Споткнувшись о чью-то ногу, Элина остановилась и прижала ладони к пылающим щекам.
– Погодите… – пропыхтела она. – Одну минуту.
– Слабачка, – поддела ее Лиза. Улыбка у нее вышла блеклая, но Элина слабо улыбнулась в ответ, видимо, засчитав подруге попытку.
Из комнаты ужасов раздался зловещий смех, и тут же следом – визг восторга. Лязгнули рельсы под поездом ужасов. Совсем рядом с глухими шлепками падали мишени в тире: уперев локти в стойку, какой-то парень сбивал их одну за другой. Сухо щелкало пневматическое ружье – бах, бах, бах.
– Пошла ты, – беззлобно отозвалась Элина. – Где он? – спросила она, теперь глядя на меня. – Ты его еще видишь?
– Больше нет.
Завыла сирена и замигала лампочка. Парень у тира выпрямился, положил на стойку ружье и повернул бейсболку козырьком вперед. Явно довольный собой, он потянулся к стоящей рядом девушке и звонко ее поцеловал. Раскрасневшись, та хлопнула в ладоши и указала работнику парка на лохматого плюшевого медведя в балетной пачке.
– Идем, – позвала Лиза.
Впереди горело огнями «Чертово колесо». До парковки осталось всего ничего, мы вот-вот выберемся. Я крепче сжала Лизину ладонь, привлекая ее внимание.
– Твой брат с ним разговаривал? Ну, после…
– Влад? Ты же знаешь, что нет.
– До сих пор не могу поверить, что Ральф это сделал… – Глядя по сторонам, пробормотала Элина. – Раньше его отец и мой охотились вместе, раз или два брали Ральфа. Папа говорил, что Ральф слишком мягкотелый для охоты. Он жутко трусил, не мог даже подойти к мертвой косуле. Загонщиком идти тоже не хотел. Мне он всегда казался таким тихим…
Я резко остановилась. Над головой медленно вращалась махина «Чертова колеса», слепя всполохами огней. Раскачиваясь, скрипели кабины. Усилившийся ветер мел опилки и мелкий мусор.
– Что ты сказала? – Я смотрела на Элину, но перед глазами все плыло.
– Ты о чем? – Не поняла она.
Черный ремень поверх черной байки, сумка странной формы. Я обернулась, не чувствуя под собой ног. Выпуталась из Лизиных пальцев и, привстав на цыпочки, осмотрела толпу. Сердце тяжело бухало в груди. Нет, так не бывает. Не у нас.
Когда Элина коснулась моего плеча, я дернулась и чуть не угодила ей локтем в нос.
– Эй, ты чего!
– У него ружье. – Собственный голос звучал глухо и далеко. – У Ральфа. Я видела, вроде… Я думаю, у него ружье.
– Нет, – качая головой, усмехнулась Лиза. – Нет, ты что. Он бы не…
Не дав ей договорить, я ринулась обратно в толпу. Надо найти полицейского, должны же они тут дежурить! Все вдруг сделалось слишком ярким, слишком громким и резким. Гам людских голосов и грохот музыки больно били по ушам, в голове гудело на одной, протяжной ноте. Обернувшись, я увидела Элину: ловко уворачиваясь, она торопливо протискивалась за мной. Лиза осталась там, где мы расстались.
– Уходи, – отмахнулась я. – Идите к машине. Я вернусь через ми…
Я поняла, что это выстрел, только потому, что подсознательно ждала его. Резко затормозив, я налетела на кого-то, споткнулась, но осталась на ногах. Справа раздался крик. Тело ниже груди словно онемело. Музыка все гремела и гремела, толпа дышала, смеялась и двигалась, еще не зная, что обречена. Что в самом ее сердце родилась беда, мрачная и беспощадная. Вертя головой во все стороны, я пыталась найти высокую фигуру в черном, и не находила.
Громыхнуло еще раз, совсем близко, и в следующую секунду я поняла, что лежу, уткнувшись лицом в грязные опилки. В это раз инстинкт сработал исправно, швырнув на землю. Еще выстрел, хлестко. На один ужасающий миг остались лишь музыка и звон игральных автоматов, а потом долгий, протяжный вопль вонзился в небо.
Приподняв лицо, я огляделась. В метре от меня, поджав ноги и обхватив руками голову, лежала Элина. Я потянулась к ней, но в ужасе отдернула руку, когда в смесь опилок и грязи между нами что-то вонзилось с глухим жужжанием, взметнув облачко щепы и пыли. Толпа ожила, люди принялись метаться и кричать. В этот миг мое подсознание превратилось в красную бегущую строку, требующую от тела оставаться на земле, не двигаться, переждать. Проигнорировав его, я рывком поднялась на ноги и метнулась к Элине.
– Вставай, – рявкнула я, дернув ее вверх, – надо уходить, пока нас не затоптали.
Или не застрелили. Господи… Элина поднялась. Качнулась, словно сломанная марионетка, но устояла на ногах. Так быстро, как могли, мы стали пробираться к парковке. Ноги заплетались, кровь шумела в ушах, но разум очистился и я видела все четко и ясно, словно кто-то навел резкость. Время замедлилось, звуки отступили. Это шок, должен быть шок. Иначе я бы чувствовал оттоптанные ноги и колючие, хаотичные тычки бегущих рядом людей. Еще хлопок и еще крик. Вжав голову в плечи и не выпуская локоть Элины, я продиралась к «Чертовому колесу». За ним – темная улица, упирающаяся в перекресток у моста.
Выход.
Навстречу спасавшимся бегством людям шли несколько полицейских: бледные лица, сжатые губы и поднятое к небу оружие. У одного из офицеров глаза казались стеклянными, а кожа отливала зеленым, но возможно это лишь мое воображение и блики светоотражающего жилета. Прежде чем полицейский скрылся из виду, я успела подумать, что он совсем юный, едва ли на пару лет старше меня.
Позже следователь будет удивляется тому, как четко я запомнила подобные мелочи: ритмичный грохот колеса и людей, пытающихся выбраться на ходу из кабинок; лежащую на земле женщину в шелковой блузке; втоптанный экраном в грязь телефон в ярко-желтом силиконовом чехле. То, как пуля разорвала рукав белой майки какого-то парня, прошла сквозь плоть и выплеснулась красным с обратной стороны, как дернулось мощное тело, развернулось в пол оборота, словно налетев на невидимую преграду, и как парня отбросило назад; неверие и ужас в его глазах. Голос Бритни, царящий над хаосом – те две строчки, что звучали, когда Ральф стрелял, стоя на каменной ограде церкви, под липой. Бледный провал его лица, прижатого щекой к прикладу, дымок над дулом ружья.
Он стрелял, а люди бежали. Я все еще слышу те выстрелы, каждый из них.