Ольга Михайловна Левонович
Дарован день
Брак наш честен
Брак наш честен. Ложе непорочно.
А душа замыслила – побег.
Слишком равновесие непрочно,
Но на помыслы ложится белый снег…
Под его рукой прохладной тают
Перемычки огненных сетей.
Чистые снежинки остужают
Жаркое мечтание страстей.
Снег холодным саваном укроет
Черноту всех помыслов лихих.
И душа наполнится покоем
И уснёт в объятиях моих…
Из плена
Боюсь нарушить Божью волю.
Вхожу я в тень, и сердце жмёт.
Сбежав от тесноты и боли,
Я попадаю в плен тенёт.
Меня тоска запеленала,
И обездвижила вина.
Осталось в чаше много ль, мало? -
Она не выпита до дна.
Мне нужно с прошлым разобраться,
Все камни разгрести на дне.
И если Бог велит остаться -
Останусь я в своей тюрьме.
А если выкинет прибоем
На берег с тёмной глубины,
Накажут, наградят тобою?!
Сбегу ль от боли и вины?!
Когда со всех сторон обложат
Когда со всех сторон обложат,
Когда невмочь дышать и говорить,
Одна лишь мысль: «Помилуй меня, Боже!».
И высветится, крепче стали, нить.
И выведет, дрожа, звеня, из мрака,
И – вытащит из чёрной глубины.
Пусть спазмы в горле. Но не надо плакать.
От слёз на тропах камни не видны.
Бог выведет! Стремительно иль тихо, -
Не в этом суть. В движении вперёд.
Сухою шелухою снимет лихо,
И в город белокаменный введёт.
Душа бредёт сквозь стыд и воздыханья,
Закутавшись в худое пальтецо,
Храня, как драгоценность – покаянье,
И долу приклонив своё лицо.
Неся, как груз, свои густые мысли,
Неснятый долг и жалость, рабский труд,
С мечтой о жизни непорочно-чистой,
Которую нелепостью зовут.
За мною вздыбились деревья
За мною вздыбились деревья,
И впереди – болот огни.
Вкруг – тени, страхи. Всё же верю,
Что обойдут меня они.
И упадут глухие чары,
И будет путь назад открыт.
И впереди – не топи, гари,
А просто луг, росой залит.
Страдания и искушения
Развеются, как чёрный дым.
И, словно старца, встречу день я.
Он будет тихим и седым.
О надежде
Всё кончено – себе я повторяю.
Но почему надежда не умрёт?
Оброненные ключики от рая
Она в ладошку лёгкую берёт.
Играет ими – ободки сверкают,
И, улыбаясь, и прячет их в карман.
Известна тайна ей. Но как узнать – какая?
Быть может мысль «всё кончено» – обман?
Ей ведомо далёкое отсюда.
Глядит – и брызжут лучики из глаз,
Как будто видится ей радостное чудо…
Мне не увидеть. Мой не пробил час.
Но верю ей. Она не подводила.
…Увижу, может быть, – всё выжжено дотла.
Я стала нищею, гонимой и немилой.
И – страшную свободу обрела.
Надежды луч
Надежды луч, как золотая шпага,
Пронзает яблоки сомнений и отрад.
Любить безмолвно – высшая отвага,
Когда любой учитель, а не враг.
Себя отдать без сожалений в рабство
Тому, кто власть неправедно купил.
Копя в смиреньи высшее богатство,
На поиск смысла не жалея сил.
Когда иссякнет дней и боли мера,
Поражена всесилием своим,
Плиту над погребом легко откроет вера,
И Божий Лик появится над ним…
Мне говорят
Мне говорят – не торопиться.
Не приговаривать, скорбя.
Мол, ни побег, ни власяница
Не для тебя, не для тебя.
Мне говорят – иди по краю.
Не отходи, не упади.
А я от страха замираю,
Стена тумана впереди.
Не прыгну в пропасть, но от бездны
Рвануть не в силах я пока.
Мои стенанья бесполезны,
И крест, вздохнув, кладёт рука…
Молюсь, молюсь без утешенья,
Оставленная средь беды.
Но вижу часто рядом тень я,
И чьи-то легкие следы.
И в грудь вселяется отрада.
Лелею тихую мечту,
Что, если в пропасть буду падать,
Меня поймают на лету…
Голуби воркуют на балконе
Голуби воркуют на балконе.
Дальние сияют купола.
А душа, тюремный вор в законе,
Разбирает старые дела…
Вырвалась как будто на свободу,
Сзади шлейф ошибок, нехорош…
Кажется – ни воли и ни ходу,
За спиною кто-то точит нож…
…Солнышко играет, небо стынет.
Золотые светятся кресты…
Ждут меня туманные, пустые,
Гулкие, тревожные мосты.
И по ним, холодным и безлюдным,
От оплетших душу липких пут
Я уйду… Но буду ль неподсудна?
Даже если жёсток личный суд?
Я прошла через огненный лес
Я прошла через огненный лес.
До сих пор слышу – сучья трещат.
Он, охваченный пламенем весь,
Не умеет жалеть и прощать.
Он по кругу ведёт своих жертв,
Заводя в подземелья и рвы,
На духовную верную смерть,
Знак смиренья сорвав с головы.
Говорят, кто в лесу уцелел,
Вышел чёрный, обугленный весь,
Тот, ликуя, от радости пел,
О свободе немыслимой песнь.
Я по краешку только прошла,
Исчернила лицо и подол,
Чуть со страха с ума не сошла –
Рухнул рядом пылающий ствол.
Иглы руки мне в кровь посекли,
Ямы пламенной видела дно…
В сердце кинули огненный клин,
До сих пор кровоточит оно…
С разбитым сердцем
С разбитым сердцем ухожу я от тебя.
Излечит ли другой его – не знаю.
Заштопает ли скорбное, любя?
Уж больно рана рваная, сквозная.
Казалось – ты бы мог меня вернуть,
Чуть взгляд смягчив,
чуть приласкав небрежно…
Но отпустил в безвременье и жуть,
И снег замёл тропинку к жизни прежней…
Мне страшно, как ребёнку в темноте.
Но я, по-взрослому, тебя не окликаю.
Сама ушла. Блуждаю в пустоте.
Не плачу – это снег слезой стекает.
Я знаю, что разрыв – не пережить.
По сути, разделенье невозможно.
Я ухожу, но будет путь кружить.
Однажды я вернусь, в пыли дорожной…
Вернусь, чтоб только глянуть: как ты – врозь?
И мыслям пожелтевшим удивиться…
И удивлюсь – что я прошла насквозь.
Что живы мы… И прошлое – не снится…
Имя навеки в сердце впечатано
Имя навеки в сердце впечатано…
Бог одарит нас, надеюсь, внучатами…
Но ускользаю из рук я твоих…
Старость не будет одна на двоих…
Ты одиночество вкусишь сполна.
Дом опустевший… Людская молва…
Я не хочу ни судить, ни просить
Молча на волю меня отпустить.
Хочешь – кричи, и ругайся, и бей,
Но с этих пор я не буду твоей.
Жалость сильнее любви, и теперь
Буду входить я в закрытую дверь…
Можешь меня не любить, не прощать,
Стану незримо тебя навещать…
И, разлетевшись на сотни частиц,
Буду я стаей взлетающих птиц.
Не удержать, не поймать, не вернуть…
Вспомнишь добром ты меня как-нибудь?
Грустное-грустное
Я не ждала от жизни перемен.
Но, против воли, сердце захотело
Тепла… И увлекло с собою тело,
Произошёл немыслимый обмен…
Один позвал, другой не стал держать.
Цеплялась я за прежний мир, привычный,
Душа летала беспокойной птичкой,
И – сорвалась… А память всё свежа…
Я до сих пор мечусь – туда, сюда…
Не верю, что кончина состоялась.
Что для меня и крошки не осталось,
И всё закрыла чёрная вода…
О, Господи, как трудно умирать!
От прежней жизни с кровью отлепляться,
Мечтать хоть на минуту оказаться
В обличье прежнем, и вздохнуть: «пора…».
Хотя ушла решительно сама,
Тоскую, словно выгнали из дома,
И мир вокруг – знакомо-незнакомый,
И света нет, и вроде бы не тьма…
Потерянная… Слезы потекут,
А по чему – не выразить, пожалуй.
Вдруг вспомнится картинка – и ужалит,
Из сердца вырвет огненный лоскут…
Но я молюсь – и тихий-тихий свет
Измученную душу освещает,
Душа смиряется, и любит, и прощает…
Боль спит, и улыбается во сне…
Тоскую по жёсткой траве
Тоскую по жёсткой траве.
Забору из сетки-рабицы.
По окнам – не будут новей,
Но мне и такие нравятся.
По старой веранде пустой…
По той, что порою снится мне,
Обвитой густою лозой,
С проваленными половицами…
По длинной ограде, крыльцу.
Оно, говорят, перестроено.
Черёмуха сыплет пыльцу…
Жужжит пчелиными роями…
А в дом я боюсь заходить.
Ремонт там, обои, линолеум…
Мой дом… Он не может забыть,
Живёт он, неуспокоенный.
Он станет показывать мне
Приметы, нам только известные:
Керамику на стене,
Ту полку, что я повесила.
Обидой дыша в лицо,
Он скажет: пришла, пропавшая?
И бросит в глаза пальтецо
Чужими духами пропахшее.
Здесь память сожгли дотла,
На тряпки пустили платьица.
Дом скажет мне: предала!
Но подоконник – поластится…
На рану мне соль не сыпь.
Уйду, и не надо мучиться.
И скрип половиц, что всхлип:
Живи теперь, как получится.
Стараюсь я не жечь мостов
Стараюсь я не жечь мостов…
Но в жизни есть неотвратимость,
Суровая необратимость,
Хотя вернуться уж готов…
Есть, есть черта – шагнул, и всё…
И прошлое – как сны и снимки,
Полуреальные картинки,
Обрывки слабых голосов…
Есть мир иной, где нет часов,
Минут и лет, и нет пространства!
Там торжествует постоянство.
И можно там исправить ВСЁ.
Там встретишь тех, кто рядом был…
И разведённого супруга…
Есть шанс, любя, простить друг друга.
Обняться с тем, кого убил…
Промолчи
Пусть глядит с тоскою, уходя…
Ожидает – позовёшь: «Останься!»,
Промолчи! И пусть она, скорбя,
Душу провезёт сквозь сотню станций.
Пусть поплачет, и письмо пришлёт,
Пусть обмолвится, что помнит и скучает…
Промолчи. Пусть нарастает лёд,
Пусть душа другую повстречает.
Ваши дни отпели, отцвели,
Зонтиками белыми взлетели.
Вы – иные – бродите вдали,
За кромешной сеткою метели…
Истончились ваши голоса,
Что там говорится – не услышать.
Оживают вешние леса….
Боль с годами – тише, тише, тише…
Я в дом вошла
Я в дом вошла.
Я думала – все в прошлом,
и боль меня не может зацепить.
Но от себя укрыться невозможно,
и чашу горькую придется снова пить.
Мучительно заныли половицы.
Знакомы даже гвоздики в полу…
Пыль в солнечных потоках золотится,
Стул скособоченный пристроился в углу.
На стенах серых – синие квадраты:
висело зеркало, а рядом – календарь.
Виновны мы, и мы – не виноваты,
что все прошло.
И, в общем-то, – не жаль!
Пусть все покроется надежным слоем пыли,
а память все капризней и свежей,
бездумно счастливы, несчастливы ли были,
но время то
вне времени уже.
Колыбельная для любимого
Всё хорошо
Мечтанья о любви не смеют мучить…
Есть тот, кто любит… Дома тихий свет…
Припрятанной козырной карты нет,
Не напевают о побеге тучи…
Не грезится о страсти неземной.
Нашла, того, кто нужен, и прильнула.
Искала, и себя не обманула,
Меня поймёт обретший землю Ной.
Я помню – глубина… И мерный треск
Бортов смолистых… Запах прелой кожи…
Мечты о пристани, щемящие до дрожи…
Всё позади, и волн приятен блеск
Когда стоишь на твёрдом берегу…
Всё хорошо. Но странное мне снится.
Летят сквозь сон неведомые птицы.
И что-то важное я вспомнить не могу…
Лето тянется паутинкой тонкой
Лето тянется паутинкой тонкой.
Каблуки вечерами стучат по асфальту.
Я твой образ воссоздаю потихоньку
Как мозаику из кусочков смальты.
Он объёмный, цветной, и почти без изъяна.
Создавать его, строить – такая отрада!
Но твердят мне, что это – картинка обмана,
Что всё рухнет, когда мы окажемся рядом.
Говорят мне: тобой, наконец, отболею,
Говорят, что непрочен раствор, не навечно…
Но я знаю, насколько намертво вклеен
Красный камешек смальты в виде сердечка!
