Ольга Леонидовна Вербовая
Близкое и далёкое
– Варить зелье должна я, – ответила за сестру Долорес. – Я получила дар.
– Запомни, Долорес, – выражение лица Беатрис вдруг стало жёстким. – Ты ничего не знаешь, и в эту ночь тебя здесь не было. Ты спала и до рассвета не просыпалась.
– Но…
– Никаких но, – перебила сестру Фелиса. – Слушай, что говорят старшие.
– Хорошо. Давайте собирать крапиву. До рассвета нужно успеть сварить зелье.
Сеньора и сестра послушались.
Напрасно Долорес и Фелиса опасались, что им придётся выносить стоны и причитания аристократки, не привыкшей к такими приключениям. Беатрис, к их удивлению, терпела стойко и ни разу не вскрикнула, хватаясь за жгучие стебли. Казалось, она не замечала, как покрываются волдырями её нежные руки, и всё больше беспокоилась за Долорес.
– Всё в порядке, сеньора, я привыкла, – бодро отвечала девочка.
Старая Марисоль жалостью свою ученицу не баловала.
Вскоре на кухне в таверне кипел котёл. Долорес медленно размешивала крапиву, которую подбрасывали Фелиса и Беатрис, и шептала слова на понятном ей одной языке. Затем в ход пошло коровье молоко, луковая шелуха и порошок из яичных скорлупок.
Когда зелье, наконец, было готово, девочка налила его в чашу, бросила туда золотую монету и протянула Беатрис.
– Выпейте половину, сеньора. Уже завтра Вы и Его Величество должны поменяться телами.
– Хорошо, – кивнула Беатрис. – Только я прошу вас меня запереть. Я не знаю, что предпримет король, оказавшись в моём теле.
Фелиса, также опасавшаяся возможных действий монарха, с удовольствием согласилась.
После этого Беатрис взяла чашу из рук девочки и залпом выпила половину.
Пожелав сеньоре доброй ночи, Фелиса закрыла её на ключ в одной из комнат. А сама на пару с сестрой принялась убирать на кухне, чтобы ни следа от ночного колдовства не было видно.
– В котле осталось немного варева. Сходи вылей.
Долорес послушно взяла котёл и отправилась на задний двор.
Полная луна заглядывала сквозь решётки маленького окошка. Её рассеянный свет падал на белую рубашку сидевшего на соломе человека. Узник шёпотом молился. И увлечённый этим, не заметил, как в щёлочку юркнул маленький ёжик. Увидел только когда колючий комок, оглядевшись, несмело к нему приблизился.
– Ну и глуп же ты! – проговорил узник. – Все только и думают, как бы отсюда выбраться, а ты сюда залез.
Ёжик подошёл поближе, подставляя колючую спину. Тут только узник заметил наколотый на длинные иголки листок бумаги.
– Странно! Неужели голубиную почту заменили ежовой?
Звеня кандалами, он аккуратно отцепил листок и, развернув, прочитал:
"Сеньор капитан, завтра Вы будете свободны. Не падайте духом! Доброжелатель".
– Это правда, – Рамирес невесело улыбнулся. – Сначала мне отрубят голову, а потом я стану совершенно свободным.
Ёжик фыркнул не то обиженно, не то сердито и поспешно юркнул обратно в щель.
Казни на площадях – зрелища, на которые собирается весь город. Фелиса никогда не была до них охотницей, но сегодня спозаранку отправилась на площадь. Долорес увязалась за сестрой.
Там уже собралась толпа. Чуть в стороне стояли родственники осуждённого и домашняя челядь. Среди них был и Педро. Увидев сестёр, он очень обрадовался.
На высоком балконе расположился король со свитой. Рядом с ним на почётном месте сидел Алькантара.
– Вот из-за таких господ я и оказался на улице в десять лет, – сказал Педро, с ненавистью глядя в сторону Его Величества. – Один богач моего отца в тюрьму за долги упрятал. Там он и умер. А я, голодный и оборванный, бродил по улицам. Если бы не Рамиресы, пропал бы с голоду. Или закончил бы свои дни на виселице.
– Они тебя приютили? – спросила Фелиса.
– На улице подобрали. Я третий день ничего не ел – стянул в хлебной лавке краюшку. Булочник догнал, отобрал краюшку, а самого излупил так, что я думал, с душой распрощаюсь. Лежал я на дороге избитый, а мимо сеньор Рамирес проезжал, отец сеньора Антонио. Сжалился он надо мной, взял в услужение. Десять лет уже в его доме. Сеньора Антонио с детства знаю, можно сказать, выросли вместе.
Вскоре привели осуждённого. Оттолкнув стражников, капитан взобрался на помост с гордо поднятой головой. Заметив в толпе своих родных и Фелису с сестрой, он поприветствовал их кивком.
Бледный, измученный пытками, он смотрел на собравшихся с таким достоинством и решимостью, что взиравший на него с торжествующей ухмылкой Алькантара казался жалким, напыщенным. Это был тот же капитан Рамирес, каким сёстры видели его в таверне.
Возбуждённая толпа, выкрикивая ругательства, принялась кидать гнилые яблоки, помидоры, протухшие яйца.
– Варвары неотёсанные, что вы творите? – вскричал Педро, выскакивая на помост и закрывая хозяина своим телом.
– Не надо, Педро, – сказал капитан. – Пусть себе глумятся.
Но верный слуга не сдвинулся с места.
Долорес посмотрела на короля. Сейчас он скажет что-то своим приближенным, и глашатай объявит, что Его Королевское Величество дарует капитану помилование… Но король оставался сидеть молча в той же позе.
Тем временем стражники повели Рамиреса к позорному столбу. Но Педро их опередил. Подбежал, обнял столб обеими руками, словно брата родного. Двое стражников тут же грубо оттащили его и толкнули к краю помоста. Педро, не удержавшись, полетел вниз.
Обе сестры тут же оказались около него:
– Ты как? Живой?
– Черти проклятые! – выругался Педро, поднимаясь на ноги. – Чуть до смерти не зашибли!
"Ну, пожалуйста, Ваше Величество! – мысленно умоляла Долорес. – Скажите про помилование. Они ж его сейчас будут бить. Давайте же, сеньора, прошу Вас!"
Педро чуть не плакал, когда гибкая плеть гуляла по спине капитана, оставляя кровавые полосы. Сам же Рамирес не издал ни звука.
Не сказал он ни слова и тогда, когда его голова лежала на плахе. Долорес в последний раз посмотрела на капитана. Его взгляд по-прежнему был горд и ясен.
"Простите, капитан! Я обещала… Я не хотела Вас обманывать…"
Рамирес бесстрастно глядел, как палач заносит над ним топор…
– Стойте! Не троньте его! – громом вдруг прогремел голос короля.
Палач, а вместе с ним и толпа в удивлении уставились на балкон, где сидел Его Величество.
– Под страхом смерти запрещаю вам причинять ему вред, – продолжал тем временем король. – Ибо капитан Антонио Фернандо Рамирес невиновен! Я желал проверить, насколько правдивы слухи о Вашем мужестве, сеньор Антонио. Теперь же я точно знаю, что у Вас храброе сердце. Поднимайтесь, Вы свободны.
Немая сцена сменилась возгласами восхищения. Толпа принялась громко выкрикивать приветствия в адрес капитана, всё ещё не до конца осознавшего, что происходит.
– Лицемеры! – проговорил Педро, как только немного оправился от приступа бурной радости. – Только что глумились, а теперь дифирамбы поют.
Капитан на эти приветствия сухо ответил:
– Благодарю. Несколько неожиданно с вашей стороны.
– Я бы так вежливо не выразился, – сказал Педро Фелисе.
– Я тоже, – согласилась с ним девушка.
"Получилось! Всё получилось! – Долорес едва не прыгала от радости. – Спасибо, милая, добрая донья Марисоль! Спасибо!"
Как будто во сне девочка слышала, как Его Величество объявил сеньора Алькантару гнусным клеветником и приказал высечь у позорного столба, видела умоляющий взгляд несчастного, устремлённый на царственного друга, видела, как Рамирес сошёл с помоста и направился к родным, которые тянули к нему руки.
– Пойдём домой, Долорес, – Фелиса дёрнула девочку за руку, опасаясь, как бы сестра на радостях не выдала тайны. – У нас много работы.
Долорес молча пошла за ней. Ещё долго ей слышался свист плети, вопли дона Гильермо и крики из толпы: "Позор! Позор!".
– Фелиса, что у вас случилось? Какая-то женщина из комнаты кричит: я король, – и требует, чтоб её выпустили.
– Это моя подруга. Подхватила лихорадку – уже сутки как в бреду мечется.
– Какой ужас! Бедняжка!
Назавтра весь город только и судачил о том, почему вдруг сеньор Алькантара впал в немилость. Вслух говорили, что дон Гильермо потерял стыд настолько, что Его Величество был вынужден пожертвовать дружбой, а шёпотом – что у короля появился другой любимец, который громче и слаще поёт дифирамбы его царственной особе.
Те, кто были ближе ко двору, удивлялись также, отчего Его Величество в тот вечер повёл себя несколько странно – вместо того, чтобы, по своего обыкновению, отправиться в комнату какой-нибудь из фрейлин, уединился в своих покоях с книгой в руках.
Однако ближе к вечеру и тех, и других ждала ещё большая неожиданность. Король публично признался в своей причастности к загадочной смерти отца и брата. И даже показал склянку с ядом, с помощью которого расчистил себе путь к трону.
"Они приходят ко мне во снах. По ночам я как будто слышу их голоса. Я не в силах больше этого выносить. Поэтому я отрекаюсь от престола. Иного выхода, как уйти в монастырь, я не вижу. На своё место я назначаю достойного человека знатного рода…"
Но что это? Король назначил вместо себя племянника, которого откровенно ненавидел, и которого скорей ожидали лицезреть на плахе, нежели на троне.
Но больше всех людей удивило, что отрекшийся король очень спешил с коронацией своего преемника, назначив её на завтра.
Утром четвёртого дня "лихорадка" у сеньоры Беатрис прекратилась, к великому облегчению Фелисы, Долорес и всех соседей, которые теперь могли не опасаться заразы. Для самой сеньоры Рамирес возвращение в своё тело было великим счастьем.
– Эти три дня стали для меня сущим кошмаром, – рассказывала она Фелисе. – Я едва передвигала грузное тело Его Величества. Теперь уже бывшего.
– Говорят, он не слишком-то знает меру в пище.
– Никакой, милая Фелисидад. Точно так же, как и в вине, и в женщинах. Новый король – полная ему противоположность.
– А это правда, сеньора, – Фелиса не удержалась от вопроса, – что теперь уже бывший король отравил отца и брата?
– Абсолютная. Я всю ночь искала доказательства. И я их нашла. Иначе не стала бы понапрасну на него наговаривать.
– Боюсь, теперь он будет в ярости. Скажет: я сам не понимал, что говорил, меня околдовали.
– Сказать он так может, – ответила Беатрис. – Только доказательства его вины слишком явные. Кроме того, коронация нового короля уже состоялась… Я так счастлива, что всё самое страшное, наконец, позади. Я вам очень благодарна за всё!
После этого Беатрис незамедлительно вернулась домой. Своё долгое отсутствие она объяснила тем, что накануне зашла навестить подругу, но ближе к ночи почувствовала себя неважно, и три дня пролежала в лихорадке. В знак доказательства показала исколотые крапивой руки. Последствия той страшной лихорадки, но доктор сказал, они заживут. Даже супругу она не сказала правды. Так они договорились, так она обещала Фелисе. Всё-таки у женщин свои секреты. Особенно у ведьм.
– Теперь, когда капитан Рамирес спасён, а на троне более достойный правитель, можешь выпороть меня за ослушание.
Фелиса задумчиво посмотрела на принесённую сестрой палку, повертела её в ладонях, затем отбросила в сторону.
– Ладно, на первый раз прощаю. Но впредь никаких забав с ёжиками.
– Обещаю, – ответила повеселевшая Долорес.
– А теперь – спать.
Долорес послушно разделась и вскоре уже лежала в кровати. Глядя на спящую сестру, Фелиса тихонько переворачивалась, пытаясь заснуть. Но сон отчего-то не шёл. Тогда девушка повернулась в сторону окна и принялась любоваться созвездиями.
Неожиданно тишину ночи прервал звон гитарных струн, затем бархатный голос запел старинную балладу "O, mi Felicidas, la luz del sol"(3).
Фелиса встала с постели и неслышно подошла к окну. Во дворе, освещаемый мягким светом луны, стоял Педро.
(1) Felicidad – счастье (исп.)
(2) Dolores – страдания (исп)
(3) "О, моё Счастье, солнца свет" (исп.)
Мышка и «куриный бог»
"Говорила мама мне
Про любовь обманную,
Да напрасно тратила слова", -
Света, как всегда, начинает первой.
"Затыкала уши я,
Я её не слушала", -
Продолжаю я в свою очередь. Затем Света подхватывает, и дальше мы поём вместе:
"Ах, мама, мама,
Как же ты была права!
Ах, мамочка, на саночках
Каталась я не с тем…"
Коленька и Яшечка, Мишечка и Сашечка… То осенним вечером городскую встретил он, то подружка Зиночка перешла тропиночку. Ах, мамочка, зачем?
Допели мы со Светой душещипательную песню, Кирилл доиграл последние аккорды. Поклонились публике, которая проводила нас аплодисментами.
– Это был ансамбль "Белая поляна". А теперь для нас выступит яркая, зажигательная Маритана с цыганским романсом "Дорогой длинною".
Что ж, вполне ожидаемо. У Марины даже свои авторские песни похожи на цыганские. И одевается она как цыганка – длинная красная юбка, большие серьги, которые уже успела купить в сувенирной лавке. Благо, дагестанские умельцы знают толк в серебре!
И вот концерт закончился, зрители разошлись, впереди – целый вечер свободы. Последний вечер нашего пребывания в солнечной Махачкале, хотя в ноябре она, конечно, не такая солнечная, как, скажем, в мае или в июне. Завтра с утра на самолёт – и в Москву. Мы: Кирилл Белов, Света Полякова и я, Ира Нагорная, – вернёмся серебряными призёрами конкурса-фестиваля "Музыка и жизнь"
Покинув здание театра поэзии, мы отправились в ресторан праздновать наш успех. Света с Кириллом вскоре ушли в гостиницу. Я знала, что они, вероятнее всего, захотят продолжить вечер друг с другом. Кирилл ещё со школы был влюблён в Свету, но лишь недавно ему удалось доказать избалованной мужским вниманием красавице, что он лучше всех её поклонников. Конечно, я была рада за подругу, но с самого первого класса я ей завидовала. Хорошо быть красивой и яркой! Не то что я! Что на сцене, что в жизни – всегда вторая.
Бурное и шумное веселье вскорости меня утомило. Однако я не спешила возвращаться в гостиницу. Не хотела мешать Кириллу со Светой. Поэтому решила прогуляться по набережной, на море посмотреть. Когда ещё удастся его увидеть? Жаль, правда, что не искупаешься!
"Ты, Ир, только вечером нигде не гуляй, – предостерегала меня мама. – А то кавказцы такие приставучие!".
Я решительно надела пальто и вышла из ресторана. Глупости какие! Пристают к таким, как Света, а такие серые мышки, как я, никому не интересны.
Пройдя немного вдоль проспекта Расула Гамзатова, я свернула на боковую улочку, которая вывела меня на тёмную набережную, отделённую от моря полоской железной дороги. Спустившись в тоннель и пройдя несколько метров под землёй, я оказалась возле прибрежной кафешки, а оттуда по ступенькам – и вот я уже на морском берегу, покрытом сырым песком. Волны с шумом набегали и, разбиваясь о торчащие из воды камни, возмущённо фыркали и возвращались обратно, где после короткой передышки вновь продолжали штурм берега. Вдали сверкал огнями город с его кипящей жизнью. Но мне совсем не хотелось туда – хотелось забраться на каменную гору, отделяющую стену кафе от моря, и смотреть вдаль – в бездну бескрайних вод.
Я уже забралась на камни и почти выпрямилась во весь рост, но вдруг скользкий сапог чиркнул по мокрому валуну. Я машинально попыталась ухватиться хоть за что-нибудь, но мои руки поймали пустоту. Холодная, почти ледяная вода мгновенно приняла меня в свои объятия и неумолимо, словно мачеха-маньячка любимую падчерицу, стала тянуть на дно.
"Пожалуйста, не надо! Я не хочу умирать!".
Я отчаянно барахталась, но мокрое пальто и сапоги сделали моё тело тяжёлым, словно камень, и удерживать его на воде с каждой секундой становилось всё труднее. А сбросить этот мёртвый груз я не могла.
– Помогите! Кто-нибудь! – кричала я без особой надежды, ибо на берегу не было ни души.
Всё, Ирина, спета твоя песенка! Может, найдут через пару дней твой разбухший труп, сообщат матери, похоронят, а через месяц-другой и не вспомнят, что существовала такая – Ира Нагорная. А может, даже и не найдут – течение унесёт в открытое море, где рыбы обглодают до костей. Чёрт же меня дёрнул лезть на эти камни! Если бы только можно было, как в компьютерной игре, нажать клавишу "Отменить"!
– Помогите! Пожалуйста! – это был уже почти бессознательный крик.
В следующую секунду моя голова скрылась под водой, и уже не было сил её поднять.
Неожиданно кто-то выдернул меня из водной толщи, и я смогла, наконец, вдохнуть такой вкусный и такой драгоценный воздух. Лишь через минуту я, наконец, разглядела своего спасителя. Это был молодой человек, по-видимому, кавказской национальности. Пока я отфыркивалась, освобождая лёгкие от солёной воды, он упорно тащил меня к берегу.
Наконец, я почувствовала, что лежу на твёрдой земле. Волны лизали моё тело, будто пытаясь вернуть утраченную власть. Мой спаситель спрашивал, в порядке ли я, далеко ли живу, и я, как во сне, кивала, отвечала и при этом почти не отрываясь смотрела на камни – туда, где я могла умереть, но не умерла. Не умерла?.. Не умерла!!!
– Пойдём быстрее, а то замёрзнешь, – поторопил меня спаситель.
Он и сам был весь мокрый. Вода стекала с его свитера и брюк. Говорил он с кавказским акцентом. Наверное, местный.
При других обстоятельствах я никогда не села бы в машину к незнакомому человеку, особенно если он с Кавказа, но сейчас я послушно, как телок, опустилась на заднее сидение. Он закрыл дверь, включил печку, и мы поехали. Лишь тогда я, словно опомнившись, сняла пальто. Кроме воды, за шиворот мне набилось несколько камней и ракушек.
Наконец, мы остановились у гостиницы. Мой спаситель открыл заднюю дверь. Только я вышла, как столкнулась со спускавшейся с крыльца Маританой.
– Ой, здравствуй, Магомед! Ир, а что это с вами? Чего вы все мокрые?
– Здравствуй, Марина! – отозвался тот. – Дай подруге погреться, обсохнуть, потом спрашивать будешь. Сама-то как?
– Нормально. Слушай, может, тоже поднимешься, обсохнешь?
Магомед отрицательно покачал головой: мол, живёт рядышком, а увидит кто из знакомых, как он заходит в отель, ещё подумают неизвестно что.
Я же быстренько поднялась к себе в номер. Светы с Кириллом там не было. Сбросила мокрую одежду – и под душ. Горячая вода подарила ощущение покоя и безопасности. Мне даже стало казаться, что случившееся у моря было лишь дурным сном – не более.
Однако спала я в эту ночь тревожно. Снилось, будто надо мной смыкаются тёмные воды. Я вскрикивала и просыпалась. В шесть утра я поняла, что заснуть уже не удастся. Испуганно озираясь, я искала водолазку (никогда не думала, что придётся воспользоваться ею прямо по назначению), юбку, пальто, сапоги: не забыла ли я вчера всё отжать и повесить на батарею? Но нет – все вещи была аккуратно развешаны и даже успели высохнуть.
Светы по-прежнему не было видно. Лишь когда я встала, умылась, почистила зубы, моя подруга явилась. По её лицу было видно, что вчерашний вечер она провела ясно лучше моего.
– А мы с Кириллом сначала погуляли, потом пошли к нему. У него сосед вчера вечерним рейсом укатил в Питер, так что мы были одни. А ты, вижу, вещи постирать решила? Чего у тебя всё на батарее?
– Да уж постирала! – усмехнулась я невесело. – А ещё и искупалась! И если бы не Магомед, купалась бы до сих пор…
– Офигеть, Ирка, да ты реально обалдела! – воскликнула Света, когда я во всех подробностях поведала ей о вчерашнем происшествии.
Впрочем, некоторых подробностей я и сама не помнила. Я не помнила, о чём говорила со своим спасителем в машине, поблагодарила ли я его за то, что, рискуя собой, полез в воду спасать меня, дурёху? Я ведь реально была в шоке!
За завтраком в кафе я рассказывала эту историю Маритане, слушая в ответ возгласы офигения.
– А вы с Магомедом, вижу, познакомиться успели, – заметила я в свою очередь.
Маринка – она довольно общительная, и за три дня пребывания в Махачкале, по-видимому, обрела в этом городе много знакомых.
– На самом деле мы знакомы уже давно. Это же Магомед Османов – известный правозащитник!
Она произнесла это с таким видом, будто у нас в Москве такого человека знает, ну или, по крайней мере, должна знать каждая кошка. Однако я по части правозащитников, тем более дагестанских, оказалась не сильна. Единственным, о ком я слышала краем уха, был Салман Хаджимурадов, убитый пару месяцев назад. Вроде он руководил каким-то местным отделением правозащитного центра.
– Ну, вот, а Магомед его друг и коллега. И новый руководитель. Они с Салманом несколько раз приезжали в головной офис. Я там по подряду работаю.
"Какой-то этот Магомед реально безбашенный!" – подумала я.
Согласиться возглавить правозащитную организацию после того, как прежнего руководителя пристрелили чуть ли не в центре города – это уже, по-моему, не смелость, а настоящее безрассудство. Да и лезть в ледяную воду ради спасения незнакомой девушки, впрочем, тоже.
"Повезло тебе, Ирка, что именно такой безбашенный оказался на берегу! А то б сейчас валялась на дне и рыб кормила!".
Надевая пальто, я сунула руку в карман – достать перчатки. Вместе с ними я вытащила ракушку и камешек, что ещё вчера туда затолкала. Ракушка была вполне обычной, но камешек… Почти в самой середине зияло сквозное отверстие. "Куриный бог"! Ещё в детстве я слышала про поверье, будто с его помощью может исполниться самое заветное желание.
Всю дорогу в аэропорт я держала камешек на раскрытой ладони, поглаживая по часовой стрелке указательным пальцем.
"Пусть в моей жизни появится мужчина, – мысленно просила я "куриного бога". – И закончится, наконец, моё одиночество".
"Бусы в магазине я
Покупала синие
И платок зелёный, как трава.
Ставила я шанежки
И топила банюшку,
Ах, мама, мама,
Как же ты была права!"
Я выключила радио и невольно вздохнула. Как мы тогда втроём спели эту песню в Театре поэзии! А теперь уже, видимо, не споём никогда. Память услужливо преподносила мне, как лет пять назад мы возвращались из Махачкалы, окрылённые успехом, и даже не думали, что наша "Белая поляна" доживает последние денёчки. Сначала была свадьба Кирилла и Светы, через пару месяцев Света забеременела. Ох, и намучилась моя подруга за эти девять месяцев! Несколько раз её клали на сохранение. Кирилл разрывался между беременной женой и группой. Света, не вылезавшая из больниц, конечно, не могла петь на сцене, поэтому солисткой взяли Настю. Девчонка неплохая, и пела превосходно, однако любила выпить. А через месяц, когда внезапно умер её отец, так и вовсе слетела с катушек. Часто приходила на репетиции в неадекватном состоянии, срывала по пьяни выступления. Мы с Кириллом больше не могли с ней работать. Может, он, в конце концов, нашёл бы другую солистку, но я тогда тоже ушла из группы – Вася настоял.
– Тебе что, это бренчание на сцене важнее меня?
Сначала я колебалась: ну, как бросить товарища в такой сложный момент? Но Вася, конечно же, был мне дороже. Если "куриный бог" услышал мою просьбу и послал мне лучшего мужчину на свете, неужели я променяю его на какую-то музыкальную группу? Кирилл сперва обижался, а вскоре и сам, уставший и разочарованный, забросил "Белую поляну" и посвятил себя семье. Когда же у четы Беловых родилась Дашутка, мы, наконец, помирились.
– Бог с ней, с "Белой поляной"! – сказала мне тогда Света. – Если ты со своим Васей счастлива – это главное. Хотя…
Этого своего "хотя" она так и не продолжила. Видимо, она имела в виду то же самое, что не раз говорила мне мама:
– Как-то у вас с Васей не так. Ты как будто одна любишь, а он только позволяет себя любить.
Увы, мамочка, это только красавицы, такие, как Света, могут позволять любить себя, а нам, серым мышкам, приходится любить самим, если не хотим умереть в одиночестве. Или стать матерью-одиночкой. Если бы мама просила папе измену и не развелась бы с ним, я бы в три года не стала безотцовщиной. Нет, такой участи для себя и своих детей я бы ни за что не хотела. А значит, ради любви надо чем-то жертвовать.
Я в нерешительности вертела в руках конверт с обратным адресом из следственного изолятора Махачкалы. Об аресте Магомеда Османова я узнала совершенно случайно – от Маританы, с которой переписывалась в соцсетях.
"Думала, убьют его, как Хаджимурадова, а тут наркоту подбросили".
Сам Османов свою вину отрицал. Даже когда его приматывали за голову скотчем – он думал: будут пытать, ибо слишком хорошо знал нравы и обычаи этого СИЗО – когда спрашивали: признаёшь ли себя виновным? – он мотнул головой в знак несогласия. Однако пытать Магомеда не стали – оказалось, полицейским нужно было добыть его ДНК и волосы, чтобы прилепить тот же скотч на пакетик с марихуаной – типа доказать его причастность.
"И для Всевышнего, и для тех, кто в курсе событий, очевидно, что я стал жертвой подлой подставы, – говорил Османов в своём "последнем слове". – На справедливый приговор я не надеюсь, но вы не сможете посадить меня туда, где нет Аллаха!"
Тогда я и написала ему письмо. Обычное, бумажное, какие наше поколение почти разучилось писать. Сказала: мол, я та самая Ира, которую Вы из воды вытащили, за что Вам огромное спасибо, держитесь, мол, и всё в этом духе. А ещё, не удержавшись, спросила: как же Вы так не побоялись занять место убитого руководителя?
"Здравствуй, Ира! Рад тебя видеть, пусть и на страницах письма, – писал он мне в ответ. – Надеюсь, всё обошлось без последствий?"
Без тяжёлых, к счастью, действительно обошлось, однако температуры с кашлем и соплями я тогда не избежала. Но хоть не воспаление лёгких – и то хорошо!
Спрашивал он также, как поживает наша "Белая поляна", о которой я в машине так много рассказывала (а я так и не вспомнила, что вообще тогда говорила), выражал надежду, что с моей подругой и бывшим одноклассником тоже всё хорошо (я и о них рассказывала!). А уж ответ на мой вопрос потряс меня до глубины души:
"Конечно, я предполагал, что могу быть следующим, кто получит пулю в голову. Но я не мог иначе. Я поклялся на могиле Салмана, что продолжу его дело. И если мне суждено за это сесть в тюрьму, значит, такова воля Всевышнего".
Я ему отвечу, непременно отвечу. Честно расскажу и про себя, и про нашу группу. И так же честно напишу, что это моё письмо последнее. Так надо!
– Не понял, Ирка, – удивлённый голос Васи до сих пор звучал у меня в ушах. – Чего тебе какие-то зэки из Дагестана пишут?
Я ему всё без утайки рассказала, и о том, как познакомилась с Магомедом, и о том, какое дело против него завели.
– Ты что, с дуба рухнула? – орал Вася так, что соседи за стенкой, должно быть, едва не оглохли. – Ты реально не понимаешь, что эти так называемые правозащитники разваливают Россию за деньги Госдепа? Да с этим твоим Магомедом и так поступили слишком мягко! Надо было его к стенке как предателя! Прямо сейчас напиши, что он полное дерьмо, и чтоб больше никаких писем, ясно?
– Но Вась, – робко возразила я. – Он же спас мне жизнь и теперь в такой ситуации…
– Ничего не хочу слышать! – перебил меня Вася. – Или я, или этот чурка!
"Неужели моя жизнь для тебя ничего не значит?" – хотела я спросить, но Вася уже ушёл, громко хлопнув дверью.
Прости, Магомед! Я всю жизнь буду благодарна тебе за спасение, но я не хочу, не могу потерять Васю! И он меня любит – просто ревнует, да и телевизора наслушался, а ещё боится, что за эти письма у меня у самой могут быть неприятности. Поэтому и ставит перед выбором. Но ведь ради любви надо чем-то жертвовать, иначе никак. Вырвав из тетради чистый лист, я села писать письмо.
Готово. Теперь конверт. Адрес отправителя: город Москва, улица Сальвадора Альенде, дом, квартира… Затем положила перед собой конверт с письмом от Магомеда и принялась заполнять поле "Получатель". Османову Магомеду Расуловичу, Республика Дагестан, город Махачкала… Телефонный звонок прозвучал над моим ухом так громко, что я чуть не подпрыгнула прямо на стуле.
