Павел Николаевич Сочнев
Два рассказа
Нет у меня десять долларс, точнее есть, но не дам. В томительном ожидании, когда даже секундная стрелка движется как сонная муха и за минуту можно скурить целую сигарету (или это такие мощные, натренированные лёгкие?), прошло минут двадцать и вот – над самыми дальними, синеватыми и чуть-чуть неясными в утреннем тумане горами, показалось солнце. Совсем чуть-чуть. Самым краешком. Яркий яркий краешек, появился, слегка замер и ровненько и скоренько стал увеличиваться. Яркие и такие тёплые лучики побежали, сначала по верхушкам гор (туристы были первыми, кого осветило солнце в этой местности), потом по их склонам и вот уже стало согревать каменистые долины и распадки. Тень так же стремительно побежала в ущелья. Ей сейчас не будет покоя целый день. Она есть всегда, но не везде, а в зависимости от солнца, то там, то тут. А облаков в Египте не бывает. Так же, как и дождей. Нет, не совсем, а летом. Зимой, наверное, идут.
Поднявшись над горами, солнце сбавило скорость и неторопливо двинулось к зениту, подробно освещая и прогревая слегка остывшую за ночь землю. Я тоже засобирался. Дождался, посмотрел, пофотографировал, сначала вспотел, потом – замёрз, устал – пора на базу. А чуть ниже вершины – хибарка – туалет. И надпись – М &WM. Он не мог остаться без моего внимания. Внимание обратил, заведение – посетил. Ничего так. Конечно – не как в отеле, но на удивление цивилизованно.
Спустившись к первой площадке, с которой видно вершину, остановился в ожидании проводников/погонщиков. Подождал, услышал про Катьюшу, подошёл, выслушал инструктаж про две тропы. Та, по которой поднимались – лёгкая, но длинная, а есть ещё одна – короткая, но тяжёлая. Решил вернуться по лёгкой, чтобы сфотографировать гору, с трудной тропы её не видно. Пока слушал инструктаж, обратил внимание на японцев. Они собрались в подобие аудитории (сели на камешки и на корточки) напротив мужчины, который был, наверное, за главного (может быть только во время этого действия), радостно пощебетали и стали петь, заглядывая в листочки. Дружно так, негромко, но слышно. Потом от группы отделилась женщина и, накинув на голову белую тонкую ткань, подошла к мужчине. Кстати, совсем не обратил внимания на то, что этот главный неплохо устроился. Используя камень как кафедру, он разложил на нём книжку, бумажки и какие-то мелочи. На шею повязал то ли манишку, то ли галстук, чем выделялся среди остальных соотечественников.
Судя по смиренному виду женщины, слегка наклонившей голову и даже чуть-чуть присогнувшей колени, строгой позе мужчины и притихшим японцам, я даже чуть было не подумал, что сейчас произойдёт сцена сипоку (традиционное ритуальное самоубийство, когда главный герой сам себе выпускает кишки (харакири), а потом, добрый друг, приглашённый самоубийцей, аккуратно сносит ему голову, чтобы не мучился, причём отрубленная голова должна повиснуть на полоске кожи, дабы не отлететь и не забрызгать кровью зрителей). Нет, какое-то действие произошло, но более гуманное, чем вышеописанное. Прошло удачно потому, что женщина, распрямившись, повернулась к зрителям, а зрители зааплодировали и бросились её поздравлять. Вот такой кусочек чужой жизни из чужой культуры.
Узкая тропа, тянущаяся вдоль отвесной скалы горы Моисея, была очень многолюдной. Видимо не все решились следовать по короткому, но тяжёлому пути, и возвращались той же дорогой, что и пришли. Эта цепочка людей напоминала, что-то историческое, то ли переход Суворова через Альпы, то ли исход евреев из Египта. Наверное, всё-таки – исход. Потому что Суворов переходил или по снегам, или по зелени, а здесь – выжженная каменистая пустыня и далеко внизу, по более пологому склону – петляет пустынный серпантин тропы. Далеко петляет. Это же сколько ещё пилить. А солнце уже вовсю припекает, и от ночной/утренней прохлады осталось только воспоминание. А я вышагиваю по гранитным камням, не быстро, чтобы не вспотеть и не споткнуться и не медленно, чтобы не изжариться.
А люди идут уже не бесконечной цепью, а небольшими группами и поодиночке. Кто-то обгоняет меня, кого-то обгоняю я. На привальных площадках уже не останавливаюсь. Верблюды куда-то разбрелись, «таксистов» тоже не видно. На тропе иногда попадаются египтята «Раша! Айм хангри! Ай вонт долларс!». (Русский! Я голодный! Я хочу доллар!). Интересно, у меня на лице что ли написано? Этакая славянская внешность и финский пакет. Кстати, там же тормозок лежит. На булку. Нет, доллар не дам. Ну хорошо, вот ещё одна булка.
А на очередной площадке, там, где санузел с почти всеми удобствами, на тропе к туалету стоит египтянин, здоровый такой и, обращаясь к проходящим, предлагает воспользоваться услугами. «Хау мени? Файф долларс?!!! Нет, уже не хочу. Сенкью».
Вот так, любуясь видом окружающих гор, поражаясь высоте горы, на которой побывал, я широким шагом (с горы спускаться всегда легче) двигался в направлении точки встречи с группой и проводниками. В порванном пакете остался только сок и вода, всё остальное отдал голодающим. Надо заметить, что особой радости от булок они не испытывали, а как они радуются деньгам, я не увидел, потому что денег не давал. Зачем им в пустыне деньги? Да и вообще, как они сюда попали? Из какой деревни? Кто здесь может жить?
Наконец вдали появились стены монастыря. Невдалеке от монастыря двигалась тоненькая цепочка людей, идущих от гор. Наверное, это герои, преодолевшие короткий, но тяжёлый путь. Слившись и перемешавшись, эти две цепочки расположились кучками у ворот монастыря, кто-то отдыхал, кто-то кого-то ждал. Я искал свою группу. Не заметив никого с бейджиками, я решил продолжить поиски в монастыре. В воротах, прорубленных в толстой стене (или просто арка была длинная) я обнаружил одного из проводников. Точнее, он меня увидел и возлежа в нише окликнул «Катьюуща!». «Ага, к кафе, да конечно. Туда и шёл. Нет, не заблудился. Потерялся? Я? Да я вообще в любой точке мира в полной темноте ориентируюсь как дома. Нет, ни капли паники. Какая, к чёрту, усталость. Я полон сил и жизни. Да хоть сейчас, да пару раз на гору и обратно. Можно, даже, без троп. Нет, наверное, не сегодня. Как ни будь потом. Ладно, подожду».
А во дворе кафе – усталые туристы, монастырские кошки, тень от чахлых деревьев и жара. Она везде, а в тени, просто солнце не жарит. Это как в духовке – можно просто печь, а можно с грилем, тогда корочка получается, а температура, всё равно, высокая. Так вот в Египте, солнце вместо гриля.
Снова появились наши погонщики и, сбив нас в кучку, повели в монастырь. Через узенькую дверь, которая проходила через толстенную, древнюю, выложенную из гранитных камней стену. Дверь, не смотря на свою узкость, пропускала два встречных потока – жаждущих прильнуть к святыням и уже прильнувших. То же движение наблюдалось и в узеньком дворике. Первым делом нас подвели к дереву, которое оказалось неопалимой крушиной. И не просто крушина, а именно та, увидев которую, Моисей воскликнул (или подумал), что не счесть чудес в мире и будет он ходить по миру, смотреть и видеть (художественный перевод информации, полученной от проводника и, скорее всего, сильно отличающийся от оригинала восклицания Моисея). Не смотря на свою многовековую жизнь, крушина выглядела очень даже ничего, но вспыхивать не собиралась.
