bannerbannerbanner
полная версияF20. Балансировать на грани

Ольга Вечная
F20. Балансировать на грани

Полная версия

– Но ведь вы сами сказали, что никто не знает, как Олег отреагирует на моё появление. Возможно, ему станет лучше. Если ваш план провалился, давайте последуем запасному. Отвезите меня к нему, пока Олега снова не превратили в безвольный овощ и он ещё способен думать.

Убедить Николая Николаевича в целесообразности нашей встречи с Олегом оказывается ещё проще, чем Инну Викторовну. Чувствуется, что они невероятно устали за последнее время, сказывается возраст. Втроём мы половину ночи тратим на обсуждение предстоящей встречи, строим догадки, надеясь на лучшее, проще говоря, мечтаем. Хочется действовать. Ни у кого из нас не осталось сил ждать очередного проявления феноменального ума Олега в плане найти способ сбежать из больницы и отправиться искать меня на том свете.

Встречу назначают на следующий день. Я категорически отказываюсь слушать советы Игоря, решив, что лучше буду прислушиваться к себе, своему внутреннему голосу и интуиции. Цель – вытащить мужа из выдуманного им мира, в котором вместо меня властвует чувство вины, толкающее его к безрассудству.

* * *

Тяжёлые двери клиники для нас распахиваются ранним утром. Неудивительно, что ни мне, ни родителям Олега этой ночью поспать не удалось. Когда в шесть утра я вышла из выделенной мне для ночлега комнаты, оказалось, что Инна Викторовна уже печёт блинчики. «Мне нужно было чем-то заняться», – смутившись, начала она оправдывать своё занятие.

Как выясняется, нескольких визитов в психиатрическую больницу вполне хватает для того, чтобы почувствовать здесь себя, образно выражаясь, как дома. Не оставляет мысль, что я прекрасно знаю это место, часто здесь бывала раньше. Радости, разумеется, не ощущаю. Скорее уныние и апатию, нехватку воздуха. Атмосфера угнетает, что-то незримое давит сверху на голову и плечи. Психиатрическая больница похожа на источник безысходности. Однажды придя сюда с проблемой, ты навсегда привязываешься к этому месту и уже под ярлыком «сумасшедший» весь остаток жизни вынужден возвращаться снова и снова. Отсюда не выходят здоровыми – лишь в состоянии ремиссии. По крайней мере, пациенты, подобные Олегу. Нет, я не ненавижу эту клинику, понимая, что очень часто буду бывать в таких заведениях с Олегом. Иначе не получится. Да и не нужно иначе.

Тем не менее хочется ссутулиться, склонить голову и сжаться в комок. Шагая по длинному коридору первого этажа, я думаю о том, что, возможно, больница такого плана и должна походить на тюрьму. Не будь здесь решёток, пациенты пробовали бы сбегать через окна. Олег первым бы побежал.

В кабинете Игоря, за чашкой кофе приходится переждать, пока Олег позавтракает, и его выведут подышать свежим воздухом. Никто из нас понятия не имеет, как он отреагирует на моё появление. Игорь не смог дать ни единой гарантии. Скажу больше: он опасался, что Олег, не соображая, что делает, может наброситься на меня. Несмотря на страх перед своим мужчиной, который делит мысли с захватившими его голову демонами, я отказываюсь от провожатых, посчитав, что, если Олег увидит меня в окружении родителей или медперсонала, которым не доверяет, посчитает, что я – это не я, а какая-нибудь переодетая женщина. Тогда все старания окажутся напрасными.

Медбрат, снабдив Олега сигаретами, отходит на некоторое расстояние, чтобы не мешать. Вокруг в радиусе пятидесяти метров ни единого человека. Глубоко вдыхая прохладный воздух, я медленно иду по направлению к своему бедному, лишённому надежды мужу, изредка останавливаясь, чтобы передохнуть. Дорожки на территории больницы оказываются недавно асфальтированными и расчищенными от грязного снега, что крайне облегчает мои передвижения. Родители Олега и Игорь наблюдают из окна на втором этаже, санитары дежурят у выхода из здания, как говорится, на низком старте, готовые в любой момент сорваться с места и спасти меня от Олега в приступе безумия.

Он на меня не смотрит. Погружён в себя, изредка шевелит губами, как будто с кем-то общаясь. Курит, крепко затягиваясь, часто подносит сигарету к губам, выпуская густой дым из лёгких. «Когда выберемся отсюда, нужно будет заставить его бросить курить», – решаю я, улыбнувшись. Мысли о будущем бодрят. Посчитав их хорошим знаком, я сосредоточиваюсь и подхожу совсем близко.

Боже, я могу коснуться его при желании. Олег же не проявляет ни малейшего интереса к тому, что зону его комфорта нарушил посторонний человек, – наоборот, опустил ресницы, показывая, как сильно ему безразлично происходящее вокруг. Некоторое время я, прислушиваясь к ощущениям, рассматриваю его ссутуленные плечи, покрасневшие от холода щёки и длинные пальцы с грязными, поломанными ногтями, крепко держащие сигарету. Обут Олег в летние тряпочные кеды на тонкой подошве, причём не зашнурованные. Поджимает промокшие и, вероятно, замёрзшие ноги. Его голову согревает натянутая на лоб чёрная вязаная шапка, из-под которой торчат безобразно отросшие за эти месяцы светлые волосы. Выглядит он несвежим, даже замызганным. Расстёгнутая наполовину куртка и пижамные штаны завершают образ просящего милостыню, опустившегося на самое дно социальной ямы бездомного. Щетина торчит пучками, а на шее выступила аллергия, возможно, от лекарств. Хотя Олег и уверен, что меня больше нет, из нас двоих скорее он походит на поднятый из могилы труп. Тем не менее развернуться и убежать не хочется. Скорее забрать его отсюда, хорошенько отмыть и накормить.

Очевидно, что он не способен пережить мою смерть. Хочется погладить его, рука дёргается, но я перебарываю порыв, решив, что в данный момент это лишнее.

Подавившись дымом, Олег кашляет несколько секунд, затем, сплюнув на землю, вновь погружается в себя.

– Привет, – тихо говорю ему, – я хотела попросить у тебя сигарету. – И широко улыбаюсь, не в силах сдержать слёзы, вспоминая наше знакомство.

Тогда, на балконе Катиной квартиры, Олег показался мне странным, пугающим и непонятным. Но невероятно притягательным и сексуальным. С тех пор прошло около трёх лет, навсегда изменивших моё отношение к себе, своей жизни и к нему. Сердце сжимают тиски любви и нежности. Мой хороший, болеющий, раздавленный жизнью и обстоятельствами. Возомнивший себя способным вершить судьбы, но сломавшийся под гнётом последствий принятых решений.

Он вздрагивает, выронив сигарету в снег, поднимает ошарашенный взгляд. Несколько раз моргает, рассматривая меня снизу вверх и широко улыбаясь. В его глазах столько радости и обожания, что моё сердце пропускает удар, а затем разгоняется так, словно я бегу марафон. Руки снова тянутся к нему. Если бы Олег позвал, я бы упала в его объятия, разрыдавшись. Но он лишь продолжает смотреть и улыбаться.

– Ты же не куришь, – шепчет и двигается, предлагая присесть на нагретое им место. Я тут же принимаю приглашение.

Олег жадно рассматривает моё лицо, не делая ни единой попытки дотронуться. Склоняет голову влево, потом вправо. Он любуется и восторгается так, словно перед ним неведомая диковинка. Даже дыхание задерживает, – я определяю по долгому отсутствию пара изо рта – в благоговении сжимает ладони. Кажется, он думает, что перед ним ангел.

– Прости меня, Алечка, – говорит, поджимая губы. Озарённое радостью лицо грустнеет, счастье уходит, уступая место тяжёлым мыслям.

– Милый. – Я дотрагиваюсь до его щеки, и он трётся о мою ладонь, прикрывая глаза от удовольствия.

– Если бы я только мог повернуть время вспять. Может, хотя бы сегодня ты меня поцелуешь? – шепчет.

– Конечно.

Я приближаюсь и касаюсь его губ своими. Сначала осторожно, затем увереннее, в следующую секунду он приоткрывает рот, и я целую сначала его верхнюю губу, затем нижнюю, не обращая внимания на тошнотворный привкус никотина. Так надо сделать, я чувствую.

Мы целуемся несколько минут. Вовсе не так, как делают это истосковавшиеся любовники, скорее, как необходимые друг другу люди. Он ласкает мои губы трепетно и нежно, прикосновения его пальцев к моим шее и голове невесомые, словно Олег боится, что действуй он хотя бы каплю настойчивее, я исчезну. Он будто не верит, что сможет дотронуться до меня по-настоящему, словно я прозрачная. Но я-то знаю, что мы оба живы. Я вцепляюсь в его плечи, не позволяя отстраниться, затем просовываю руку за шиворот, поглаживая его шею и лопатки. Доказывая, что я тёплая и самая что ни на есть реальная. Спустя несколько минут он сам начинает понимать это. Отстраняется и смотрит совсем иначе, как за минуту до поцелуя. Прищуривается, анализируя происходящее. Мысленный процесс даётся ему с трудом, лоб и переносица покрываются мимическими морщинами.

– Олег, это я, Аля, – пытаюсь помочь ему.

Он отрицательно качает головой.

– Не может быть.

– Ты бы никогда не причинил мне вред. Милый, ты всё перепутал. Твой папа сделал операцию, я здорова. И ещё… теперь верю в твоё раскаяние относительно Алины. Отчасти даже понимаю. Я много думала, взвешивала, писала свои изложения. Такие же, как в твоих дневниках. Перечитывала, вспоминала каждый наш день, каждое твоё слово. И всё поняла. Ты сполна расплатился за ошибку. Хватит с тебя уже.

– Раскаяние относительно Алины? – поражённо переспрашивает он. – Но как? Я же помню, я же видел, как ты… а я…

– Олег, но я жива.

Он смотрит вытаращенными, испуганными глазами, а рот безмолвно открывается и закрывается. Снимает шапку и ерошит волосы, больно потянув за кончики. Выражение серых глаз отражает внутреннюю борьбу. Я вижу то безумный блеск, словно там, за радужками пляшут тени невидимых существ, как он сам всегда говорит, его «бесов», то осмысленный и серьёзный взгляд, который так хорошо знаю.

– Но тогда… – мямлит он, хватая меня за руку, – всё, что я думал, все мои мысли и воспоминания… они не мои. Аля, ты жива! – восклицает, словно сообщая мне эту новость.

Я быстро киваю и улыбаюсь, следя за эмоциями, отражающимися на любимом лице: радость, понимание, шок, недоверие, гнев.

– Милый, ты болен, – мягко говорю я, – тебе нужна помощь.

– Мне нужна ты, – взмаливается он.

 

Утыкается мне в колени, прося ласки, и я кладу обе руки ему на голову, глажу и зачем-то дую, словно минус пятнадцати по Цельсию не хватает, чтобы остыть. Просто так надо, я чувствую.

– Аля, у меня болит голова. Так сильно болит. Всё перемешалось. Мне очень больно.

– Потерпи, – шепчу я, продолжая гладить и одновременно кивая санитарам, что пора.

Как только к нам приближается персонал больницы, Олег вскакивает на ноги, начинает возмущаться и сопротивляться. Он боится снова оказаться в одиночестве, ему требуется моё присутствие как физическое доказательство того, что беда, которая убивала его последние недели, ненастоящая.

Ему на самом деле плохо. Лицо и тело горят, температура поднялась на два градуса. Моральная, психологическая боль каким-то образом переросла в физическую. Словно внутри кипит борьба реальности с безумными идеями, вызванными болезнью. Мы оба балансируем над ямой, обителью его демонов, не желающих, чтобы он снова поверил в возможность счастья. Но я жива. И все порождённые недугом аргументы разбиваются об этот факт вдребезги. Я рядом всё то время, что требуется. Держу его за руку, шепчу бессмысленные слова.

А на следующий день он просыпается, и мы с его родителями читаем в серых глазах острое желание жить.

IV часть

Если вы достаточно безумны, чтобы заниматься делом, которое любите – вы обречены прожить жизнь, полную смысла.

Герберт Келлехер

Глава 27.2. Аля

Помню время, когда я любила засыпать и просыпаться в одиночестве. Правда ли любила? Или привычка настолько сильно приелась, что стала восприниматься как осознанный выбор? Уже пятую ночь я провожу одна, да ещё и в чужих стенах. Читаю книги, вяжу или смотрю телевизор до состояния, когда впору спички в глаза вставлять, потом отрубаюсь. Утром по привычке варю кофе, кашу, разбираю вещи, переглаживаю их и развешиваю по шкафам. Что-то выбрасываю, что-то кидаю в стирку. Вдруг появилось так много свободного времени. Раньше казалось, что у меня море дел, было б когда ими заниматься. А нет, вот она свобода – пользуйся. На душе грустно и тоскливо. Но это ничего, я сильная, плакать не стану. Тем более мама должна скоро приехать.

Мама долго ходит по новой квартире, оценивает планировку. Скептически прищуривается, трогая недавно окрашенные стены и броские фотообои в спальне и зале, любуется видом с балкона. Стеклянные окна в пол на двенадцатом этаже элитной высотки в первую минуту выводят из равновесия. Особенно непросто смотреть вниз человеку, который всю жизнь прожил на первом этаже в частном доме. Но ничего, скоро она привыкает и даже пьёт со мной чай на просторной лоджии.

– Уютно получилось, – хвалит ремонт. – Хотя твоя старая квартира мне всё равно нравилась больше.

– Это потому, что новая ещё не обставлена как следует. На днях рабочие соберут кухню, а через две недели привезут мягкую мебель. Когда разберём все коробки, повесим шторы – станет совсем иначе. Вот увидишь.

– Да, наверное. В любом случае переезд был необходим. Не дело каждый день мотаться на другой конец города, как ты жила последние два года.

– Это точно. Приходилось вставать на час раньше и досыпать в метро, чтобы успевать на работу к восьми. Но кто ж знал, что застройщик так сильно задержит ввод в эксплуатацию.

– Не жалеешь, что уволилась из «ЭД точка ру»? Жила бы по-прежнему рядом с работой, там всё знакомо, да и зарплата выше. До сих пор не понимаем с отцом, почему ты это сделала. Бывает, проснусь в шесть утра. Не спится. Лежу и думаю: мне-то хорошо, валяйся хоть целый день, а ты в это время уже выходишь из дома, чтобы успеть вовремя.

– Ну не преувеличивай. Я выхожу в шесть сорок, редко, когда раньше. Сама удивилась, когда Вера Анатольевна позвонила и позвала к себе на госпредприятие. – Не могу сдержать улыбку, вспоминая тот её неожиданный звонок. Мы обе не знали, о чём говорить, но зачем-то продолжали это делать почти пятнадцать минут.

– Да уж! Мы с отцом как узнали, что ты снова идёшь в подчинение к этой ведьме, так едва в обморок не попадали.

Усмехаюсь.

Как выяснилось, мои страхи были сильно надуманы. Обычная дотошная тётка, которая, кстати, начала уважать меня только после того, как я научилась давать ей отпор. Старая ведьма так привыкла ко мне, что перетянула к себе на госслужбу. Честно говоря, если бы несколько лет назад мне сказали, что я добровольно пойду к ней в подчинение, да ещё и на меньшую зарплату, я бы покрутила у виска.

– Не договариваешь ты что-то, дочка.

– Да нет, серьёзно. В итоге мы с ней неплохо сработались. Женщинам вообще тяжело выживать в области IT. У мужиков как будто ум от рождения технически заточен, схватывают на лету. Но ничего, многих с ней мы уже поставили на место.

– В смысле?

– Не поверишь, мам, чем я сейчас занимаюсь. Тестирую программные продукты, которые пишут для нас подрядчики, и выношу мозг несчастным по полной программе, как когда-то выносили мне. Перешла на другую сторону баррикады.

Мамины сомнения понятны, я сама долго не хотела даже обсуждать идею вновь работать с чудовищем Верой Анатольевной. Но потом Олег уговорил хотя бы поехать на собеседование.

Мы сидели в её просторном кабинете, пили кофе и пытались вести беседу, настороженно переглядываясь, как вдруг распахнулась дверь и влетел её прямой руководитель, как позже выяснилось, бывший одноклассник. Несколькими убийственными фразами он, ничуть не смущаясь присутствия незнакомой женщины, то есть меня, уложил ведьму, фигурально выражаясь, на лопатки и вышел. А она опустила голову и заплакала. Столько раз, вытирая кровь с лица, я мечтала увидеть слёзы этого монстра, но в тот момент испытала лишь жалость. Тяжело конкурировать с мужчинами. Вера Анатольевна поплакала, вытерла слёзы, собралась с духом и продолжила разговор:

«И такое бывает, Алла Константиновна. Мне тоже сложно сдерживать эмоции, особенно когда коллеги – друзья, и в запале вполне могут позволить себе обозвать недалёкой. Трудно найти толковую бабу в нашей области. А одной справляться тяжко. Иногда просто хочется увидеть в глазах понимание. Иногда этого достаточно».

Несколько минут я колеблюсь, но затем всё же решаю не говорить пока маме, что менее чем через полгода Вера Анатольевна собирается на пенсию и планирует оставить своё место мне. Решение руководства может ещё двадцать раз измениться – ни к чему обнадёживать родителей раньше времени. Тем более я собираюсь вступить в должность ещё нескоро. Вот бы получилось.

– Главное, чтобы ты была счастлива.

– Спасибо за поддержку. Каждый день я ухожу с работы в пять часов, представляешь? Выключаю компьютер и иду домой. А в пятницу – в четыре. У меня есть настоящие больничные, отпускные, праздничные и сокращённые предпраздничные дни. Полностью белая зарплата. Это многого стоит.

– Это точно. – Мама решает сменить тему: – Что будете делать с третьей, маленькой комнатой? Даже стены ещё не покрасили.

Пожимаю плечами.

– Пока не решили. Будет или кабинет, или детская. Как получится.

– Опасное дело ты затеяла, дочка. Мало какой мужик станет любить чужого ребёнка.

– Ты мне это уже говорила, мам.

– Олег не исключение.

– В первую очередь он доктор. – Я поднимаюсь со стула и иду открывать дверь, так как в домофон только что позвонили. – И мыслит прежде всего как доктор, потом уже как мужчина, поэтому спокойно относится к этому вопросу. Только ты не болтай никому. – Вдруг замираю и оборачиваюсь: – Это серьёзный вопрос, мам.

– Я вообще-то для того и приехала: лично сказать, чтобы вы никому не говорили о том, что ребёнок, если будет, не от Олега.

– Правильно. Всех друзей и родственников, при необходимости, следует заверить, что недуг не передаётся по наследству. Но лучше этой темы вообще не касаться, конечно.

Я закусываю губу. Хочется провести рукой по животу, хотя пока неизвестно, получилось ли.

Честно говоря, с Олегом мы окончательно заврались. Надеюсь, удастся не запутаться и запомнить, кому что пообещали или сказали. Родители согласились смириться с моим браком и принять нерадивого зятя только после обещания, что их внуки родятся здоровыми. Иначе выносить мамины причитания не было никаких сил. Она при каждой встрече напоминала о вещах, о которых забыть и так не получится никогда. Мой муж стоит на учёте в психдиспансере. Забудешь тут.

Но мы смогли приспособиться, научиться выживанию в этом мире. Не лучше и не хуже многих.

Конечно же, мы ходили к генетику! Тысячи исследований на данную тему показали лишь то, что если недуг моего мужа и передаётся по наследству, то в самом зачаточном состоянии, означая только предрасположенность к психическому нарушению. А дальше всё зависит от многих других факторов, в том числе психологических, стрессовых, биологических… Если у человека с хорошей наследственностью риск заболеть составляет один процент, то при наличии заболевания у одного из родителей – возрастает до пяти. Не так уж и велика разница.

На пороге – Катя с Машей и Ниной.

– Как же вас много-то! Проходите скорее, промокли.

– Насквозь! – причитает Катя, быстро стягивая куртку и разуваясь. Девочки не отстают. – Дашь, во что переодеться?

– Конечно. В зале мама, подождите там.

Вот так всегда. Пять дней назад Олег улетел на форум в Москву, я тут же позвала маму и девочек разбавить моё одиночество. Но у всех получилось прийти только сегодня, причём практически одновременно.

Приветствия наконец окончены, девочки переоделись в сухие вещи, сидят кто на стульях, кто на коробках в зале, потягивают вино из чудом найденных в кошмарном бардаке бокалов, закусывают сыром и фруктами. Я старательно чокаюсь и делаю вид, что пью со всеми наравне, сама же украдкой переливаю содержимое своего бокала в мамин. Пока ничего не станет ясно на сто процентов, никто не должен знать, что я, возможно, беременная. Решилась довериться только маме.

– Значит так, вы разбирайте коробки на лоджии, – киваю я Кате с Машей, – мы с Ниной займёмся вещами в спальне. Мама, пожаришь нам куриных котлет? Мясо в холодильнике.

За разговорами время летит быстро, работа идёт активно. Олег прилетит завтра ближе к вечеру и сильно удивится порядку. Больше всего, конечно, хочется уже нормальную кухню. Сейчас варочная поверхность стоит на паре кирпичей, под покровом темноты одолженных на время с соседней стройки. Я, как верная жена и подельница, ждала Олега в засаде. Ну и насмеялись мы в тот вечер.

– Шизофреник со справкой украдкой тырит кирпичи. Кто бы мог подумать, кем я стану, когда вырасту, – подмигнул он мне, когда зашёл в нашу новую квартиру, прижимая к себе добычу.

– Если бы тебя поймали, я бы дождалась. Честное-пречестное! – самоотверженно воскликнула я, встречая добытчика лёгким поцелуем в губы.

– Однако ж мне почему-то не радостно от этой перспективы. Разводи костер, женщина, голодный уставший муж пришел с «дела».

Катя напялила мою летнюю соломенную шляпу с огромными полями и шастает по квартире, пританцовывая под Cheese people, Маша ходит по пятам, без зазрения совести умоляя подарить ей чёрное коктейльное платье.

– Ты всё равно его уже не носишь, – ноет она. – А мне бы пригодилось. У меня новый кавалер. Вообще, замужним женщинам не пристало ходить с таким вырезом.

– Оно мне дорого как память, – посмеиваюсь я над подругой. Именно в нём я, кстати, была тем вечером, когда мы с Олегом впервые танцевали вместе на корпоративе. – Оно счастливое.

– Ты вообще о нём забыла, могу поспорить. Я его нашла, не без труда, между прочим. Значит, теперь оно моё.

– Вот оно что, – смеюсь. – Ну померь, вдруг хорошо сядет. Я подумаю.

Пока Маша переодевается, мама накрывает на крошечный низкий столик наш скромный домашний обед. Она неожиданно хорошо вписалась в компанию и сейчас взахлёб обсуждает с Ниной рецепт солонины.

– Без тебя, конечно, в «Эд точка ру» уже не так, – громко говорит Нина. Она всегда перестаёт следить за тоном, когда немного выпьет. Я давно привыкла, но девочки хихикают и переглядываются. – На твоё место, правда, недавно взяли очередного специалиста. На этот раз это ну очень симпатичный мужчина чуть за сорок. Справляется с переменным успехом.

– Женатый? – подмигиваю я.

– Пф, мне-то откуда знать, – быстро отворачивается она, показывая, что не желает продолжать тему.

Я слегка улыбаюсь, понимая, что Нина знает всё на свете. И неспроста она не отвечает прямо.

– А когда Олег вернётся? – спрашивает Катя.

– Завтра вечером.

– Приезжайте к нам на следующей неделе, сделаем мясо на гриле. О, чуть не забыла! Недавно читала его новую статью в «МедПравде». Мы с Мишкой смеялись в голос.

– Да, его завуалированный юмор понимают не все, но кто понимает – оценивает по достоинству.

 

– Хорошо платят в этом журнале?

– Неплохо. Его «Заметки отрицательного человека» пользуются спросом. Это, увы, не то, о чём он мечтал. Всё же раздел юмористический. Но пишет с удовольствием. Ну и продолжает заниматься арендой квартир. Нам хватает, – туманно завершаю я речь.

Неспроста Катя так мало знает о нашей жизни. Редко удаётся вот так собраться вместе. Мы часто созваниваемся с ней и Инной Викторовной, а вот видимся, если повезёт, раз в месяц. Но сейчас, думаю, будем чаще, так как новая квартира как раз находится на выезде из города в ту сторону, через которую я езжу к родителям и свёкрам. Впрочем, посмотрим. Они всё ещё настороженно относятся к сыну или брату, при каждом звонке ожидая плохих новостей, не доверяют затянувшейся ремиссии. Часто не замечают, как сильно он старается быть ближе, как сложно ему даётся общение с ними. Но мы не переживаем по этому поводу. В любом случае мы видимся с родственниками намного чаще, чем раньше, – прогресс очевиден.

На той неделе отпраздновали юбилей: полтора года минуло, как Олег не принимает лекарства. Врачи только пару месяцев назад разрешили начинать планировать. Что будет дальше, одному Богу известно. Но если кто-то знает о своей дальнейшей жизни больше меня, пусть сделает шаг вперёд. Я рассмеюсь, пожму руку и пожелаю удачи.

– Аль, а что делать с этими тетрадями и блокнотами? Тут целая тонна!

– Ну-ка, дай я посмотрю.

Разбирая склад коробок на лоджии, Катя случайно наткнулась на гору наших с Олегом старых изложений. Как же их много! Кто бы мог подумать.

– Можно увезти родителям, будут разжигать камин, – предлагает Катя.

– Нет, пусть пока останутся.

Мама спит на нашей с Олегом кровати, девочки пару часов назад разъехались по домам, а я всё сижу на кухне, плотно прикрыв дверь, чтобы в спальню не просачивался свет, и взахлёб читаю тексты, которые иногда с улыбкой, иногда со слезами на глазах писали мы с Олегом несколько лет назад.

Пока я заново училась ходить после операции, тратила уйму времени на то, чтобы проанализировать причинно-следственные связи событий последних лет, ища виноватого, стараясь понять, что именно привело меня в тот злополучный день на проезжую часть, под колёса машины. Легче всего было бы, конечно, сделать, как советовала мама: повесить ответственность на Олега и навсегда вычеркнуть его из своей жизни. Я бы так, вероятно, и сделала, если бы нашу связь можно было уничтожить одним днём, пусть даже и трагическим. Слишком близкими людьми мы друг другу стали, чтобы запросто забыть, перешагнуть и идти дальше. Куда идти? Без него никуда не хотелось.

Заслужил ли Олег прощение? Искупил ли вину? Сложные вопросы, непросто было отыскать ответы. Я заработала мозоли на пальцах, пока писала о прошлом, начиная с того дня, как впервые услышала о своём муже. Экономить время необходимости не было. Мне предстояло разобраться и скорректировать дальнейшее направление жизни, которая в тот момент катилась как снежная глыба с горы, набирала обороты, сметая на своём пути желающих помочь, рискуя врезаться в препятствие и разлететься на комья. Меня ждало важное решение, принятие которого нечестно было бы свешивать на других. Сколько же бумаги мы с ним исписали. Как она только вытерпела?

Рейтинг@Mail.ru