Ольга Толмачева
Волшебное пение птицы
С тех пор Алексей Иванович стал частенько в магазин заглядывать. Потопчется у прилавка… Постоит у полки… Книжку полистает. Купит чего.
– Чем интересуетесь? – вежливо спросила Юля и отложила любимый журнал. На обложке Бред Пит.
Боже мой, какая прелесть! Кто последний раз Алексея Ивановича спрашивал, чем он интересуется? От волнения он и дар речи потерял.
– Ээ-э, а как вы к Плутарху относитесь? – вымолвил наконец.
Юленька смотрела на Алексея Ивановича из-под пушистых ресниц, лобик от напряжения морщила.
– Посмотрите в отделе астрономии и космонавтики. Там о планетах, – голосом нежным пропела.
Так они и познакомились.
И так все эти дни сердце Алексея Ивановича не на своем месте было, а теперь и вовсе укатилось в пятки. Проснется иной раз в ночи, рукой грудь держит – сердце ищет. А перед глазами Юленька – лобик морщит.
С этого момента все изменилось у Алексея Ивановича в жизни! Если неделю назад он за все переживать начал, то теперь и вовсе чувствительным стал. Нет, нет, да навернутся слезы, защемит в душе.
Смотрит на жену в бигудях, а у самого сердце рыдает, кровью сочится.
Сколько лет неприбранной дурехой она по квартире бродит! Дом охраняет, кастрюльками гремит. Вспомнилась жена молодая, игривая. Огонь, задор, вихрь!
Прослезившись, вздохнул.
И себя почувствовал не у себя в тарелке: ведь если женщина так изменилась, и не в ему приятную сторону, кто виноват?
Он, Алексей Иванович.
Не уделял внимания – заросла пылью…
Может, дело какое супруге придумать… В производственный отдел пристроить жену…
И дочка дерзит – растет, как колючка. Включит музыку громко, окна дрожат.
Выходит, он и здесь виноват: не приучил девочку классику слушать.
А сам Алексей Иванович внезапно Бахом увлекся. Точно впервые услышал классика! Оказывается, все уже сказано. Каждая нотка – на месте. Столько веков назад! А он словно прозрел!
Погрузится в музыкальные волшебные звуки, слушает… Вдруг ввысь улетит…
Возвратится обратно, а на душе неприятно, скверно… Ни красоты вокруг, ни гармонии. Столько людей рядом, а пустота… Пустыня.
Печально поймет: мир несовершенен. А он – одинок.
Зато на производстве в нем благоприятные перемены отметили.
Готовься, шеф говорит, к новому назначению.
Жена руками всплеснула, квартиру новую подбирать кинулась. И дочка от уважения к отцу ревущую музыку в приемнике глушит, а то и вовсе в наушниках слушает, как громыхает металл.
И только один Алексей Иванович знал цену подобным чудесам. Это все она, Юля! Она волшебница. Будоражила ум, просветляла сознание. Горячую кровь по жилам толкала. Алексей Иванович и ходить-то не мог спокойно. Как вихрь, по лестнице мчался, через ступеньки подпрыгивал, дирижируя в такт сердцу локтями. Все время летал.
В пятьдесят лет – открыть Баха! Не чудо ли? А сколько неизведанного его ждало впереди! И не только в музыке!
Платон, Аристотель – философы… «Платон, ты мне друг, но истина дороже…», – как верно мудрец сказал! От восторга Алексей Иванович потирал руки. Вот дружба, вот отношения…
Макиавелли – государственный трактат – тоже давно изучить собирался. Может, про устройство общества, наконец, что поймет. А то вечерами новости смотрит, лиц мельтешение на экране улавливает, а кто за кого, в чем ждать подвоха и где искать виноватых – без Макиавелли не разберешься. Темно без мыслителя – то. «Зри в корень», – опять же философ сказал…
Алексей Иванович вдруг почувствовал, что он и не жил вовсе. Жизнь вроде как мимо него, ухмыляясь, прошла. То есть они с жизнью параллельно шагали, друг друга не обнаруживая.
А теперь…
С трепетом взглянув на Юлю, Алексей Иванович снял с полки Сенеку. Полистал. Словно ему в утешенье, мудрец прошептал, что «никогда число прожитых дней не заставит признать, что мы прожили достаточно». Одним словом, все еще впереди, обрадовался Алексей Иванович.
– А вы Сенекой интересуетесь? – переминаясь с ноги на ногу, спросил у Юли.
– Сенека за двести рублей в мягком переплете. Избранное. А здесь – полное собрание. Это дороже, – указала девушка на полку и в свой журнал отвлеклась.
Биографию Кристины Агилеры изучала.
Ах, Юленька! Ах, проказница! В ее присутствии Алексей Иванович был по-прежнему робок, но чувствовал себя молодо и свежо. Все время хотелось острить. Не всегда, к слову сказать, смешить получалось – из-за некоторой робости. Но возможности к тому имелись, в себе был уверен. Потенциал был.
Их встречи были непродолжительны, мимолетны, но Алексей Иванович не оставлял надежды привлечь внимание Юленьки и чем-нибудь удивить – и не только глубокомысленной фразой, заимствованной у классиков. Хотелось выпрыгнуть из повседневной рутины и громко заявить о себе в общечеловеческом, мировом масштабе.
Стал бы он очень известным, мечтал, – и не только у себя в городе. Пусть бы о нем написали в газете. Или по телевизору в новостях показали. Что-нибудь спросит, к примеру, журналист, а он со знанием дела растолкует, всесторонне ответит… Почему не ответить?
– Что думаете вы, Алексей Иванович, про мировой финансовый кризис? – попросят прокомментировать.
Или:
– Как вы относитесь к испытаниям коллайдера – не приведет ли это к гибели планеты?
