Ольга Леонидовна Вербовая
Агата
Он подошёл через час. Сначала ехали без приключений, но потом, когда уже были совсем рядом с Коломной, попали в пробку. Автобус двигался с черепашьей скоростью, пассажиры начали заметно нервничать. Из разговоров я слышала, что впереди какая-то жуткая авария. Когда мы, наконец, доехали до места происшествия, я увидела стоявший поперёк дороги грузовик. И автобус. Перевёрнутый, завалившийся набок, с помятым корпусом и выбитыми окнами. На дороге сиротливо лежал осколок стекла с очертаниями буквы Z. Тот самый автобус, на котором я сегодня должна была ехать! Рядом дежурила машина скорой помощи, люди в формах медиков клали на носилки укрытое белой простынёй тело. А ведь они сейчас могли вот так нести и меня. Стоило просто-напросто успеть на свой автобус. А я опоздала, получается, на тот свет. Благодаря тому идиоту, что издевательства ради окатил меня из лужи, я сейчас еду в другом автобусе, живая и невредимая. Не в силах справиться с нахлынувшими эмоциями, я закрыла лицо ладонями.
Лишь когда автобус остановился на автостанции «Коломна», я немного пришла в себя. А вернее сказать, шок сменился ощущением безмерного счастья. Оттого, что погода хорошая, солнечная, оттого, что коллег своих вижу, говорю с ними. Родные, как я вас люблю! И похоже, любовь эта взаимная – они так обрадовались, что я «в рубашке родилась».
Но радость радостью, а работа не волк – в лес не убежит. А значит, делать её надо по-любому. Так что, Елизавета, раз живая, письма в сумку – и вперёд, по адресам! Что я, собственно, и сделала.
Скажу честно, никогда прежде я не выполняла свою работу с таким удовольствием. Кто-то, наверное, не поймёт, как можно, таща на себе тяжёлую сумку, раскидывая в подъездах письма по почтовым ящикам, сталкиваясь порой с хамством тех, кому до двери письмо или посылку принёс и получая за это копейки, чувствовать себя абсолютно счастливым? Можно, если только что был на волосок от смерти.
Когда вечером я вернулась на почту, меня ждал сюрприз.
– Лиза! Господи! Ты живая!
Михаил был явно взволнован и одновременно так обрадован, что не смог сдержать возгласов.
– Миша! Привет!
Я вдруг поняла, что не меньше рада оттого, что его вижу. Через минуту мы уже обнимали друг друга так, будто сто лет не виделись.
– Ой, он уже так несколько часов торчит на почти, всё спрашивает: где Лиза, где Лиза? – сказала Оксана Борисовна.
– Что же вы ему не объяснили, что я живая, здоровая?
– Так мы с Танькой и говорим: жива Ваша Лиза, письма пошла разносить. А он: хочу её видеть – и всё тут!
– Я как увидел в новостях, что пьяный дурак на грузовике врезался в непецинский автобус, вспомнил, что ты как раз из Непецина ездишь. Тогда пообещал себе: если Лиза выжила, я больше ничего у Бога не попрошу. И бухла больше никогда в рот не возьму! А тут говорят: ты на него опоздала.
– Да, опоздала. Потому что другой дурак меня из лужи обрызгал. Пока переодевалась, пока то да сё…
– Буду молиться за здоровье того второго дурака!
Мой рабочий день уже почти закончился. Оставалось отчитаться начальнице о проделанной работе – и всё, до завтра свободна. Миша ждал в зале, пока я закончу – хотел проводить меня до остановки. Но я вдруг поняла, что не хочу ехать домой.
– Может, тогда погуляем по городу?
– Давай.
Мы шли знакомыми с детства улицами, где я когда-то гуляла с мамой и папой. Лажечникова, Соборная площадь, арка с иконой, река Москва с раздвижным мостом. Платок на моей шее сбился, и я расстегнула плащ, чтобы повязать его заново.
– Красивые у тебя бусы! – заметил Миша.
– Спасибо! Кстати, мне их один молодой человек прислал из Оренбурга.
– Жених? Поклонник? – Мишино лицо сделалось напряжённым.
– Нет, – поспешно ответила я. – Просто я помогла ему спрятаться от военкома. Вот он меня и отблагодарил.
Услышав ответ, Миша вздохнул с облегчением.
– Понятно. У меня сосед тоже прятал друга – спасал от мобилизации. А Машка взяла и донесла. Ну, что ещё ожидать от неё, стервы – она и зятя собственного в военкомат сдала.
– Так значит…
Теперь мне стало понятным, почему дочь этой Семёновой так обошлась с родной матерью. Видимо, не простила того, что, по её милости стала «белой вдовой». Хотя «белыми вдовами» вроде бы называли жён моряков.
– А ты, получается, знал. Ну, когда говорил участковому, что не видел никакого в квартире Гришина. Я тогда как раз от этих ребят пряталась и всё слышала.
– Да, я соврал. Что же я, стукач или дерьмо законченное? Слушай, а ты-то почему от них пряталась? Ты военнообязанная?
Слово за слово, и я рассказала Мише о том, как выдавала себя за гражданскую жену того самого уклониста. К тому времени мы уже дошли до набережной и теперь стояли на раздвижном мосту через реку – тёзку первопрестольной и злаготоглавой. Ветерок слегка волновал водную гладь.
– Ты удивительная! Я никогда такой не видел!
Он взял меня за руку. Я накрыла его ладонь своей. Так мы и стояли молча. Да и нужно ли тут было что-то говорить? «Ведь порою и молчание нам понятней всякий слов», как поётся в песне – в бабушкиной любимой.
Ни я, ни Миша не обратили внимания, когда мост начал потихоньку двигаться. Когда спохватились, было уже поздно бежать – середина мости уже порядочно отошла от краёв – едва ли перепрыгнешь. Ну, и ладно – постоим, подождём – всё равно никуда не торопимся.
Наши тени задвигались вслед за мостом. Мой силуэт на асфальте поднял руку, словно показывая на небо. Вроде бы ничего удивительного, только… Только сама я ни на минуту не отпускала Мишиной ладони. Как такое может быть?
«Да забей! – подумала я в следующую секунду. – Тебе просто показалось».
Мост к тому времени уже полностью раздвинулся и остановился на середине реки. Это даже к лучшему, что мы не успели! Вдвоём с Мишей, будто отдельно от всего мира, и небо, и река – всё словно принадлежит нам одним. И даже прогулочный катер, из-за которого, собственно, и развели мост, и доносившаяся с борта песня:
«Мне для счастья надо
Быть с тобою рядом,
Чтобы видеть мог я
Блеск твоих зелёных глаз».
Мы обнимали друг друга, абсолютно не стесняясь посторонних. Мост уже давно вернулся на своё место, а мы, соприкоснувшись губами, не сразу это заметили. Забыла я и про автобус до Непецина. Последний.
– Мне надо бежать, а то опоздаю.
– Может, останешься?
– Да, – мои губы лишь повторили то, что говорило сердце.
Мишину квартиру я узнала не сразу. Будто не было того срача, который поразил меня при первом посещении. Я невольно вздрогнула, вспомнив, как долго приводила в порядок своё собственное жилище, когда всерьёз решила завязать с алкоголем. Очевидно, Миша также имел твёрдое намерение изменить свою жизнь раз и навсегда, если занялся не только внешностью, но и жилплощадью. Впрочем, недостаток женской руки всё же ощущался, однако в сравнении с берлогой алкоголика это было ну просто небо и земля.
Поужинав сваренными на скорую руку макаронами и сосисками, мы сначала сидели на кухне, потом желали друг другу спокойной ночи, но до рассвета мы так и не расстались. Диван в гостиной пустовал, всеми забытый. Даже луна и звёзды были в ту ночь заняты – заглядывали в спальню, где мы с Мишей принадлежали только друг другу.
***
Напрасно Миша торопился выключить будильник – звон раздался уже когда я проснулась.
– Доброе утро, Миш!
– Доброе утро, Лизок! Ты пока поспи. Тебе ж не надо так рано на работу.
– Да я уже всё равно не засну. Привычка. Может, я тогда завтрак приготовлю?
– Но…
– Никаких но! А то, небось, питаешься одними бутербродами. Я права?
– Ну, да. Как-то некогда.
– А у меня сегодня времени больше. Так что давай что-нибудь соображу.
Соображать, впрочем, было почти не из чего. В итоге я пожарила картошку с докторской колбасой и солёными огурцами, добавила лечо и посыпала всё это дело тёртым сыром. Бабушка всегда говорила: хорошая хозяйка и из ничего приготовит обед. Мне хотелось надеяться, что она оттуда всё видит и одобряет. По крайней мере, на Мишу моя стряпня явно произвела впечатление.
– Спасибо тебе, Лизок! Ты настоящее золото! Сколько лет я мечтал проснуться с любимой женщиной, позавтракать вместе! И думал, что это невозможно. А теперь…
– Понимаю. Наверное, ты очень любил Анну?
– Да. А ты, Лизок, любила кого-нибудь? Если это, конечно, не секрет.
– Любила. Он меня бросил, когда бабушка умерла. Тяжело было потерять сразу двоих!.. Беги, одевайся, а то опоздаешь. А я пока посуду помою.
Проводив Мишу до остановки, я долго смотрела вслед, пока автобус не скрылся из виду. У меня же до начала рабочего дня оставалось ещё уйма времени, и я решила пройтись по городу. На улице Лажечникова в столь ранний час было немноголюдно. Дойдя до Соборной площади, я остановилась. Моя тень будто по инерции сделала ещё несколько шагов, затем, поправив поясок плаща, постояла пару секунд и словно нехотя вернулась ко мне. Что это? Опять показалось? Собственная тень смогла от меня отделиться. Всё ещё не веря увиденному, я подняла руку. По всем законам оптики, тень должна была сделать то же самое, однако она оставалась неподвижной.
Ну, всё, Елизавета! Похоже, ты допилась! Видно, поздно, слишком поздно я взялась за ум – алкоголь уже начал разрушать мой мозг, и глюки с тенью – только начало. А я ещё так радовалась, что обошлось без последствий! Но, видимо, последствия просто не сразу проявились. Что же будет дальше? Неужели окончательно слечу с катушек и начну бросаться на людей? Или превращусь в слюнявую дурочку, которая ходит под себя? А Миша… Как он будет жить со мной, убогой? Как сказать ему о том, что у меня с головой полный трындец?
«Ау, и ничего другого на ум», – это были, пожалуй, самые точные слова, чтобы описать, что я чувствовала, ибо я вообще не знала, что делать. Да и можно ли тут вообще сделать что-нибудь? Может, зря я всё-таки опоздала на этот злосчастный автобус? Так бы хотя бы умерла в своём уме, не мучаясь сама и не мучая других.
Я уже не помнила, как шла обратно и как оказалась в сквере Зайцева. Там уже я малость пришла в чувство и опустилась на скамейку. Может, ещё можно что-то сделать? Например, найти хорошего психиатра. Если он не сможет меня вылечить совсем, может, хотя бы пропишет что-нибудь, чтобы поддерживать состояние нормальности и не превратиться в полную идиотку?
Однако пока я ещё хоть что-то соображаю, я решила ответить на письмо от Горинова. Думала ещё вчера сделать это в автобусе по пути на работу, однако из-за пережитых приключений было не до того. Теперь же, оказалось, это может быть моё последнее письмо, которое я пишу, отдавая себе отчёт.
«Здравствуйте, Алексей Александрович! Спасибо Вам за письмо и за добрые слова! Честно, я даже не надеялась, что Вы мне ответите. Но я долгое время пила – только недавно бросила, и теперь из-за той пьянки у меня проблемы со здоровьем. Если я вдруг разучусь писать или буду писать Вам всякий бред – не судите строго. Ну, а пока я более-менее в себе, хочу рассказать Вам свою историю…».
– Лиза?
Я подняла голову и не поверила своим глазам. Возле скамейки стоял Паша. Нет, он, конечно, с тех времён, что мы не виделись, изменился, стал старше, однако оставался всё таким же красавчиком, в которого я когда-то влюбилась без памяти.
– Привет, Паш.
– Вот уже не ожидал, что встречу тебя здесь! – ответил он, садясь на скамейку.
– Что ж, мир тесен. Я тоже как-то не думала, что мы увидимся.
– Ну, рассказывай, как у тебя дела?
– Да, вроде бы нормально. Не жалуюсь. Надеюсь, и у тебя всё хорошо?
– Ну, как сказать. Живу в Коломне, год назад женился, есть сын.
– Поздравляю! Рада за тебя!
– А ты, Лиза… Ты замужем?
– Не совсем пока ещё. А что?
– А помнишь, как мы любили друг друга? А потом твоя бабушка, ты только и делала, что плакала, рыдала. Понимаешь, парню что нужно? Чтобы девушка улыбалась, чтобы с ней было хорошо и весело. Вот я и стал встречаться с Катькой. Но у нас с ней ничего серьёзного не было – так, погуляли и разбежались. Потом я устроился в Коломне, женился. Ты же девушка умная, надеюсь, не держишь на меня зла.
– Нет, давно уже не держу. Сначала злилась, что ты меня бросил, а потом… Потом другие были заботы, ну, а теперь… Теперь рада, что ты счастлив и доволен жизнью.
– Знаешь, Лиз, – он нагнулся к моему уху и заговорил с доверительными интонациями. – Если честно, у меня не очень всё хорошо. Моя Маринка на самом деле какая-то пресная, замороченная. Но у неё квартира в центре, а я деревенский, сама понимаешь. Надо было как-то устраиваться, иначе всю жизнь прозябал бы в деревне. А у Андрюхи порок сердца, и она всё по больницам, по больницам – на меня почти забила.
– Сочувствую! Ну, вы там держитесь, не теряйте надежды.
– Слушай, а ведь нам было так хорошо вместе! Можем, мы могли бы снова встречаться?
– Так у тебя ж семья, ребёнок.
– Ну, что ты как маленькая, ей Богу! Мужчине нужно внимание, а мне эти Маринкины заморочки уже вот где! – он провёл рукой по горлу, показывая, до какой степени ему всё это приелось.
«Да, Пашка, – думала я. – Сразу видно, ты совсем не изменился. Как был эгоистом, так им и остался!».
– Ты, что, Лизка, совсем ко мне ничего не чувствуешь? Ты реально не рада, что я хочу к тебе вернуться?
«А ещё и самоуверенный, как не знамо кто!»
Мне вдруг нестерпимо захотелось проучить этого напыщенного красавчика, возомнившего, будто все девушки просто обязаны тут же броситься ему на шею, как только он вздумает поманить какую-то из них пальцем. Ну, хорошо, ты сам так захотел – теперь получай.
– Понимаешь, – я наклонилась к нему и почти прошептала. – У меня тоже реально есть проблема. Но ведь ты меня так любишь, что готов принять меня любую. Зато приобретёшь бесценный опыт.
– Э, я не понял…
Пашка был явно растерян, а я тем временем продолжала:
– А что тут понимать? Ты, наверное, никогда не кормил кого-то с ложечки, не подносил судно и…
Мысль свою я так и не успела закончить, потому что Пашка вдруг побледнел и уставился на землю. Пашина тень смирно сидела перед скамейкой у ног хозяина. Моя же отошла чуть вперёд и пальцами показывала Паше рожки.
– Лизка, да у тебя… У тебя вообще всё не как у людей! Блин, я думал, ты нормальная, а у тебя даже тень какая-то идиотская.
– А чем тебе моя тень не нравится?
Я была реально удивлена. Ведь это мои глюки, а не его. Пашка вроде бы адекватный, если не считать крайний эгоизм. Но от эгоизма, как известно, ничего такого не мерещится.
– А ты не видишь? Гуляет тут, выёживается. С собственной тенью не можешь разобраться, а туда же! Пошла ты!
Впрочем, уходить мне никуда и не пришлось – Паша сам стремительно вскочил со скамьи и свалил прочь быстрее ветра.
Я же осталась сидеть на скамейке, совсем сбитая с толку. Как так получилось, что Пашка тоже видит мою блуждающую тень? Погорячилась я насчёт его адекватности? Или это конформный бред? Читала я где-то, что живущие под одной крышей с психопатом порой начинали видеть то же, что и он, слышать те же голоса. Но для этого надо долго с ним жить, а не посидеть поговорить несколько минут. Сумасшествие – это всё-таки не грипп и не ковид – воздушно-капельным путём не передаётся. Да и притом даже короновирусом если заразился, это проявляется не сразу. Может, на этот раз в китайских лабораториях для нас новый подарочек – опасная инфекция, которая мгновенно поражает мозг? И меня как раз угораздило её подхватить. Тогда, получается, я стала опасным бактериологическим оружием, как в популярных триллерах, и за какие-то несколько часов перезаражаю полгорода. Но чтобы все заражённые начинали видеть что-то совершенно одинаковое – бывает ли так в принципе? Тем более если видения связаны не с кем-нибудь известным, а с какой-то Лизой Черепановой из Непецина. Да, ну, бред!
