Павел Акимович Крапчитов
На 127-й странице. Часть 1
Сцена 81
– Хей, хо-о-о, хей, хо-о-о.
Я возвращался с Генрихом обратно на корабль. Лодочника нашли быстро. У берега их крутилось множество и вот сейчас один из них налегал на весла, словами помогая себе.
– Хей, хо-о-о, хей, хо-о-о.
Цель поездки была достигнута. Теперь до самого совершеннолетия Генрих мог находиться со мной на всех законных основаниях. Хотя, если говорить откровенно, на берег я поехал, чтобы отвлечься от неприятных мыслей. Пара глотков виски помогли унять дрожь, но, чтобы забыть о происшедшем, нужна была гораздо большая порция, а напиваться мне не хотелось. Я вспомнил, что у меня есть дела на берегу, сходил к капитану за обещанными документами про выдуманное спасение Генриха на море и вместе с Генрихом отправился к нотариусу в английский сеттльмент. Пока мы были у него, пока я покупал билеты на «Звезду Востока» до Гонконга в фойе Гранд Отеля, пока пили кофе в небольшом уютном кафе, отвлечься получалось. Но как только лодка с нами поплыла к «Пасифику», мысли вернулись.
– Хей, хо-о-о, хей, хо-о-о.
Беспокоили даже не мысли, а образы. Вот Вера подходит ко мне с веревкой, и сразу в душе появляется обида за свою глупость и доверчивость. С мазохистским наслаждением в голове появляется выдуманная моим мозгом картинка, как я лежу голый, словно жертвенный баран, а меня связывают по рукам и ногам.
«А ведь тогда мне это даже нравилось,» – подумал я, шумно выдохнул и покрутил головой, чем привлек внимание сидящего рядом Генриха.
Образы на мгновение отступили, но быстро вернулись. Вот Вера в нижнем белье, склонившаяся надо мной. Ее, поднимающаяся от учащенного дыхания, грудь. Острие стилета, осторожно касающееся моих шрамов на боку. Снова Вера, сидящая на стуле с закрытым ладонями лицом. Где она сейчас? Осталась на корабле или уехала?
И тут я понял, что меня тревожит не попытка моего несовершенного, в чем-то даже потешного убийства, а мысль о том, что теперь у меня с Верой, наверное, уже ничего не будет. А было? Не «было», а «есть»! Моя, неожиданно появившаяся, привязанность к этой, внешне холодной, молодой женщине, никуда не исчезла. Мне по-прежнему хотелось быть рядом с ней, смотреть, как она рисует, обнимать ее, раздевать, целовать ее губы, слушать ее дыхание. И все, появляющиеся в голове, образы просто напоминали мне, что этого всего, скорее всего, больше не будет, от чего на душе становилось неприятно и тоскливо.
– Хей, хо-о-о, хей, хо-о-о, – считал лодочник, и я стал мысленно повторять за ним, подстраивая под его счет свое дыхание. Как обычно, это помогло успокоиться. Образы отступили. А может быть, дело было в том, что я просто осознал причину своих переживаний, и этим, всплывающим в моей голове картинкам, уже не надо было докучать мне.
В этот момент лодка с негромким глухим стуком ткнулась носом в железный борт «Пасифика», а лодочник ловко вскочил и ухватился за перила все еще спущенного трапа. Я вручил лодочнику обещанную плату и подтолкнул Генриха вперед. Мы поднялись на борт корабля.
На корабле Генрих отправился искать своих новых друзей-мальчишек, а я спустился в каюту, чтобы убрать полученные документы. Получше и подальше. Достал свой чемодан, и как были документы в холщовой сумке, подаренной молодым нотариусом, так я и засунул их на самое дно.
Я уже почти закрыл чемодан, когда заметил на боковой стенке кармашек, который раньше как-то прошел незамеченным. Кармашек был из той же ткани, что и обивка чемодана. В его верхний край была вшита, очевидно, какая-то резинка, которая прижимала верхний край кармашка к стенке чемодана и не давала вывалится содержимому, которым я и поинтересовался. В кармашке был совсем небольшой сверток. Я развернул его. В окружении старых рекламных объявлений лежало небольшое женское колечко с блестящим, прозрачным камнем. Скорее всего, золотое. Металл был желтоватым, и само кольцо, несмотря на небольшие размеры, невесомым не ощущалось. Камень был небольшой, но и немаленький. Его размер, на мой взгляд, хорошо соответствовал размеру самого кольца.
«Еще один отголосок жизни Деклера,» – подумал я. При этом никаких эмоций старого хозяина тела я не ощутил. Я повертел кольцо в руках, посмотрел на камень на свету из иллюминатора и почему-то положил не обратно в чемодан, а в карман пиджака.
У меня был выбор завалиться на кровать, дождаться начала ужина, а затем отправиться в капитанский салон, либо подняться на палубу и подышать свежим воздухом. Я оглянулся по сторонам, где еще совсем недавно я доказывал Вере, что я не Деклер, а совсем другой человек, вздохнул и отправился наверх.
Сцена 82
Стоять, облокотившись на фальшборт застывшего в гавани корабля, и наблюдать за жизнью порта, в которой ничего не понимаешь, занятие достаточно скучное. Позицию я выбрал между шлюпок, так что другим пассажирам издалека меня не было видно. А когда кто-то подходил поближе, то видел мою негостеприимную спину, что явно указывало на мое нежелание затевать с кем-либо разговор. Никто и не затевал. Но кто-то, очевидно, не испугался трудностей, и я услышал за спиной:
– Добрый вечер, мистер Деклер.
Голос был молодой, жизнерадостный и принадлежал женщине. Его я сразу узнал и обрадовался.
– Добрый вечер, мисс Одли, – ответил я на приветствие. – Как ваши дела?
– Отлично, – сказала журналистка. – Отправила всю накопленную корреспонденцию в редакцию, и я … согласна.
Мисс Одли смотрела на меня улыбаясь, а я понял, что потерял возможность понимать простые слова.
Мое непонимание еще сильнее подняло настроение мисс Одли, которая поспешила разъяснить.
– Я согласна на совместное написание сказки, сюжет которой вы мне показали.
– Я очень рад.
Я действительно был рад, хотя ответил без особой радости в голосе. Моя задумка сработала. Теперь я смогу вполне объяснимо двигаться по маршруту вместе с, совершающей кругосветное путешествие, журналисткой. У сказки про Элли было много разных продолжений, и я знал, что смогу растянуть ее до самого возвращения в Сан-Франциско.
– Теперь вам придется покупать билеты до Гонконга, – почти игриво сказала мисс Одли.
Я похлопал себя груди, словно билеты на «Звезду Востока» лежали во внутреннем кармане пиджака, а не в глубине моего чемодана.
– Уже приобрел, – я словами подтвердил свой жест.
– Да?! Вы меня опередили! Когда? Где?
Я поведал мисс Одли о своем небольшом путешествии на берег. Рассказывая, я заметил в руках молодой женщины блокнот.
– Если хотите, можно обсудить сюжет сказки еще раз. Наш кабинет как раз свободен, – я улыбнулся и указал на пару деревянных стульев-шезлонгов недалеко от пароходной трубы.
– Да, это было бы кстати, – согласилась журналистка.
Когда мы заняли свой «кабинет», мисс Одли раскрыла блокнот, пробежала глазами по написанному и спросила:
– Скажите, мистер Деклер, а не слишком ли много персонажей в сказке?
– Нет, все, как в жизни, – ответил я. – Преданность, мудрость, любовь и храбрость.
Видя, что мисс Одли задумалась, пояснил:
– Тотошка – маленький пес, но пес. Он будет олицетворять преданность. Страшила – это мудрость, хотя, как я уже говорил, сам пока об этом не знает. Железный дровосек – любовь и отзывчивость, а Трусливый лев – храбрость.
– А как вы себе их представляете? – спросила мисс Одли.
– Я думаю, … Можно мне ваш блокнот и карандаш?
– Пожалуйста, – немного растерялась она.
Я взял блокнот и быстро набросал на его страничке Страшилу. Толстенький, лупоглазый, с торчащими во все стороны соломенными волосами. Заплатанная синяя курточка. Темные штанишки и просящие каши сапоги. И улыбка вполовину лица.
– Какой симпатичный! – сказала мисс Одли.
– Теперь, это будет ваш друг, – делая последние штрихи, сказал я. – Прошу его любить и заботиться.
– А еще?! – попросила молодая женщина.
Мне самому, до того момента, когда я понял, что могу рисовать, было удивительно и захватывающе наблюдать за теми, кто рисует. Простые линии складывались в формы, фигуры, в узнаваемые предметы и лица. Появлялась перспектива и объемность. Это было похоже на какое-то колдовство.
Еще я нарисовал Железного дровосека.
– А почему он такой застывший? – спросила мисс Одли.
Она так увлеклась, наблюдая за тем, как я рисую, что приблизилась ко мне на очень двусмысленное расстояние. Ее локон почти касался моей щеки, и я чувствовал ее дыхание. Хорошо, что на палубе было пустынно. Кто-то уже ужинал, кто-то съехал на берег и еще не вернулся. Иначе косых взглядов было бы не избежать.
Чтобы не компрометировать молодую, увлекшуюся женщину, я откинулся на спинку стула-шезлонга, как будто хотел рассмотреть рисунок издалека.
– О, тут целая история! – ответил я и стал рассказывать.
– Как печально! – резюмировала мисс Одли. – Но Элли его спасет?
– Теперь все зависит от вас, – ответил я и повторил вопрос. – Элли его спасет?
Мы вместе рассмеялись.
Потом я нарисовал еще несколько рисунков: Трусливого льва, Тотошку, а потом всех их вместе, шагающих по дороге из желтого кирпича. Материала, для того, чтобы начать писать сказку, у мисс Одли было достаточно. Мы еще немного поговорили и затем отправились в капитанский салон ужинать.
Вера ужинать в капитанский салон так и не пришла.
Сцена 83
Вера практически не выходила из каюты. Это помогало избегать ненужных вопросов, которые могли к ней появиться у знавших ее пассажиров «Пасифика». Еду и горячую воду приносил стюард. Он же забрал плату за пять дополнительных дней на корабле, а потом привел прачку, которая забрала приготовленное для стирки белье и одежду. Оставалось только бороться со скукой, а вернее с тревожными мыслями, которые нет-нет, а появлялись в голове. О бабушке. О брате. О Деклере.
С тревожными мыслями Вера успешно боролась с помощью рисования. Она установила этюдник напротив иллюминатора, который теперь на ее акварелях занял важное место. Такое волшебное око: то ли показывающее окружающий мир, то ли смотрящее на тебя. Когда Вера уставала стоять за этюдником, она ложилась на кровать и вспоминала прочитанные книги. Не просто содержание, а диалоги героев, описание природы, городов, домов и просто жилищ. Все, что упоминалось в книгах, она старалась повторить, проговорить близко к тексту. И чем сложнее было это сделать, тем сильнее это отвлекало молодую женщину от размышлений о будущем.
Через два дня она не выдержала. Оделась и отправилась на берег, на телеграфную станцию. Парового катера уже не было. Спускаться пришлось в туземную лодочку, которой управлял полуголый азиат. В остальном путешествие прошло, как обычно. Тот же омнибус, тот же служащий за телеграфной стойкой. Только вот ответа от брата не было. Вера вернулась на корабль ни с чем.
Она выждала еще два дня и вновь отправилась на берег. В этот раз ответ был. Телеграфист, как-то странно посмотрел на Веру, вручая ей телеграмму.
«Прочитал,» – догадалась Вера.
Телеграмма адресовалась ей и была подписана условной фразой «Белый рассвет». Но была написана телеграмма на английском языке и отправил ее совсем незнакомый для Веры человек.
Прочитав телеграмму, Вера побледнела и села на, стоящий у стойки, стул. Она боялась, что грохнется в обморок от того, что ей вдруг стало душно, а на сердце – тесно. Телеграмма выпала из рук и лежала у ее ног. Все было очень плохо.
Сцена 84
Красный и Белый встретились в том же баре, что и прошлый раз. Закоулки припортового района и отсутствие мощенных улиц и нежелательного внимания со стороны полиции.
– Что случилось? – спросил Красный койот, присаживаясь за столик в отдельной кабинке, которую уже оккупировал Белый.
С утра в контору к Красному койоту с запиской прибежал посыльный мальчишка. В записке было только несколько слов «Вечером. Срочно. Белый».
Перед Белым койотом стояла бутылка виски, которую он явно не обходил стороной. Красный вдруг подумал, что картинка: початая бутылка; стаканчик, наполовину полный виски; сидящий рядом в одиночестве небритый человек – для большинства людей означала бы только одно «спивающийся забулдыга растягивает удовольствие». Но так ли пьян Белый койот? Красный повнимательней посмотрел на сидящего напротив «старого» боевого товарища и подумал, что Белый не так прост. Возможно, и початая бутылка, и небритость, и сивушный запах изо рта – это все, чтобы усыпить бдительность собеседника. Пусть тот посчитает Белого несерьезным соперником. Пусть расслабится и, возможно, если до этого дойдет, пропустит удар.
– Что случилось? – повторил свой вопрос Красный койот, окончательно усевшись за стол.
– Будешь? – вместо ответа кивнул на бутылку Белый.
– Нет, – помотал головой Красный и сделал заказ подошедшему бармену. – Пинту пива.
– Ты обманул меня, Красный, – прямо сказал Белый койот, когда бармен ушел.
– В чем и когда? – спросил Красный, откинувшись на мягкую спинку кресла.
Красный койот не был ангелом. Бывало, что ему приходилось утаивать часть общей добычи от своих товарищей. Если что-то всплыло, то пусть Белый пояснит, о чем речь. Там подумаем, что ответить.
– На корабле не было Деклера, – сказал Белый.
Этого Красный не ожидал. Бармен принес его пинту пива, и у него было полминуты, чтобы потянуть с ответом.
– Это точно? – спросил он Белого, сделав глоток пива.
– Точно. Пасифик. Отплыли 8 июня. Энтони де Клер. Около 40 лет. Выше среднего. Плечи широкие. Гладко выбрита голова. На голове шрам. Так?
– Так?
– Это был не Деклер.
– Как такое может быть?!
– Скажи, Красный, – Белый койот сделал паузу. – Деклер – это тот Индеец, который командовал Винтовками Чероки?
– Да.
– Это же его отряд застукал нас, когда мы чистили усадьбу Готфридов на левом берегу Миссисипи?
– Да, – подтвердил Красный мрачным голосом, который не сулил ничего хорошего.
– Ха, ты тогда только-только расположился на дочке хозяина, – хохотнул Белый. – Ну, и дали мы деру тогда! А ты, можно сказать, удирал со спущенными штанами!
Белый вновь хохотнул. Он, казалось, не замечал помрачневшего собеседника.
– И ты на него за это обиделся и решил убрать, – подвел итог Белый.
– Не для того я уехал из своей родной Шотландии, чтобы разные благородные ублюдки гоняли меня, как зайца, – сквозь зубы проговорил Красный.
– Зря, – легкомысленно ответил ему Белый. – Надо воспринимать это, как игру. Один убегает, другой догоняет. Потом наоборот.
Они помолчали.
– Я тут навел справки. После твоего заказа, – снова заговорил Белый. – Ты уже заказывал его ребятам из Нью-Йорка. И они там сели в лужу. И ты мне про это ничего не сказал.
– Какое отношение это имеет к делу?
– Какое отношение?! Ты говорил про простого кавалериста, не так ли? Так вот этот «простой кавалерист» порешил всех твоих посланников. И мне про это не надо было знать?
– Киллеров убила его жена. Она была чероки. А ты знаешь, что они такое могут.
– Верно. Одного стрелка зарезала его жена, но потом всех его подельников прирезал сам Деклер, – жестко сказал Белый. – Извини, Красный, но убрать «простого кавалериста» или убрать человека, который может ножом зарезать нескольких бандитов – это совсем разные вещи.
– Что ты хочешь? Надбавки?
– Хочу понять, ты меня хотел подставить или что?
– Нет, – спокойно ответил Красный. – Никакой подставы не было.
– А как ты объяснишь, что на корабле вместо Деклера был русский?
– Русский?! Какой еще русский? – искренне удивился Красный. – Откуда ты знаешь?
– Мне сообщила об этом моя сестра?
– Ты послал свою сестру убрать Деклера? – спросил Красный.
– Не убрать, а провести разведку, – ответил Белый, но его слова прозвучали, как оправдание.
– Другим словами ты нарушил условие контракта, – продолжал давить Красный. – Мы же говорили про Европу?
– Красный, ты не слышишь, что я тебе говорю. Это была разведка.
– Ты послал свою сестру выполнить заказ, а сам остался в городе. Почему?
Белый молчал.
– У тебя был еще заказ, – догадался Красный. – После исполнения, которого тебе не надо было бы объяснять мне, почему Деклера убрали не в Европе.
Еще мгновение молчания.
– Тебе заказали меня?
– Ты всегда был догадливым, – сказал Белый и метнул из рукава нож.
Только зря он говорил последнюю фразу. Пока он ее проговаривал, даже не проговаривал, а выдыхал, Красный метнул свой нож. Все Койоты отменно управлялись с ножами.
Нож Белого оцарапал скулу Красного, а его нож проткнул кадык Белого, залив кровью его самого и стол перед ним.
Красный подождал немного, пока Белый не затих, а потом вышел из бара.
Он шел темными улицами порта. Его уверенная походка и массивная фигура многое говорили тем, кто мог видеть его сейчас. И желающих поживиться за его счет не находилось. А может быть, его просто узнавали. Красный койот был известной фигурой в порту, с которым связываться было себе дороже.
«Если хочешь сделать что-то хорошее, то сделай это сам,» – пришла на ум Красного некогда услышанная им фраза. – «Придется так и поступить».
***
В пустынном баре, к затихшему телу подошел бармен. С Белым они были что-то вроде компаньонов, но не настолько, чтобы потеря компаньона могла его расстроить. Такой поворот событий был предусмотрен ими обеими, так как их бизнес подразумевал опасность, в том числе смертельную. В случае реализации этой смертельной опасности доля погибшего переходила к уцелевшему компаньону, а тот был обязан выполнить последние указания покойного.
До утра бармен решил все вопросы с телом и уборкой испачканных стола и кресел. Потом он вскрыл конверт Белого, прочел вложенное письмо и отправился на телеграф. Бармена нельзя было назвать очень обязательным человеком. Отправляю телеграмму, о которой просил в письме Белый, он просто надеялся, что благодаря его действиям в следующий раз, когда уже он будет среди мертвых, другой его компаньон также скрупулезно выполнит последнюю его волю.
Сцена 85
Вера плохо помнила, как она добралась до берега и как нашла лодку. Лодочник греб осторожно, но небольшие брызги иногда срывались с его весел. Ветер поднимал их, и они попадали на лицо Веры. Нет худа без добра. Брызги привели Веру в чувство, а прохладный ветерок расшевелил мысли.
Телеграмма была очень короткой. «Your brother is dead. Return home. White sunrise». (Ваш брат мертв. Возвращайтесь домой. Белый рассвет. – Перевод автора). Само известие, что Дмитрий умер, не поразило Веру. За время многолетнего отсутствия брата в ее голове появлялись разные мысли, в том числе и мысли о возможной гибели брата. Просто судьба оказалась очень коварной. Весть о том, что брата больше нет, пришла не год назад, не пять лет назад, а всего через пару недель после того, как Вера встретила его после долгой разлуки. После того, как они построили планы, после того, как по настоянию Дмитрия она решилась на эти ужасные действия в отношении Деклера. И все это теперь рухнуло. Все оказалось напрасно.
«Прости меня, бабушка,» – подумала Вера. – «Но одна я ничего не смогу сделать».
Следовало возвращаться домой. Но Вера стала другой. Той Веры, которая ступила на пароход, отходящий из Владивостока в Сан-Франциско, уже не было. Той же Вере, которая заняла ее место, было решительно нечего делать в ее отчем доме. Сидеть и ждать. Чего? Когда тебя выдадут замуж за какого-нибудь «Федора Викентьевича»?
Вера задумалась. Сначала ушла бабушка. Теперь ушел Дмитрий. Вокруг Веры образовалась пустота. Нет, не правда. Был в этой пустоте человек, который слабым мерцанием разгонял сгустившуюся тьму. Его свет был слабым не потому, что его звезда была неяркой. Просто ее свет, как боялась Вера, не предназначался ей. Но другой звезды у Веры не было. Когда лодка достигла «Пасифика», Вера уже приняла решение.
Сцена 86
Я и Генрих играли в шахматы. Вернее, я учил его этой игре.
На корабле было решительно нечего делать. Аллар Менье со своим менеджером съехали на берег. Прощаясь, Аллар помял меня в своих объятьях и настоятельно просил меня заходить к нему в гости, если я буду проездом в Бостоне. Но, как водится, адреса не оставил. Тереза Одли видимо была занята работой, и докучать ей я не хотел. Джейсон Томпсон обрадовался, когда узнал, что я тоже еду в Гонконг на «Звезде Востока» и предпринял очередную попытку затащить меня в бар, но безуспешно. Вера так и не появлялась ни на палубе, ни в капитанском салоне. Я может быть мы просто разминулись. Ехать развлекаться на берег совершенно не тянуло, несмотря на все мои китайско-японские боевые увлечения. Реальность оказалась совершенно не похожа на прилизанную кинематографическую картинку. Поэтому появились шахматы, которые я раздобыл у запасливого корабельного каптенармуса.
Также, помня о совете нотариуса, я спросил каптенармуса о грузе, который мог везти «Пасифик» для продажи в Японии. Тот хитро посмотрел на меня, какие-то шестеренки в его голове закрутились и, очевидно, заняли нужное положение, потому что он махнул рукой:
– Пошли!
По дороге каптенармус рассказал, что в Японии пользуются спросом почти все промышленные товары, выпускаемые в САСШ. Но на вывоз ряда товаров надо было иметь лицензию. Например, на оружие. А ряд товаров «Пасифик» просто не смог бы перевозить. Например, железнодорожные рельсы. В этот раз свободное место в трюме в основном занимали ткани: из хлопка и из шерсти. Вполне возможно, что их качество уступало лучшим образцам подобных изделий, которые делали местные японские умельцы. Но зато по соотношению цена-качество товар из Америки был вне конкуренции.
Ткани меня не слишком интересовали. Мне бы Генриха обуть! Мне повезло. Каптенармус подвел меня к той части склада, где были сложены изделия из кожи. При виде этих «сокровищ» у меня, можно сказать, «затряслись руки». Это было очень опрометчиво, так как мой проводник в эту «пещеру Али Бабы» заметил это, что впоследствии отразилось на цене приобретенных мной товаров. А удалось мне купить ботинки для Генриха. Очень красивые. Темно-коричневые, на толстой подошве и с высокой шнуровкой. Также взял небольшой кожаный чемодан. У Генриха уже набралось немало вещей.
Из одежды были только рубашки. В основном белые. Каптенармус объяснил, что японцы предпочитают именно такую расцветку, чтобы потом самостоятельно окрасить рубашки в нужные им цвета. Пришлось взять для Генриха пару белых рубашек, хотя я бы предпочел менее маркие цвета. Уже уходя, я зацепился взглядом за коробочки знакомой расцветки. Оказалось, что это шахматы, которые привезли «на пробу».
Ботинки Генриху оказались впору и понравились так, что он не хотел их снимать. Ну и отлично! Пусть разнашивает. Правила игры в шахматы Генрих быстро уяснил, и мы приготовились разыграть первую партию, когда раздался стук в дверь.
Генрих вскочил, скрипя своими новыми, подошел к двери и открыл ее. На пороге стояла Вера. Ее лицо было бледным, но глаза блестели.
– Можно мне войти? – спросила она.
– Конечно, – я вскочил с кровати Генриха, на которой мы расположились играть с ним в шахматы и выдвинул из-за стола единственный имеющийся в каюте стул, приглашая Веру присесть.
Она зашла в каюту, но осталась стоять.
– Я согласна, – сказала Вера, гладя мне прямо в глаза.
Не знаю почему, но я заволновался, а мое сердце стало набирать обороты. Мы продолжали стоять друг напротив друга. Вера, как видно, была уже взволнована до прихода ко мне, а я стремительно ее догонял.
– Вы предлагали мне свою руку и сердце, – сказала Вера. – Я согласна.
К этому моменту мое сердце уже прилично разогналось, и сказанное Верой гулом разнеслось в моей голове. Все эти дни я был расстроен тем, что, скорее всего, больше не увижу Веру. А я очень хотел ее увидеть. Но то, что наша разлука прервется подобным образом, я, конечно, не предполагал. Это было очень неожиданно.
А с другой стороны, точно также появился в моей жизни и Генрих. Пробрался на корабль и в самый неподходящий момент оказался в моей каюте. Его же я не оттолкнул. Я, конечно, неплохой человек, но причиной моего такого поведения были, скорее всего, не мои личные качества.
Я знал, что я по-прежнему чужой в этом мире. Никто не мог дать мне гарантии, что все то, что есть сейчас вокруг меня, не видения лежащего в коме человека. Что все мои приключения в Сан-Франциско и на море – это не всего лишь мгновенные образы, проскочившие в угасающем сознании. А раз так, то нет оснований быть плохим и расчетливым. Надо быть добрым и щедрым, надо отдавать, не задумываясь о возврате, надо любить, даже если эта любовь несет на своих губах привкус крови, а поступать – красиво и великодушно.
"Удивительно, как все совпало," – подумал я.
Я нащупал в кармане кольцо, которое нашел в чемодане Деклера, но которое обратно не положил, затем подошел к Вере и опустился на одно колено.
– Милая Вера, прошу тебя стать моей женой, – я протянул ей кольцо. – Если ты согласна, то прими от меня это колечко.
Вера какое-то время не верящими глазами смотрела на меня, потом взяла колечко и надела на безымянный палец правой руки.
– Подошло, – ошеломленно сказала она.
Она опустилась на колени напротив меня и снова повторила:
– Подошло, – в ее глазах блеснули слезы.
Я опустился на второе колено и обнял, стоящую напротив меня, девушку. Так мы и стояли какое-то время. Обнявшись, на коленях, друг перед другом.
А Генрих с выпученными от удивления глазами, молча, наблюдал за нами.
