Ольга Михайловна Левонович
Дарован день
Метель
Метель … Гремит на крыше кровля.
Тишь в храме. Отблески свечей….
Душа здесь прячется от ловли
От скрытных каверзных сетей.
Забыт компьютер, телевизор,
От мыслей разум не кипит.
В миру любой поступок – вызов.
А здесь зверинец мирно спит.
Спят страсти, тайные желанья…
Жизнь настоящая – проста.
И припадаешь с упованьем
К иконе кроткого Христа…
Во время полёта
В иллюминатор мы глядим…
Жизнь так хрупка и невесома…
Под нами облака, как дым,
Что отделяют нас от дома –
От милой, сказочной земли,
Основы, нам казалось – прочной…
Но нас просторы увлекли,
И мы летим средь белых клочьев…
И понимаем, что слабы,
Беспомощны, и – дрожь по коже…
…Что нет ни рока, ни судьбы,
И нас несут ладони Божьи…
В журналах глянцевых
В журналах глянцевых –
гламурное житьё.
В цене – успех, комфорт, богатство.
Сабвуферы и сполеры, литьё…
Автомобильно-призрачное братство…
Но каждый за себя! И день за днём
Владельцу чуда на колёсах – не до Бога.
Но будет миг, и вспомнится о Нём:
Когда вдруг встанет и обрушится дорога…
Казалось…
Казалось, накрепко забил
Подвал, гвоздями прошивая.
Казалось, накрепко забыл.
А память – вот она, живая.
Начнут забытые находки
Душить, трясти, напоминать,
Океанической подлодкой
С глубин неведомых всплывать.
Всплывают старые грехи,
Тошней, огромней раз от раза,
И шепчут, сумрачны, глухи,
Что ты к ним накрепко привязан.
Успеть, успеть «прости» сказать,
Покаяться, крестясь неловко…
Ломая пальцы, отвязать
Тугую, страшную верёвку…
Уже Господь грядет в Иерусалим
Уже Господь грядёт в Иерусалим.
Ученики скорбят, томятся страхом.
Молва сгущается, полощется над Ним,
И горизонт до белизны распахнут.
Всё впереди: «Осанна!», Крестный Путь
Среди толпы, до впечатлений жадной…
Последнее желание вздохнуть
Всей грудью, судорогой сжатой…
О, Господи! Как близко всё сошлось:
И Благовещенье, и Смертная Дорога…
В последний раз стучится в души Гость.
Впустите Бога!
Великий пост
Великий пост… Грехи всплывают.
Пугают, мучают, вопят…
За борт их, а не убывают.
Их взоры острые – сверлят.
За ними, мелкими и злыми,
Встают фигуры покрупней,
Пронырливы. Пролазят в сны, и
Дела их – яви пострашней.
Едва укроешься молитвой
И осенишь себя крестом, -
Готовят поле новой битвы.
«Жди искушения постом»…
Бредём, скорбя, по бездорожью,
Вздыхая горестно о том,
Чтобы укрыл нас Ангел Божий
Своим невидимым крылом.
Надо на исповедь
Надо на исповедь – грязь выгребать,
Тинную, черную, едкую…
Ткань языка для названий – груба.
В душу впечатаны крепко
Грешные помыслы… Трудно извлечь,
Душу отмыть до сиянья.
Падайте струпья с опущенных плеч.
Бей же меня, покаянье…
Смрадные помыслы блудных грехов
Душу уляпали густо.
Боже, не ввергни в погибельный ров!
Дай покаянное чувство!
После исповеди
Как светло на сердце – чрезвычайно!
От того, что примирилась с Богом!
Долгие страданья – неслучайны,
Сплетена из горестей дорога.
Но сверкающее счастье – быть спокойной,
От страстей-пиявок – отлепиться!
А была душа – почти покойник,
Не могла от сердца помолиться!
Я взывала Богу о спасении,
Лишь Ему известными путями.
Было прочным страшное плетение,
Вся душа опутана сетями…
Но надеялась – Господь из паутины,
Из тенет, из безысходной клети
Бережно в Свои ладони примет,
Самые прекрасные на свете!
И отпустит бабочку-калеку,
Вручит крылья нового покроя!
Дверцу в Царство будущего века
Распахнет – и больше не закроет!
Встреча
Забавно помертвевшему душой
Увидеть вдруг живого человека,
В душе которого искрится фейерверком
О Боге радость, покаяние свежо…
Он с любопытством смотрит в этот мир,
По духу чуждый, но по-детски милый,
И жизнь своя, что холодней могилы,
Впервые видится – из сквозняков и дыр.
И он уносит капельку тепла,
Себя слегка за слабость презирая.
Не верящий, несёт частицу Рая
В душе, что на мгновенья ожила.
В лучезарно-радостной дали
Не очень-то надейтесь на сочувствие.
Вам сказано об овцах и волках.
Увидите кощунства, богохульства,
Но совершенная любовь прогонит страх.
Ах вы, овечки, любящие, нежные!
Как сердце кровоточит, как болит!
Но как зовут вершины белоснежные
Там, в лучезарно-радостной дали!
Опять вы изгнаны. Почти что не убиты.
Прах отрясаете с растрескавшихся пят…
И – снова в путь, любимы, не забыты
Тем, Кто за вас однажды был распят…
Выбраковка стада
Нас пустят первыми под нож.
Придет пора проверить стадо…
Не блеешь, скажут, а поёшь.
А нам неблеющих не надо.
Придет наш час, и ясным днём
Над нами небо распахнется,
И мы, слабея, упадём
На дно небесного колодца…
Нам так хотелось пошуметь
Нам так хотелось пошуметь!
Но оглянулись – всюду тени.
И мы в сгущающейся тьме
Вдруг опустились на колени.
Нам так хотелось голосов,
И фейерверков, и оваций,
Но властный молчаливый зов
Велел холодных плит касаться.
Пришли и музыка, и шум.
Но мы, отвыкшие от света,
В сияньи многотрудных дум
Смотрели горестно на это…
До конца
Даже если никто
нас не услышит,
Даже если пройдём
мимо глаз и сердец…
Вы прислушайтесь к миру –
он тягостно дышит,
И глядит
как больной
недвижимый отец.
Он не любит, родной.
Болен, но не смирится.
Слов не нужно ему,
только бережный жест:
Одеяло поправить,
дать свежей водицы,
Положить в изголовье
на ниточке крест.
Тень прогнать от лица…
Потерпеть, до конца…
Равновесие
Как трудно держать равновесие!
Обиды, непонимания
Столкнуть пытаются с места,
О том сговорившись заранее.
А я не держусь за землю.
Держусь за веревочку тонкую.
Речам, самым разным, внемлю,
Раскачиваясь потихоньку.
Пусть рушатся все опоры,
Пусть сердце куда-то падает,
Оно не мечтает о "скорой",
Спасается запахом ладана.
И в храме пусть душу мучают,
Пусть скорби согнут…
Тем не менее,
Господь из любого случая
Нас выведет ко спасению.
Я себя считала доброю
Я себя считала доброю.
Но унизили меня.
Поднялась обида коброю,
Изготовилась, змея,
Чтоб расправиться с обидчиком,
Покусать и наказать.
Своё истинное личико
Супостату показать.
И хотя взорваться проще нам,
Погасила злобный взгляд.
Свой родной, свой доморощенный
Обезвреживаю яд.
Что ж ты маешься
Что ж ты маешься, душу ломаешь в тоске,
Силы тратишь на войны и битвы?
Жилы рвёшь – дико мечется жилка в виске,
Забывая о силе молитвы?
В стены-окна колотишься птицей слепой,
Сам себя убиваешь и мучишь,
Свои крылья бинтуешь, бунтуешь – не пой!
Сам себя сверхсмирению учишь.
Ох, когда ж ты научишься тихо любить,
Не судить этот мир уходящий,
Осуждением косточки птичьи не бить,
И покой твоё сердце обрящет?
19 августа
«Первее примирися
тя опечалившим…»
Из молитвослова.
1.
Сегодня ехала по лужам.
Измокла юбка. Дождик льёт.
И в церкви чувствовала стужу –
Как холод по спине идёт.
Татьяна, видя, что я в куртку
Закуталась, закрыла дверь.
И я забыла на минутку,
О том, что в ссоре мы теперь.
Стихийно как-то помирились:
Прости! – Прости! – шепча взахлёб,
А дождевые капли били
В окно, там велик в луже топ…
2.
Служба была чистая, пустынная.
По свече – прозрачная слеза…
Исповедь – домашняя, недлинная.
Отошла, и вытерла глаза…
Перед ней направилась на клирос.
Удивлённый, осторожный взор.
Обнялись, и сердце больно билось…
Торопливый, тихий разговор…
Господи! Неужто примирились?!
Я поверить, гордая, боюсь.
Царские Врата легко открылись,
Отчего ж – растерянность и грусть?
Как законсервировать мгновенье,
Чтобы вечно примирённым жить?
Не сражаться с выдуманной тенью,
Копья, стрелы – всё в костёр сложить…
Слава Богу. Мы преобразились.
Плохо, слабо, всё-таки – всерьёз.
Мучаясь, чему-то научились.
Обойди нас, отчуждения мороз…
3.
Как хорошо без всяческих условий
Друг с другом рядом находиться.
И, слушая поток молитвословий,
Вникать в них, и, забыв себя, молиться.
Ведут меня на суд
Ведут меня на суд к себе самой…
Я – молода, язык – острее жала.
Бомжиха старая стоит передо мной.
Я в ней саму себя и не узнала…
Разгневалась на смрадный, жалкий вид.
И рассудила, как могла – от сердца.
«Она виновна!». Но душа болит,
И ей я в Рай открыть велела дверцу…
Я много позже в ужасе пойму,
Что от жестокосердия, бывало,
Себя неумолимо шлют во тьму.
Иль в огненное ада поддувало…
Я стала бабушкой из храма
Я стала «бабушкой из храма».
Тушу огарки, пол скребу.
Была я гордой и упрямой,
Теперь душа живёт в гробу.
В неё гляжу я – ни кровинки.
В лохмотьях, но гордыня – есть.
Всё лью и лью над ней слезинки,
Но до сих пор грехов – не счесть…
Но до сих пор она – хвастлива,
Тщеславна, в грёзах и мечтах.
Порой – капризна и ленива,
Порой – обуревает страх…
Пустое… Страх – от маловерья,
От самолюбия – хандра…
А гордость – выбросить за двери,
Метлой бы выгнать со двора.
…Учу креститься, ставить свечки,
Иконы, книги продаю…
Мету церковное крылечко…
Душа застыла на краю.
Глядит в себя, глядит на Небо,
Не смеет к Ликам взор поднять…
Молитвы просит, словно хлеба,
И снова учится летать…
День, и час вечерний
Пространство мыслями и волнами забито.
Невидимые сущности кружат
Вкруг головы бредовой, словно свита.
Ты, временем своим не дорожа,
Швыряешь пригоршни переживаний,
Как бисер – свиньям, жемчугом соришь.
Тебя терзают образы желаний,
Незримо в тихом пламени горишь…
Но близится заветный час вечерний,
Когда душа берёт молитвослов.
И отползают недовольно тени.
Спускается невидимый покров,
И укрывает белою фатою
Измученную душу Светлый Гость.
Поплачь – легко!.. Все беды – за чертою…
И слёзы Ангел собирает в горсть…
Ткань жизни
Ткань жизни моей истончилась.
Но нитки, пожалуй, крепки.
Живу ещё, это ль не милость?
Распутываю узелки…
Когда-то была я счастливой.
Недолго, рывками, взахлёб.
Теперь истощаются силы,
А время из рыси – в галоп…
По кругу привычного плена
Несёмся… Однажды – взлетим.
Сердечные нити – нетленны,
Своих мы отыщем по ним…
В монастыре
В монастыре – звенящее пространство.
Густое – ни микрона пустоты.
Царит вневременное постоянство…
Намолены и стены, и цветы…
Не люди – души бродят по дорожкам,
Течет молитва плавно и легко.
Сытней в разы еды скупая плошка,
Сон краток – погружает глубоко.
Здесь цели жизни – явно наизнанку.
Намеренье, что невесомый дым,
Здесь получает дивную огранку,
Становится топазом голубым.
Здесь рай душа почувствует до срока,
Увидит язвы страшные свои,
И не уйдет отсюда без уроков
Смирения, надежды и любви.
