Ольга Мицкевич
Ночь древних огней
– Лиза… – сердце споткнулось, затем пустилось галопом.
Я потянулась, шаря по пустому пространству, где только сейчас была подруга. Ладонь, которую мгновение назад держала Лиза, жгло. Обивка еще хранила тепло ее тела. Сквозь проем выбитого окна виднелись лишь черные стволы деревьев и густая темнота за ними. Выплёскиваясь на поляну, пульсировал равнодушный оранжевый свет.
Лес молчал.
ЭПИЛОГ
Я сижу за столом с обтрепанными углами, в безликой комнате с выкрашенными серой, глянцевой краской стенами. За моей спиной окно, а в окне – такое же серое, глянцевое утро. Напротив меня женщина в жестком свитере под горло. Она что-то пишет в блокноте тонкими, обветренными пальцами без колец, а я наблюдаю за размеренными взмахами ее шариковой ручки. В путанице ветвей растущего под окном дерева гортанно перекликаются вороны.
– Расскажите все еще раз, – произносит женщина, отложив ручку. Худая и жесткая, с тугим узлом на затылке, просто глядя на который делается больно, эта женщина призвана вызывать в собеседнике трепет и невольный страх, но я чувствую лишь усталость. – Начните с самого начала. Пожалуйста.
Пытаясь потянуть время, я кладу перед собой на стол руки и опускаю взгляд на бледные полосы, оставленные Лизиными ногтями.
Спорим, ты будешь скучать по этому…
Царапины поблекли и скоро пропадут совсем, а с ними исчезнет и последнее напоминание о Лизе. При этой мысли у меня сдавливает горло и тогда я накрываю следы царапин рукой. Не пряча – защищая. Мне важно сохранить их, важно помнить.
Поджав губы, женщина наклоняется к стоящий у ее ног сумке и достает из нее объёмистую папку нелепого, ярко-оранжевого цвета. Резко хлопает папкой о стол, и я дергаюсь всем телом. Этот звук воскрешает в памяти картину, как Ральф сидит верхом на Владе и размеренно, хлестко бьет его кулаком по лицу. Под Владом серый кафельный пол школьной столовой, а его губы постепенно теряют форму, расплываясь в кровавую кляксу. Зажмурившись, вижу лицо Ральфа в пятнах гнева и то, как бьется синяя жилка под тонкой кожей на его виске; хрустальную боль во взгляде. И злой вызов в глазах Влада. В голове звенят эхом голоса одноклассников; их едкие смешки и испуганные возгласы режут слух даже сквозь время. Я прижимаю ладони к столу, всеми силами стараясь удержаться и не заткнуть уши в бессмысленной попытке заглушить звуки. Силясь остаться в настоящем.
– Вы в порядке?
Сердце тяжело бухает в груди, но я утвердительно киваю, сглотнув сухим ртом. Думаю попросить стакан воды, но боюсь, что не смогу протолкнуть в горло ни единого глотка. Женщина ждет, шариковая ручка в ее пальцах плавно покачивается. Начать с начала…
Проблема в том, что в этой истории время – относительная величина.
– Как давно и откуда вы знакомы с Ральфом Лиепой?
– Со школы… Или даже раньше. – Я смотрю на свои руки, на слишком коротко обстриженные ногти. Из шва на рукаве торчит нитка, и я тяну за нее, начинаю медленно накручивать на палец. – Если задуматься, мы всю жизнь знакомы.
Влад и Ральф познакомились в футбольной секции, когда обоим было около десяти. Моментально подружились. Если Лизин брат был отражением свой сестры – шумный, дерзкий, вечно влипающий в неприятности, – то Ральф на его фоне казался тихим и незаметным. Я всегда думала, что они удивительным образом дополняют и уравновешивают друг друга. Оба пользовались популярностью в школе, редко ссорились и никогда не были соперниками. Только вот Влад – большой любитель злых розыгрышей – слишком часто подбирался к той самой черте, на которой балансируют добро со злом; и когда мрачное любопытство перевешивало, его уносило далеко на темную половину. Пусть Ральфа это коснулось лишь раз, но сейчас я понимаю, что это было неизбежно.
В декабре Владу исполнилось восемнадцать, и по этому случаю они с Ральфом оба жутко напились. Было поздно, ветер на улице мел колючий снег и гудел в подворотнях, и Ральф остался у Влада ночевать. А следующим утром я получила от Лизы его фото – спящего, все еще пьяного и абсолютно голого. Как потом выяснилось, на рассвете Лиза заглянула к брату в комнату, но вместо Влада нашла в его постели Ральфа и, не долго думая, сфотографировала парня. Думаю, Лиза всегда чуточку ревновала брата к Ральфу. И, наверное, его явная уязвимость показалась ей забавной.
Объединившись, брат с сестрой не ведали жалости: в тот же день сделанное Лизой фото (с добавленной Владом едкой надписью) разошлось по всей школе, как вирус передаваясь от одного к другому. К середине зимних каникул злополучная фотография была в телефоне всех и каждого. Лиза сделала это, потому что могла, а я и Элина ввязались просто смеха ради. Нас это не оправдывает, но я совершенно не представляла чем все обернется.
По возвращению в школу, Ральфа поддразнивали – не зло, скорее в шутку. Вот только, и без того не особо общительный, он не оценил комичность ситуации, и очень быстро превратился из школьного любимчика в изгоя. Влад, никогда не умевший вовремя промолчать, делал ситуацию только хуже. И после того, как посреди школьное столовой Ральф накинулся на бывшего друга с кулаками, сломав тому нос и выбив два зуба, из пустой шутки все стремительно переросло в травлю. Ральфа отстранили до конца учебного года, однако Лизины родители на этом не успокоились и добились его исключения, несмотря на то, что Ральф учился в выпускном классе. Школу ему пришлось заканчивать в соседнем городе.
После драки Ральф с Владом больше ни разу не заговорили друг с другом.
На том бы всему и закончиться, но беда все множилась, разрастаясь. В краях, как наш, где все так или иначе знакомы, у обиды длинные корни и долгая память. Тень этой обиды раскинулась над семьей Ральфа: ближе к весне его отец запил и не появлялся на работе больше недели, едва ее не потеряв; у мамы, которая работала швеей, ощутимо поубавилось клиентов. На улице семью Лиепа провожали молчаливыми взглядами. Напряжение сгущало воздух, грозя вот-вот расколоться. И, когда летом Ральф уехал к тетке в Ригу, я помню, что как и все, испытала облегчение.
Женщина в жестком свитере, имя которой я так и не запомнила, щелкает ручкой и выжидательное смотрит на меня. По тому, как дергается уголок ее рта, я понимаю, что она теряет терпение, но я все еще не могу заставить себя говорить. В затылке рождается тупая боль. От усталости я чувствую себя тонкой и хрупкой, выжатой как лимон. С той ночи я сплю урывками: закрыв глаза, вновь и вновь вижу белый, безжизненный провал лица Ральфа над дулом ружья, а в голове эхом гремят выстрелы. А еще та девушка на дороге…
