– Вот посмотрите – Вермеер, – Бухарик берет у Сони из рук книгу с иллюстрациями. – До чего же гениально сделано: оконная линия делит пространство на свет и тень, с ней перекликается вот эта линия, а эта светлая фигура на темном фоне – как колонна! Как тут и была! Ни убавить, ни прибавить.
А вот на соседней странице – другой художник того же времени, – Бухарик перелистывает книгу. – Вроде бы даже сюжет похож, но все не то: композиция неудачно выбрана, фигура теряется, потому что мелкая.
– А по-моему, они одинаковые, – честно говорю я.
– Это надо увидеть, – возражает Бухарик.
Он-то видит. Объясняет сбивчиво, опуская глаголы, но многое может выразить.
* * *
Мы с Сашей собрались уезжать из России.
«Как бы запечатлеть все это на память – эту мастерскую, Виктора, Соню?» – мучилась я.
В конце концов взяла видеокамеру с собой в мастерскую.
Был незабываемый вечер.
Виктор вскипятил воду в кастрюльке на маленькой электроплитке. Заварил чай своим способом.
Я заметила, что люди, которые мало едят, обычно много пьют чаю, и он у них заваривается очень вкусный.
А я снимала эту чайную церемонию. Соню со старинной чашечкой в руках. Блюдечко с лимоном. Виктора с трехлитровой банкой смородинового варенья, подаренного одним поэтом. Мастерскую, отраженную в никелированном чайнике.
Фильм так и назову – «Чайник в мастерской». Хотя можно было бы – «Мастерская в чайнике».
Виктор много говорил, а я снимала.
Он всегда много говорит – и все про одно и то же.
Он говорит про свое творчество и мучается от того, что ничего не может выразить словами.
Мы с Соней хорошо понимаем, что он хочет сказать. Что не им придуманы его картины. Что он – только кисточка в Чьих-то руках. Что он должен ЭТО делать и не может не делать. Что это его путь, и другого не дано. Что он сам не знает, что за картина выйдет в следующий раз из-под его кисти. Что он не контролирует ситуацию… И от этого он счастлив и несчастлив одновременно…