Ольга Леонидовна Вербовая
Близкое и далёкое
– Алло.
– Здравствуйте. Стоматологическая клиника "Акула" приглашает Вас на бесплатную консультацию… – раздался в трубке бодрый голос профессионального рекламщика.
– Спасибо, не надо.
Не дослушав, я бросила трубку и продолжила писать адрес.
Теперь на почту – отправить письмо.
– Простым или заказным? – спросила операторша.
– Давайте простым, – ответила я.
– Хорошо.
Она не глядя отложила конверт в сторону. Будь на почте очередь, я бы, конечно, развернулась и ушла, но в этот час в отделении не было никого, поэтому я решилась к ней обратиться:
– Простите, а можно, я Вас спрошу?
– Да, пожалуйста.
– Вы бы многим готовы были пожертвовать ради любви?
– Ради любви – нет, – затем, заметив мой удивлённый взгляд, она продолжила. – Потому что тот, кто тебя любит по-настоящему, никогда не потребует жертв.
– Простите, а Вы замужем?
– Да, уже лет двадцать. А что?
– Да так, ничего, – ответила я, уступая место только что подошедшей бабульке.
Кто любит, тот не потребует жертв… Может, она права? Ведь если бы моему Васе кто-то спас жизнь, я была бы от души благодарна этому человеку. Может, ещё не поздно вернуться, забрать письмо, сказать, что передумала отправлять? Раз Вася так мало ценит мою жизнь.
"Ага, а потом в старости выть от одиночества и кусать локти. Потому что, видите ли, мы такие гордые! Спустись на землю, Ирина, идеальная любовь бывает только в сказках!".
На почту я так и не вернулась. Вместо этого достала телефон и позвонила Васе.
– Ирка, ну, блин, ты чего такая кислая?
Видя, что моё настроение начинает Васю не на шутку раздражать, я попыталась улыбнуться. Не сердись, Вась, всё хорошо! Хорош парк в разгар лета, когда буйно цветёт душистая липа, когда солнышко светит, и мы идём неспешно по дорожке. Мы вместе. И я должна быть счастлива.
– Не понял! Ты что, из-за этого чурки так переживаешь? Он тебе дороже меня?
– Нет, ну, что ты? Просто некрасиво как-то получилось. Он лез в холодную воду меня спасать, а я…
– Да ты с ним и так слишком цацкаешься! "Простите, если сможете", "любовь для меня превыше всего", "всю жизнь буду благодарна", – передразнил меня Вася, будто пародировал какую-то слезливую мелодраму. – Надо было хорошенько по нему трактором проехаться, чтобы знал своё место!
– Вась, давай больше не будем про Магомеда, ладно? Я выбрала тебя, мы вместе – и это главное.
– Ладно, чёрт с ним!… Ого, смотри!
Взглянув на дорожку справа, я увидела молодого человека в тёмных очках. Одной рукой он держал трость, которой ощупывал путь, в другой была картонная коробка, а на её крышке лежали перетянутые резинками пачки денежных купюр. Вдруг слепой, не нащупав тростью бордюра, споткнулся и растянулся во весь рост. Коробка выпала из его рук, денежные пачки разлетелись по сторонам. Я подбежала и подала ему руку, помогая подняться. Затем принялась собирать пачки и класть их обратно на коробку. Вася тоже не остался в стороне, подошёл, поднял пачку с земли…
Когда странный скарб вновь оказался в руках у слепого, мы с Васей собрались было идти дальше, но он вдруг тронул меня за плечо. Я обернулась. Он снял очки, затем сунул руку в карман Васиной куртки и вытащил оттуда пачку. Потом, стянув с неё резинку, разложил купюры веером. Деньги были только сверху и снизу. В середине лежали бумажки с изображением свиньи. Я не верила своим глазам. Неужели Вася только что пытался обокрасть слепого? Это кем же надо быть!
"Слепой" тем временем раскрыл коробку, в которой лежали плитки "Бабаевского", и одну из них вручил мне:
– Спасибо Вам! Вы добрая девушка! Это был социальный эксперимент, и вас снимает скрытая камера.
Рукой он показал на соседнее дерево, где эта самая камера, по-видимому, была закреплена.
Вася просто побагровел от злобы. Я и прежде замечала, что он мог сказать крепкое слово, но никогда ещё я не слышала от него столько матерщины разом. Он характеризовал мать экспериментатора как безнадёжно падшую женщину, а его самого – как резиновое изделие, не защитившее её от беременности. Мне даже говорить, даже спорить не хотелось – поскорее уйти подальше от этого позора, от Васи.
Он сам догнал меня через несколько метров:
– Ирка, блин, ну что ты как неродная? Меня тут конкретно опустили, а ты…
– Не надо было воровать у слепого.
– Слушай, Ирка, спустись на землю! Все так живут. Любой нормальный человек сделал бы так же, поверь.
Нормальный человек… Я остановилась и посмотрела ему в глаза. Надежда, что Вася оступился, растаяла, как снег от брошенной сигареты. Нет, он не оступился – он просто сделал это нормой жизни.
Нам больше нечего было сказать друг другу. Я развернулась и продолжила путь.
– Ну, и пошла ты, овца тупая! – неслось мне вслед. – Я найду себе получше!
Я не сомневалась, что найдёт. Вася красавец. А я… Конечно, я понимала, что скорей всего, останусь одна. Но держать за руку человека, способного обокрасть инвалида, целоваться с ним, ложиться в постель – это казалось мне отвратительнее самого тухлого одиночества.
Сначала я бесцельно слонялась по парку, пытаясь привести мысли в порядок. Затем опрометью кинулась на почту.
– Можно письмо, которое я отправляла сегодня? – обратилась я к операторше, влетая в отделение, как ужаленная.
– Пятнадцать минут назад была машина, и всё забрали, – ответила она бесстрастно.
Ну, что же это такое? Ведь я могла успеть!
Да, Ирка, какая же ты всё-таки стерва! Сначала друзей в трудный момент бросила, теперь человека, который спас твою жизнь, рискуя своей собственной, послала лесом. В итоге и счастья не обрела, и совесть потеряла. Остаётся теперь только сожалеть и кусать локти!
Поделиться своим горем со Светой мне удалось только через неделю, когда она приехала из деревни, где вместе с Кириллом и Дашуткой гостила у свекрови. Связь там не ловит, можно сказать, совсем.
– Да, Ир, с письмом ты, конечно, поспешила, – звучал в телефонной трубке Светин голос. – Но слушай, может, написать Магомеду, объяснить, что погорячилась, что с Васей всё равно расстались по другому поводу? Может, простит?
– Даже не знаю, как я теперь ему в глаза посмотрю после того, что написала. Слушай, но почему мне вот так не везёт? Попросила у "куриного бога" мужчину – и в итоге всё равно осталась одна. Наверное, все эти суеверия – и вправду полная чушь!
– Может быть, а может, и нет. Ты как просьбу сформулировала?
– Я сказала: пусть в моей жизни появится мужчина, и закончится моё одиночество.
– А ты уточнила, каким он должен быть, этот мужчина?
– В смысле, каким?
– Ну, например, добрым, надёжным. Или красивым, богатым.
– Да нет, я хотела просто мужчину. Какого-нибудь.
– Вот потому и попался какой-нибудь.
– А ты думаешь, сказочные принцы, если они и существуют, посмотрят на такую, как я? На серую мышку?
– Да ладно, Ирка, ты вообще вполне симпатичная. Хочешь, в выходные сходим в салон красоты? Там причёска, макияж – и будешь вообще звездой!
– А давай, – согласилась я.
Хотя не особо-то и верила, что из меня можно реально сделать красавицу. Может, Света права, и я ошибаюсь, думая, что из-за неказистой внешности обречена на вечное одиночество? Я вспомнила операторшу с почты. Непохоже, чтобы даже в молодости она была такой уж раскрасавицей. Но вот двадцать лет замужем. Да ещё и рассуждает, что любящий не потребует жертв.
– Слушай, Ир, я тут пирог испекла по новому рецепту. Придёшь снимать пробу?
– Давай! Тогда прямо сейчас и приеду.
Положив трубку, я вышла из квартиры, спустилась с лестницы, заглянула в почтовый ящик. Там был счёт за квартиру и… письмо. Оно вернулось! Само. Интересно, с чего вдруг? Я стала рассматривать конверт. Адрес получателя: Республика Дагестан, город Махачкала, улица Сальвадора Альенде. Мой дом, моя квартира. Значит, когда телефонная реклама отвлекла меня, я тупо переписала адрес с конверта, который Магомед отправлял мне. Спасибо вам, сотрудники стоматологической клиники "Акула", за то, что иногда так вовремя отвлекаете народ от важных дел! Радуйся, радуйся, Ирина, выходит, твоя совесть перед Магомедом чиста!
Как на крыльях, вылетела я из подъезда и побежала на автобусную остановку. Кто знает, может, за то, что я в этот раз не совершила предательства, Бог надо мной смилуется и пошлёт мне мужчину? Но не какого-нибудь, а доброго и надёжного. Ведь мечты иногда сбываются. Даже у серых мышек.
Малахитовая шкатулка
Никогда прежде я и подумать не могла, чтобы пойти воровать. И никак не ожидала, что на этот греховный путь встанут Алонсо и Капиту. Раньше, до того, как лихорадка унесла одного за другим нашего отца, а затем и мать, как хозяин, рассерженный тем, что некому стало платить за наше скромное жилище, без жалости выгнал нас на улицу. И мы, подростки, стали вынуждены просить милостыню, чтобы не умереть с голоду. Мне было тогда лет тринадцать, Алонсо – двенадцать, а Капиту старше меня на два года. Собственно, она и предложила заняться охотой за чужими кошельками.
– Но это же грех! – хором воскликнули тогда мы с братом. – Господь накажет!
– А ваш Господь подумал о нас, – парировала Капиту, – когда забирал наших отца с матерью? Он хоть раз помог нам, когда мы, нищие, полуголодные, скитаемся по улицам, выпрашивая подаяния? Ему до нас, похоже, и вовсе дела нет!
Мы не нашли, что на это возразить. А на одно подаяние, как справедливо заметила Капиту, долго не проживёшь. Поэтому вскоре мы устроили охоту на чужие карманы. Тогда же мы поклялись, что если кто-то из нас вдруг попадётся, он ни за что не выдаст братьев и сестёр. Впрочем, сама Капиту не воровала – поручала делать это мне и Алонсо. Недаром ей дали имя "умная голова"!
Поначалу всё проходило гладко – наши ловкие руки незаметно вытаскивали монеты из кошельков богатых сеньоров, снимали золотые украшения с дам, а наши быстрые ноги позволяли нам скрыться до того, как жертва обнаружит пропажу. Но однажды вечером, когда Капиту пересчитала заработанное нами за день и отправила Алонсо в хлебную лавку, мы увидели, как из кареты, расплатившись с кучером, вышел сеньор, судя по одеянию, знатного роду.
– Видно, господин небедный! – прошептала Капиту, оценивающе оглядывая его. – Давай, Изабель, облегчим ему кошелёк!
Найти его кошелёк оказалось просто, однако от усталости внимательность и ловкость мне изменила. Я уже почти вытащила бархатный мешочек с монетами, когда сеньор вдруг схватил меня за руку.
"Это конец!" – с ужасом подумала я.
Я уже мысленно прощалась с жизнью, которую мне, видно, суждено так скоро закончить на виселице. Но в тот момент вернулся Алонсо.
– Умоляю Вас, сеньор, отпустите мою сестру! Она ни в чём не виновата! Это я ей приказал, наказывайте меня, а её пожалейте!
Гнев в глазах знатного господина уступил место удивлению.
– У тебя очень благородный брат! – произнёс он, наконец, обращаясь ко мне. – Готов сам пойти на виселицу, лишь бы тебя спасти. Но что же толкнуло вас на путь воровства? Неужели отец с матерью не объяснили вам, что брать чужое – грех?
– Увы, сеньор, у нас нет отца с матерью! Мы нищие, бездомные сироты!
Некоторое время господин молчал, пытаясь справиться с волнением. Затем сказал, отпуская мою руку:
– Я не стану отдавать вас в руки городской страже. Но может, вы оба пойдёте ко мне в услужение? Тогда у вас будет кров над головой и жалование, и вам больше не придётся скитаться по улицам.
– Благослови Вас Бог, сеньор! – воскликнула мы оба, не веря своему счастью. – Только у нас есть ещё и старшая сестра, и мы не можем её оставить.
– Вот и прекрасно! Пусть вас будет трое.
С того дня наша жизнь изменилась к лучшему. Милосердное небо, увидев наши страдания, наконец, сжалилось над нами, послав спасение. Граф Аристидиш де Монсараш был к нам добр, как, собственно, и ко всем слугам в доме. Нам больше не приходилось бродить по улицам оборванными, полуголодными, клянчить милостыню и воровать. Теперь каждое утро мы благословляли ту сытую и довольную жизнь, которую познали в доме графа, и молили Бога, чтобы дал здоровья нашему благодетелю.
Но вскоре наше счастье было омрачено тенью приближающейся беды. Чума, начавшаяся далеко на востоке страны, постепенно подбиралась всё ближе, оставляя после себя горы мёртвых тел. Среди людей началась паника. Оставалось лишь молиться Господу, чтобы отвёл беду, и зараза обошла наш город стороной. Конечно, мы, потерявшие родителей и чудом выжившие после той проклятой лихорадки, не могли не опасаться за себя, друг за друга. И заходя в церковь, молились вместе со всеми.
Однажды утром я проснулась оттого, что Капиту трясла меня за плечи:
– Изабель, просыпайся!
– Что случилось? – испуганная её взволнованным тоном, я буквально вскочила, боясь подумать о том, что чума за ночь успела добраться до нас.
– Наш хозяин, оказывается, колдун!
– Что ты такое говоришь? Ты в своём уме?
– Да я сама видела. Ночью не могла заснуть, решила прогуляться. А граф… Он вышел из дома, держа в руках малахитовую шкатулку. Ту самую, что стоит у него в кабинете. Я видела, что он зябко кутался в плащ, был бледным и взволнованным, словно собрался среди ночи с кем-то драться на дуэли. Я из любопытства решила проследить, куда он направляется. Представляешь, Изабель, граф пошёл на кладбище, раскрыл шкатулку и начал громко кричать, призывая чумного демона. Клянусь, я запомнила каждое слово! А потом появилось чудовище – такое ужасное! Я чуть в обморок не упала, как только его увидела. Такой огромный, весь в бубонах. И глаза красные, злобные. Граф дочитал заклинание, и демон стал превращаться в чёрный дым и устремился в шкатулку. Как только он там оказался, граф захлопнул шкатулку и вернулся домой.
Сказать, что я была удивлена, значит не сказать ничего. Граф де Монсараш, наш благодетель, колдун! Неужели? Но ведь он ничего дурного не сделал. Напротив, получается, он спас нас всех, затолкал чумного демона в шкатулку.
– Значит, мы все спасены! – моей радости не было предела.
– Получается, так. Только вот что я думаю. Если выкрасть у графа шкатулку, выпустить этого демона на волю, а когда горожане начнут болеть, взять с них золото за избавление от напасти и произнести заклинание, запереть его обратно в ту же шкатулку. А потом в другом городе так же. Мы ведь можем стать богачами, и тогда нам не придётся никому прислуживать. Будем сами себе хозяева, и более того, ещё и слуг сможем нанять.
– Опомнись, ты что такое говоришь! – моя радость тут же уступила место негодованию. – Люди буду болеть и умирать, как наши мать с отцом, а ты предлагаешь нажиться на их страданиях, на их смерти? Даже думать об этом забудь, слышишь!
– Тише ты! – испуганно зашептала Капиту. – Я сказала так в шутку.
– Не смей больше даже шутить так! И о том, что видела и слышала, пообещай больше никому ни слова! Я тоже буду молчать.
– Хорошо, никому ничего не скажу.
Очень скоро эпидемия, к нашему всеобщему счастью, пошла на спад. Горожане вздохнули с облегчением. Однако графа де Монсараша арестовали. Кто-то донёс, что якобы он заключил сделку с дьяволом и, повинуясь его воле, навёл этот мор, чтобы истребить род людской, и лишь усердные молитвы помешали его чёрным замыслам. Кто мог возвести на графа такой чудовищный поклёп? Неужели Капиту? Нет, нет и нет! Она не могла так поступить с нашим благодетелем! Моя сестра, конечно, умная, иногда бывает хитрой, но на такую подлую ложь и неблагодарность точно не способна. Мало ли на свете завистников? Тем более, что имя свидетеля, который утверждал, что своими глазами всё видел, так и осталось тайной. Суд и следствие сочли, что не вправе подвергать опасности жизнь столь бдительного и сознательного горожанина, на которого страшный колдун из мести может навести порчу.
На допросах граф молчал. Не сказал он ни слова и на суде, на котором присяжные все как один объявили его виновным и приговорили к смертной казни. Граф выслушал приговор с каменным спокойствием, словно не его собирались завтра сжечь на площади. Я же, не выдержав, разрыдалась на плече у Алонсо. Капиту что-то говорила мне в утешение, но я почти не слышала её слов.
Немного успокоившись, я пришла навестить графа. Только тогда я заметила на его руках и на шее следы жестоких пыток. Хотя он держался, я видела, как он был измучен.
– Спасибо тебе, Изабель, что пришла! – он пожал мне руку и улыбнулся, должно быть, из последних сил. – Но могу я тебя попросить выполнить мою последнюю просьбу?
– Разумеется, сеньор! – я готова была сделать всё, что он попросит.
– Принеси мне немного мёда. Я бы хотел перед смертью насладиться его вкусом.
– Конечно, сеньор! Я сейчас же отправлюсь на рынок и принесу Вам самого лучшего мёда!
Пока я выбирала мёд поароматнее и послаще, уже почти наступил вечер.
– Я не знаю, этого ли Вы хотели, сеньор, – сказала я графу, протягивая сосуд. – Но это был действительно самый лучший из тех, что продавали.
– О, да! – воскликнул граф. – Мёд и вправду бесподобный! Спасибо тебе, Изабель! Благослови тебя Бог!
Возвращаясь домой, я снова плакала. Было невыносимо больно от мысли, что сегодня я видела своего доброго хозяина в последний раз. Я думала о том, что Алонсо и Капиту, должно быть, так же тоскуют.
Однако брата я дома не застала. Сестра, напротив, выглядела очень довольной.
– Всё складывается как нельзя лучше, Изабель! – сказала она, лишь только я переступила порог. – Теперь мы, наконец, можем забрать шкатулку. Ведь так граф бы ни за что её не отдал.
– Так это ты… – я отказывалась верить своим ушам.
– Наконец-то догадалась, сестрёнка! – ответила Капиту с усмешкой. – Вот только не надо пожирать меня гневным взглядом. Сама знаешь, жизнь жестокая, каждый как может, так и выживает.
– Неужели тебя так тяготила жизнь в доме графа?
– Отнюдь! Но ты же понимаешь, у знати свои причуды. Сегодня решат проявить благородство к обездоленному, а завтра надоест – выкинут обратно на улицу, и опять будем голодать, побираться. А с чумным демоном мы можем славно обогатиться!
Шкатулка… А ведь после той ночи я не видела её в кабинете графа.
– А знаешь, ты права! – сказала я сестре после некоторого раздумья. – Благородство знати – оно непостоянно. Только обогатиться у нас вряд ли получится. Граф куда-то спрятал шкатулку, и я очень сомневаюсь, что он откроет нам тайну. Так что, увы, все старания были тщетными.
– Обижаешь, сестрёнка! – Капиту была явно уязвлена моим замечанием. – Граф мне уже её открыл. Пока тебя носило непонятно где, я навестила хозяина. Он был так растроган моей заботой, чуть ли не руки целовал! И он рассказал мне всё.
– Должно быть, обманул, а ты и поверила! Эти знатные сеньоры – они мастерски пускают пыль в глаза! Небось, придумал какое-то несуществующее место.
– Очень даже существующее. Он сказал, что в его кабинете есть тайник. За третьей от двери книжной полкой – там, где книга с красной обложкой – роман Мендеша "О праведниках" – есть кнопка. Нажмёшь её, и стена раскроется. Вот там он и хранит шкатулку с демоном.
– Даже не знаю, – я засомневалась, – может ли это быть правдой? Может статься, никакого тайника там и в помине нет.
– А я уверена, что он там есть, – возразила Капиту. – Неужели ты думаешь, что я, разумная девушка, поверила бы в какие-то глупые сказки? Пойдём, и ты сама убедишься, что это чистая правда.
– Хорошо, – сдалась я. – Если ты так думаешь, пусть будет так. Но я думаю, ты достаточно разумна, чтобы дождаться ночи, когда все заснут, и никто не сможет помешать нам осуществить задуманное.
– Конечно, дождёмся ночи. Но где черти носят этого Алонсо?
– Я бы тоже хотела это знать. Я думала, он дома.
– Пришли мы вместе. Потом он куда-то исчез, как сквозь землю провалился.
– Слушай, может, он уже и вернулся? Ты его тогда поищи, расскажи ему, что да как, а я пока вещи соберу. На первое время они нам понадобятся.
Лишь только Капиту оставила меня, я дала волю слезам. Как же так? Моя родная сестра оказалась таким злобным и бездушным существом, готовым за всё доброе отплатить столь чёрной неблагодарностью. Разговаривая с ней, расспрашивая её, я с трудом находила в себе силы делать вид, будто на её стороне. Но мне во что бы то ни стало надо было узнать, где эта злосчастная шкатулка. Поэтому я так старательно делала вид, будто не верю сестре. Зная, как она гордится тем, что она "умная голова", я нарочно стремилась сыграть на её слабой струнке, чтобы заставить её раскрыть мне секрет. И хотя до ночи оставалось ещё достаточно времени, я немедленно отправилась в кабинет графа. Надо успеть найти и выкрасть шкатулку, прежде чем её найдёт Капиту. И Алонсо. Он всегда её слушался, и я была уверена, что, несмотря на всю благодарность к хозяину, не станет и сейчас перечить старшей сестре.
Третья полка от двери. Книга с красной обложкой. "О праведниках". Наша мать всегда с большим уважением рассказывала об этой книге и её авторе, который, заступаясь за униженных и обездоленных, закончил свою жизнь в нищете. "Непростительная глупость с его стороны!" – делилась тогда Капиту своими мыслями. Но сейчас надо думать не об этом!
Вот и желанная кнопка. Стоило мне лишь надавить на неё, как стена разъехалась, обнажая узкую нишу. Не обманул граф – прямо на полу стояла малахитовая шкатулка.
Только я схватила её в руки и собралась было закрыть нишу, как в кабинет влетела Капиту.
– Вот, значит, как, сестрёнка! – произнесла она гневно. – Заговаривала мне зубки, а сама тайком решила выкрасть шкатулку! Перехитрить меня решила! Ну-ка отдай её мне!
– Ни за что! – я крепче прижала шкатулку к груди. – Твоя алчность поистине не знает границ! Ты сделала зло нашему благодетелю, а теперь хочешь ради богатства уморить множество невинных людей! Я не дам тебе этого сделать!
– Не будь глупой, Изабель! Отдай мне её по-хорошему! Иначе хуже будет!
– Только через мой труп!
– Ну, что же, сестрёнка, ты сама так захотела!
Слишком поздно я заметила, как в руке Капиту заблестел нож. Не успела я ни слова сказать, ни с места сдвинуться, как резкая боль в животе заставила меня громко вскрикнуть. Шкатулка выпала из моих ослабевших рук. Капиту подхватила её и не оборачиваясь быстро вышла из кабинета. Я хотела крикнуть: "Остановите её! Не дайте ей уйти!", но сознание меня покинуло.
Очнувшись, я первым делом услышала знакомые голоса. Алонсо и графа. Они тихонько переговаривались между собой. Я открыла глаза и почти тут же зажмурилась, ослеплённая ярким солнечным светом. Когда я их снова открыла, то увидела их лица. И хозяин, и брат – оба сидели у моей постели.
– Изабель, родная, ты жива! – Алонсо был сильно взволнован, и теперь его голос дрожал, и в глазах заблестели непрошенные слёзы радости.
– Я так рад, что ты очнулась! – заговорил граф. – Ты как себя чувствуешь?
– Почти в порядке. Только рана немного болит.
– Я приложил травы, чтобы боль была не такой сильной.
– Я так боялся, что потеряю тебя! Когда я вернулся домой, обнаружил тебя лежащей в кабинете графа, ты была вся в крови. Я как мог пытался её остановить. Но если бы не хозяин… Боже, я не могу поверить, чтобы Капиту…
– И сколько я лежала без сознания?
– Три дня. Но они показались мне вечностью. Все эти три дня я молился: только бы было не слишком поздно!
– Три дня? А как же Вы, сеньор? Вас же должны были уже казнить.
– Уже и казнили. Только не меня.
– Вы что же, вместо себя… – от волнения я даже вскочила, отчего боль в ране стала сильнее.
Могла ли я ожидать, чтобы хозяин, желая избежать гибели, подвёл под смерть другого человека?
– Не волнуйся, – граф подошёл ко мне и ласково, но настойчиво заставил меня лечь обратно. – Это совсем не то, что ты подумала. Помнишь, я просил тебя принести мне мёда? Из этого мёда и земли, которую я наскрёб в темнице, я сделал куклу, надел на неё свой плащ и произнёс заклинание на морок. И тюремщики, что вели меня на казнь, и палач, и беснующаяся толпа – все принимали эту куклу за меня. А я покинул темницу задолго до казни, никем не замеченный. Тебе повезло, что жизненно важные органы оказались не задеты. Но ты потеряла много крови.
– Сеньор поделился с тобой своей собственной. Сказал, моя не годится. Правда, я не понял, почему? Мы ведь брат и сестра.
– Теперь, Изабель, ты мне не только настоящий друг, но и сестра по крови.
– Спасибо, сеньор! Вы, получается, спасли мне жизнь! Но Капиту… Она унесла шкатулку! Я не смогла ей помешать! Что же теперь будет?
– Ничего не будет, – ответил граф. – По крайней мере, надеждам твоей сестры на скорое обогащение едва ли суждено сбыться. Когда я проводил ритуал на кладбище, я заметил Капиту. И опасаясь, что она из любопытства может открыть шкатулку и выпустить демона на волю, предпочёл держать эту опасную вещь у себя в комнате. А сам на всякий случай приказал изготовить копию и поместил её в тайник в кабинете. Когда же Капиту пришла в темницу меня навестить и стала громогласно выражать глубокое сострадание, я сразу понял, что это она меня предала. И предала ради шкатулки с чумным демоном. Я сделал вид, что ни о чём не догадываюсь, и попросил её получше спрятать шкатулку – вывезти в лес и закопать, чтоб никто не нашёл.
– Получается, эта шкатулка была пустая?
Хотя я чувствовала себя обманутой – ведь я, получается, едва не погибла из-за пустышки, эта новость меня невероятно обрадовала. Значит, Капиту не сможет причинить людям то зло, что намеревалась, повинуясь своей безмерной жадности! Получается, не ошибался великий философ Алехандро де Исла, когда говорил: "Во всём хитроумном простоты достаточно".
– Я верю, сеньор, что Вы никому ни за что не отдадите шкатулку с демоном, – обратилась я к графу. – Но всё же, может, имеет смысл действительно спрятать её подальше от посторонних глаз? Чтобы своекорыстные умники вроде Капиту не украли и не использовали в своих целях.
– Мысль действительно блестящая! – ответил граф. – Но Алонсо уже её спрятал. Он навестил меня ещё до того, как меня приговорили к смерти. Я не знал, удастся ли мне избежать гибели, и опасался, что в случае неудачи эту шкатулку смогут найти и открыть. Поэтому поручил твоему брату закопать её вдали от города и никому, даже сёстрам родным об этом не говорить.
– Прости, Изабель, я не могу сказать, куда я её спрятал. Я поклялся, что унесу эту тайну в могилу. Прошу тебя, Изабель, не плачь!
Но не потому слёзы брызнули из моих глаз, что брат не пожелал открыть мне тайну. Мне было стыдно, что я посмела подумать, будто он, узнав о замысле старшей сестры, будет с ней заодно. А мой младший брат поистине оказался человеком чести.
– Не потому я плачу, Алонсо! А от счастья, что у меня такой прекрасный и благородный брат!
Я понимала, что мы не можем надолго задерживаться в этом городе. Ведь граф, который должен был погибнуть на костре, навёл морок, чтобы даже собственные слуги его не замечали. И как только я поправлюсь, он покинет город. Алонсо как самый верный слуга захочет его сопровождать. А я… Я тоже не оставлю своего родного брата и господина, с которым теперь одной крови.
Скрипач
Михаил вытащил скрипку, положил футляр прямо на снег и задумался. Весёлая танцевальная музыка тут будет явно некстати. Понятно, что после случившегося Наталье просто необходимо отвлечься, однако если сейчас неуместное веселье вихрем ворвётся в её мир, это может быть воспринято как некое кощунство, насмешка над её горем. Песенки и романсы, которые так любила Лара (царствие ей небесное!), тоже будут звучать как-то странно – особенно "Besame mucho", которую Михаил к тому же дал себе слово не играть более ни для одной женщины. Только для Лары и только в память о ней. Оставалась классика – Моцарт, Бах, Бетховен, Чайковский, Глинка…
