*
Когда я вижу (по телевизору) облик и манеры нынешних деятелей культуры (круг Пиотровского, Антоновой, Швыдкого, Ерофеева и др.), я снова и снова восхищаюсь прозорливой фабулой «Портрета Дориана Грея». Гению Оскара Уайльда необходимо было совершить беспримерный творческий подвиг проницания, чтобы прочитать на лицах своих современников скрытые, свершённые ими грехи и злодеяния. У этих же вся порочность их сущности проступила в их обличии сама собой, без всякой мистики. И они нагло и заносчиво демонстрируют её всему миру, со зловещей фанаберией вещая с экранов.
*
Для меня практический психоанализ Фрейда представляется хамской публичной кражей: на глазах у всего мира он присвоил и выдал за собственное открытие древнейший метод духовного исцеления, именуемый Исповедью. Он смастерил жалкий кушеточный суррогат одного из Великих Христианских Таинств и поставил его в один ряд с унитарной клизмой. Этот плагиат поистине исторического масштаба с позиций мировой культуры непростителен.
*
Популярность Фрейда (как и многих других сомнительных знаменитостей) состоит в том, что он вовремя уловил нарастающие потребности воинствующего перманентного снобизма. Вообще психические истоки и роль снобизма как существенного фактора в человеческом общении социологией не разработана.
*
На детский вопрос «Была ли у Вас в жизни хоть одна настоящая мечта?» я вполне серьёзно могу ответить:
– Да, была, и единственная. И она не осуществилась. Всю жизнь я очень любил смотреть наши детские мультфильмы. Они действовали на меня не менее сильно, чем настоящие шедевры мирового кино. Такого избытка человеческого тепла, детской душевной грации, нежных и непосредственных движений души не встречалось более нигде.
И когда приходилось туго (вызовы на ковёр, личностные конфликты, аварии и несчастные случаи на производстве, массовый брак, – всё это так или иначе связано с нервотрёпкой, обманом и тяжкими дознаниями), я обращался к своей мечте: оказаться на студии «Союзмультфильм» в лучезарном мире добросердечных людей. Там я жаждал зачерпнуть чистой водицы, погрузиться в рай добра и дружеского понимания – ведь не могут же люди, создающие такие славные фильмы, рисующие такие лица и играющие такую музыку быть злыми, коварными и грубыми, как те, кто причинил мне боль ложью и несправедливостью.
Как-то раз, в Москве, успокаивая приятеля-артиста из Театра на Малой Бронной – он жаловался мне на обиду, причинённую коллегами-завистниками, – я предложил ему нагрянуть в мой воображаемый рай: поехать на «Союзмультфильм», с ходу познакомиться с добрыми людьми, организовать там или в ближайшем кабачке экспромт-междусобойчик и тем облегчить душу. Он высмеял меня:
– Куда-куда? На Каляевскую, в этот гадюшник? Да у меня там сестра работает десять лет, там все готовы перегрызть друг другу глотки из-за сплетен, зависти и интриг.
*
На мои слова о том, что М.Горький был всего-навсего безнравственным, ненасытным конформистом, приятель возразил: при совдепии мы все были конформистами. В какой-то мере да, согласился я, но про себя подумал: но так, как Горький, мы этим не пользовались.
*
Минсредмаш СССР называли отдельной атомной империей в советском государстве. Члены его технократической элиты были приучены держать язык за зубами и не болтать даже между собой лишнего о ядерных секретах. Однако степень каннибализма новых, тайных оружейных идей академика Сахарова была так высока, что они (между доверенными людьми) всё же шёпотом, но передавались. Я слышал лишь о некоторых из них, но думаю, что если бы они стали достоянием гласности, тем, кто провозглашает этого человека гуманистом, было бы сложнее. Не понимаю, почему оппоненты Сахарова не предают известности его изуверские замыслы. С чисто человеческой точки зрения это была ненасытно тщеславная личность, не выдержавшая «испытаний на медные трубы». Трёхкратного присвоения звания Героя за создание термоядерного оружия его гордыне оказалось недостаточно, и он начал выдвигать одну за другой новые боевые, поистине людоедские идеи. Когда же им не дали мгновенного хода, его спесь взбунтовалась, и он в поисках славы, без которой дышать уже не мог, совершил последнее падение – обратился к антисоветской политике. Он знал, что здесь его поднимут на новый, всемирный щит знаменитости – неважно, по каким причинам. Все его дальнейшие действия свидетельствуют о тяжком заболевании манией величия.
*
Я, наверное, человек глубоко испорченный – когда я смотрю на руки и губы знакомых (и незнакомых) женщин, мне немедленно представляется, как они (вот эти руки, губы) ласкают заветные части тела любимых мужчин.
А когда меня представляют семейной паре, я с внутренней улыбкой пытаюсь вообразить себе их роли (любимые позы) в семейной постели.
*
Прочитал основные произведения Платонова. Мой вывод: основная его тема, многократно и вслепую штурмовавшаяся его разумением «с разных заходов» и, по-видимому, им самим так и не взятая, не понятая, – величавая, непроходимая дремучесть русского ума, русской души. Он подсознательно бился об эту вечную загадку, как рыба об лёд. Отчасти этим объясняется его великолепно-особый язык.
Из биографии его следует, что он родился в рабочей семье, и от рождения был одарён особым, гениальным пониманием и применением РУССКОГО СЛОВА. Пробив панцирь глухого невежества и войдя в русскую литературу, он вместе с детством оставил в этом панцире свою душу. И вот, представ перед нами в качестве непревзойдённого мастера русского языка, он видится гениальным русским дитём-юродивым.
Такие явления не так уж редки. Например, Ленин, при всей своей гениальности, остался глупцом, неспособным понять, что частная собственность – это не социальная категория, а основной человеческий инстинкт, уничтожить который можно, лишь уничтожив самоё человечество.
*
Спорт, поп-культура и мода скрытно используются властями в качестве эффективных громоотводов чудовищной энергии масс, которая, будь она направлена на решение проблем социальной справедливости, не оставила бы от этих властей и мокрого места.
*
Одно из самых сильных переживаний в моей жизни: выбираясь из подвала своего гаража в Новосибирске, я обеими руками без рукавиц ухватился за уголок – часть металлической рамы, оформлявшей лаз в бетонной стенке. Из-за моей же неряшливости на эту раму от провода переноски попало напряжение сети, заставившее мои кисти конвульсивно сжаться. От электрошока я на какое-то мгновение потерял сознание; очнувшись, почувствовал, что меня нещадно «бьёт». Сквозь боль от судорог, я сообразил, что моё спасение только в одном: отцепиться во что бы то ни стало от рамы. Уперевшись обеими ногами в пол лаза, я всем телом буквально отодрал руки от уголка и рухнул на пол подвала. Заняла эта борьба, я думаю, не более минуты времени. Первое, что я сделал, лёжа на земляном полу – посмотрел на ладони: на обеих были ожоговые струпья. Затем обратился к своим мыслям в момент столь прямой близости смерти. Не было пресловутого белого коридора, не было «смотрения на себя с потолка», было только железное стремление оторваться от трясущего всё тело тока. Через полчаса я еле добрался домой, и там никому (ни маме, ни жене, ни сыну) о происшедшем почему-то не сказал. Наутро решил и на работе никого не посвящать, – стыдно было за свою безалаберность.
*
Поднявшись слишком высоко над бытом и текущими делами, я оторвался от жизни в её житейском понимании. Меня ничем не завлечёшь, не заманишь (все эти тату, айфоны, планшеты, пирсинг, особенные часы и другие модные штучки – я просто не понимаю: зачем они? для чего?). А это говорит о том, что я не поднялся, а глубоко, слишком глубоко, опустился.