Ольга Кузьмина
Путь лиса
– Кровь твою хочу увидеть, – сказал Леший. – Прямо сейчас.
Бай Хуан вытащил из причёски шпильку, откинул рукав и процарапал запястье. Глубокая царапина сразу набухла кровью, красная струйка потекла на траву.
– Учитель! – Рыжун подскочил к нему, вытаскивая из-за пазухи чистую тряпицу.
– Подожди, – отстранил его Леший. Взял руку хулу-цзин, поднёс к носу. Сквозь въедливый аромат сандала пробился резкий запах крови. Настоящей, живой.
– Прости, – Леший отступил, неловко поклонившись. Опять он себя дураком выставил! – Не серчай, не со зла я. На сердце неспокойно было…
– Какие пустяки! – Бай Хуан взял тряпицу и промокнул царапину. – Полчашки крови – небольшая цена. Я готов отдать гораздо больше ради воцарения спокойствия в твоём сердце, Хранитель.
Рыжун хитро глянул на смущённого Лешего и ткнул его локтем:
– А давайте вместе на праздник сходим! Там ведь будет праздник, правда? С пряниками и леденцами!
– Где? – спросил Бай Хуан.
Леший объяснил про железную дорогу.
– О, это интересно и познавательно! – обрадовался хули-цзин. – Слышал я о семействе лис-кицунэ из Страны Восходящего Солнца. Когда там проложили железную дорогу, это новшество столь впечатлило живущее поблизости почтенное лисье семейство, что они научились превращаться в поезд.
– Так уж и превращаться? – не поверил Леший. – Чары наводили, небось.
– Ты напрасно сомневаешься. Паровозы в тех краях распугали всю живность, вот и пришлось кицунэ исхитряться, добывая себе пропитание.
Леший непонимающе нахмурился, потом сообразил, какое пропитание имеет в виду Хуан, и содрогнулся.
– Людей не трогайте! И вообще, не мозольте глаза понапрасну, держитесь незаметно. У нас головы не рубят, но бока, ежели что, намнут за милую душу.
Рыжун надулся, но Бай Хуан согласно закивал.
– Считай это экзаменом, юноша. Сумеешь остаться в людской толпе незамеченным, перейдёшь на следующую ступень обучения.
– Уй-я! – Рыжун крутанулся на пятке. – Наконец-то!
Леший завязал себе узелок в бороде на память, чтобы расспросить потом, сколько всего ступеней обучения у хули-цзин, и чему предстоит научиться Рыжуну. А то ведь не всякая наука впрок. И не всем.
Глава 4. Учитель и ученик
«Не говорите, если это не изменяет тишину к лучшему».
Китайская пословица
Великая Сибирская железная дорога соединила запад необъятной Российской империи, Урал, Сибирь и Дальний Восток. Леший за строительством следил с самого начала. Соседи то и дело присылали вести с птичьей почтой: старые лесовики жаловались, что люди деревья губят и зверей обездоливают; молодые хвастались, какая жизнь весёлая пошла.
Заповедную тайгу железная дорога не задела, чему Леший втихомолку радовался. Но посмотреть на паровое чудище всё равно хотелось.
Ради праздника Леший приоделся в зипун из отбелённого крапивного полотна, сменил старые лапти на новые, расчесал бороду и наколдовал себе из берёзовой коры модную шапку-гречневик, похожую на городской цилиндр.
Бай Хуан оделся в неприметный серый халат и простецкую круглую шапку. И ученика так же нарядил. Только на голову Рыжун натянул линялый треух, не иначе как с деревенского пугала снятый. Неказистый и не по сезону, но зато надёжно спрятавший лохматые уши. Непослушные хвосты, так и норовившие выглянуть из-под халата, Рыжун крепко примотал к ногам, а поверх надел просторные портки.
Леший наряды одобрил. Выходцы из Поднебесной в Сибири – не редкость, относятся к ним терпимо, но не все и не повсюду. Лучше держаться в тени и лишнего внимания не привлекать.
Пока Рыжун собирался, Бай Хуан развернул перед Лешим карту, с немалым искусством вычерченную на большом листе бумаги, и попросил указать место прибытия. Просьба хозяина тайги озадачила. Карту он видел не в первый раз, но сам никогда по нарисованным значкам путь не прокладывал. Тем более, что карта оказалась старой, заповедная тайга на ней соединялась с лесом, от которого, как точно знал Леший, одни рощицы остались. Остальное всё повырубили и посёлки понастроили. Прикинув по памяти, где безопаснее всего появиться, чтобы и к железной дороге поближе, и от людских глаз подальше, Леший ткнул пальцем в зелёное пятно.
– В белый свет, как в копеечку, – усмехнулся он.
И напророчил на свою голову. Шагнув в ртутное серебро очерченного нефритовой булавкой овала, путешественники оказались не в безлюдной роще, а в многолюдной толпе.
– Ах, какая досада! Моя карта безнадёжно устарела! – Бай Хуан цокнул языком.
Леший порадовался, что заранее озаботился отводом глаз. Немудрёное заклятье пришлось как нельзя кстати – на появившуюся из ниоткуда троицу никто не обратил внимания.
– Ух ты! – Рыжун подпрыгивал на месте, силясь разглядеть что-нибудь за спинами толпящихся вокруг людей. – А это город, да? Домов-то сколько!
– Не город, а городишко, – скривил губы Бай Хуан. – Только ради обслуживания железной дороги и построили. А народ здесь… не отличается благонравием.
– Возле меня держитесь, – велел Леший, проталкиваясь к рельсам.
Дух от железа шёл резкий, баламутящий душу, но в толпе пахло совсем плохо. Прав хули-цзин, нет в здешнем населении благонравия. Суетливые, горластые, сивушным духом несёт не только от мужиков, но даже от недорослей и женщин.
– Скоро ли поезд погонят, милая? – спросил Леший у бойкой молодицы с лотком пирожков.
– А в полдень, дедуля! – Она лукаво подмигнула. – Отведай пока пирожков. С пылу, с жару, с зайчатиной, с утятиной…
Леший помрачнел. Ну, утки и домашние могут быть. А вот зайцев по весне добывать – это не по правилам.
– Давай лучше яблоки купим, – дёрнул его за рукав Рыжун. – Смотри, сахаром обсыпанные.
Неподалёку мужик продавал мочёные яблоки на палочках. Очереди у его телеги не наблюдалось.
– На всех купи, – Леший сунул Рыжуну три медные монетки. Деньги у лесного хозяина водились – и снизки литых кругляшей с квадратными отверстиями, и тяжёлые медяки с двуглавым орлом. Случалось, жертвовали ему и серебрушки, но Леший дарил их девицам-мухоморам – на серьги и мониста.
Рыжун проскочил между двумя парнями, увлечённо спорящими, сойдёт поезд с рельсов, ежели открутить с них гайки, али не сойдёт, и ухватился за край телеги. Что он сказал мужику, Леший не расслышал, зато ощутил, как внезапно напрягся стоящий рядом Бай Хуан.
– Мало? – прошипел он. – За это гнильё?
Рыжун снова что-то сказал. Девчонка, сидевшая на задке телеги, громко расхохоталась:
– Уел он тебя, батя!
– А ну пошёл отсюда, попрошайка косоглазый! – Мужик замахнулся кнутом.
Рыжун отпрыгнул, выставив перед собой руки. Пальцы его зашевелились, выплетая что-то невидимое.
«Только не колдуй!» – Леший рванулся к телеге, но Бай Хуан оказался проворнее. Ужом скользнув сквозь толпу, он схватил Рыжуна за руку и поклонился торговцу.
– Прости моего сына, уважаемый! Молодость не знает цену словам. Но и твоя цена за эти душистые плоды непомерно высока.
– Не нравится, не покупай! – огрызнулся мужик. – Развелось вас, нищебродов…
– Отчего же, я куплю одно. – Хули-цзин белозубо улыбнулся. – И угощу всех, кто пожелает.
– Одним яблоком?! – хохотнули в толпе. – Во расщедрился, китаёза!
Бай Хуан добродушно засмеялся, кинул на телегу связку монет и взял яблоко на палочке.
– Этот скромный даос давно отрешился от мира, оставив позади жадность и скупость. Вот у меня прекрасное яблоко. Прошу позволения предложить его моим дорогим гостям!
– А сам чего не ешь? – спросила торговка пирожками.
– О, мне нужно лишь одно семечко! – Бай Хуан разломил яблоко. – Выкопай ямку, – приказал он ученику.
Рыжун с готовностью присел и руками принялся разгребать землю. Леший придвинулся ближе. Он чуял чары, окутавшие хули-цзин, но что это за чары, определить не мог. Оставалось только следить и выжидать.
«В крайнем случае, вихрем обернусь и унесу их отсюда», – решил Леший.
Рыжун выкопал ямку глубиной несколько вершков. Бай Хуан положил туда семечко и аккуратно засыпал.
– Не одолжит ли мне кто-нибудь из добрых людей чашку кипятку? – учтиво попросил он.
Один из зевак сбегал к навесу, где пыхтел самовар и разливали чай.
– Сердечно благодарен! – Хули-цзин принял переданную из рук в руки щербатую глиняную кружку и принялся поливать посаженное семечко.
Все глаза уставились на рыхлую землю. Даже Леший поддался охватившему толпу очарованию. Пришлось хорошенько потрясти головой и украдкой ущипнуть себя за ухо.
– Как говорится, безначальное Дао никуда не торопится, но везде успевает! – Бай Хуан хлопнул в ладоши.
Из политой земли показался тоненький росток. Под аханье и оханье потянулся вверх, выпуская побеги и листья. Хули-цзин хлопнул второй раз. Яблонька выросла локтей на десять. На окрепших ветках распустились белые цветы. Третий хлопок – и вместо цветов появились яблоки: красные, наливные, каждое с увесистый кулак. Ветки согнулись под их тяжестью.
– Угощайтесь, господа, прошу вас! – Бай Хуан поклонился.
Рыжун, ловко вскарабкавшись на дерево, двумя руками срывал яблоки и бросал в толпу. Леший поймал одно, помял в пальцах. Кожура продавилась, брызнула гниль.
«Ах ты, бес семихвостый! – подумал Леший. – За такие шутки тебе и зубы, и рёбра пересчитают».
Рыжун сорвал последнее яблоко и спрыгнул с дерева.
– А теперь, когда гости накормлены, скромному даосу пора удалиться! – торжественно объявил Бай Хуан. В его руках откуда-то появился топор.
В два удара он перерубил яблоню, взвалил на плечо и, насвистывая, двинулся прочь. Зеваки послушно расступались, пропуская его. Леший ухватил Рыжуна за шиворот и поспешил следом. Вокруг слышалось жадное чавканье. Люди вгрызались в чудесные яблоки, давились, размазывая коричневую жижу по щекам.
– Зря ты так, – сказал Леший. – Отравятся ведь.
– Ничего непоправимого не случится. – Бай Хуан свернул за навес чайной и бросил яблоню на землю. – Прочистят себе желудки, протрезвеют и, возможно, в будущем станут вести себя благоразумнее.
– А тот жадина, с телеги, три яблока съел! – Рыжун уставился на Лешего сияющими глазами. – Представляешь, как его теперь пучит? И весь товар тю-тю!
– Так это были его яблоки? – сообразил Леший. – А яблоня откуда взялась?
Хули-цзин молча показал на срубленное деревце. Оно стремительно усыхало. Листья скукоживались, ветки втягивались в ствол. И вот уже вместо яблони у ног хули-цзин оказалась срубленная тележная оглобля.
– Ловко, – признал Леший. – Стало быть, ты его в телеге об одной оглобле оставил? Поделом. А теперь уходим отсюда, пока они не опомнились.
– А поезд?! – возмутился Рыжун.
– Пошли, говорю!
Возле ограбленной телеги уже голосили, и такая сыпалась отборная ругань, что Лешего скособочило. Бай Хуан глянул на него и торопливо вытащил из-под шапки нефритовую булавку. Леший первым делом забросил в «озерце» Рыжуна, затем втолкнул хули-цзин. И уже шагнув в мерцающее серебро, услышал впереди пронзительный свист.
– Ты куда нас… – Леший не договорил. Свист и грохот нарастали, заглушая не только слова, но и мысли.
Они оказались в сыром овраге возле высокой насыпи. А над ними со скоростью вихря мчалось чёрное железное чудовище, окутанное паром и дымом. Леший закашлялся, закрываясь рукавом. Рыжун присел, обхватив руками голову.
«Да, сильны японские оборотни, ежели способны в эдакую громадину превращаться!» – подумал Леший, провожая взглядом паровоз с тремя дощатыми вагонами.
Бай Хуан мечтательно прищурился.
– В следующий раз непременно прокатимся на этом чуде технической мысли.
– Ой, нет! – Рыжун чихнул. – Больно громко. И угольной пылью дышать я не согласен.
– Истинное дитя природы! – Хули-цзин потрепал его по ушам. Шапку Рыжун где-то потерял. – Что ж, путешествие оказалось поучительным. И хотя с поставленной задачей ты не справился…
– А сам-то!
– Не перебивай учителя! С поставленной задачей ты не справился, но усилить мои чары сумел. Поэтому дома тебя ждёт коробка сладостей в награду.
– Уй-я! – завопил Рыжун и повис на шее Бай Хуана.
«Учит, балует, сыном назвал, – хмуро подумал Леший. – Вот только от чистого ли сердца или с тайным умыслом?»
Зачаровать толпу в полсотни людей – дорогого стоит. А Бай Хуан даже не запыхался. Да что толпу, сам Леший не сразу распознал морок. Доведись им в поединке сойтись, кто одолеет? И на чью сторону встанет Рыжун?
Леший не знал ответа.
***
Остаток весны прошёл спокойно. Занятый делами Леший лишь изредка наведывался к новосёлам, каждый раз удивляясь преображению берлоги. Земляной пол постепенно скрывался под циновками – со всё более сложным узором. На стенах, обмазанных белой глиной, разместились бамбуковые флейты, связки маленьких бронзовых зеркал и шёлковые ленты с выписанными столбиком чёрными значками, похожими на головастиков. Между ними появлялись нежные, как первоцветы, рисунки – деревья, птицы, восход луны… Сначала Леший думал, что рисует Бай Хуан, но однажды застал Рыжуна, моющего в реке кисти. Рядом, на плоском камне, сох рисунок – выпрыгнувший из воды окунь.
– Порыбачить пришёл, а тут такая красота! – Рыжун застенчиво улыбнулся. – Надо бы стихи сложить, только у меня не складывается. А учитель сочиняет, как дышит.
Леший ощутил себя замшелым пнём. Все разговоры с Рыжуном неизбежно сворачивали к его ненаглядному учителю и его неисчислимым достоинствам. Ежели всему верить, так в лес снизошёл небожитель, не иначе.
– Колдует твой учитель мастерски, что правда, то правда. Одного не пойму, как он позволил себе голову отрубить?
– Это другое! – Рыжун поёжился. – Охотники талисманные письмена с собой носят, чтобы любые чары отводить. А императорские гвардейцы обережные знаки себе прямо на руках выжигают и амулеты на мечи подвешивают.
– Талисманные письмена… – повторил Леший.
– Ага. Их волшебники-даосы делают. Правда, учитель говорит, что на одного настоящего даоса сто шарлатанов приходится. И это хорошо, иначе бы всех хули-цзин извели.
Леший прикинул, где можно раздобыть действенный талисман, и тут же устыдился. Ревность к чужим способностям – недостойное чувство. А по существу претензий к хули-цзин, при всём старании, не набиралось.
Охотился Бай Хуан меньше, чем обычные лисы, к деревне близко не подходил, детей, что в лес забегали, не трогал. Только раз в неделю исчезал куда-то ранним утром и возвращался на закате – усталый, с обвисшими хвостами, но зато с полной торбой загадочных свёртков. Какие дела он крутит и с кем, Леший не допытывался. Главное, что не в его лесу.
– Добегаешься, – только и сказал однажды. – Поймает тебя этот, восьмихвостый.
– О, я больше не заглядываю в Поднебесную, – отмахнулся хули-цзин. – У меня немало знакомых по всему миру. И всем требуются мои услуги.
Он помолчал выжидательно, но Леший намёк проигнорировал. Меньше знаешь, крепче спишь. Вот если Хуан начнёт Рыжуна с собой брать, тогда и разберёмся, что за услуги оказывает хули-цзин. И кому.
– Сколько тебе ещё учиться? – спросил Леший, когда Рыжун, подобрав высохший рисунок, собрался уходить.
– Не знаю. Я спрашивал учителя, но он только отшучивается. Ой, а ты сам его спроси, ладно? А потом мне расскажешь.
Случай поговорить с хули-цзин представился на следующий день. На рассвете Лешего разбудил сорочий стрекот: «Беда! Беда! За Змеиным ручьём медведицу придавило! Медвежонок один остался! Съедят! Съедят!»
Медведей Леший уважал, сродники, как-никак. А медведиц с медвежатами отмечал особо, оберегал, подкармливал в голодные годы. Молодая медведица, что за Змеиным ручьём поселилась, первый раз детёнышей родила и уже одного потеряла по недосмотру. А теперь и саму, того гляди, на тот свет провожать придётся!
За ручьём половодьем подмыло косогор, обнажив корни вековой сосны, росшей на самом краю. То ли ветром её повалило, то ли непутёвая медведица сама сдуру на дерево полезла, да вместе с ним рухнула – Леший разбираться не стал. Первым делом ощупал ревущего медвежонка, убедился, что цел, и ухватился за сосну. Поднял, отбросил от стонущей медведицы. Выдохнул с облегчением, обнаружив, что удар пришёлся вскользь. Медведицу оглушило, да плечо вывернуло. Хромать она теперь будет до конца лета, но это беда небольшая.
Леший вправил вывих, посидел с медвежонком, пока матка не очухалась, потом проводил семейку к водопою и строго-настрого наказал больше на косогорах не куролесить.
Обратно Леший брёл вдоль ручья, высматривая змей, которые прежде водились здесь во множестве, но после того, как людям золото на дне примерещилось, перевелись. А золото «кошачьим» оказалось, для дураков. Слюда золотистая.
Леший улыбнулся, заметив в воде блеск чешуи. Возвращаются змеи. Это хорошо, это правильно…
В следующий миг по ушам резанул визг. Леший проломился сквозь ивняк и нос к носу столкнулся с Бай Хуаном.
– Ты чего?!
– Чёрная лента! – Хули-цзин дрожащим пальцем указал на ручей.
– Ну да, – усмехнулся Леший. – Змея такая. Не бойся, она не ядовитая.
– Вот как? – Бай Хуан прицельно сощурился.
– Змей не трогай, они и без тебя настрадались! И вообще, что ты здесь делаешь?
– Изучаю этот водный поток. – Хули-цзин отжал мокрый подол халата. – Верно говорят: проверяя глубину ручья, не делай этого обеими ногами. Возможно, я ошибаюсь, но по некоторым признакам здесь имеется золото.
– И ты туда же! – всплеснул руками Леший. – Нет здесь золота! И жемчужниц нет. А ежели тебе сокровища нужны, Солнцестояния дождись. Говорят, в Купальскую ночь клады открываются.
– У нас этот праздник называют Днём Прямого Солнца, – хули-цзин заулыбался. – Прости, Хранитель, но в цветок папоротника я не верю. Впрочем, в твоих владениях и без него хватает сокровищ! – он раскинул руки. – Воистину, это страна изобилия, даже голова кружится! Поднебесная – прекрасная земля, но люди всё сильнее истощают её. А здесь… Я считал себя знатоком растений, пока не оказался в этом зелёном раю. Вот, к примеру, – он порылся в сумке и достал пучок травы, – прекрасно поддерживает силы, о чём я узнал совершенно случайно.
– Так спросил бы, – Леший присмотрелся к травке. – Это маралий корень. Олени-маралы ею лечатся.
Глаза Бай Хуана загорелись.
– Найдётся ли у достопочтенного Хранителя немного времени для алчущего знаний даоса?
– Найдётся, – кивнул Леший. – Но и ты удели время тем, кому потребна лекарская помощь. Вот мы и будем квиты.
– Договорились! – Бай Хуан потёр ладони. – Пусть приходят с полудня до заката. Конечно, мне далеко до умений моей достославной тётушки, сотворившей пилюлю бессмертия, но и я не чужд высокому искусству врачевания.
«Всё лучше, чем Безумный Шаман, – подумал Леший. – Хотя, судя по хитрой морде, за свои услуги он немало брать будет».
– Ладно, пошли, – сказал он. – Покажу тебе травки, которыми таёжный народ испокон веков с хворями борется.
К обеду у Лешего начал заплетаться язык, а у хули-цзин – ноги.
– Стыдно признаться, но этот утомлённый даос совершенно заблудился… – Бай Хуан сел на корягу и огляделся с несчастным видом. – Не затруднит ли неутомимого Хранителя указать мне короткий путь к дому?
– Не затруднит. – Леший подхватил его, мельком подивившись, какой хули-цзин лёгкий, закинул себе на плечо и начал расти.
Бай Хуан ахнул, когда оказался вровень с макушками деревьев. Леший горделиво улыбнулся и в один шаг оказался возле каменной беседки. Уменьшился до обычного роста и ссадил хули-цзин на землю.
– Учитель? – из берлоги выглянул Рыжун. – Ой, Леший, и ты здесь!
Он выразительно подвигал бровями. Леший спохватился, что так и не разузнал о сроках его ученичества.
– Есть чего поесть, малой? Учителю твоему подкрепиться не помешает.
– Я мигом! – Рыжун скрылся за дверью.
– Он совершенно не умеет готовить, – вздохнул Бай Хуан. – Но сейчас я согласен даже на подгоревший омлет.
– Научится, какие его годы. Кстати, сколько ему вашим премудростям обучаться?
– Сложно искать ответ в глубинах чужой души, – Бай Хуан потёр подбородок. – Рыжун талантливый, но порывистый, ему трудно долго заниматься одним делом. К тому же, занятия пришлось начать с самых азов, как говорится, с разворачивания тетрадей. Впрочем, если он совладает с собой, то лет через триста превзойдёт не только меня, но и всех известных мне хули-цзин. За исключением небожителей.
– Триста лет?! – поразился Леший.
– Как говорится, большой сосуд долго изготавливается. Обычно лису требуется прожить сто лет, чтобы научиться превращаться в женщину и ещё столько же, чтобы превратиться в мужчину и доставить великую радость своей избраннице.
– Что, только ради этого стараться? – ухмыльнулся Леший.
– Отчего же. В сто лет я уже прочёл все классические труды, стоящие прочтения, овладел искусством иллюзий и без труда мог узнать, где прячутся клады. Но всегда есть, к чему стремится. Лисе, дожившей до тысячи лет, открываются законы Неба. Рыжун пока далёк от просветления, но я не теряю надежды наставить его на верный Путь.
У Лешего отлегло от сердца. Если Бай Хуан готовит ученика для того, чтобы захватить чужие владения, произойдёт это не прямо сейчас. А за триста лет много чего может случится.
***
Рыжун слышал разговор учителя с Лешим. «Это я-то не способен одним делом заниматься?! – обиделся он. – А кто по сто раз каждый дурацкий иероглиф переписывал? Кто чуть пальцы не вывихнул, пока учился заклинания плести?! А он – триста лет! Конечно, если совсем занятия забросить…»
В последнее время Бай Хуан всё реже задавал ученику упражнения и всё чаще отправлял на рыбалку или на поиски пригодных для приправы растений. Возвращаясь, Рыжун неизменно заставал учителя в компании девиц-мухоморов.
Ночевал Бай Хуан теперь не в берлоге, а где-то в чаще. Возвращался с довольной мордой, весь пропахший лесной прелью, с хвоинками в волосах. Вечерами играл на флейте, а девицы-мухоморы танцевали. Однажды на эти посиделки заглянул Леший, послушал музыку и ушёл, довольно посмеиваясь. Не иначе, обрадовался, что девицы-мухоморы от него самого отстали.
Рыжуну всё это не нравились. Больше всего он боялся, что учителю наскучит с ним возиться. И как тогда жить – недоучкой курам на смех? Нет, надо показать своё усердие, взяться за сложную задачу, чтобы впечатлить учителя.
Как назло, на ум не приходило ни одной толковой мысли. Рыжун снял с жаровни сковороду с почти совсем не подгоревшей яичницой-болтушкой, хотел позвать Бай Хуана к столу, и вдруг зацепился взглядом за связку бамбуковых флейт. Вот оно, достойное дело!
Рыжун едва дождался, пока учитель доест, и одним духом выпалил свою просьбу.
– Ты желаешь освоить игру на флейте? – недоверчиво переспросил Бай Хуан.
Рыжун отчаянно закивал.
– Что ж, похвальное стремление. Начнём с изучения пяти нот…
На следующий день Рыжун пожалел о своём решении. От звуков, которые вылетали из его флейты, уши в трубочку сворачивались. Учитель морщился, но терпеливо показывал снова и снова, как выдувать каждую ноту.
– Иди, потренируйся у реки, – наконец сказал он. – Послушай, как поёт вода и попытайся повторить.
Рыжун честно пытался. Снова и снова. Но флейта упорно не желала подчиняться. Когда солнце закатилось за сосны на дальнем берегу, у реки появился Леший в окружении птичьей стаи.
– Ты это дело прекращай, – сказал он. – Мне вон жалуются уже.
– У нас птенцы вот-вот вылупятся! – наперебой защебетали пеночки, иволги и дрозды. – Не надо им такое слушать! Ещё подражать начнут – со стыда ведь сгорим!
Рыжун надулся.
– Всего-то пару дней потерпеть! Научусь, и лучше вас свистеть буду.
– А если не научишься? – Леший, кряхтя, сел на песок. – Давай-ка ты своё музицирование до осени отложишь.
– Ну ладно, – согласился Рыжун. Прервать занятия под благовидным предлогом – это не то же самое, что бросить, признав своё поражение. Вот только придётся теперь новую задачу измышлять…
– Чего ради ты за флейту взялся? – спросил Леший. – Тоже решил девицам-мухоморам головы кружить?
– Да ну их! – Рыжун посопел. – Зачем мне эти вертихвостки? Хоть бы их вообще не стало!
– Ты это брось! В лесу все на своём месте.
– Вот пусть на своём месте и сидят, а учителя в покое оставят!
– А-а-а.... – протянул Леший. – Вот в чём дело. Не беспокойся ты за своего учителя. Он ведь не человек, его, небось, не заморочишь. От любви ума не лишится, как тот охотник, который чуть сына своего не погубил. Помнишь, я тебе рассказывал?
Рыжун почесал в затылке. Леший рассказывал ему много историй, но почти все позабылись.
– Это… про головёшки, что ли?
– Надо же, что тебе больше всего запомнилось! Вот и перескажи своему учителю. Но лучше не вмешивайся. Мухоморы – народ обидчивый, как бы хуже не вышло. Помнится, был случай…
Но Рыжун уже не слушал. Он со всех ног помчался домой – предупредить, объяснить, раскрыть учителю глаза!
К счастью, Бай Хуан оказался дома – перебирал собранные травы.
– Я такое вспомнил! – тяжело дыша, начал Рыжун. – Такое! Слушай: жил, значит, в тайге охотник с женой и сыном. И вот влюбился он в девицу из мухоморов и ушёл к ним жить. Жена звала его назад – не пошёл. Тогда она послала к нему сына, а он совсем маленький был, всего зим пять или шесть пережил. Пришёл, значит, малец, зовёт отца, а охотник совсем одурел, родного сына прогнал, да ещё велел девицам-мухоморам его головёшками из очага прижечь! – Рыжун шмыгнул носом. – Представляешь, как мальцу больно было? А девицы и рады стараться, живого места на нём не оставили! Тебе ведь не нужны такие жёны, правда? Всё равно они только красоваться умеют! Прогонят меня, а из тебя силу тянуть станут. Не женись, учитель! Я для тебя охотиться буду, за порядком следить, готовить научу-усь!..
Он разревелся.
– Ну что ты, что ты! – Бай Хуан неловко обнял его и прижал к себе. – Перестань. Смотри, мой халат уже промок насквозь. Если ты устроишь здесь наводнение, куда нам деваться?
Он вытряхнул из рукава платок и вытер Рыжуну слёзы.
– Послушай, тот охотник поступил непростительно, предав своего сына. Я никогда так не поступлю. Просто… у меня имеются потребности. Повзрослеешь, поймёшь.
– Так это у тебя весенний гон?
Бай Хуан усмехнулся и покачал головой.
– Хули-цзин не зависят от времён года. Но весной совершенно невозможно противиться зову плоти. Впрочем, летом тоже затруднительно. Да и осенью… – он мечтательно улыбнулся. – Увы, мы отличаемся страстным нравом. Как говорится, любим ветер и луну. Хотя порой это и доводит нас до беды. Мой батюшка прервал свой путь на Небеса и отправился на очередное перерождение из-за своей несдержанности.
– Это как?
– Погиб глупейшим образом, да простит мне досточтимая тётушка столь непочтительные слова о её брате! – Бай Хуан быстро глянул вверх. – Батюшка вёл записи о своей жизни и не отличался скромностью. Однажды он настолько забылся, что среди бела дня начал зачитывать вслух особо пикантные отрывки из своего дневника. А в это время поблизости оказались охотники. Они весьма удивились, когда услышали голос, доносившийся из кургана: «Великое Небо, до чего я одряхлел! Уже не в силах подарить великую радость пяти барышням за одну ночь! А ведь когда-то мне и дюжины было мало…»
Рыжун хихикнул. Бай Хуан сурово поджал губы.
– Не вижу причин для веселья. Охотники окружили холм и на самой вершине обнаружили яму. Батюшка разрыл старую могилу и устроил в ней место отдохновения. Там он и сидел, держа в лапах свою книгу записей. Охотники спустили собак, и батюшку разорвали на части.
– За что?! – возмутился Рыжун.
– Люди весьма обидчивы, когда дело касается их женщин. А в списке, который столь опрометчиво зачитывал батюшка, перечислялись имена жён и дочерей всех знатных людей того округа, – Бай Хуан помолчал. – И какой вывод должен сделать умный лис из этой печальной истории?
– Не путаться с кем попало? – с надеждой спросил Рыжун.
– Не хвастаться! – рявкнул Бай Хуан с неожиданной яростью. – Не показывать людям свою суть! Обманывать их при каждом удобном случае, как и подобает хули-цзин, но наслаждаться своим превосходством в безопасном месте. Ты меня понял?
– Ага… – Рыжун опять погрустнел. Девицы-мухоморы – не люди, у них нравы вольные, учителю можно не опасаться за свою шкуру.
– Не печалься, – Бай Хуан, как всегда, угадал, о чём думает ученик. – Я не собираюсь связывать себя брачными узами. По крайней мере, пока не закончится срок твоего обучения. Только запомни: этот разговор должен остаться между нами. Незачем расстраивать прекрасных грибных фей.
Рыжун кивнул и высморкался. Он смутно помнил, как на свою вторую весну бегал за тонколапой лисичкой с лукавыми глазами. Потом её отбил здоровенный лисовин с седой мордой. Тогда Рыжун расстроился, а теперь рад был, что у него ничего не вышло. Долгое детство лучше, чем короткое.
– Успокоился? Вот и хорошо, – Бай Хуан ласково щёлкнул его по носу. – Тогда давай приготовим ужин. Кажется, у меня остались сладкие рисовые шарики.
Рыжун, счастливо вздыхая, принялся накрывать на стол. Он совсем забыл любимое присловье Лешего о том, что грибы в лесу слышат всё.
Глава 5. Родня тростника и камыша
«Единение сил превращает скалы в драгоценные камни. Единение сердец превращает глину в золото».
Китайская пословица
Май выдался грозовой. Небо то и дело вспыхивало зарницами, но гремело всухую, без дождя, зато жарило, как в середине лета. Леший начал обходить свои владения, проверять, не загорелось ли где – от молнии или людского небрежения. По летнему времени в тайге становилось людно: кто за травами приходил, кто за сказками, а кто и на разведку – присмотреть охотничьи угодья, промыть песок в речушках, поискать в распадках самоцветы. И за всеми пригляд нужен.
Утомившись после очередного обхода, Леший посидел в тенёчке в компании Неждана, деревенского пастуха, угостился квасом, узнал новости. В деревне ждали гостей из города. Со дня на день и тот самый етнограф должен приехать, что к Безумному Шаману в ученики набивался.
– Чужая дурь завсегда мудростью кажется! – Пастух сплюнул. – Ну да нонеча ему не обломится. Глядишь, в ум войдёт да и повернёт оглобли обратно. Слышь, Хозяин, а что это чудины болтают, будто новый знахарь в тайге появился?
– Сиртя, – поправил его Леший. – Сколько раз повторять? Не любят они, когда их чудью обзывают.
– Как скажешь, – покладисто кивнул пастух. – Так что со знахарем-то? Толковый али хрен редьки не слаще?
– Да вроде толковый. Только вы с ним поосторожнее. И ежели чего, сразу мне докладывайте.
– Я ведь не просто так интересуюсь, – сказал Неждан и замолчал. Отложил ножик, которым выстругивал новое кнутовище. Стряхнул с коленей стружку.
