Ольга Евгеньевна Сквирская
Чайник в мастерской
Обычно после он дарил нам по акварельке, а тут он хитро буркнул:
– Не получилось, – и бережно убрал к себе в сумку.
Похоже, он не мог расстаться с моим носом.
«И хорошо, что не подарил – такое позорище», – подумала я.
Теперь Бухарик уже меня перед уходом настоятельно зазывал в мастерскую. Но я знала, что это наваждение у него через час пройдет.
* * *
Женщины не просто любили Бухарика.
Они любили рожать от него. Дети получались красивые и талантливые. Человек пять в общей сложности.
Но он не слишком участвовал в их воспитании, ни морально, ни материально.
Во-первых, у него никогда не было денег.
Сам существовал на ничтожную сумму в месяц, на какие-то жалкие дотации от Союза. Оформительских заказов после перестройки стало мало. Картины продавать он не умел, не любил.
По молодости часть распродав, потом здорово об этом жалел. Одну картину маслом даже пытался выкупить обратно. С тех пор, если приходилось продавать, оставлял для себя копию.
Но его картины далеко не каждому подходят, как «драгоценные вина». Было ясно, как день, что «их черед наступит», но разве справедливо, что ради настоящего признания художник должен умереть?
Во-вторых и в-главных, Бухарика по-настоящему интересовало только собственное творчество.
– Мои дети – это мои картины.
А жену он искал себе такую, чтобы она была, как складная табуретка: нужна – снял со стены, не нужна – повесил на место. Удобно!
Но так и не нашел.
Это не значит, что Бухарик не умеет любить.
Проблема была в том, что он не умеет любить вполсилы.
Говорят, однажды в юности, глядя ночью на спящую подругу, он вдруг осознал, что он не может без нее, что он себе не принадлежит. И он по-настоящему испугался. Взял да ушел от нее в самый разгар любви, чтобы сохранить себя для творчества – всего без остатка. И с тех пор держал себя в руках, контролируя силу своего пламени любви.
