Ольга Толмачева
Волшебное пение птицы
Юленька вечером МТV включит, а в заставках вместо рекламы Алексея Ивановича на минутку покажут… Увидит знакомого, восхитится: он – этот странный мужчина в их магазин приходил, про Сенеку расспрашивал… Какой известный, рейтинговый…
Переключит внимание от Бреда на влюбленного Алексея Ивановича. Пит далеко, в Америке. А он совсем рядом, офис на соседней улице у магазина.
Одна незадача: пока не придумал Алексей Иванович, как бы внимание к себе привлечь, чем бы этаким общественности поразить, чтобы папарацци за ним бегать устали. Может, голодающему населению Гаити помочь? Кроме него – точно! – некому позаботиться о несчастных. И Юля оценит.
Надевая шапку, Алексей Иванович критично осмотрел себя в зеркале. Если ума и легкости в теле ему вполне доставало, то своим внешним видом он остался недоволен. Мало того, что дочка переросла, высокомерно сверху вниз на отца смотрит – цвет лица ему свой не понравился…
С таким цветом лица рядом с ангелом Юлей стоять? Плутарха цитировать?
Глаз, вроде, горит и выражение приветливое. Но все остальное… Алексей Иванович поморщился.
От сделанного открытия долго не мог оправиться.
Червь сомнения точить начал. Понял, что и с самооценкой у него проблемы. Комплекс неполноценности, словно горб, вырастал, когда зеркало, укоряя, его отражало.
Решил, что нельзя дело пускать на самотек, противостоять возрасту нужно. Подумать о здоровом питании. Есть на завтрак не кашу манную – мюсли. И жене, и дочке полезно. Витамины включить в рацион. Больше двигаться.
Не мешкая, записался в спортзал. По морозу трусцой начал бегать. Потому как – опять же классик сказал – все в человеке должно быть приятным: и мысли, и шапка на голове, и лица цвет. А к классике Алексей Иванович стал очень чувствительным.
В лепешку хотел разбиться, чтобы поразить Юленьку. Быть ей другом, наставником. Растолковать девушке, как жизнь сложно устроена. Поддержать, предостеречь от опасностей. Кто еще предостережет юное создание?
Только он, Алексей Иванович.
А однажды пришел к закрытию магазина и вызвался проводить Юлю домой.
Был дивный вечер, тихо падал снег. Город сиял огнями.
Они шли по набережной и в свете фонарей любовались причудливым белым танцем. Юля подставила ладошку, и пушистые снежинки медленно опустились на варежку. Она протянула руку, с удивлением показывая спутнику, как красив узор ледяных звездочек – ни одного похожего, и от радости засмеялась.
А Алексей Иванович на ее удивление горячо ответил, что нет ничего совершеннее природы. Смена времен года и есть дыхание жизни. Течение вод, смена красок дня, движение планет – лишь это заслуживает внимания, прекраснее и «трогательней, чем наряда перемена у подруги», – процитировал полюбившегося Бродского.
И еще хотелось Алексею Ивановичу поведать Юле, как он счастлив идти с ней по забеленному городу, слышать ее беззаботный смех, держать руку в варежке и что она, Юленька – дитя природы… чудо.
– А я лето люблю, – сказала вдруг Юля и поежилась. – Летом тепло.
Чтобы согреться, они зашли в ресторанчик. Юля оживилась.
Не отрывая глаз, с умилением смотрел Алексей Иванович, как бойко Юленька орудует приборами, режет шницель, салат, отламывает на тарелке кусочек хлеба и поочередно отправляет еду в милый ротик. Энергично, живо двигает челюстями. С удовольствием, аппетитно ест – проголодалась.
– За вас, Юленька! – поднял Алексей Иванович бокал.
Чудо природы – Юля на миг отвлеклась. Машинально ткнула хрусталем в хрусталь. Он огорчился: протягивая руку, надеялся поймать нежный взгляд – навстречу его восторженному признанию. Юля-дитя вино пригубила, фужер отставила и вернулась к тарелке.
– Вы не поверите, Юля. Я недавно открыл для себя Бродского, – немного робея, поделился новостью Алексей Иванович. – И вы знаете, он меня потряс… Вы читали что-то у Бродского?
Юля стала медленнее жевать. Молчаливо смотрела, как «ребенок, … не понимая ничего, как мотылек колотится о лампу»*. Наконец, и он понял, как неловок. Как бестактен.
– Сегодня в магазин Бродского завезли. Завтра купить можно будет, – сказала Юля со знанием дела. – Вкусно здесь готовят, – добавила.
Отхлебнула вина.
Он кивнул, прозревая.
Попытался завести разговор с девушкой с иной стороны – узнать: а что Юленьке интересно в жизни.
– А кто ваш кумир, Юля? Я видел журнал с… – Алексей Иванович силился вспомнить имя яркой девицы на обложке. – Кристина…Кристина…
– Агилера…
– Кристина Агилера? Она вам нравится?
– Она прикольная!
– Вы знаете, Юленька, с высоты прожитых лет я считаю…
Он осекся. Смутился. Про прожитые лета – это слишком… Это он лишку хватил.
Наевшись, Юля с любопытством стала смотреть по сторонам. Полезла в сумочку за телефоном. Алексей Иванович понял, что больше беседовать о высоком Юленька не настроена.
Почему-то вспомнил Льва Толстого – про пропасть, отделяющую мудреца от ребенка. Дочке цитировал, а сам-то, чудак, не постиг, с грустью отметил.
Он желал философствовать, стихи декламировать, а Юленька есть хотела. Она жить спешила, жадно поглощая шницель, а он, увы… наелся.
А тут еще незадача – у выхода из ресторана они столкнулись с…секретаршей Аллочкой.
