил:
– Вставай и иди через дверь, так приходят и уходят честные люди.
Дима понял намек старшины и сказал:
– Дяденька, такое больше не повторится.
Возле выхода он заметил аккуратно сложенные нагрудные знаки для форменной одежды, обозначающие принадлежность к роду войск, и попросил разрешения взять знак летчика «Крылья Авиатора».
– Возьми! – разрешил старшина. – Их уже списали. Будет тебе память о нашей встрече и пожелание: «Живи честно, и пусть тебе принесут счастье эти крылья». Ясно?
– Так точно! – бодро ответил Дима и радостно положил подаренный нагрудный знак в карман штанов.
Витьки на месте не оказалось. И он пошел домой. Мама встретила его встревоженными словами:
– Почему так долго гулял?
И он первый раз, чтобы не огорчать мать своим приключением, соврал, тихо буркнув:
– Время пролетело, даже не заметил.
На следующий день он, как всегда, отправился в школу. Учительница попросила его подготовить к празднику отрывок из повести Лермонтова, но он отказался. Знал, что из-за волнения перед зрителями мог растеряться и плохо продекламировать текст. После занятий, вытащив из кармана знак «Крылья Авиатора», он долго его разглядывал, мечтая узнать, как самолеты летают. По дороге домой Дима столкнулся с Витькой.
– Вот твоя доля, – ткнул он ему в руки деньги.
– Мне их не надо, – отмахнулся Дима.
– Ну, если не хочешь, угощу тебя сладким яблочным напитком.
– А что это такое?
– Узнаешь! – довольный, ответил Витька.
Скоро они уселись на скамейке в уединенном уголке парка. У Витьки была бутылка фруктового вина.
– Отметим наше дело, – и он глотнул несколько раз из горлышка.
Дима последовал его примеру, выпил столько же, голова у него непривычно закружилась, и он решил пойти домой, хотя Витька уговаривал остаться и допить фруктовку.
Мама, увидев его, заохала и запричитала, и тут он услышал от нее все и о себе, и об отце. Она говорила неестественно громко, с надрывом:
– Как ты посмел напиться! Ты хочешь стать таким же алкоголиком, как отец? Я его просила не пить, а он все за свое. Мы с ним ссорились. Может, от этой ругани ты в младенчестве и напугался, и с глазами так произошло – мать всхлипнула и добавила: – Отец погиб от этого. Я так хотела, чтобы ты рос настоящим человеком, без вердных привычек, как все!
Мать уткнулась в подушку, ее красные натруженные руки выделялись на белой наволочке. Дима враз протрезвел.
– Мама! – опустив виновато голову, проговорил он. – Я закончу пятый класс, пойду в ремесленное училище, выучусь какой-нибудь специальности и буду работать, помогать тебе.
Мать молчала, ничего не отвечала.
Вскоре Дима, успешно закончив пятый класс, пошел в ремесленное училище. Приемная комиссия оценила его здоровье, заглянула в метрики, в справку об окончании школы и спросила:
– На какую специальность пойдешь: токарь, слесарь или инструментальщик?
Диме было все равно, куда, он не разбирался в этих названиях и ответил:
– Токарем.
Вскоре он получил форму ученика трудовых резервов: шинель с лычками, фуражку с кокардой, ботинки, гимнастерку и брюки. Все было новое, не то, что его обноски, которые он снял с себя и больше не надевал: заштопанные штаны, рубашку и ботинки, не раз починенные.
Как и многие его ровесники, он попал к пожилому мастеру.
– Сначала будем знакомиться, – оглядел он всех ребят. – Я – Семен Семеныч. – и стал с расспросами подходить к каждому по отдельности. Дошла очередь и до Димы. Он засмущался, и его глаза резко скосились.
– Да ты не робей, – мастер добродушно погладил Диму по голове, заметив перемену в его лице. – Это бывает, когда нервы не в порядке. Честно тебе скажу, у меня после войны тоже такое было. Да вот работа вылечила. Смотри, – и он приблизился к нему. – Видишь, не косят!
От Семена Семеновича веяло какой-то теплотой, и Дима ему поверил. С этого дня мастер часто подходил к нему и обучал мастерству на сверлильном станке, говорил, что надо внимательно смотреть в точку, где работает тонкое сверло по металлической детали, и желательно его не сломать. Параллельно он показывал ему и токарный станок, и как надо на нем работать.
Прошел год, Дима овладел сверлильным и токарным станками. Странно, но он стал меньше косить глазами при волнении. Мастер приучал его смелее разговаривать с людьми, начал доверять вести переговоры с заказчиками. И вскоре если Дима и смущался, то по глазам этого уже видно не было. Он и сам не заметил, когда это все прошло.
Мастер смеялся, приговаривая:
– Работа лечит! А в хорошем коллективе ты еще станешь неповторимым мастером-специалистом.
За годы учебы Дима из маленького, щупленького мальчика превратился в крепкого подростка, а может, этому способствовало и то, что он часто ходил в спортзал.
Однажды Семен Семеныч, заметив у Димы знак «Крылья Авиатора», который, впрочем, он видел уже не первый раз, удивленно спросил:
– Что ты все время на эти крылья поглядываешь?
– Очень мечтаю узнать, из каких деталей делается самолет и почему летает, – ответил Дима.
Мастер хитро улыбнулся, словно подумав: «Ну-ну!»
В конце обучения Диме дали задание сделать сложную деталь. Он ее точил, сверлил, резьбу нарезал, то и дело на токарном станке обрабатывал, шлифовал, доводя до цели и перемеряя сантиметрами и миллиметрами. Когда задание было выполнено, комиссия приняла деталь и поставила ему высшую оценку.
– А теперь, – загадочно произнес мастер, – все едем на аэродром. Будем изучать самолет.
В этот день наступившая зима запорошила все вокруг. Когда они прибыли на аэродром, взлетную площадку очищали заключенные, охраняемые милицией. И среди них Дима увидел Витьку… Он ожесточенно греб лопатой, не обращая ни на кого внимания, видно, делал все машинально. Диме стало жалко его, он смотрел и смотрел на Витьку, надеясь встретиться с ним взглядом.
«А чем бы я сейчас ему мог помочь?» – задумался он.
Возле самолета, к которому подошла вся группа учеников, работали механики, что-то делая в моторе. Подойдя поближе, Дима увидел внутри свою деталь – он мог ее узнать даже в темноте или на ощупь. Закончив подготовку и проверку, специалисты крикнули летчику:
– Готов!
Мотор взревел. Самолет покатился, набирая скорость, и взлетел, устремляясь к небу.
И тут послышался голос мастера:
– Ну что, Дима, узнал, почему самолет летает? – и, видно, догадываясь, что ответит ему ученик, сам продолжил: – От того, что все детали разработаны и сделаны по высшему разряду!
Самолет кружился в небе, то стремительно взмывая за облака, то опускаясь чуть ли не до земли. Все ученики и заключенные наблюдали за ним не отрываясь. Одни с радостью, что их мечта свершилась, другие с грустью, что мечту свою упустили. Так, наверное, думал и Витя…
Закончив ремесленное училище, Дима получил высший разряд по специальности и денежную премию от заказчика аэродрома за отличную работу. Распределили его на авиационный завод.
Перед тем как обрадовать маму этой счастливой новостью, он зашел на рынок, долго там что-то искал и нашел – это были красивые варежки на меху. Дома он радостно выпалил:
– Мама, теперь нам жить станет полегче. Я иду работать и одновременно буду учиться на конструктора!
И он надел на руки своей родительнице мягкие, нежные, теплые варежки. А сам крепко держал счастливый знак, подаренный старшиной, «Крылья Авиатора».
Первый поцелуй
После работы на строительстве стадиона «Лужники», куда нас с приятелем направили по разнарядке комсомола, мы, все пыльные от работы с отбойным молотком, зашли в палатку, купили две бутылки холодного молока, буханку белого хлеба и расположились на стульях, чтобы передохнуть. Руки и плечи ныли от непривычного труда, а мы с наслаждением пили молоко и ели ароматный свежий хлеб.
Неподалеку мы увидели, как пожилой мужчина поцеловал женщину в щеку, и они расстались. Приятель мой, Толя, вдруг неожиданно сказал:
– А я первый раз поцеловал девочку в первом классе!
– Да ты, видимо, и не устал совсем, раз еще о чем-то думать можешь, – сказал я ему.
Он помолчал немного и рассказал свою историю:
…В ту пору я жил в Костроме. Отец мой был военным командиром. Куда его пошлют, туда и мы переезжали, и в сад ходил, и в школу пошел в разных городах. В первом классе я влюбился в девочку. Сидели мы за одной партой, была она всегда в строгом платьице, с двумя косичками, которые очень шли к ее лицу, училась хорошо, и я старался от нее не отставать.
Ее звали Галя. После занятий, забрав у нее портфель, я шел провожать ее домой. Тогда прозвали нас «жених и невеста».
Я готов был находиться с ней рядом всегда. Она хорошо танцевала. Однажды ее партнер заболел, а ей надо было на концерте выступить. Я очень хотел, чтобы она танцевала, и сам согласился с ней выйти. А был я в ту пору довольно полный и ни разу присядки не выделывал.
Галя вылетела на сцену, как стрекоза, и под музыку стала танцевать гопака. Она закружилась, а я возле нее приседаю, как медвежонок, громко кряхтя. В зале хохот стоял, после концерта все говорили, что это было самое лучшее выступление. Галя тоже смеялась, видно, осталась мною довольна.
Вскоре отца моего направили на новое место службы, преподавать в пограншколе. В последний день я, как всегда, проводил Галю до подъезда и поцеловал. И, знаешь, я это запомнил на всю жизнь. А может, еще из-за того, что дверь в этот день была покрашена, и я, прижавшись к ней, испачкал и свою курточку, и Галину, и дома от родителей получил взбучку. В то время с одеждой была проблема…
Так вот, хочу тебе сказать, я уже учусь в девятом классе и никак не забуду этот первый поцелуй. Была у меня дружба и с другими девушками, но с поцелуями как-то не ладилось. Может из-за того, что у меня появилась навязчивая мысль: «А почему это не Галя?» А может быть, я девушкам не нравлюсь?»…
Толя замолчал. Ему еще оставалось доработать несколько часов, а моя смена закончилась, мы попрощались. После этой встречи мы долго с ним не виделись.
По комсомольскому призыву от школы в летние каникулы мне однажды пришлось уехать на Байкало-Амурскую магистраль. Там в тяжелых условиях, в постоянном холоде, живя в бараках, помогали мы строить железную дорогу. Тяжело приходилось, но никто из строителей никогда не унывал. Может, молодость брала свое над усталостью. Всегда веселились, то байки рассказывали, то под гитару задорно пели.
А потом были и другие мероприятия от школы – весной и осенью посылали нас в колхозы и совхозы сначала поля прополоть от сорняков, а затем урожай убрать. Обувь от грязи разваливалась не раз, а сапоги нам не выдавали, однажды я даже пришел домой босиком…
С Толей мы опять встретились уже после окончания школы. Он, как и я, поступал в медицинский институт. Мы по-дружески обнялись и обменялись, что произошло с нами за эти годы.
В целом, у него было то же самое, что и у меня: строительство БАМа, уборка урожая в колхозах и совхозах. Наверное, в ту пору ни один комсомолец не избежал этой участи. И он, как и я, после школы стал готовиться в институт. Нас приняли на разные факультеты. Перед началом учебы всем поступившим студентам руководство предложило поучаствовать в субботнике – покрасить фасад здания.
Уже позднее я узнал от Толи, что в тот день произошло с ним. Ему досталось покрасить двери. Он уже закончил работу и хотел уходить, как дверь резко открылась и крашеная створка угодила ему в бок. На черном пиджаке появилась белая полоса. Он непроизвольно оттолкнул дверь назад.
– Второй раз меня крашеная дверь пачкает! – возмутился Толя.
– И меня тоже, – недовольно сказала девушка, не успев даже извиниться, так как дверь на обратном ходу коснулась и ее.
– Может, еще скажете, что вы из Костромы и звать вас Галя? – выпалил Толя.
– Да, я Галя из Костромы. Откуда вы знаете?
От услышанного он застыл, будто истукан, глядит на нее и слово выговорить не может. А мысли бегут: «Кажется, и правда она… Очень похожа… А какая красивая стала, две косички в одну большую косу заплела…»
И тут на весь вестибюль раздался радостный, идущий от всего сердца голос:
– Толя, так это ты! Совсем не изменился, лишь повзрослел. Я знала, что мы встретимся!
Абсолютный слух
Женя с детства, услышав понравившуюся мелодию по радио или в исполнении духового оркестра в парке, враз ее запоминал и потом любил напевать.
Мама замечала это, и ей нравилось, как сын четко воспроизводил услышанное. Но она не придавала этому никакого значения до тех пор, пока не увидела, что он стал брать у своих друзей балалайку, гитару или мандолину и лихо на них музицировать. Тогда она задумалась и посоветовала ему:
– Женя, ты не хочешь стать профессиональным музыкантом? У тебя это получится!
В душе-то он давно мечтал быть музыкантом и не раз даже думал об этом, но не решался поговорить с мамой, так как ей пришлось одной его воспитывать – отец ушел, когда ему и года не было. Рос он быстро, приходилось часто покупать новую одежду. Денег, зарабатываемых родительницей, на жизнь не хватало, а тут бы пришлось еще и на учебу музыкой прилично тратиться. Мама словно догадалась о его мыслях и успокоила:
– Ты не переживай, Женечка. Мы с тобой как-нибудь проживем. Зато станешь музыкантом, начнешь зарабатывать, а там, смотришь, и полегчает. А пока заканчивай школу, тебе учиться еще целых четыре года, а заодно обучайся музыке.
Женя, конечно, был счастлив. Он обнял маму и с благодарностью прижался головой к ее теплой щеке.
Через несколько дней он предстал перед приемной комиссией в музыкальной школе.
– На каком инструменте желаете учиться? – задали ему вопрос.
– На мандолине!
У него проверили слух, попросив сыграть мелодию на пианино и постучать ритмично по его крышке.
– У юноши абсолютный слух, – сказали одобрительно.
Посмотрели на его руки – они были большие и крепкие, может, стали такими оттого, что он в школе старательно занимался в кружке резьбы по дереву. Работать там приходилось стамесками, применяя физическую силу, а порой и стучать тяжелой киянкой.
– Учить вас по классу мандолины нецелесообразно, очень толстые пальцы, и достичь быстрой игры вы не сможете, – ошарашили его. – Мы бы предложили вам заниматься вот на этом смычковом контрабасе.
Последние слова успокоили Женю. Он взглянул на инструмент, прислоненный к стене, – контрабас был большой, выше его, со сверкающей коричневой декой и с черным грифом, заканчивающимся резной завитушкой, от которой вниз шли четыре струны.
– Хорошо-о, – неуверенно произнес Женя.
– В будущем это будет твой «хлеб с маслом», – убедительно сказал кто-то и добавил: – Берем тебя на бесплатное обучение. Завтра приходи!
На следующий день, закончив школьные уроки, Женя с нетерпением побежал в «музыкалку», как он теперь ее называл. В классе кроме учителя был еще один ученик, по возрасту старше его, переучившийся со скрипичной виолончели на басовый контрабас. Первые уроки: нотная грамота на бумаге, расположение нот на грифе и правильное вождение смычном по струнам – давались Жене легко, и контрабас у него издавал чистый звук.
Так за учебой незаметно прошло два года. Он овладел техникой игры на инструменте, у него получалось совсем не хуже, чем у напарника – бывшего виолончелиста. И Женя все больше и больше увлекался контрабасом.
Однажды, когда Женя играл фугу Баха, в класс тихо вошел полный мужчина. Учитель из уважения к нему поднялся со стула. И они оба стали слушать игру ученика. Закончив, Женя услышал, как незнакомец тихо проговорил преподавателю:
– Замечательно сыграл, ни одной нотки не сфальшивил. Закончит музыкальную школу, возьмем в консерваторию.
И подхватив контрабас, мужчина быстро заиграл. Женин смычок в его руке стремительно мелькал справа налево, а пальцы легко носились по всему грифу. Учащиеся школы столпились у двери, услышав необычную технику и зачарованную игру на этом большом басистом инструменте.
Окончив игру, исполнитель расстроенно произнес:
– Хотел бы я, чтобы звук контрабаса звучал лучше. Да видно, придется играть и учиться на том, что есть!
Кто-то в толпе прошептал:
– Это же профессор Фокин, лауреат конкурса контрабасистов.
Женю мастерство Фокина так поразило, что он решил тоже непременно стать лауреатом конкурса.
Дома у него контрабаса не было, и он каждый день после школьных уроков ходил в «музыкалку». Только смычок свой он всегда носил с собой, сделал даже для него жесткий футляр, чтобы уберечь от разных повреждений.
Возвращался он после занятий, как всегда, поздно. Вот и на этот раз на улице было пустынно и свет редких лампочек едва освещал путь. Подходя уже к дому, Женя заметил мелькнувшую тень человека и услышал крик о помощи. Он бросился выручать и увидел здоровенного детину, отнимающего у девушки чемодан.
– Уходи прочь! – закричал он ему.
– А тебе что тут надо, мошкалявка? – процедил тот сквозь зубы и, бросив девушку, кулачищем ударил Женю в ухо. Женя чуть не упал, но, превозмогая боль, замахнулся футляром и ударил детину так, что футляр раскололся и смычок вывалился наружу. Грабитель, охнув от боли, убежал.
Перед Женей стояла испуганная Вера, его ровесница, она приезжала из другого города навестить старшую сестру, его соседку.
– Женечка! – воскликнула она. – Спасибо тебе!
– Что ты говоришь? – переспросил он ее. Она повторила еще раз. Женя понял, что не слышит… Он подобрал разбитый футляр, смычок и, махнув рукой, пошел домой.
– Женя-я! – закричала ему вслед Вера. – Тебе надо-о ко врачу-у!
Мама сразу заметила его распухшее ухо и запричитала:
– Сыночек, сыночек, что с тобой?
А до него доносились только расплывчатые слова, отдаваясь далеким эхом.
Она приложила к его уху мокрое махровое полотенце, надеясь снять боль и отек, и говорила, говорила, но он по-прежнему ее плохо слышал.
Утром пришла Вера, которая никогда не заходила к ним раньше, виновато посмотрела на него и что-то произнесла. Женя не стал ее переспрашивать, понял, что мама и Вера хотят показать его врачу.
В больнице врач долго осматривал Женино ухо, а потом сказал, как припечатал:
– Слух потерян! Будем надеяться, что он восстановится. Оставляем вас на лечение!
В палату навестить Женю приходили его друзья из школы, а чаще Вера с мамой. Пришел и преподаватель из «музыкалки» и откровенно заявил:
– Сожалею о случившемся, но если слух не вернется, не быть тебе музыкантом.
– А как же Бетховен, он совсем был глухой, и тем не менее ему все удавалось? – с надеждой задал вопрос Женя, чувствуя, что мечта его стать лауреатом конкурса контрабасистов рушится.
– Бетховен – композитор, и то, что он совершил, было исключением, а ты еще только начинающий музыкант, – вздохнул преподаватель, видно, сам переживающий за ученика, и как-то сгорбившись вышел.
С тех пор Женя замкнулся и, если его кто-то навещал, он даже разговаривал неохотно. Слух на одно ухо так и не восстановился. Выйдя из больницы, он увидел Веру. Она взяла его под руку, наклонилась к нему и с какой-то теплотой сказала:
– Женя, ты так сильно не переживай. У меня дядя музыкальный мастер, делает струнные инструменты: скрипки, виолончели и контрабасы. Я ему рассказала о тебе, и он сказал, что с удовольствием обучит тебя своему мастерству, если ты захочешь.
Тут вспомнил Женя профессора Фокина, как тот плохо отзывался о звучании инструмента, на котором ему пришлось учиться в школе.
«Слух мой неизвестно, вернется или нет, а может, я и правда сделаю отличный контрабас», – подумал он и даже немножко взбодрился: «Пока школу закончу, пока получу аттестат, а за это время еще стану музыкальным мастером, зарплату буду получать и маме помогу», – решил он.
Мастер, дядя Семеныч, встретил Женю радушно:
– Знаю, рубанком владеешь, стамесками тоже. Я тебя начну обучать и строго проверять! Вот тебе материал: доска, пила и лекало для изготовления музыкальных инструментов. Твори!
И у Жени начались дни творческого мастерства. Когда он закончил общеобразовательную школу, то был уже специалистом в музыкальном деле – за это время он сделал скрипку, виолончель и приступил к работе над контрабасом.
Каждый день до вечера он строгал и вырезал из дерева деку, простукивал ее молоточком по всей плоскости, низко склонив голову, прислушиваясь к ее звучанию. После долгого, кропотливого труда Женя собрал все изготовленные им детали и склеил их столярным клеем. Контрабас был сделан! Он стоял, прислоненный к верстаку: большой, с зеркальной полировкой и цветом красным, переходящим в коричневый.
Женя настроил на нем струны. Сердце его сжалось в ожидании звука. Он провел смычком по струнам, и бархатная басистая мелодия полилась по мастерской. Это была фуга Баха. Дядя Семеныч застыл от удивления, радостно похвалил Женю за мастерство и предложил:
– Давай направим инструмент на конкурс «Лучший контрабас».
Женя засмущался и хотел было отказаться, но вскоре дал согласие. В день открытия конкурса Женю пригласили в консерваторию. Он взял с собой Веру. Когда начали выступать музыканты-контрабасисты, его тело дрожало от ожидания услышать инструмент, сделанный его руками.
Вера подвинулась к нему поближе, прикоснулась к плечу и успокоила:
– Не волнуйся, мама твоя сказала: «Сегодня твой день рождения и в этот счастливый день будет все хорошо!»
Женя удивился, когда на сцену с его контрабасом вышел Фокин, тот самый профессор, который предложил ему учиться в консерватории. А свой инструмент он узнал бы из всех по цвету и грифу, на котором вместо завитушки наверху была вырезана из дерева женская головка, очень похожая на Веру.
Тут заиграло фортепиано. Профессор всем смычком прошелся по струнам, и звучание контрабаса заполнило весь зал. Вначале он медленно басил, как бы знакомясь со зрителями, а потом понеслась череда меняющихся звучаний, словно говоря каждому находящемуся в зале:
– Вот я каков! Вот!
Профессору, видимо, самому было приятно играть на этом контрабасе. Вместе с ним он мелодично раскачивался всем своим грузным телом. Слушателям и зрителям в зале это казалось каким-то чудом.
Фокин закончил играть и одобрительно похлопал по деке. В зале разнеслось восторженное громкое хлопанье в честь музыканта и создателя инструмента.
В этот день Женя получил звание лауреата и Золотую медаль за лучший контрабас.
