Ольга Сольви
Ночь на кладбище. Короткие рассказы
Евангельский урок
Мой отец родом из поселка в Левобережье Волги. Ему едва исполнилось пять лет, когда началась война.
Глава семьи сразу ушел на фронт. На женских руках осталось пятеро детей. Двое малышей умерли от нехватки еды и лекарств. Остальные трое, цепляясь за мать, худо-бедно выжили. Как? Об этом на полке памяти – многотомное повествование, где каждая строчка написана не чернилами, а детскими слезами.
В жуткую военную годину бывали моменты, которые навечно вреза́лись в детскую память…
Перед самой войной в доме появилась швейная машинка Зингер с ножным приводом. И в лихолетье, чтобы как-то прокормить детей, мать шила разные вещи. Опыт в этом у нее был большой, людям нравилось и они платили за хорошую работу. Но заказы были редкими, поэтому мама ни одного не упускала, даже во время болезни.
Однажды в тяжелом состоянии (теперь уже никто не скажет, что с ней было) ей пришлось идти вдоль леса в другой поселок, чтобы сделать примерку. Была лютая зимняя стужа. К вечеру поднялась метель. Мама не возвращалась. Когда стемнело, детей охватил жуткий страх.
Кто жил в деревне, тот знает, что такое быть застигнутым вьюгой в чистом поле, когда ветер валит с ног и заметает дорогу, а колкие снежные иглы до боли впиваются в глаза. Нет ничего страшнее, чем сбиться с пути. А потерявшись, замерзнуть насмерть – минутное дело.
Дети не могли поверить, что мама не вернется. Но ее не было… Когда наступила ночь, они втроем решили идти ей навстречу. Как только вышли на улицу, морозный ветер вмиг продул насквозь их ветхую одежду. Задыхаясь от ледяных порывов, дети взялись за руки и решили идти вдоль речки, которая была единственным ориентиром в темноте. Сколько так шли, неизвестно. Младшая сестренка, выбиваясь из сил, часто падала, плакала от страха и нестерпимого холода, но, хватаясь за руки, вставала. И они опять продолжали идти. Надежда была только на то, что обязательно найдут маму, поднимут ее, замерзшую со снега, принесут в горницу, и она оттает и оживет.
Наверное, чудо бывает редко, но в тот раз оно произошло. Дети увидели в метели тонкую согнутую фигурку. Это была мама, обессилевшая, промерзшая, но живая. Они были счастливы!
Через день младшая сестренка слегла с жестокой простудой. Лекарств не было, продукты тоже заканчивались. Скудную еду растягивали изо всех детских сил… Наступил день, когда в погребе осталось всего несколько картошек. Дети их не ели, зная, что это – для больной. Сами же они вместе с мамой варили картофельные очистки.
Однажды к ним во двор пришел пленный немец из тех, кого привезли в поселок восстанавливать железную дорогу. Он был тощий, оборванный и грязный. Мать молча подошла к нему, пряча за собой детей. А он протянул руку, прося еды… Какое-то время они внимательно смотрели друг на друга: враг с молящей рукой и женщина, из-за которой выглядывали трое.
Мать вынесла вареную картофельную кожуру, на которую тот жадно накинулся и проглотил за один миг. Все стояли в странном изумлении, ожидая, что пленный повернется и уйдет. Но он продолжал смотреть на маму просящими глазами… Тогда она зашла в сени, вынула из горшка печеную картошку, разломила ее и дала половинку голодному немцу. У него затряслись руки, и он заплакал…
Когда пленный ушел, ошеломленные дети молча уставились на мать, отдавшую кусочек драгоценной картошки. А она, стараясь незаметно смахнуть слезы, сказала: «Ведь им так же больно, как и нам… Может, там нашему отцу тоже кто-нибудь поможет».
Младшая сестренка чудом выжила. Весной стало легче. Дети раскапывали глину, которую называли сладкой, и ели. Когда пошла трава, ели лебеду. В лесу собирали желуди и ели их. Правда, потом мучились неудержимой рвотой.
Все трое детей вместе с мамой пережили войну. Отец вернулся с ранением и наградой. Искалеченная рука беспокоила его до конца жизни, и он часто стонал во сне. Отец уже не мог ей свободно двигать, но, превозмогая боль, всю работу по хозяйству выполнял исправно, как и раньше…
Как и до войны.
Лучик
Екатерина Ивановна давно сидела у окна в неподвижной позе. День был пасмурным, как нередко бывает в начале весны. Облака упрямо держали плотную оборону против всех, даже самых смелых солнечных лучей. Природа как будто застыла.
… Никого уже не осталось из близких. Месяц назад пришлось проститься и с сестрой. С уходом любимого Галчонка воспоминания о детстве и отчем доме неизменно вызывали боль в груди, а слезы лились беззвучно и незаметно, как часто бывает у стариков.
Она долго смотрела в небо, надеясь, что пробьется сквозь сероватое молоко лучик радости, но его так и не было. Екатерина Ивановна опять погрузилась в воспоминания, не замечая времени…
Как быстро пролетело столько лет и где они, те годы счастья, когда все были рядом, и муж, и дети?! Порой ей начинало казаться, что дорогие сердцу воспоминания существуют только в ее голове, а в реальности той жизни и не было вовсе… «Без смерти не умрешь, без смерти не умрешь», – часто повторяла она себе, то ли ради утешения, то ли, наоборот, вынося жестокий приговор. Иногда она сетовала на невероятно длинные дни, а, бывало, что ночь беспощадно накрывала ее бесконечно долгой темнотой.
Вдруг на подоконник уселся взъерошенный воробей, покрутил головой во все стороны, внимательно посмотрел на хозяйку квартиры и, весело вереща, быстро улетел. Екатерина Ивановна грустно улыбнулась: «Лети, милый, лети!» И подумала: «Хоть бы такие весточки от жизни получать!»
В дверь позвонили. Екатерина Ивановна невольно вздрогнула: «Может, показалось?» Но короткий звонок повторился. На пороге стояла девушка и мило улыбалась:
– Здравствуйте! Я ваша новая соседка. Вот, снимаю здесь квартиру. Хотелось бы познакомиться… Даша, – представилась она, протягивая руку. – Если вам что-то понадобится, обращайтесь. Буду рада помочь! У меня бабушка в деревне осталась… Я знаю, как трудно бывает в одиночестве.
Екатерине Ивановне вдруг показалось, что к груди прикоснулись чем-то теплым. От неожиданности она растерялась и, ощутив подступивший к горлу комок, поспешила записать телефон и поблагодарить новую знакомую.
Вернувшись на кухню, она вспомнила с каким-то щемящим удовольствием, что с утра даже чаю не пила и привычно посмотрела в окно, откуда внезапно хлынул победоносный свет. Солнечные лучи мощным прожектором упали ей на седые волосы, которые мгновенно вспыхнули ярким серебром. Екатерина Ивановна налила чай и, не замечая невольных слез, счастливо улыбнулась: «Поживем еще, Господи!»
Приехали
Взглянув на часы, Олег Иванович вылетел из дома как ошпаренный и рванул на остановку. До начала рабочего дня оставалось меньше часа. Пешком не добраться, на машине не проехать. Сильный снегопад начался еще вечером, под утро усилился, и теперь вязкая белая каша с жадностью хищника грозилась заглотнуть любого спешащего безумца.
До остановки Олег Иванович добрался в совершенном изнеможении. «Простудиться мне только не хватало!» – проворчал он, вытирая под шапкой пот. Затем, смачно обругав весь мир, фанатично уставился на поворот, из-за которого должны были появиться троллейбус или маршрутка. Наконец, свершилось. Олег Иванович нащупал в кармане мелочь, но внезапно оказался последним в очереди на посадку, где только что был вторым. Обомлев от неожиданности, он уставился на тех, кто с таким равнодушием выталкивал его за борт рабочей жизни. Большинство из проломившихся вперед составляли женщины. Среди них были и молодые с агрессивным макияжем и кричащим маникюром на острых ногтях, и пожилые, с бесформенными сумками, похожими на своих неповоротливых хозяек.
– Вот бабы! Ну куда ж вы прёте-то? – раздраженно огрызнулся Олег Иванович, давно отвыкший от общественного транспорта.
Ему с трудом удалось впихнуться в маршрутку и, балансируя между рюкзаками, портфелями и равнодушными физиономиями, он вынужден был внимательно следить за дорогой, чтобы не пропустить остановку. Водитель же, вместо того, чтобы объявлять названия, постоянно орал:
– Сдаём проезд, сдаём проезд! Не все сдал проезд.
Олег Иванович поражался:
– Откуда он знает, сколько здесь людей, стоящих друг на друге? Вот наглец! По-русски еле-еле, а еще требует чего-то. Представляю, как я у них в ауле начал бы права качать… Кстати, веселенький вариант для самоубийц.
И похвалив себя за юмор, уставился в окно, пытаясь отстраниться от происходящего.
Через несколько минут унылого созерцания он увидел две не поделивших узкую полосу машины, что при такой погоде было обычным делом. Обе иномарки, по-видимому, собирались разъехаться с миром, но тут из опеля вышел хозяин, у которого из-под пальто виднелась черная ряса.
Олег Иванович аж разрумянился от неожиданного развлечения и разразился комментариями вслух:
– Поп… Да это ж поп! Вот хапуга! Такая модель может на три лимона потянуть.
И стараясь придать голосу противное брюзжание, воскликнул:
– Благословите, ба-а-атюшка!
Этот издевательский писк мигом облетел газель и странным ропотом вернулся к Олегу Ивановичу, продолжающему негодовать:
– Ну и жулики эти попы! Всё им мало…
Маршрутка в изумлении замерла, будто вслушиваясь в каждое его слово. Но через мгновение едва не взорвалась изнутри, расколов пассажиров пополам. Одни пытались призвать Олега Ивановича к порядку и устыдить его, другие жадно и с остервенением бросились ругать церковь, священников и редакции телеканалов, транслирующих церковные праздники.
Тихая до этого обстановка яростно забурлила. Газель наполнилась острыми словечками, злобой и руганью.
– Обычные воры в рясах. Чего удивляться-то? Людей сказками пичкают, а сами их грабят. «Опиум для народа» – правильно Ленин говорил. А что вы на меня так смотрите? На зарплату, что ли, он ее купил? – обращаясь к соседке, пробурчал пожилой мужчина строгой внешности, по виду бывший партийный работник.
– Да хватит вам! Как не стыдно? – ответила женщина, сидевшая рядом. – Разве вы сами в церковь ходите? Зачем судить тех, кого и знать не знаете?
Стоявшая около них девушка горячо воскликнула:
– А сколько лет ваша партия народ обманывала? Вы сами-то в свои идеи верили? Родителям моим в 80-м году коммунизм обещали: «Каждому по потребностям». И ведь никто из вас даже не извинился за то, что всю страну за нос водили. В конце концов еще и Союз развалили. И обратите внимание, что вас и пальцем не тронули за такие преступления. Зато большевики ваши жестоко убивали и попов, и монахов, и верующих.
